Навигация:
Холодная война на море: принуждение подводных лодок к всплытию
Первые атомные подводные лодки с ракетами на борту
Шпионские операции подводных лодок у советского побережья
Операция «Песчаный доллар»
Поиск потерянной бомбы у испанского побережья
Малая глубоководная АПЛ «NR-1»
USS Halibut (SSGN-587)
Операция «Зимний ветер» — «Халибат» ищет обломки головной части советской МБР
Поиск советской подводной лодки К-129
Поиск причин гибели АПЛ «Скорпион»
Подводная лодка проекта 667А «Навага» с 16 баллистическими ракетами Р-27
Сентябрь 1969 года: «Лэпон» определяет характеристики «Янки»
Завершение слежки за «Янки»
20 июня 1970 года: столкновение «Тотог» с советской АПЛ К-108
Загул в в баре «Лошадь и корова» перед выходом в море
1971 год: «Халибат» идёт в Охотское море искать подводные кабели и обломки крылатых ракет в полигонах боевой подготовки ТОФ
Результаты похода «Халибат» в Охотское море
1972 год: второй поход «Халибат» в Охотское море
Расследование секретных операций ВМФ США, ЦРУ и Агентства национальной безопасности
USS Seawolf (SSN-575) в операциях по прослушиванию советских подводных кабелей в 1976-1977 годах
К операциям по прослушке подводных кабелей подключается USS Parche (SSN-683)
1979 год: одна из операций USS Parche (SSN-683) в Баренцевом море
Проблемы употребления наркотиков личным составом специальных подводных лодок
USS Seawolf (SSN-575) в Охотском море
Изменения в операциях после обнаружения американского контейнера на советском кабеле в Охотском море
Важное открытие американских аналитиков: советские вооруженные силы не предназначались для нанесения первого удара
Новая стратегия
Разоблачение советских шпионов
Операция USS Parche (SSN-683) во время встречи Рейгана и Горбачёва
После окончания «холодной войны» активность подводных сил США осталась прежней
Новые правила слежки за русскими подлодками
... советские ВМС стали без особого пиетета относиться и к другим американским подлодкам. Среди них была и подлодка «Ваху» (бортовой номер SS-565), застигнутая у советских берегов, но сумевшая ускользнуть, хотя и с поврежденным двигателем. Поскольку подлодки действовали спокойно, Советский Союз вел себя по отношении к ним сдержаннее, чем по отношению к шпионским самолетам, которые преднамеренно облучали радиолокаторы советской системы ПВО, чтобы замерить их характеристики. Сколь ни опасными стали эти подводные стычки, но не было потоплено ни одной подлодки, а глубинные бомбы сбрасывались обычно в виде маломощных зарядов, подобно случаю с «Гаджен». Подводные стычки в советских водах твердо закрепились как составная часть «холодной войны», и их напряженность лишь усиливалась по мере того, как обе стороны готовились к развертыванию своих первых атомных подводных лодок.
Командующий Атлантическим флотом адмирал Дж. Райт у входа в свой кабинет вывесил официальное объявление с обещанием преподнести в качестве дара ящик очень престижного виски «Jack Daniels Old № 7» первому командиру на месте действия в Атлантическом океане, кто представит доказательство того, что не американская или известная дружественная подлодка была измотана и вынуждена всплыть. В мае 1959 года адмирал Райт объявил победителя. Подлодка «Гренадиер» (бортовой номер SS-525) преследовала советскую подводную лодку около берегов Исландии в течение 9 часов, принудив ее всплыть полностью «измотанной».
Командир «Гренадиер» капитан-лейтенант T. Дэвис получил обещанный ящик виски. А ВМС США принудили к всплытию первую советскую подлодку. Более важно было то, что впервые удалось тщательно рассмотреть эту советскую лодку-ракетоносец типа «Зулу», которая была переоборудована под ракетное вооружение. Дэвис также привез домой фотоснимки и пленки с записью шумов этой лодки. ВМС США спокойно распространили сообщение об успехе по всему Вашингтону. В конце 1959 года специальный помощник президента Эйзенхауэра по вопросам науки и технологии Дж. Кистяковски записал в своем дневнике, что «послушал очень интересный отчет о способах, с помощью которых наши ВМС получают весьма закрытую информацию о военно-морской деятельности Советского Союза».
Первые лодки «Поларис» были длиною около 106 метров, на 18 метров длиннее, чем предыдущие атомные лодки. Они имели 16 ракет с ядерными зарядами, которые могли быть нацелены на расстояние более 1000 морских миль (морская миля – 1852 м). На них было также по два экипажа, «голубой» и «золотой», которые поочередно выходили в 60-суточные походы, удерживая лодки в море как можно дольше. Служба была тяжелой. Дальность стрельбы 1000 миль вынуждала лодки плавать в штормовых водах северного побережья Европы, оставаясь на этом расстоянии от Москвы. Их работа была «прятаться с гордостью» и быть межконтинентальной ракетной силой, блуждающей и готовой нанести ответный удар, если США подвергнутся нападению и наземные ракеты будут уничтожены. (Даже президент США не знал, где фактически лодки «Поларис» патрулируют в данное время. Им были выделены оперативные районы патрулирования, квадраты со сторонами в сотни миль, в которых эти ракетоносцы находились на дальности стрельбы около 1000 морских миль от целей.)
Были предприняты кардинальные меры безопасности, чтобы полностью исключить возможность какому-нибудь безумцу по своей воле развязать ядерную войну. Во-первых, любой приказ о запуске ракет должен точно соответствовать кодам подлинности, которые менялись по определенным датам и хранились на борту лодок за двумя спаренными дверьми, закрытые на замок в сейфе, приваренном к переборке поста управления. Только у двух человек хранились комбинации ключей, чтобы открыть сейф и сверить подлинность кода, который они показывают командиру и его помощнику. Как только код подлинности проверен, три человека используют три отдельных, хранящихся в сейфах ключа для фактического запуска ракеты. Ключ командира лодки позволяет ему включить корабельную систему огня. Ключ старшего помощника взводит спусковые механизмы. Затем офицер, управляющий огнем, может использовать свой ключ для запуска ракеты. Предполагалось, что весь этот процесс займет не более 15 минут. Со своей стороны Советский Союз имел лишь несколько атомных подлодок, причем сконструированных настолько плохо, что люди в них нередко погибали.
... операции уже велись круглогодично. В ходе этих операций под кодовым названием «Биннакл», позднее переименованных в «Холистоун», растущая флотилия атомных и дизельных подлодок вела постоянное наблюдение за советскими приготовлениями и запусками ракет из подземных шахт и с кораблей в океан. Подлодки США вели также наблюдение за расширяющейся флотилией советских атомных подводных лодок по мере того, как они начали предпринимать попытки выхода в Атлантику и Тихий океан. Советские ВМС начали претворять в жизнь свою давнюю мечту стать океанской державой. На этом фоне ВМС США всегда имели, по крайней мере, одну шпионскую подлодку в Баренцевом море и две – в районе советских портов на Тихом океане, где они все еще были вынуждены в отдельных случаях уклоняться от атак небольшими глубинными бомбами. Даже ранние атомные подводные лодки, такие как, например, «Скамп» (бортовой № SSN-588), подвергались атакам небольшими глубинными бомбами, а дизельные лодки, такие как «Рокуэлл» (бортовой № SS-396) и «Трампобфиш» (бортовой № SS-425), удерживались под водой, как и в случае с подлодкой «Гаджен» в 1960-е годы.
В дополнение к этим операциям у побережья Советского Союза некоторые дизельные подводные лодки нелегально перебрасывали русских эмигрантов в Советский Союз для шпионажа в пользу США, а другие дизельные лодки высаживали отряды коммандос в Борнео, Индонезии и на Среднем Востоке, чтобы следить за расширением советского влияния в этих районах. (Вскоре после неудачной высадки в заливе Свиней (Куба) в 1961 году американские коммандос использовали дизельные подлодки для организации побегов известных кубинских деятелей в США. В течение нескольких недель коммандос высаживались из подлодок и переправлялись на берег на надувных плотах. Кубинцам, которых с проводниками отправляли на подводную лодку, приходилось нырять на глубину 4,5-10 м. И сквозь толщу воды входить в находящуюся в подводном положении подлодку через специальный отсек, имеющий избыточное давление.
На первой странице по диагонали был поставлен штамп «Operation Sand Dollar» (операция «Песчаный доллар»). В перечне были указаны точки падения советских баллистических ракет, тщательно отслеженные и зафиксированные надводными кораблями, радиолокаторами ВВС и подводными гидрофонами, а также местонахождения самолетов и другой советской военной техники, промелькнувших или услышанных при их падении в воду. Оказалось, что совсем рядом – от силы не более трех миль – лежат самые сокровенные советские военные секреты: самое лучшее из советских систем управления ракетами, из достижений металлургии и электроники. И весь этот дразнящий ассортимент находится вне досягаемости разведчиков. Неудивительно, что Советский Союз даже и не охранял эти склады. Никто не мог и вообразить подводный рейд сквозь звезды люминесцентного планктона в абсолютную темноту океанского дна. Офицер разведки рассуждал так – а почему бы не воспользоваться для маскировки благородными идеями о глубоководных спасательных аппаратах, а под шумок добраться до предметов, перечисленных в перечне операции «Песчаный доллар». Почему бы не использовать средства из бюджета, выделенные на спасательные аппараты, для создания приспособлений, которые могли бы дать США ощутимые преимущества.
Бомбардировщик Б-52 столкнулся в воздухе с самолетом-танкером во время дозаправки в воздухе на высоте 10 000 метров, недалеко от побережья Паломарес (Испания), утеряв все водородные бомбы. Три из четырех бомб были найдены почти сразу. А четвертую не могли найти – возможно, она упала на дно Средиземного моря. Президенту Джонсону было известно, что советские корабли ищут эту бомбу. Он отказывался верить заверениям ВМС, что злополучную бомбу не смогут достать ни советская, ни американская сторона. В это верило большинство людей, которым было поручено найти бомбу. Большинство, но не все. Крейвен в это не верил. Крейвен собрал группу математиков и усадил их за работу по составлению карты морского дна в районе Паломареса. Эта задача казалась достаточно разумной, но Крейвен намеревался использовать эту карту для проведения анализа, который скорее напоминал пари на скачках, чем военно-морское исследование или руководство по спасению кораблей. Как только карта была составлена, Крейвен попросил группу экспертов-подводников и спасателей смастерить что-то наподобие игры в рулетку, сделать ставки на вероятность каждого из различных сценариев утери бомбы, составленных поисковыми группами в Испании. В каждом сценарии указывались различные местонахождения бомбы. Затем каждое вероятное местонахождение подставлялось в формулу, основанную на шансах, полученных в результате сделанных ставок. Полученные местонахождения вновь наносились на карту на определенное количество метров или миль в сторону от тех мест, которые были определены на основе логических рассуждений и акустических данных.
Для непосвященных все это звучало как старая шутка об одном чудаке, который потерял свой бумажник в темной аллее. Вместо того, чтобы искать на аллее, он предпочитает искать свой бумажник за много метров в стороне от нее, у фонарного столба, потому что там светлее. Что касается Крейвена, то за его кажущимся безрассудством были глубокие знания. Он опирался на теорему Баеса о субъективной вероятности. Эта алгебраическая формула была выведена Томасом Баесом, математиком, родившимся в 1760 году. Его теорема должна была определять в количественном отношении значение интуитивного чувства, фактора, который существует за пределами сознания людей. Крейвен применил эту доктрину к процессу поисков.
Бомба была прикреплена к двум парашютам. Он принимал ставки на вероятность того, что оба парашюта открылись, или открылся один, или оба не открылись. Он провел такие же операции по всем возможным деталям аварии. Его группа математиков выписала возможные результаты аварии. Затем от них приняли ставки, в какой вариант окончания они верят больше всего. После ряда ставок математики использовали полученные данные для определения вероятных частных отклонений нескольких возможных местонахождений. Затем они нанесли на карту эти варианты, указав наиболее вероятное место и несколько возможных мест. Даже не выходя в море, эта группа верила в то, что знает, где находится бомба. В соответствии с их расчетами, наиболее вероятное место падения находилось далеко от того места, где были найдены три другие бомбы. Далеко и от того места, где упали обломки самолета в воду. Хуже того, если расчеты Крейвена безошибочны, то бомба находится в глубоком ущелье под водой, и едва ли до нее можно добраться.
Представители ВМС случайно повстречались с испанцем по имени Франциско Симо-Ортс, который слыл самым лучшим рыбаком в Паломаресе. Он уверял, что видел, как падала бомба, и указал точное место над тем же ущельем. Не имея других ориентиров, поисковая группа на Средиземном море приступила к тщательному исследованию ущелья. Начались переговоры с фирмами, которые предлагали ВМС свои подводные аппараты. Управление кораблестроения ВМС США согласилось оплатить отправку самолетом в Паломарес подводного аппарата «Алюминот» фирмы Рейнолдс и «Алвин» лаборатории Вудсхолл. Несколько недель прошло в безуспешных поисках, и президент Джонсон пришел в ярость. Он потребовал доложить, где находится бомба и когда ее поднимут. В ответ президенту направили расчеты Крейвена о вероятных местах падения бомбы с учетом двухнедельных неудач. Джонсон еще больше рассвирепел, увидев кривые и диаграммы Крейвена. Если поисковые группы не могут дать незамедлительный ответ, то президент будет искать других ученых, которые смогут это сделать. Он настоял на том, чтобы наняли другую группу ученых из Корнельского университета или из Массачусетского технологического института. Эти ученые встретились и в течение целого дня обсуждали проблему. В заключение обсуждения они пришли к выводу, что план Крейвена является самым лучшим из того, что может быть предложено.
У Джонсона не осталось времени, чтобы отреагировать, поскольку в тот же самый день экипаж глубоководного аппарата «Алвин» во время своего десятого погружения обнаружил парашют, обволакивающий какой-то объект цилиндрической формы. Он находился на глубине около 700 метров, вклинившись в склон ущелья, крутизной в 70 градусов. «Алвин» нашел утерянную водородную бомбу точно в том месте, которое было указано в расчетах Крейвена. Потребовалось еще несколько недель, прежде чем удалось ее поднять. Сначала «Алвин» попытался зацепить бомбу крюком, но она сорвалась и утонула вновь. Было потрачено еще три недели. Затем на тросе опустили робот для подъема предметов, управляемый с надводного корабля. Спасательная команда с 7 апреля 1966 года чуть не потеряла и робот и бомбу, когда роботу не удалось зацепить крюком бомбу и вместо этого он запутался в парашюте, закрепленном на бомбе. В отчаянии спасательная команда решила поднимать и робот и бомбу вместе, надеясь, что они запутались достаточно прочно, чтобы вытащить их вместе на поверхность. Это был неуклюжий подъем, но он завершился успешно.
Риковер лично дал имя мини-подлодке «NR-1». Ее могли назвать и «Риковер», потому что буквы NR означали «Отдел военно-морских реакторов», то есть отдел Риковера. Если президент США имеет личный самолет под кодовым именем ВВС-1, то почему же Риковеру не иметь свою лодку – под именем NR-1. В отличие от созданной в 1965 году в Вудсхолле лодки «Алвин» длиной 6,7 метра, NR-1 имела длину 31,6 метра, почти вполовину длины обычной многоцелевой подводной лодки. Она могла погружаться на глубину до 1000 метров и была оборудована подводными фарами, камерами и механической рукой с крюком для вытаскивания небольших объектов. Кроме того, она была способна заниматься шпионажем.
Одной из главных проблем при проектировании была проблема экранирования реактора на «NR-1». Реакторы на стандартных лодках защищались с обеих сторон свинцовыми экранами толщиною 30 см. Но такой экран был слишком тяжелым для «NR-1». Риковер, Крейвен и другие конструкторы решили поставить свинцовый экран только спереди для защиты жилого отсека. Вся остальная часть лодки длиною 3,9 метра за задней стенкой реактора будет заполнена водой и постоянно закрыта. Идея заключалась в том, чтобы эта стена воды поглощала выделяющуюся радиацию и служила экраном вместо свинцового. У Крейвена не было сомнения в том, что у защитников окружающей среды этот план вызовет страх. Но и он, и Риковер считали план вполне осуществимым, так как 0,36 м3 воды имеют такой же молекулярный вес, как и 0,02 м3 свинца. Но когда лодка будет под водой, то вода совсем не добавит веса. Прежде чем «NR-1» могла быть построена, необходима была немедленная оплата. Но для мини-подлодок в рамках программы создания глубоководных систем морской лаборатории выделялось слишком мало бюджетных средств. Эта проблема не беспокоила Риковера.
Бюджетная комиссия палаты представителей конгресса США не дала себя одурачить, но в конце концов у нее не было выбора, и она согласилась. Теперь строительство «NR-1» пошло в соответствии с директивой президента США. Ни на одну другую подлодку или корабль не получали разрешения на постройку так быстро. Позднее главное аудиторское управление, основной контрольный орган конгресса, подверг тщательному рассмотрению этот проект и пришел к выводу, что это была одна из самых плохих программ, с которой когда-либо аудиторам приходилось встречаться. Риковер ответил в своем духе, направив такое письмо своим критикам, что Крейвен запомнил его наизусть.
«Я прочитал доклад главного аудиторского управления, и он напомнил мне рецензию на книгу „Любовник леди Чаттерлей“, опубликованную в журнале „Охота и рыбная ловля“. Рецензент этой книги знал столько же о ее замысле, сколько главное аудиторское управление знает о конструкции и развитии подводных лодок».
Риковер не намного мягче относился и к Крейвену. Адмирала приводило в бешенство, что ему приходилось делиться средствами с Крейвеном на переоборудование «Халибат», на программу создания глубоководных аппаратов и другие глубоководные океанские проекты. По мнению Риковера, ни один из этих проектов не был таким важным, как его мини-подлодка «NR-1». В еще большую ярость приводил адмирала тот факт, что его не допускали к ознакомлению с деталями переоборудования «Халибат». Он знал почти все, что происходило в подводных силах, но разведывательные программы входили в те немногие сферы, в которые он не имел официального допуска и не мог сказать там своего слова. Он переносил свое недовольство на Крейвена, который начал подумывать, что адмирал специально дожидался ночи, чтобы позвонить ему, когда он глубоко уснет или задумает заняться любовью с женой. Ученый был почти уверен, что адмирал следил за временем начала подводных испытаний «Халибат» и приурочивал свои телефонные звонки к тем моментам, когда Крейвен не имел возможности подойти к телефону, чтобы ответить. Невозможность своевременно ответить адмиралу по телефону дорого обходилась Крейвену.
Однажды в пятницу Риковер выступал с докладом в Нью-Йорке и послал распоряжение на «Халибат», которая находилась на Гавайских островах, с требованием, чтобы Крейвен прибыл к нему на встречу в Нью-Йорк утром в понедельник. Крейвен бросился на самолет, даже пережил некоторую панику, когда самолет задержался в Лос-Анджелесе из-за тумана, и, наконец, приземлился в Нью-Йорке. Он прибежал запыхавшись в номер гостиницы, где его ждал адмирал. «Вы играли в гольф со своими дружками?» – проговорил он с издевкой, повторяя легенду, придуманную Крейвеном для своей поездки на Гавайские острова. Затем он позвонил по внутреннему телефону и попросил: «Принесите в номер самый большой ланч, который готовят в гостинице». Крейвен ждал ударной фразы: он знал, что адмирала вряд ли интересует, голоден он или нет после длительного перелета. Ожидания Крейвена оправдались: «В течение ближайшего часа вы будете сидеть и есть ланч, – объявил Риковер, – а я буду вас сильно ругать». Крейвен нравился Риковеру, и вместе с тем ему доставляло удовольствие унижать его. Риковера поражало умение Крейвена выдерживать его самые грубые вспышки. Адмирал любил Крейвена также и за то, что тот не учился в военно-морской академии.
Риковер был единственным, выпущенным из академии в звании мичмана, и теперь для него было большой забавой добавлять немного путаницы в головах, когда он беседовал с выпускниками академии перед принятием их на службу в свою программу атомных подводных лодок. Собеседования с поступающими были больше похожи на обряды посвящения в какое-либо тайное общество. Во время собеседования адмирал доводил молодых людей до грани психического срыва в своем стремлении выяснить все досконально. Пытаясь смутить своих кандидатов, Риковер осыпал их бранью, сажал на стул с одной укороченной ножкой или провожал в «Сибирь», то есть в чулан, где они оставались часами. Возможно, самый знаменитый случай произошел, когда Риковер с угрожающим видом подошел к кандидату и сказал: «Напугайте меня, если можете». Молодой человек не заставил себя ждать. Не говоря ни слова, он одним движением смахнул со стола адмирала книги, бумаги, ручки – все, что там лежало. Этот кандидат был принят. Для Риковера причинение неприятностей Крейвену было побочным явлением.
К тому времени в строю находилось уже 20 многоцелевых атомных подводных лодок, и они продолжали строиться. Но адмиралы не были готовы передать первоклассную лодку для того, чтобы она находилась в середине океана. Если Крейвену нужна подлодка, то ему придется взять одну из двух «посудин», которые не выдержали испытаний и конструкция которых так и не воспроизводилась. Была бестолковая лодка «Сивулф» с трапециевидной кормой, как у эсминца. Ее верхняя часть была построена так, чтобы в ней помещался опасный реактор, работавший на жидком натрии, который был заменен в период создания лодки. Затем была лодка «Халибат» с великолепным, но краткосрочным прошлым. «Халибат» (бортовой № SSGN-587) – единственная атомная подлодка, вооруженная ракетами «Регулус», совершила 7 походов к советским берегам. Но эта программа закончилась в середине 1964 года, когда в Тихом океане стали базироваться подводные лодки «Поларис».
С завершением эры ракет «Регулус» никто не знал, что делать с лодкой «Халибат». Она была очень странной, с самой плохой гидродинамикой из всех атомных подводных лодок, с самым нелепым внешним видом. В отличие от плоской рыбы, именем которой она была названа, на ней был огромный горб, большая пасть, которые, возможно, подходили бы диковинным животным. Возможно, в другое время ее спокойно превратили бы в металлолом. Ведь она к тому же еще обладала почти смертельным заболеванием для подлодки: гидромеханически «Халибат» была очень шумной. Подводники содрогались, рассматривая ее громоздкие балластные цистерны, изумлялись пустотам, первоначально предусмотренным для того, чтобы обеспечить быстрое всплытие, пуск ракеты и еще более быстрое погружение.
Крейвен мельком взглянул на лодку, которая никому не могла понравиться, и застыл в оцепенении. Все, что он увидел, это были возможности использования этих странных и чудесных излишков помещений. А одного взгляда на этот широко раскрытый рот лодки было достаточно для того, чтобы заставить его, как и любого, целиком отдавшегося науке человека, закричать от радости. Ни одна подводная лодка не могла похвастаться люком диаметром более 66 см, а у «Халибат» люк был диаметром 6,7 метра. Было решено, что «Халибат» будет лодкой Крейвена, его лабораторией, его министерством, его пиратским кораблем. Ему выделят 70 млн. долларов на оборудование лодки электронной, гидроакустической, фото – и видеоаппаратурой. ВМС пустили слух, что в феврале 1965 года «Халибат» пошла в Перл-Харбор для переоборудования в гидрографическое исследовательское судно. Этот слух был лишь одной из легенд, которыми прикрывались работы Крейвена.
Переоборудование «Халибат» должно было завершиться через три недели после подъема потерянной водородной бомбы. С внешней стороны лодка не претерпела больших изменений. Ее уже и так возвышавшиеся рубочные рули были подняты еще выше, чтобы получить побольше места для установки дополнительных мачт. К ним крепились перископы и антенны для перехвата переговоров с советских кораблей, которые могут устраивать погоню за лодкой. Сверху носовой части находился небольшой выступ, который можно было принять за установленный в необычном месте колпак, укрывающий антенны гидролокатора. На самом деле этот выступ был приспособлением, которое Крейвен называл «управление напором и направлением». Оно позволяло воде втекать в носовую часть «Халибат», а вытекать по бортам, давая лодке возможность как бы парить в глубине в режиме застопоренных двигателей, почти бесшумно. «Халибат» могла не только осматривать дно океана, но и зависать над объектами, давая возможность специалистам изучать их, а водолазам – выходить из лодки и собирать объекты.
Внутренние помещения «Халибат» были полностью переоборудованы и совсем не похожи на помещения на других стандартных подлодках. Выступ в виде горба верблюда с его огромным люком был преобразован в технологическую камеру, которая стала называться «пещерой летучих мышей». Стены этой «пещеры» из нержавеющей стали были покрыты серыми, коричневыми и светло-голубыми полосами. Ширина ее составляла 8,5 м, длина 15,2 м, высота 9,1 м. Она была разделена на три этажа. В «пещере» оборудовали фотолабораторию, каюту для проведения анализа данных и компьютерный отсек, в котором разместился один массивный компьютер «Унивак 1124». Это была огромная машина с большими бобинами магнитной ленты и мигающими лампочками, что придавало помещению научно-фантастический вид. В других местах были тесно размещены койки для экипажа и «спуков».
Вершиной достижений Крейвена были так называемые «рыбы», которые, как он надеялся, будут плавать на самых предельных глубинах. Весом по две тонны каждая, 4 м в длину, эти алюминиевые создания имели камеры со стробоскопическими источниками света вместо глаз, работающие на аккумуляторах, усы из буксируемых гидролокаторных антенн, а также рули и носовые плоскости для плавников. Предназначенные для буксировки со дна «пещеры летучих мышей» на тросе длиною в несколько километров, «рыбы» производились фирмой «Вестингауз электрик» по цене 5 млн. долларов каждая.
Началась операция «Зимний ветер», в ходе которой Бредли было поручено выйти с экипажем подлодки на поиски носового конуса советской межконтинентальной баллистической ракеты. Он рассчитывал, что «Халибат» найдет на дне кусочки ракеты и поставит на том месте импульсный приемопередатчик, а ВМС позже изыщут способ поднять их. Эти импульсные приемопередатчики могли функционировать в течение 7-летного периода, достаточного для того, чтобы команда Крейвена построила один из своих глубоководных аппаратов и с его помощью вытащила обнаруженные предметы. К этому времени «Халибатом» командовал капитан первого ранга Эдуард Мур, недавний выпускник школы повышения квалификации – подготовительных курсов для перспективных офицеров, где они проходили суровую подготовку к работе с ядерными реакторами.
Руководимые любимцами Риковера, эти реакторные курсы состояли из упражнений по приведению человека в состояние отчаяния и безысходности, и кандидатов безжалостно заставляли штудировать учебники. Сам Риковер любил предупреждать кандидатов, что, по крайней мере, треть из них провалится на экзаменах. Он сам и подчиненные ему экзаменаторы дотошно выпытывали у кандидатов подробности из теории электропрерывателей, физики и всего остального, что содержалось в кипах толстых руководств по реакторам, пытаясь отсеять именно треть. Теперь Мур унаследовал подлодку, а заодно и начальника – с непредсказуемым характером и тайной ненавистью.
Все началось не плохо. Экипаж через торпедные трубы лодки выбросил в океан комплект импульсных повторителей, десяток сигнальных устройств. Каждое из этих устройств давало свой уникальный звуковой сигнал, который мог быть приведен в действие дистанционно с подлодки. По мере того как каждый импульсный повторитель достигал дна, штурманы определяли его точное местонахождение по спутниковой навигационной системе.
Потребовалось 36 часов, чтобы установить всю сеть импульсных повторителей. После этого опустили одну из «рыб». Большинству моряков сказали, что это новый тип буксируемого гидролокатора. Остальная часть экипажа «специального проекта», сгрудившаяся на маленьком посту управления в «пещере летучих мышей», знала о «рыбе» немного больше. Видеосигналы не проходили, поэтому делались попытки осмотреть дно с помощью гидролокаторов, работавших на «рыбе». Специалисты сидели, вглядываясь в серые тени, посылаемые на экраны, пытаясь отделить один слой теней от другого, чтобы выделить искомый объект от проплывавших стаек рыб или от камней. Были также экраны, показывавшие цифровые отсчеты расстояния механической «рыбы» от дна. Когда она проплывала над освещенным ею же путем, то делала фотоснимки, которые не мог увидеть никто до тех пор, пока «рыба» не будет поднята на борт лодки. Положение еще больше осложнилось, когда вышел из строя компьютер «Унивак 1124». Команда «пещеры» была готова к этому. Вооружившись ручными калькуляторами, доставленными на борт инженером фирмы «Вестингауз», бригада специалистов проделала работу вместо компьютера.
Еще одна проблема возникла из-за того, что при расчетах Крейвен оставил без внимания так называемый преднамеренный риск. Дело в том, что гидравлический намоточный барабан для троса был меньшего диаметра, чем обычно, чтобы поместиться в промежутке между прочным корпусом и верхней палубой, составлявшем 2,1 метра. Поэтому диаметр барабана мог быть не более 1,8 метра. В результате стальной трос с оплеткой длиною в 7 миль должен был наматываться очень туго, сжатым до предела. Крейвен рассчитывал, что трос тем не менее должен выдержать нагрузку. Но он кое-что упустил. В целом трос, конечно, отличался прочностью, но он был сделан из отдельных отрезков из свитых пучков проволоки. Отрезки были сварены друг с другом до общей длины 7 миль. Каждая сварка была слабым местом. Именно одно из мест сварки зацепилось за что-то, и в результате часть троса без натяжения заклинила механизм подъема. «Рыба» осталась бесцельно болтаться на конце троса.
Долгое время возглавляемый Бредли отдел подводной войны проводил безуспешные наблюдения за непонятными шифрами связи советских подводных лодок, которую военно-морская разведка никак не могла раскодировать. Советские подлодки имели сложные радиопередатчики, которые спрессовывали их сообщения в радиоимпульс длительностью меньше секунды. Бредли полагал, что ключ к поиску пропавшей советской субмарины может находиться в этих нерасшифрованных микроимпульсах. Офицеры разведки рассчитали, что такого рода радиосигналы посылались с советских ракетных подлодок по приближении и убытии из районов патрулирования, находящихся вдоль побережья США, в пределах дальности стрельбы ракет. Соединенные Штаты следили за этими сигналами и записывали их на пленку, задействовав целую сеть радиоприемных станций, созданных по германской технологии. Десятки антенн были размещены на тихоокеанском побережье США и на Аляске. Впоследствии уже не имело значения, что эти микроимпульсы не могли быть декодированы. Массу информации можно было получить даже из записанного свиста и треска. Незначительные отклонения в частоте отличали одну советскую подлодку от другой.
Советские ВМС были так строго организованы, что их подлодки никуда не уклонялись от заданного маршрута. Разведка США следила за тем, как они шли по всему 4000-мильному пути от Камчатки до одного из главных квадратов патрулирования – в 750-1000 милях к северо-западу от Гавайских островов. Микроимпульс обычно посылался, когда лодка доходила до подводного маркерного радиомаяка на выходе из прибрежных вод Камчатки. Другой импульс посылался при пересечении международной линии смены дат, около 2000 миль от Советского Союза, на долготе 180 градусов. Третий микроимпульс обозначал прибытие в квадрат патрулирования. Это было похоже на то, если бы они говорили: «Мы уходим…» «Мы достигли долготы 180 градусов…», «Мы находимся в квадрате…». Промежуточные доклады продолжались и по пути возвращения на Камчатку, и сотрудники Бредли полагали, что они почти слышали в сигналах просьбы подготовить свежие овощи, радостную встречу в порту и хороший стол с родными и близкими. Теперь команда Бредли искала записи этих сигналов и почти сразу же нашла то, что искала.
Подводная лодка типа «Гольф II», одна из дизельных подлодок, переоборудованных, чтобы нести на борту ракеты и выпускавшаяся до первых атомных лодок с баллистическими ракетами типа «Зулу», вышла из порта 24 февраля 1968 года. Подлодка давала радиосигналы как обычно, до тех пор, пока не достигла середины маршрута. Затем передача сигналов прекратилась. Не было сигнала, когда она достигла долготы 180 градусов. Ничего не говорило о том, что она всплыла. Ничего не доносилось такого, что можно было бы принять за просьбу о достойной встрече, о благополучном возвращении домой. Бредли срочно сообщил эту новость высшему командованию ВМС: Советский Союз потерял подлодку, одну из тех, которые имеют на вооружении по три баллистические ракеты. Он полагал, что лодка погибла между тем местом, откуда она послала свой последний микросигнал, и тем, где ожидался следующий сигнал, но его не оказалось. А советские корабли и близко не вели поисков от того района, который указал Бредли.
Подчиненные Келли прослушали множество записей подводных шумопеленгаторов в поисках свидетельств трагедии: мощный грохот направленного внутрь взрыва с последующими менее мощными взрывами вкупе указывают на то, что подлодка падает на дно океана. Но в процессе поисков люди Келли не нашли каких-либо серьезных отклонений, указывавших на мощный взрыв, направленный внутрь. Однако был небольшой всплеск на их бумажных лентах, небольшой подъем, указывающий на один громкий хлопок. Это произошло именно в том районе, где, по мнению Бредли, советская лодка пошла на дно. А что, если, рассуждал Крейвен, подлодка заполнилась водой до того, как она достигла запредельной глубины? Она в этом случае продолжала бы тонуть без резкого, оглушающего, ослепляющего и разрушающего треска стали. Ее смерть должна быть более спокойной. Крейвену нужно было узнать, какие звуки издает тонущая подлодка с открытыми люками, когда океанская вода заполняет ее и выравнивает внешнее и внутреннее давление еще до того момента, когда она достигнет запредельной глубины. Был лишь один способ узнать это. Крейвен и Бредли уговорили командование ВМС утопить подводную лодку, смерть которой можно было бы зафиксировать. Им дали старую дизельную подлодку, которая счастливо избежала поражения бесчисленными японскими торпедами во время Второй мировой войны.
... если подлодка со всеми открытыми люками и открытыми водонепроницаемыми переборками пошла на дно беззвучно, то другая подлодка могла тонуть и с небольшим хлопком, потому что одна из водонепроницаемых переборок могла быть задраена. Итак, собрав данные от подводных гидрофонов, которые зафиксировали в свое время хлопок, Келли и Крейвен путем триангуляции пришли к выводу, что наиболее вероятная точка гибели советской подлодки имеет координаты 40 градусов северной широты и 180 градусов долготы. Это как раз в 1700 милях к северо-западу от Гавайских островов, где глубина океана более трех миль. Бешани
Днем и ночью «Халибат» ходила взад-вперед в квадрате, который указали Бредли и Келли. Оставалось исследовать еще 5 миль. Советская подлодка могла дрейфовать довольно далеко, пока прошла свои три мили до дна. Каждые шесть дней «рыбу» поднимали в лодку, чтобы вынуть фотопленку и проявить ее. Проходили недели, а результатов не было. Но в данный момент все изменилось… «Командир Мур, командир Мур!» – это неожиданно закричал корабельный фотограф из маленькой фотолаборатории в полной уверенности, что они искали ракету. Он был ошеломлен и уверен, что нашел свою цель. Это был прекрасный снимок рубочного руля подводной лодки.
По приказу Мура «рыбу» снова опустили в той же точке, где был сделан снимок рубочного руля. Советская подлодка выглядела так, как будто кто-то осторожно привел ее сюда, на более чем пятикилометровую глубину океанского дна, и припарковал. Гидролокатор и камера быстро просматривали все в этом районе, и с каждым погружением «рыбы» собирались новые детали. На одной из фотографий, позади рубки советской подлодки, была видна пробоина от взрыва, диаметром около 3 метров. Похоже, что когда лодка была еще на поверхности, произошел взрыв, который и был записан сетью подводных гидрофонов в виде хлопка. Взрыв, по-видимому, произошел от скопления водорода, в то время, когда шла подзарядка сернокислотных аккумуляторных батарей весом 450 тонн. Несмотря на серьезные повреждения, лодка выглядела в основном в сохранности. На снимке были хорошо видны небольшие крышки сорванных с люков двух ракетных шахт. Внутри первой шахты маячила изогнутая труба, где когда-то покоилась боеголовка. Во второй шахте боеголовка полностью отсутствовала. Третья шахта была не тронута. Затем камера «рыбы» обнаружила еще кое-что, и это «кое-что» потрясло даже Мура. Это были останки моряка, по-видимому, рядового, молодого парня, лежащего вдоль своей подлодки в одиночестве.
Уже очень скоро Бредли и Крейвен стали понимать, что прикомандированные сотрудники ЦРУ не могут отличить подводную лодку от подводной горы. К этому времени у Бредли и Крейвена уже созрел план, каким образом достать все ценное, что находилось на борту советской подлодки. Идея заключалась в том, чтобы послать мини-подлодку – с целью захватить ядерную боеголовку, сейф, содержащий шифры и коды, а также приемопередатчики, работающие микроимпульсами, чтобы ВМС смогли, наконец, декодировать все сообщения, которые перехватывались и просто накапливались. Они уже доказали, что корпус советской лодки можно открыть, не разрушив ничего внутри его. Пригласили армейских саперов, чтобы проверить свои предположения. Различные хрупкие и легковоспламеняющиеся предметы прикрыли стальной плитой и поместили в бассейн с водой. Пластическая взрывчатка была прикреплена на небольшом участке закрывающей плиты и взорвана. Взрыв проделал небольшой вход в стальной пластине, оставив почти не тронутыми предметы, находившиеся за плитой. Это все, что требовалось сделать, чтобы открыть небольшой ход и войти внутрь. Все остальное можно оставить в лодке, похороненной в море.
Военная разведка следила за строительством советских подводных лодок подобных утонувшей, в течение десяти лет делая фотоснимки из космоса. Военно-морская разведка знала советскую подлодку этого типа вплоть до последнего болта и гайки. Ракеты, которыми эта подлодка запускала свои ядерные боеголовки, были примитивными, с дальностью полета только 750 миль. И Советский Союз и США уже производили ракеты с дальностью полета 1500 миль. Вряд ли имело смысл пытаться совершать невыполнимую работу по подъему тысяч тонн уже устаревшего оборудования со дна океана. Потребовались бы годы, чтобы создать соответствующее оборудование для подъема подобной массы. Карл Дакетт и его сотрудники вежливо выслушали краткое изложение этого плана. Но когда они вернулись со своим ответом, Крейвен и Бредли чуть не лишились дара речи.
ЦРУ предлагало поднять лодку целиком и намеревалось построить для этого самоходный кран. Крейвен и Бредли не могли в подобный бред поверить. Дело в том, что подлодка, по-видимому, ударилась о дно на скорости 200 узлов, то есть с ускорением погружения равным 21,3 м/сек. Она может только казаться неповрежденной, но на деле такая же хрупкая, как замок из песка. Ткни его достаточно сильно, и он рассыплется. Возможно, Бредли со своими расчетами был прав, но у ЦРУ была солидная опора в Вашингтоне. И обычно это агентство имело все, что хотело. Даже когда то, что оно хотело, по мнению Харлфингера, было безумной фантазией. (Бывший директор ЦРУ Ричард Хелмс впоследствии говорил, что он никогда не слышал об альтернативном плане, предложенном Крейвеном и Бредли.)
Однако ЦРУ не было одиноко в своем энтузиазме. Начальник военно-морских операций Томас Мур любил огромные, захватывающие воображение высокотехнологичные проекты, и он был очарован планом ЦРУ. По его мнению, это удобный случай украсть целую подлодку и расквитаться с Советским Союзом за захват северокорейцами «Пуэбло». Кроме того, Мур не был уверен, что по методу Бредли и Крейвена можно достать все основное оборудование с лодки. Через некоторое время министр обороны М. Лэйрд окончательно одобрил план ЦРУ, признавая при этом, что «некоторые считают это безумной идеей». Лэйрд попытался объяснить, на основании чего он принял это решение. Создание приспособления для подъема советской подводной лодки со дна Тихого океана может дать США возможность поднимать и собственные подлодки в случае их гибели. Лэйрд проконсультировался с Ховардом Хьюзом, затворником, миллиардером, судостроительная компания которого получила контракт от ЦРУ на постройку корабля, который будет пытаться поднять утонувшую субмарину со дна океана. Этот корабль будет называться «Гломар Эксплорер», а попытка подъема лодки получила кодовое наименование «Проект Дженнифер».
В конце 1974 года, за несколько месяцев до того, как Колби предпринимал отчаянные попытки сохранить в тайне намерения совершить вторую попытку, ВМС еще раз направили подлодку «Сивулф» на место гибели советской лодки. «Сивулф» была только что переоборудована для того, чтобы присоединиться к «Халибат» в качестве второй лодки «специального проекта». С помощью камер электронной «рыбы» удалось сделать дополнительные фотоснимки утонувшей подлодки. Фотоснимки показали, что после того как «Гломар» уронил лодку, она лежала на дне, рассыпавшись на мелкие куски, в виде огромной мозаики, украшающей песок. Один из бывших высших военно-морских офицеров высказал мнение, что нет никакой возможности собрать что-нибудь еще, а уж тем более боеголовки, шифровальные машины, антенны. Офицеры ВМС удивлялись, почему ЦРУ не хочет признать этого? Среди тех, кто критически относился к плану ЦРУ, были и капитан первого ранга Бредли, и контр-адмирал Инман, который стал во главе военно-морской разведки в сентябре 1974 года. Но ЦРУ упрямо настаивало на осуществлении своего проекта. Единственное видимое изменение в проекте касалось замены щупальцев на клешне на огромный ковш. Специалисты ЦРУ надеялись зацепить этим ковшом что-либо значительное из рассыпавшихся кусков советской подлодки.
«Мизар» нашел «Скорпион» на расстоянии 183,4 метра, то есть всего в 1/8 мили от той точки, на которую сделали ставки его математики и группы экспертов, рискуя бутылками шотландского виски. Подлодка была обнаружена на глубине 3000 метров. Буксируемые камеры «Мизар» сделали фотоснимки подлодки «Скорпион», наполовину зарытой в ил и песок, разломанной на две части, которые едва скреплялись небольшой полоской металла. Носовая половина машинного отделения вошла внутрь, а часть другой половины сложилась как телескоп, внутрь отделения вспомогательных механизмов. Гребной винт и вал были отделены от корпуса. Отдельно находился и рубочный руль. Около подлодки лежал секстан подлодки «Скорпион», древний символ навигации. Никого из членов экипажа разглядеть не удалось. Было невозможно заглянуть внутрь лодки и даже рассмотреть ее поподробнее снаружи. Хотя камеры «Мизар» находились всего в нескольких метрах над корпусом подлодки, снимки выглядели так, будто их делали сквозь густой туман.
Следственная комиссия, изучавшая катастрофу, состояла из семи военно-морских офицеров под председательством отставного вице-адмирала Б. Остина, который вел в свое время расследование по поводу гибели подлодки «Трешер». В январе 1969 года в пресс-релизе ВМС сообщалось, что следственная комиссия после шести месяцев расследования пришла к выводу, что причина катастрофы подлодки «Скорпион» остается тайной, она не может быть установлена на основании собранных на сегодняшний день данных. ВМС упорно отказывались признать какую-либо возможность катастрофы, связанную с торпедой, заявив, что «процедуры обращения с оружием на борту соответствовали установленным мерам безопасности», что это «подтверждает долголетнюю историю безопасности торпед на подводных лодках».
Комиссия убрала из объяснения Крейвена утверждение о том, что торпеда взорвалась на борту. Вместо этого возникла версия, что, «поддавшись внезапному порыву, а, возможно, и под влиянием удачного учебного пуска торпеды марки 37, которая самопроизвольно запустилась в трубе в декабре 1967 года, экипаж также выстрелил торпеду, которая встала на боевой взвод и нашла ближайшую цель – „Скорпион“». Комиссия признала, что не было доказательств удара торпеды снаружи, но утверждала, что не обнаружено и видимых обломков торпедного отсека около подлодки «Скорпион», которые подтверждали бы, что взрыв произошел внутри подлодки. Бывший подводник-торпедист высказал по этому поводу мнение, что не может представить, как экипаж подлодки «поддался панике» и выпустил боевую торпеду. Происшествие в 1967 году произошло с учебной торпедой, в которой был лишь макет боевой головки, а не настоящий боевой заряд. Похоже, что следственная комиссия составила компромиссный вариант для своих секретных заключений
Торн тоже считал, что причиной гибели лодки явилась торпеда. Летом 1968 года он работал главным инженером в лаборатории в Ки-порте, был ответственным за испытания торпед и их компонентов. Он проработал там 25 лет, а когда позвонил Крейвену, уже 12 лет находился в отставке. Все это время он хранил информацию о подлодке «Скорпион», которую, как он считал, правила секретного делопроизводства запрещают разглашать. И вот теперь инженер дозвонился до ученого. Торн спросил Крейвена, видел ли тот секретное предупреждение, которое было отправлено в середине мая 1968 года в департамент, позднее переименованный в командование военно-морских вооружений. В том предупреждении описывался дефект аккумуляторной батареи МК-46, предназначавшейся для обеспечения питания торпеды марки 37, самого скоростного оружия против советских подводных лодок. Инженер ссылался на предупреждение испытательной лаборатории, направленное контр-адмиралу Артуру Гралла, возглавлявшему это командование. Торн изложил содержание предупреждения. Он знал его хорошо, поскольку сам же его и писал, хотя оно было подписано капитаном первого ранга Дж. Ханникатом, начальником станции. В своем предупреждении лаборатория сообщала, что торпедная аккумуляторная батарея вспыхнула пламенем во время испытания на вибрацию. Дефектной оказалась маленькая диафрагма из фольги, стоимостью всего в несколько центов.
Торн заметил Крейвену, что его самые сильные страхи были порождены видом обломков затонувшей лодки. Видеопленка ясно показывает, что верхняя крышка, закрывающая торпедо-погрузочный люк, и передняя крышка торпедного аппарата отсутствуют. Оба люка ведут в торпедный отсек. Обе крышки могли быть снесены в результате страшного взрыва внутри торпедного отсека. Вероятно, это привело к интенсивному неконтролируемому заполнению лодки водой. Происшествие с аккумуляторной батареей, которое заставило Торна написать предупреждение, было самое серьезное из тех, что ранее случались в лаборатории. Авария во время испытаний произошла днем, в субботу, когда три инженера подвергли одну из 120-килограммовых батарей сильной вибрации. Едва они вышли из помещения, где проводились испытания, как раздался страшный взрыв, от которого задрожала деревянная дверь толщиною более 5 см. Инженер Холман распахнул ее и вбежал в помещение. Механизм, предназначенный для качания и вибрации батареи, был объят зеленовато-голубым пламенем, поднимавшимся на 3 метра к потолку. «Пожар!» – закричал инженер и схватил огнетушитель. Помещение стало быстро наполняться черным дымом и огнем. Пропали два механика. Холман стал их искать. В это время к лаборатории, заскрипев тормозами, подъехали пожарные машины. Химические огнетушители не смогли сбить пламя. Набросив на лица мокрые тряпки, люди стали отвинчивать болты, чтобы снять с вибратора все еще горевшую батарею. Батарея взорвалась во второй раз, обдав их потоками гидроокиси калия, которая использовалась в батареях в качестве электролита. Шрапнель врезалась в потолок и стены. Инженеры с трудом вытащили горящую батарею из здания. Ее корпус из толстой стали был разодран как фольга, а серебряное покрытие на вибраторе частично расплавлено. Со всех ног они бросились в душевую пункта первой медицинской помощи, чтобы ополоснуться водой. Затем трое служащих лаборатории и трое пожарных были доставлены в госпиталь из-за отравления дымом и химических ожогов. Через два или три дня после происшествия лаборатория направила письмо об изъятии всех батарей этой производственной партии. Подобного дефекта батареи на подлодке «Скорпион» было вполне достаточно, чтобы вызвать взрыв боеголовки. Но предупреждение оказалось послано слишком поздно, чтобы спасти лодку и ее экипаж. Фраза «подлежит изъятию из эксплуатации при первой же возможности» обычно истолковывалась так, что изъятие должно было произойти при первом же заходе лодки в порт. Когда эта рекомендация была получена командованием вооружений, подводная лодка «Скорпион» либо уже погибла, либо находилась на пути в Норфолк, где и предполагалось изъятие батарей.
Военно-морское управление вооружения изымало информацию о неудачной конструкции батареи даже после того, как еще одна батарея на торпеде начала перегреваться на борту подлодки в западной части Тихого океана, через несколько месяцев после гибели подлодки «Скорпион». Экипаж этой подлодки сообщил, что температура батареи стала настолько высокой, что ее пришлось постоянно поливать водой, чтобы охладить. Вода превращалась в пар. Торпеду продолжали поливать водой до тех пор, пока удалось заложить ее в торпедный аппарат и выстрелить.
Только через год после того, как «Скорпион» ушла на дно, военно-морское управление вооружений выдало заказ на новый проект батареи. В новом проекте тонкая диафрагма из фольги была заменена двумя более прочными диафрагмами. По новому проекту обе диафрагмы могли быть разрушены только когда их механически проткнут специальным приспособлением наподобие резца для открывания консервных банок. Теперь исключалась опасность того, что вибрация на борту лодки могла вызвать возгорание батареи с последующим взрывом.
В марте 1969 года Советский Союз сделал технологический скачок, и у него наконец появилась атомная ракетная подводная лодка, по конструкции очень похожая на «Поларис», способная нанести удар по Белому дому или Пентагону с расстояния в 1000 миль. Задача Мака заключалась в том, чтобы получить побольше информации о ней. Мак вел свою лодку через Баренцево море, усердно охраняемый учебный полигон для самого передового и мощного Северного флота Советского Союза. Он шел с самонадеянностью человека, который знал, что он кормчий одной из новейших многоцелевых подводных лодок типа «Стерджен», оборудованной новейшими гидролокационными и подслушивающими устройствами. В этом походе ему значительно больше сопутствовала удача, чем большинству остальных подводников, поскольку в сложной игре в прятки он обнаружил то, что искал. Внезапно перед его перископом оказалась подлодка с баллистическими ракетами типа «Янки» – длиною около 130 метров, шириною около 12 метров и водоизмещением 9600 тонн. Мак подвел свою лодку «Лэпон» на расстояние до 300 метров и начал внимательно рассматривать. «Боже мой, этот сукин сын похож на наше изделие как две капли воды», – выпалил он нервно. Действительно, советская подводная лодка была похожа на «Поларис» по формам корпуса и даже по рубочным рулям. Изображение из перископа передавалось в кают-компанию через телевизионную камеру, установленную на перископе, которую подводники назвали «перивизор». Мак прикрепил к перископу фотокамеру и щелкнул затвором. Фотокамера парезаряжалась автоматически. «Лэпон» двигалась медленно. Мак поднимал перископ только на 7 секунд, чтобы избежать обнаружения. С каждым подъемом перископа он делал несколько снимков, каждый раз фотографируя небольшую часть огромной лодки. Чтобы получить полную панораму «Янки», пришлось склеивать 7 снимков вместе.
В течение ряда лет, пока велось строительство «Янки», разведка США получала со своих спутников-шпионов разве что нерезкие изображения, показывающие, что Советский Союз готовится к производству нового оружия. Но в последний год, когда «Янки» вышла в море на ходовые испытания, американские разведывательные подлодки старались поближе подойти к этим атомным гигантам, украшенным шестнадцатью крышками люков, в которых прятались пусковые ракетные установки. «Янки» казалась огромным достижением по сравнению с другими советскими дизельными подлодками с баллистическими ракетами типа «Зулу» и «Гольф», и даже с атомными подлодками типа «Хотель». Ни одна из этих лодок не вызывала страха, который вызвала «Янки». Предыдущие лодки были шумными, и их легко засекали сети подводных гидрофонов и гидролокаторы. Теперь перед подводными силами США стоял очень важный вопрос: не являлись ли «Янки» чем-то более серьезным, чем простая имитация внешнего вида «Полариса»? Было ли возможно, что всего через 6 лет после кубинского ракетного кризиса Советский Союз получил возможность наносить первый удар почти внезапно?
Командир подлодки «Рей» (бортовой номер SSN-653) Альфред Келлн первым сфотографировал подлодку типа «Янки». Был еще капитан второго ранга Гай Шаффер, командир подлодки «Гринлинг» (бортовой номер SSN-614), который проскочил как под подлодкой «Чарли», так и под «Янки» за несколько месяцев до того, как Мак обнаружил ее. Это дало возможность экипажу «Гринлинга» записать характеристики шумов, которые советская подлодка создавала в воде, а также с помощью новой, приспособленной к работе в условиях слабой освещенности телевизионной камеры через перископ заснять на видеопленку ее корпус и гребной винт.
Действительно, «Гринлинг» подошла так близко к днищу «Янки», что если бы советские подводники в тот момент взглянули на свой глубомер, то океан показался бы им очень мелким, возможно, не глубже 4 метров. Маневр, известный как «проход под корпусом», был исключительно опасным. В любой момент одна из советских лодок могла пойти на погружение и придавила бы «Гринлинг», но и результаты этого маневра были огромными. ВМС США получили первый акустический «автограф» подлодки типа «Янки», и этот «автограф» был быстро введен в компьютер сетей подводных гидрофонов. Но оставался еще один вопрос: будут ли данные, собранные подлодкой «Гринлинг», достаточными, чтобы выделить шумы подлодок типа «Янки», выходящих в открытый океан, от шумов рыболовных судов, морских животных и течений? Никто не мог быть уверенным в этом до тех пор, пока кто-нибудь не совершит длительное преследование во время реального развертывания подлодок «Янки».
«Янки» оказалась более бесшумной, чем все другие лодки, которые американская лодка преследовала в прошлом. На этот раз Мак решил придерживаться новой тактики, которую он тут же назвал: «непосредственно в кильватерной струе». «Лэпон» будет идти впритык к «Янки», не дальше 2700 метров. Если дистанция окажется больше 3600 или 4500 метров, то «Янки» потеряется. Задумка Мака казалась рискованной. 4800-тонной «Лэпон» скользить в океане близко к огромной «Янки» было опасно. Обычно даже надводные корабли предпочитают расходиться на расстоянии около двух миль из-за боязни столкновения. А «Лэпон», кроме того, еще надлежало опасаться обнаружения. Мак надеялся, что гидролокаторы новой советской подлодки вряд ли превосходят те, что были у ее предшественниц. «Лэпон» шла так близко, что достаточно было кому-нибудь уронить что-либо или громко захлопнуть дверь водонепроницаемой переборки, как даже советское устаревшее гидролокационное оборудование сможет зарегистрировать американскую слежку.
После многочисленных проб и ошибок группа акустиков «Лэпон» поняла, что одна из частот меняется, когда «Янки» делает поворот. Поворот влево – и тон становится немного выше. Когда «Янки» уходила, тон становился ниже. Если тон изменился быстро, это означало, что «Янки» делает крутой поворот. Одно место, с которого «Лэпон» не могла прослушивать, – это непосредственно за кормой. В отличие от других советских подводных лодок, которые создавали шум от винтов, следить за которыми было просто, «Янки» была бесшумна и с кормы, что придавало ей способность «исчезать». «Янки» могла бы улизнуть, даже при том, что на «Лэпон» был усовершенствованный гидролокатор, если бы не один дефект в ее конструкции. Находящиеся слева механизмы «Янки» производили больше шума, чем любая другая часть лодки. С этого времени «Лэпон» намеревалась руководствоваться именно этим шумом механизмов. Если шум усиливался, Мак знал, что «Янки» сделала поворот влево. Если показалось, что «Янки» пропадает, она, вероятно, повернула направо. В конечном счете выяснилось, что наиболее выгодно находиться чуть в стороне от кильватерной струи за кормой, чуть левее или чуть правее, причем слева шум был немного больше. С этой позиции новое приспособление на гидролокаторе уловило сильные звуки, а стационарный гидролокатор зарегистрировал шум пара, исходящий от турбин «Янки», и щелчки гребного винта, каждый раз, когда он завершал один оборот. Считая эти щелчки и записывая число оборотов, Мак и его экипаж определяли скорость советской лодки. Для того, чтобы все это рассчитать, потребовалось четверо или пятеро суток, больше, чем суммарное время всех попыток преследования более шумных советских подлодок типов «Хотель», «Эхо» и «Новембер». Но Мак не собирался делать перерыв. Он намеревался продолжить преследование и выработать его механизм.
Процесс проб и ошибок растянулся на несколько вахт, во время которых Мак и его инженеры-механики обучали каждую последующую вахту тому, что было обнаружено за предыдущие 12 часов. Мак был убежден, что не потеряет «Янки» снова, особенно когда понял, что она идет к Атлантическому побережью США. Несколькими днями позднее «Лэпон» все еще шла по следу «Янки». Мак начал наносить на карту район операции советской лодки, пожалуй, одно из самых важных разведсведений, которые он мог принести домой. Советская лодка обосновалась в районе, охватывающем около 200 тысяч квадратных миль. Она патрулировала, находясь на расстоянии 1500 и 2000 миль от побережья США. До этого времени ВМС США считали, что Советский Союз будет посылать «Янки» на расстояние до 700 миль от американского побережья. Но открытие Мака позволило военно-морской разведке определить, что ракеты SS-N-6 на «Янки» имеют дальность стрельбы до 1200–1300 миль. Если бы «Лэпон» не прошла по следу «Янки» так далеко, для США было бы трудно уследить за масштабами новой советской ядерной угрозы. Эти лодки плавали в новом квадрате, в то время как США искали бы их в 800 милях от своего побережья. Теперь Мак нанес на карту точный курс «Янки. Выбрав один район, она бесцельно ходила в нем на скорости около 6 узлов, затем на скорости 12–16 узлов бросалась в другой район, потом снова снижала скорость. Каждые 90 минут, почти с точностью до секунды, „Янки“ меняла курс, иногда на 60 градусов, иногда больше. Несколько раз в сутки она всплывала на глубину связи, по-видимому, чтобы принять радиосообщения, и каждую ночь, строго в 12 часов, всплывала на перископную глубину для вентиляции. По десять – пятнадцать раз в сутки она совершала полную циркуляцию, чтобы устранить подозрения и послушать, не ведется ли за ней слежка. Каждый раз, когда „Янки“ разворачивалась, „Лэпон“ разворачивалась вместе с ней, стараясь оставаться за кормой, слегка в стороне, закрытой обратным потоком собственных шумов „Янки“.
Подводники США столь же регулярно развеивают сомнения, когда проводят свои операции, но никогда не делают это по расписанию. Деликатный вопрос о времени этих маневров решался путем жребия. Для этого в центральном посту „Лэпон“ специально хранилось два игральных кубика. Один раз в сутки „Янки“ совершала на большой скорости маневр, который экипаж „Лэпон“ называл „Янки дудл“: советская лодка начинала двигаться по курсу, напоминающему цифру восемь, и завершала маневр, ложась на курс на 180 градусов отличающийся от курса в момент начала маневра. Поворачивая влево, она делала разворот на 180 градусов, потом на 90 градусов, затем на 270 градусов и заканчивала еще двумя поворотами на 90 градусов. Первый набор поворотов, казалось, был предназначен для того, чтобы изобличить преследователя, который следует вблизи. Второй набор – чтобы обнаружить другую лодку, следующую в отдалении. Все эти маневрирования проводились обычно на большой скорости, иногда два раза подряд, и по времени занимали около часа. Если бы гидролокатор на „Янки“ был более совершенным, это маневрирование могло стать эффективным. Но советские подводники допустили один просчет. „Лэпон“ могла услышать начало поворота и уйти с курса задолго до того, как „Янки“ обнаружат ее. Фактически операторы гидролокатора на „Лэпон“ поняли, что их локатор имеет дальность обнаружения, более чем в два раза превышающую дальность советского. При хороших условиях „Лэпон“ могла обнаружить надводный корабль с расстояния в 18 тыс. метров, а „Янки“ проходила на расстоянии 9 тыс. метров от того же самого надводного корабля, прежде чем она как-либо реагировала на него.
К этому времени три вахтенных офицера „Лэпон“ поняли, что их вахты совпадали с вахтами офицеров на „Янки“. Каждый американец мог опознать теперь своего советского „партнера“ по его характерным особенностям при выполнении того или иного маневра. Они даже дали клички своим „партнерам“: между собой американские вахтенные офицеры даже стали заключать пари на то, кто лучше предскажет очередной маневр „Янки“. Чаще всего выигрывал вахтенный офицер Тиндалл. Гидроакустики также включились в игру, распознавая звуки, которые они перехватывали из внутренних помещений „Янки“. Звуки работы дрели, помпы, вплоть до туалетных звуков. Каждый раз, когда вахтенный гидроакустик слышал в наушниках звук вырывающегося воздуха, когда продувалась санитарная цистерна, он докладывал совершенно официально: „Центральный! Докладывает гидроакустик. На нас сейчас вылили дерьмо!“ Все члены экипажа на лодке вплоть до младшего кока жили азартом преследования. Мак разрешал каждому наблюдать, как наносится курс лодки на карты. Это очень стимулировало молодых подводников. Ведь они преследовали лодку, несущую на борту мощное советское вооружение. Царившее на „Лэпон“ возбуждение передалось и на берег. Мак хорошо изучил привычки командира „Янки“ и мог предугадывать, когда тот пойдет глубже. И в эти моменты всплывал на перископную глубину, давал короткое сообщение на противолодочные самолеты „Орион“, летавшие высоко над районом патрулирования „Янки“.
В подводных силах ходят слухи, что один из адмиралов военно-морской авиации, пожелавший остаться неизвестным, дал в газету утечку информации, которая могла привести к срыву всей операции. В этой информации прямо не указывалось, что „Лэпон“ преследует „Янки“, даже не говорилось, что эта подводная лодка оснащена баллистическими ракетами и бродит в 1500–2000 милях от побережья США. Но 9 октября 1969 года на первой странице газеты „Нью-Йорк таймс“ появилась статья под заголовком: „Новые советские подводные лодки более шумные, чем ожидалось“. Тот, кто давал информацию для этой статьи, либо не знал о данных, полученных „Лэпон“, либо исказил их, потому что газета сообщала куда более утешительные данные, чем они были на самом деле. Мак убедился, что „Янки“ – наименее шумная из всех советских подлодок, хотя американские лодки отличались еще меньшим шумом. Содержание статьи, разумеется, дошло до советских ВМС и до командира „Янки“, и это вскоре стало заметно.
Через некоторое время после публикации в газете и через несколько мгновений после полуночного подвсплытия для выхода на связь, „Янки“ резко изменила порядок маневрирования, которого до этого она придерживалась длительное время. Ее поведение стало непредсказуемым. „Янки“ неожиданно делала разворот на 180 градусов и на скорости 20 узлов устремлялась в ею же оставленную кильватерную струю, прямо на „Лэпон“. Это совсем не напоминало предыдущие маневрирования, а также не было похоже на обычные медленные повороты с целью обнаружения слежки. Со стороны советской подводной лодки наблюдалась отчаянная попытка обнаружить слежку. Американские подводники назвали это маневрирование „Безумный Иван“. „Янки“ буквально летала в воде, ее изображения заполняли экраны в центральном посту „Лэпон“, а пронзительные звуки ее полета были ясно слышны в наушниках гидроакустиков. Эти звуки походили на шум товарного поезда, мчащегося через тоннель. Кто– то в центральном посту пробормотал: „Этот шельмец пошел в глубину“. Все замерли в напряжении, хотя знали, что „Лэпон“ была все еще на сто метров глубже, когда „Янки“ безрассудно прошла справа по борту. Советская лодка в своем шумном скоростном „полете“ упустила шанс заметить „Лэпон“. „Янки“ продолжала поиск, циркулируя часами, но Мак противопоставлял этому свои маневры с целью не допустить своего обнаружения. Он не отказался от преследования. Вместо этого он дождался, когда „Янки“ успокоилась, и продолжил слежку.
13 октября, почти через месяц после того, как началась эта слежка, адмирал Шейд послал на „Лэпон“ сообщение: „Адмирал Мурер сообщает, что министр обороны и все в Вашингтоне наблюдают за вашей операцией с особым интересом и отмечают с огромным удовольствием и гордостью превосходную работу всех участников. Я разделяю эти мысли“. „Лэпон“ преследовала „Янки“ в течение всего периода ее патрулирования и затем еще некоторое время, когда советская лодка пошла почти прямым курсом домой. Она шла ровно, не производя больше маневров с целью выявления слежки. „Янки“ вошла в район между Гренландией, Исландией и Великобритании, где „Лэпон“ и покинула ее 9 ноября 1969 года. „Лэпон“ преследовала „Янки“ в течение 47 суток.
Лодку послали проследить за испытаниями новой советской крылатой ракеты от момента запуска и до падения. В отличие от баллистических ракет „Янки“, крылатые ракеты представляли меньшую угрозу территории США. Но это оружие могло уничтожить огромный американский авианосец с расстояния до 250 морских миль, а авианосцы все еще оставались одними из основных площадок для самолетов бомбардировщиков, совершавших рейды на Вьетнам. Подлодки типа „Эхо“, каждая вооруженная восемью крылатыми ракетами с обычными или ядерными боеголовками, были замечены в момент преследования американских авианосцев в Юго-Восточной Азии. Если Советский Союз будет непосредственно вовлечен в войну во Вьетнаме, то военно-морской разведке необходимо знать как можно больше об этих крылатых ракетах и подлодках, на которых они находятся. Задача Балдерстона заключалась в том, чтобы выяснить, сколько ракет подряд и за какое время может выпустить лодка, определить электронные импульсы, по которым можно установить траекторию их полета, а также перехватить переговоры, по которым можно выявить уязвимые места. Следовало также попытаться сделать фотоснимки запусков для того, чтобы аналитики в США смогли замерить пламя во время полета ракеты и рассчитать, какое ракетное топливо используется.
Балдерстон нагло провел лодку через советскую сеть гидрофонов прямо под корпусами группы советских надводных кораблей и одной подлодки, держась на глубине около 20 метров. Большую часть времени концы перехватывающих антенн и перископ касались волн. Объектив перископа был так близко к воде, что каждая третья волна накрывала его. По– видимому, самым трудным было удерживать 4800-тонную „Тотог“ на заданной глубине, несмотря на то что она постоянно набирала воды и становилась тяжелее. Подлодки набирают воду частично для того, чтобы охлаждать свои реакторы, и помпы откачивают отработанную воду в океан. Но работающие помпы создавали бы слишком много шума, что было небезопасно вблизи советских кораблей. Поэтому один из вахтенных офицеров на горизонтальных рулях, Майкл Кой, был вынужден удерживать „Тотог“ на перископной глубине без помощи помп. Это была нервотрепка, особенно для Коя, который служил на лодке всего три месяца. Балдерстон решил помочь Кою и прибегнул к старому приему подводников: приказал всему личному составу, свободному от вахты, собраться в носовой части, затем перейти в корму, около машинного отделения. В течение нескольких часов люди перемещались туда и обратно, создавая живой противовес, помогая удерживать нужную глубину. „Тотог“ двое суток вела наблюдение, проследив за всем циклом испытаний от начала до конца. Балдерстон привез так много данных, что ВМС наградили его одной из высших наград – орденом „За заслуги“.
И вот летом 1970 года Балдерстон вел „Тотог“ в район Петропавловска. Он и его экипаж были уверены, что смогут выполнить любую задачу. Первой из них была слежка за советской подлодкой типа „Эхо II“. Эта слежка могла оказаться очень важной для безопасности американских авианосцев у берегов Вьетнама. На счастье, именно „Эхо II“ показалась на экранах гидролокатора, как только „Тотог“ вошла в советские воды. Советская подлодка шла на юг от Петропавловска, предоставлялась хорошая возможность проследить ее патрулирование с самого начала. „Эхо“ была дизельной подлодкой, и казалось, что следить за ней не составит труда. Но ни одна слежка на деле не оказывается легкой. Полагаясь на пассивный гидролокатор, гидроакустикам „Тотога“ чаще доводилось „интерпретировать“ сигналы, чем получать изображение на дисплее. Помогало то, что командир советской подлодки не предпринимал никаких мер предосторожности против слежки. Имея на хвосте „Тотог“, советская лодка, громыхая двигателями, совершала какой-то странный маневр, который американские подводники называли „подводным танцем казаков“
И советские, и американские подводники исполняют эти подводные танцы, состоящие из произвольных направлений движения, как бы выписывая восьмерку, совершают резкие повороты и изменения глубины с целью встряхнуть все предметы, чтобы убедиться, какой шум производит лодка и все ли правильно уложено и закреплено на своих местах. И невозможно угадать, какой приказ отдаст командир: повернуть направо, налево, вверх или вниз. Способ слежки за подлодкой, то совершающей повороты в разные стороны, то меняющей глубину погружения, заключается в том, чтобы немного отстать от нее, чтобы легче проследить за ее движениями. Но „Тотог“ не отставала. И вот, после нескольких часов энергичного маневрирования советская подлодка начала идти обычным ходом. Балдерстон и другие старшие офицеры оставили на боевых постах своих заместителей.
...
Балдерстон начал внимательно разглядывать осциллоскоп. На его экране единственный желтый электронный изгиб представлял гидролокационное изображение советской лодки. Обычно экран высвечивает до десятка и более слабых изгибов – компьютерных изображений шумов, производимых отдаленными судами, земными массивами и даже китами. Но изображение „Эхо“ было большим, ярким и прыгало по экрану туда-сюда. Этому находилось только одно возможное объяснение: лодка очень близко, совсем рядом. „Вот она подходит… вот она уходит…“, – комментировал командир. Старший помощник стоял слева и изучал навигационную прокладку на карте. В гидролокационной рубке акустики продолжали следить за советской подлодкой. Мысленно они отсеивали мягкие ритмичные звуки ее гребного винта от завесы океанского шума в своих наушниках. Но ничто из того, что они слышали или видели на экране, не показывало глубины ее погружения. Они могли только слушать и гадать. Вот уже несколько минут расстояние между лодками находилось около отметки „ноль“. Акустик даже высказал предположение, что „Эхо“ поднялась почти на поверхность и может оказаться почти над „Тотог“. Затем ему показалось, что „Эхо“ вновь погружается. Было бы легче, если бы „Тотог“ получила новое приспособление, предназначенное определять глубину погружения другой лодки путем измерения создаваемого ею возмущения в воде. Устройство состояло из четырех гидрофонов, которые предполагалось установить на рубочных рулях. Но на судоверфи это сделать не успели, и лодка в нужный момент оказалась без ценного приспособления.
Изображение на осциллографе запрыгало снова, на сей раз лихорадочно. „Вот она, подходит…“, – начал фразу командир и не закончил. Изображение на осциллографе исчезло. В этот момент операторы гидролокатора потеряли все следы „Эха“. Никто не знал, ушла она вправо или влево. Она просто ушла. Но вскоре советская подлодка дала о себе знать самым страшным образом. Эта 6000-тонная субмарина ударила сначала по верху рубочных рулей „Тотог“. Затем ее гребной винт проскрежетал по металлическому корпусу „Тотог“ с таким грохотом, что гидроакустики вынуждены были отключить свои наушники. „Тотог“ резко накренилась на правый борт на 30 градусов, ее отбросило назад и вниз. Люди едва удержались на ногах. В центральном посту повсюду валялись чашки, карандаши, линейки и карты.
В торпедном отсеке три человека, спавшие на торпедах, скатились с матрацев на палубу. Один из моряков бросился к водонепроницаемой переборке и задраил дверь. Он даже не заглянул внутрь торпедного отсека, чтобы убедиться, нет ли там кого-нибудь. В соответствии с инструкциями, он обязан был, прежде всего, задраить именно эту дверь, ведущую в отсек, имеющий люки, ведущие за борт. Оказалось, что он запер там молодого торпедиста, прибывшего на лодку лишь за три месяца до ее выхода в этот поход, который перепугался не на шутку. Прошло несколько минут, прежде чем все убедились, что прочный корпус не пострадал, и перепуганного молодого моряка выпустили из торпедного отсека. Офицеры, не занятые на вахте, бросились на свои боевые посты, предусмотренные на случай столкновения. Вахтенный офицер отдал свои последние распоряжения и передал вахту командиру. Балдерстон распорядился: „Тревожный сигнал о столкновении не давать“. Было уже слишком поздно соблюдать тишину с целью избежать обнаружения, равно как и не было необходимости объявлять по лодке о происшедшем столкновении. Тем не менее, в соответствии с распределением обязанностей, экипаж спокойно передал тревожное сообщение о столкновении друг другу, из одного отсека в другой. Таким же образом из отсека в отсек, в обратном порядке, доложили, что в отсеках разрушений не обнаружено.
Гидроакустики снова приступили к прослушиванию. То, что они услышали и что было записано на пленку, казалось, подтверждает худшее. Похоже, что один из гребных винтов советской лодки был оторван, и из-за отсутствия сопротивления воды турбина, вращающая гребной вал, пошла вразнос. Если это так и если ее прочный корпус пробит, то она затонет в океане, на глубине более 600 метров. У нее произойдет направленный внутрь взрыв, и никто не спасется. Позже гидроакустики услышали в наушниках звуки, напоминающие запуск и шум работающего двигателя. Послышалось громкое хлопанье дверями, похожее на то, что на лодке задраивали водонепроницаемые переборки. Наконец, гидролокатор уловил какие-то хлопки, которые оператор гидролокатора Линдсей интерпретировал, как треск разрушающейся стали. После этого океан показался притихшим. Акустики пытались услышать что-либо, указывающее на то, что советская лодка удаляется или продувает балластные цистерны. Но всякие звуки просто прекратились. Кто– то в гидролокационной рубке выключил магнитофон, на котором велась запись по принципу бесконечной петли. Если бы магнитофон оставался включенным, то запись столкновения через некоторое время оказалась бы стертой. В глубоком напряжении операторы продолжали поиск, пытаясь найти хоть какой-нибудь признак того, что советская лодка спаслась. Тишина в наушниках могла означать лишь одно: 99 подводников беспомощно тонут в запредельную глубину. Теперь уже не имело особого значения, что это были советские люди. Через несколько минут Балдерстон приказал быстро уходить. Не было даже мысли всплыть или подняться на перископную глубину. Фактически это был трусливый подводный побег с места происшествия.
Экипаж „Тотог“ не собирался предпринимать поиска оставшихся в живых людей и обломков, что обычно делается в морской практике при столкновениях. Основное указание Балдерстону было избегать дальнейших встреч с советскими кораблями. „Тотог“ шла на восток со скоростью 12 узлов, с креном в 10 градусов на правый борт. Каждый раз, когда Балдерстон прибавлял скорость, его лодка кренилась еще больше. Одна за другой стальные плиты, приваренные к рубке, отрывались водой. Каждая из них падала на корпус лодки со страшным грохотом. Вода проникала в центральный пост через пробоину, сделанную гребным винтом советской подлодки. Но пройдет много часов, прежде чем „Тотог“ всплывет и небольшая группа офицеров под покровом темноты сможет тщательно осмотреть внешние повреждения. Подводники в спешке пытались избавиться от свидетельств катастрофы.
Когда они были в 150–200 милях от Советского Союза, Балдерстон приказал всплыть. Несколько офицеров выбрались через носовой люк в темноту ночи. Они не могли выйти обычным путем, через центральный пост и ходовую рубку. Люк, ведущий в ходовую рубку, был проломан, а ходовая рубка залита водой. Когда офицеры вышли на палубу, то увидели, что рубочный руль выгнут назад, возможно на одну треть или больше. Как будто это массивное сооружение было сделано из картона. Кусок гребного винта советской лодки врезался в крышку верхнего люка ходовой рубки. Один из перископов оказался безнадежно погнут. Большинство антенн электронных мачт загнулись внутрь и были бесполезны. Послать сообщение домой представляло большие трудности, но было необходимо доложить командованию ВМС на Тихом океане о происшествии.
Экипаж соорудил временную антенну из провода, натянутого над верхней палубой лодки. Через некоторое время удалось передать короткое сообщение о том, что имело место серьезное столкновение с советской подлодкой и „Тотог“ прекращает операцию за два месяца до срока. В ответ последовало указание: „Тотог“ идти вдали от ближайших портов прямо в Перл-Харбор». Чуть позже последовало уточнение: «Лодке не входить в Перл-Харбор до наступления полной темноты, заходить в порт с выключенными ходовыми огнями, при полном затемнении». По пути домой Балдерстон собирал экипаж посменно и предупреждал всех, что ведение разговоров о столкновении запрещено где бы то ни было, кроме официальной комиссии по расследованию.
Прибытие «Тотог» в Перл-Харбор датировано в вахтенном журнале 1 июля. Ее завели в сухой док судоверфи, и рубочные рули были задрапированы огромным покрывалом. Никто без специального разрешения не имел права осматривать повреждения, даже экипаж. Экипаж задержали на борту еще на 24 часа, до тех пор, пока повреждения не были надежно закрыты и каждый член экипажа не подписал обещание о сохранении происшествия в тайне. Один из моряков намеревался сохранить осколок корпуса советской лодки в качестве сувенира, запрятав его в свой рундучок на борту «Тотог». Через несколько месяцев это вскрылось, и контрразведчики настояли на том, чтобы он передал им этот осколок.
Вскоре после столкновения Дж. Бредли срочно прибыл в Перл-Харбор, чтобы попытаться точно установить причину этого происшествия. В лучшем случае можно было предположить, что командир советской подлодки совершил неожиданный, неосторожный и гибельный маневр. Но такое предположение сразу же породило встречный вопрос, и Бредли стало ясно, что командирам американских подлодок необходимо видоизменять свою тактику. Из случившегося можно было сделать четкий вывод о том, что слишком велика опасность удара в борт на большой скорости. Если такое случится, то обе лодки неминуемо могут погибнуть. Поэтому Бредли ввел новые правила ведения слежки, в которых официально закреплялись приемы, разработанные и проверенные на практике «Белесым Маком».
Подлодки должны вести слежку, держась либо немного правее, либо немного левее преследуемой лодки. Это даст американским лодкам более широкие возможности для маневрирования в экстренных случаях и, кроме того, позволит по-прежнему прятаться в шумах кильватерной струи преследуемой лодки. Было добавлено еще одно правило, противоречившее приемам Мака, – лодки должны вести слежку с более безопасных дистанций. Бредли не винил Балдерстона в инциденте. И Балдерстон, которому был запланирован перевод с «Тотог», вступил в командование дивизионом из четырех подлодок, в число которых входила и «Тотог». Но он оказался прав в отношении получения им адмиральского звания. Этого так и не произошло. Он ушел в отставку через семь лет и стал баптистским священником.
Пили до тех пор, пока не начинали сбрасывать с себя одежду и голыми танцевать на столах в баре «Лошадь и корова». Этот бар был излюбленным местом, которое между собой они называли «Уинни и Муу». Полутемные комнаты, стены увешаны фотоснимками подводных лодок, частенько звучал клаксон, предварявший очередную порцию спиртного. Повсюду валялись украденные с подводных лодок предметы оборудования: шкафчики подводников, значки, тарелки, официальные вымпелы, часть корпуса торпеды, якорь. Если бы все это увидели военно-морские контрразведчики, они могли прийти в ужас. По– видимому, Шноркель Пэтти тоже находилась там: она всегда присутствовала на этих прощальных вечеринках. В течение десятка лет Пэтти побывала и матерью, и старшей сестрой, и любовницей множества подводников. Она без всяких объяснений представляла, что ожидает моряков в походе, и наставляла других молодых женщин, осмеливавшихся посещать этот вульгарный бар, не задавать подводникам вопросов куда, почему и зачем они уходят в поход. Она была той женщиной, которая успокаивала вернувшихся домой подводников. Похожая на известную кинозвезду, молодую Мэй Уэст, она была и Марией Магдалиной в среде подводников. В ответ на это мужчины и молодые парни за эти годы подарили ей сотни эмблем серебряного дельфина, так тяжело достававшихся им. У нее скопилось огромное количество зажигалок с эмблемами подлодок. Подводники обожали свою Пэтти.
Клаксон прозвучал как сирена, напоминающая завывание волка, сливающееся с криками больного осла. Подводники выпили еще. Стали разговаривать громче, затем еще громче. А потом в бар вошел безобидный маленький дурачок, одетый только в нижнее белье. До этого все воздерживались от раздевания. Теперь же решили, что верхняя одежда ни к чему, и бесцеремонно сбросили ее. Разгоряченные виски ветераны сбросили брюки, взобрались на стойку бара и стали поворачиваться вокруг, демонстрируя татуировки гребных винтов на каждой ягодице, словно на корме лодки. Легенда гласила, что эти татуировки гарантируют безопасный и скорый поход. Особенно вульгарным выглядело то, что гребные винты как бы приводились в движение длинным бумажным хвостом, прикрепленным к единственному возможному месту между обнаженных ягодиц. Хвосты поджигались, подводники начинали бегать, создавая дымовые кольца вокруг бара, и это превращалось в ритуальный танец «горящей задницы». Таким образом они отмечали предстоящий выход из судоверфи. Это были и поминки по утерянной свободе. Вот так экипаж подлодки «Халибат» начинал одну из самых важных шпионских операций периода «холодной войны».
«Халибат» направлялась в Охотское море. К концу лета 1971 года переоборудование «Халибат» было почти завершено. В дополнение к огромному горбу («пещера летучих мышей»), который в свое время вдохновил на «превращение ее в лодку так называемого специального проекта», к ней добавили еще бугор для секретного, очень важного оборудования, остроумно скрытого на верхней палубе. Заголовки в местной газете объявили о завершении установки дополнительного приспособления, особо выделив тот факт, что ВМС сняли завесу секретности, окружавшую «Халибат». Газеты писали, что теперь «Халибат» будет маткой для первого после гибели «Трешер» спасательного глубоководного аппарата. Фактически этот «бугор» вовсе не был глубоководным спасательным аппаратом. Он являлся декомпрессионной, шлюзовой камерой для водолазов. Ее приварили в том месте, где водолазы начнут дышать газовой смесью, разработанной в морской лаборатории («Sea Lab»). И именно в этой шлюзовой камере они будут готовиться к выходу на работу под водой.
С советской точки зрения, любое вторжение в Охотское море было совершенно незаконным. Хотя США считали значительную часть этого моря международными водами. А поиск знаков на советском побережье обязательно будет проходить в международно-признанной трехмильной зоне территориальных вод, и проникновение туда «Халибат» будет расценено как нарушение суверенитета Советского Союза. Бредли надеялся, что Киссинджер не обратит внимания на то, что момент для проведения столь рискованной операции выбрано не самой лучший. Ведь «Халибат» будет нарушать советский суверенитет именно в то время, когда президент Никсон напялил на себя тогу миротворца.
«Халибат» медленно пошла на перископной глубине вдоль советского побережья. Каждые три часа «Халибат» шла, выписывая букву «S», поворачивала то вправо, то влево. Лодка описывала полную циркуляцию, чтобы выявить возможную слежку. Поиски продолжались более недели. Ничего не было обнаружено. Затем они увидели на берегу, в северной части Охотского моря, один из знаков, о которых говорил Бредли. На знаке было предостережение: «Не бросать якорей. Здесь кабель», или что-то в этом роде на русском языке. По приказу командира «рыба» была опущена из «пещеры летучих мышей». На этот раз проблем с видео не было. Изображения, которые приходили от камер «рыбы», были зернистые, с примесями серого налета, но более четкие, чем те, что поступали от гидролокатора во время поисков затонувшей советской подлодки.
Все, что находилось на расстоянии 1–2 метра от камеры и ламп освещения, тонуло в мутной воде и, независимо от размеров, отражалось на мониторах в темно-серых тонах. Затем показалось, что песок на дне слегка приподнят, появился холмик длиною около метра, затем холмик исчез, появился вновь и опять исчез. Сначала операторы подумали, что это какая-то пунктирная линия на сером фоне, но снова и снова попадались серые холмики и эпизодические проблески черного цвета. На дне что -то находилось, почти полностью закрытое песчаным илом. «Халибат» направилась вдоль этой линии. Видеоизображения высвечивались на мониторах, а фотокамера на «рыбе» снимала 24 кадра в секунду. Затем «рыбу» подняли в лодку, «выпотрошили», зарядили новую пленку и опустили снова. На фотопленке изображения должны быть более четкими, чем крупнозернистые на видеоэкране. Но корабельный фотограф не мог проявить фотопленку до тех пор, пока «Халибат» не подвсплывет, чтобы через шнорхель провентилировать токсические газы из фотолаборатории. Наконец, Макниш дал распоряжение, и «Халибат» всплыла под покровом ночи. Фотограф совместно с офицером из спецпроекта стал проявлять фотопленку. На кадрах пленки появились цветные фото советского подводного кабеля. Теперь экипажу «Халибат» предстояло найти плоскую полосу на дне моря, чтобы опустить два грибообразных огромных якоря – один с носа, а другой с кормы. Макниш искал такое место за пределами трехмильной зоны. Судьбу лучше не искушать. Поэтому он выбрал место в северной части Охотского моря, в 40 милях от западного берега Камчатки.
После длительного маневрирования лодка была мягко уложена почти на кабель. Водолазы ждали в декомпрессионной камере, дыша кислородно-гелиевой смесью, их организмы привыкали к повышенному давлению. Затем они одели свои просторные комбинезоны, в которых было достаточно места для шлангов, проходивших к их ногам, рукам, обвивавших все тело. Помпа из подлодки начнет подавать горячую воду по этим шлангам, как только они покинут камеру. Теплая вода, проходя по шлангам, будет обогревать водолазов. В ноябре вода в Охотском море холодная. Водолазы обернули теплоизоляцией газовые патрубки, поскольку бессмысленно согревать тело, когда дышишь холодной газовой смесью. Наряду со шлангами, тросами и кабелями, по которым водолазы обеспечивались воздухом, теплом, связью и электроэнергией, был еще один прочный аварийный линь, с помощью которого, в случае чрезвычайных обстоятельств, водолазов можно срочно втащить в лодку. На случай обрыва подачи воздуха на поясах водолазов были прикреплены маленькие баллоны, содержащие газовую смесь для обеспечения автономного дыхания в течение трех или четырех минут. Наконец все готово к их выходу из лодки через наружный люк. В центральном посту командир мог видеть, как они, похожие на космонавтов, шли по морскому дну. Едва освещая путь ручными фонарями, водолазы проложили прозрачную тропу через мутную воду к кабелю связи. Добравшись до него, они с помощью сжатого воздуха начали счищать с кабеля ил и песок. Как только кабель был очищен, водолазы стали прикреплять к нему подслушивающее устройство длиною около метра, в котором находился магнитофон с большим запасом пленки. Рядом с этим устройством расположился цилиндр с литиевым аккумулятором. Отдельная муфта, закрепленная вокруг кабеля, будет тщательно прослушивать идущую по кабелю информацию. Перехват будет вестись на принципе индукции. Никаких надрезов кабеля, никакой опасности короткого замыкания из-за проникновения в кабель морской воды.
Внутри лодки экипаж вел наблюдение за течением воды, каждые 15 минут регистрируя показания приборов. «Халибат» качалась на якорных канатах, и рулевые пытались удерживать ее на постоянном уровне в течение нескольких часов, пока водолазы прикрепляли записывающее устройство к кабелю. После того как подключение было произведено, «спуки» собрали, казалось, достаточное количество образцов советской телефонной и телеграфной связи, идущей по кабелю. Ничто не предвещало, что все произойдет так легко. Кабель был найден без единого зацепа троса, буксирующего «рыбу». Экспедиция прошла настолько гладко, что экипаж будет оставаться в полной уверенности в том, что их лодка совершенно случайно наткнулась на кабель.
В конце концов, ведь им же говорили, что целью похода в Охотское море был поиск фрагментов советских ракет. Теперь, как бы в оправдание этих слов, Макниш повернул «Халибат» в направлении советского испытательного полигона. Там глубина оказалась несколько больше, чем в районе кабеля. Тем не менее «рыба» с «Халибат» быстро обнаружила место, где светло-желтый песок на дне океана был усеян серыми и черными электронными деталями и небольшими черепками обшивки ракет. «Халибат» нашла то место, куда падали советские ракеты. Эта операция была тоже важной, поскольку эти новые советские крылатые ракеты представляли огромную угрозу американским авианосцам. Ракеты имели новый вид инфракрасной системы наведения, которой американские ВМС не могли противодействовать. Бредли уже посылал три стандартные многоцелевые подлодки в Охотское море с задачей попытаться подойти поближе к району проведения испытаний ракет. Задача состояла в том, чтобы записать частоты инфракрасного устройства, а также нового вида радарного альтиметра, позволяющего ракете буквально скользить над водной поверхностью, вне зоны поражения обычным противоракетным вооружением США. Если на обычных многоцелевых подлодках прикрепить к перископам приспособления, посылающие на ракеты тепловые импульсы, можно будет определить, какие частоты будут отражаться. Задача оказалась невыполнимой.
На этом этапе ВМС так отчаянно стремились узнать что-либо об этих ракетах, что даже посылали «Суордфиш» с созданным для «Халибат» гидролокатором, прикрепленным к ее корпусу, для осмотра морского дна на мелководье. Тот гидролокатор работал так устойчиво, что «Суордфиш» могла просматривать мелководье в пределах 10 метров от дна, практически не снижая скорости. Но только «Халибат» могла посылать людей за борт для подбора чего-либо со дна. И вот теперь из нее снова вышли водолазы, на сей раз, чтобы кусок за куском собирать фрагменты ракет. Они надеялись найти одно из инфракрасных устройств или один из альтиметров. Водолазы собирали куски в огромный контейнер, прикрепленный к стальному днищу лодки. Когда контейнер был заполнен сотнями осколков ракет, водолазы поднялись в декомпрессионную камеру и ожидали там окончания длительного декомпрессионного процесса. Там они оставались значительную часть времени, которое потребовалось «Халибат», чтобы вернуться на базу Маре-Айленд. Лодка пришвартовалась у пирса через месяц после выхода из Охотского моря. Еще до того, как экипаж «Халибат» сошел на берег, пленки с записью перехвата советского подводного кабеля были уже на пути в агентство национальной безопасности в форт Мид, куда министерство обороны посылало большинство электронной разведывательной информации, получаемой подлодками и другими шпионскими судами, для дешифрования и анализа.
Агентство национальной безопасности сообщило Бредли о записанной с кабеля информации. Его предположения подтвердились. По этому кабелю шла ценнейшая информация: переговоры между базой подводных лодок и высшим руководством советских ВМС, многие из которых шли открытым текстом или были закодированы совершенно элементарным кодом. Добытая из кабеля информация заметно отличалась от большинства разведсведений, получавшихся США из других источников. Разрастающаяся сеть спутников-шпионов, разведывательных самолетов, подслушивающих станций и подлодок наблюдала и слушала информацию о передвижении войск, строительстве военных баз и походах советских кораблей в районах учений. Но даже самая передовая система подслушивания, наподобие спутника-шпиона «Райолайт», запущенного в 1970 году, не могла проникнуть в проводные телефонные линии.
Бредли ясно представлял себе следующий шаг. Он хотел прослушивать как можно больше линий связи, хотел прикрепить к кабелю прибор, который мог бы вести непрерывную запись в течение нескольких месяцев и даже в течение года. Этот прибор должен функционировать в Охотском море даже тогда, когда «Халибат» стоит у пирса на базе Маре-Айленд. Сотрудники Бредли связались с лабораторией телефонной компании Белл. Ее инженеры были знакомы с коммерческими подводными телефонными кабелями и начали разработку значительно более мощного подслушивающего устройства. Новый прибор тоже работал на принципе индукции, но только он был огромным. Его длина составляла более 6 метров, ширина около метра, весил он около 6 тонн и имел ядерный источник энергии. Прибор был способен перехватывать электронные частоты одновременно с десятков телефонных линий в течение многих месяцев.
«Халибат» могла поставить этот аппарат на кабель и через год вернуться, чтобы его забрать. Оставлять после себя доказательство вторжения было рискованно, но группа Бредли мотивировала свое предложение тем, что даже если советская сторона и обнаружит подслушивающий прибор, то США могут утверждать, что устройство, работающее на принципе индукции, было легальным. По американским законам, поправка к Конституции США, запрещающая незаконный поиск и захват, не относится к электротоку, излучаемому зданиями, жилыми домами или кабелями. По этому вопросу юристы ВМС написали совершенно секретные документы. Это юридическое крючкотворство может показаться наивным, но оно сопровождает почти все секретные операции. В конце концов, именно США все время настаивали на том, чтобы другие страны действовали на основе морали и в рамках международного права. Когда работа по созданию нового аппарата была завершена, он предстал в виде огромной трубы, напичканной внутри миниатюрными электронными схемами, способными работать в течение многих недель.
«Халибат» пошла в свой второй поход в Охотское море 4 августа 1972 года. На этот раз Макниш решил проинформировать экипаж о настоящих целях операции и о риске, с которым она связана. Он рассказал о черных ящиках, размещенных на носу, в корме и в середине лодки, в которых находится взрывчатка. В случае, если «Халибат» будет задержана в Охотском море, то ни лодка, ни экипаж не будут захвачены, поскольку все приготовлено к самоуничтожению.
«Халибат» довольно легко нашла кабель. Командир отдал приказ, и два огромных якоря были сброшены с кормы и с носа лодки. Водолазы выбрались на дно, и уже через несколько часов «спуки» стали прослушивать голоса из кабеля. Они даже давали наушники своим близким друзьям – послушать русскую речь. Макниш держал «Халибат» в зависшем состоянии над кабелем, по крайней мере, около недели. Затем, оставив подслушивающее устройство с записывающей аппаратурой, «Халибат» вышла из Охотского моря и взяла курс на о. Гуам, чтобы вернуться снова через месяц и забрать записи, которые накопятся за время ее отсутствия.
Отдых на Гуаме проходил без происшествий, за исключением последнего вечера. Весь экипаж, не находившийся на вахте, пошел в бар. Никто не помнит, кто первый произнес вслух то, что, по-видимому, у большинства было на уме. От страха или под влиянием выпитого, один из моряков нарушил завесу молчания и задал вопрос: «Зачем, черт возьми, мы забираемся в советский огород и подслушиваем военную линию связи в мирное время? Почему мы рискуем жизнью во имя операции, в проведении которой США никогда не признаются? Почему плаваем на лодке, командир которой заявил, что в любой момент может взорвать ее? Почему мы должны плавать на лодке, которая может исчезнуть, и семьи не узнают, как и почему мы погибли?» Начавшийся разговор принимал оживленный характер. Страх, злость и беспокойство смешались вместе. Часть подводников, казалось, впервые осознала, что то, чем они занимаются, может привести их к гибели. Затем кто-то предложил заявить командиру, что они не хотят возвращаться в Охотское море. Другой выразил ту же мысль, но другими словами.
Операция вступила в заключительный этап. У них был приказ – набрать как можно больше информации, затем оставить подслушивающее устройство для продолжения автоматической записи советских переговоров в течение многих месяцев, до следующего прихода «Халибат». Сейчас же они зависли над кабелем на неделю ...
Монотонная жизнь неожиданно прервалась. Шторм на поверхности моря начал достигать глубины. Водолазы оказались в ловушке за бортом. Они не могли забраться в декомпрессионную камеру, поскольку «Халибат» то держалась на туго натянутых якорных канатах, то натяжение ослабевало и лодку ударяло о морское дно. Все, что могли сделать водолазы, так это отойти на безопасное расстояние и наблюдать за лодкой со стороны. Рули глубины для удержания лодки на одном уровне были бесполезны. Прибор натяжения якорных канатов показывал натяжение от 4500 кг до 22 тысяч, затем 0, после этого 4500 кг, затем увеличение до 22 тысяч кг и снова 0. Прошло два часа. Раздался громкий треск. Оба стальных якорных каната лопнули с такой легкостью, как будто были резиновые. Водолазы за бортом наблюдали, как «Халибат» начала медленно всплывать. Они были связаны с лодкой воздушными шлангами. Было понятно, что они погибнут, если лодка вытащит их наверх до того, как они смогут пройти в декомпрессионную камеру. Если же отрубят шланги, то задохнутся без подачи воздуха. Внутри лодки вахтенный офицер сразу понял, какая серьезная опасность угрожает водолазам, и немедленно отдал приказание: «Срочное погружение». «Халибат» начала набирать тонны воды, заполнив балластные цистерны за считанные секунды. Лодка днищем опустилась на песок. Водолазы забрались в декомпрессионную камеру. Ужасающее погружение было закончено. Но не было уверенности в том, что лодка сможет оторваться от илистого песка. Камни царапали корпус. «Боже, мы здесь останемся навсегда», – пробормотал один из механиков сквозь сжатые зубы. «А какого черта мы здесь оказались?» – пробормотал другой.
«Халибат» продолжала лежать на дне еще несколько дней. Шторм утих, но Макниш и не собирался пытаться подвсплывать. Он считал, что лодка должна вернуться домой с полностью записанными лентами, если она вообще вернется домой. Когда же Макниш, наконец, дал команду на всплытие, то оказалось, что достаточно было продуть цистерны срочного погружения, чтобы лодка оторвалась ото дна. Пересечение Тихого океана прошло без происшествий. Бредли получил сообщение из агентства национальной безопасности США, из которого стало ясно, что «Халибат» открыла «золотую жилу». Были записаны разговоры по 20 линиям одновременно. В агентстве их все удалось электронно разделить. Получена информация о тактике проведения операций и планах, о проблемах снабжения, включая доклады о дефектах, которые могут усилить шумность подлодок, в том числе и ракетных лодок, подобных лодкам типа «Янки», которые начинают патрулирование в Тихом океане. Кроме того, стали известны решения, принятые на высоком уровне, какое патрулирование должно проводиться и какие подлодки будут направляться к берегам США. Записаны обсуждения проблем комплектования личным составом, проблем боевой подготовки и многих других проблем. Вторая попытка перехвата информации через кабель подтвердила и одно опасение. Оказалось, что по кабелю шло мало информации об испытаниях ракет. Бредли возлагал большие надежды на получение информации о падении наземных и морских межконтинентальных баллистических ракет. Но в целом этот кабель оказался действительно «золотой жилой» разведывательных сведений.
После случая с неудачным подъемом Херш начал расследование регулярных военно-морских операций подводных лодок. В мае 1975 года он напечатал обзор о проекте «Холистоун», связанном со слежкой за подлодками, а также о разведывательных операциях поблизости и в пределах советских территориальных вод. Херш отмечал, что произошло несколько столкновений американских и советских подводных лодок, что одна из американских подводных лодок садилась на мель на подходах к Владивостокской гавани, что некоторые сотрудники Белого дома и ЦРУ сомневались в целесообразности нахождения в тех районах такого большого количества подлодок США в эпоху разрядки. После публикации этих фактов Хершу позвонил человек, служивший на подлодке «Гато», когда та столкнулась в 1969 году с советской подлодкой типа «Хотель». Херш опубликовал сведения об этом инциденте в начале июля. К тому времени в конгрессе США уже обсуждался вопрос о злоупотреблениях в разведке. Комиссия под председательством сенатора-демократа от штата Айдахо Франка Черча проводила расследование инцидентов и злоупотреблений этого агентства, начиная от слежки за гражданами внутри страны и кончая попытками совершения убийств за рубежом. Сенатор Черч уже однажды нарушал спокойствие гордого и неприкасаемого агентства, назвав его «слоном-отшельником». Но рыцари плаща и кинжала в то время были еще больше озабочены расследованием, проводимым комиссией под председательством сенатора-демократа О. Пайка. Это было более широкое расследование деятельности Киссинджера, агентства национальной безопасности, ЦРУ, ФБР и ВМС. Пайк собирался провести обзор и шпионских операций подводных лодок ВМС, то есть сделать то, чего не пытался сделать ни один конгрессмен за тридцать лет с момента начала «холодной войны».
Пятидесятилетний Пайк был свободомыслящим человеком и немалым шутником. Он обычно носил старые, изношенные и даже совсем обветшалые костюмы. Но именно он несколько лет тому назад уличил ВМС в огромных перерасходах государственных средств и в карикатурной форме изобразил адмиралов, получавших надбавку к жалованию за риск полетов, а фактически за ту «опасность», которой они подвергались, сидя за своими письменными столами. По результатам проведенной Пайком проверки, родилась шутка о туалетных стульчаках и гаечных ключах, за которые военные платили сотни долларов. Когда он возглавил расследование разведывательной деятельности, пресса поначалу называла его профаном, несмотря на то, что он был выпускником Принстонского университета и школы права Колумбийского университета. К тому же долгое время был членом комитета по вопросам вооруженных сил, а в свое время проявил себя отважным морским пехотинцем. Теперь он обещал за шесть месяцев тщательно разобраться со шпионажем в период «холодной войны».
Для подводных сил это означало, что Пайк грозил вникнуть в суть операций по проведению слежки, вторжений в иностранные территориальные воды и столкновений кораблей. Военно-морские силы опасались, что он раскроет широкой публике сущность секретных военно-морских операций. В конце концов именно он возглавлял расследование, проводившееся палатой представителей по поводу провала операции разведывательного судна «Пуэбло». Это расследование определило, что причиной провала являлся поверхностный анализ обстановки и недосмотр ответственных лиц, направивших судно в опасные воды у побережья Северной Кореи. Возможно, другой конгрессмен занимался бы планированием столь амбициозного расследования в шикарных конференц-залах или, попивая виски, в одном из частных вашингтонских клубов, из числа тех, которые не утруждают себя проставлением цен в меню. Пайк же планировал свое расследование, сидя в трусах и майке, попивая дешевое пиво со своим давним менеджером по предвыборной кампании А. Доннером, в небольшой квартире недалеко от Капитолийского холма. Они снимали ее на двоих в Вашингтоне, поскольку их семьи все еще оставались на Лонг-Айленде. Эти двое разрабатывали свою стратегию с энтузиазмом студентов, планирующих свою первую в жизни демонстрацию на территории университета. Решили, что Пайк начнет разбираться с этими самыми мощными в стране разведывательными ведомствами с проведения анализа соответствия затраченных на секретные операции средств и полученного результата.
Возглавляемый Пайком комитет конгресса был усилен группой молодых специалистов, часть из которых только что закончила расследование уотергейтского скандала. Они привнесли в работу комитета давнее недоверие к политическому истэблишменту и властям имущим, особенно ко всему тому, на чем обычно ставится гриф «совершенно секретно». Эти члены комитета были непочтительны, держались весьма вольно, не признавая никаких авторитетов. И задавали свои вопросы, что называется, в лоб: Чем занимаются разведывательные ведомства? Во сколько они обходятся налогоплательщикам? Какую пользу извлекают из того огромного потока информации, которую собирают? И не являются ли их многочисленные и дорогие операции просто излишеством? Одним из самых уязвимых мест для ЦРУ был, конечно, проект «Дженнифер». Он заставил Пайка задаться вопросом – было ли это, в лучшем случае, колоссальной неудачей или же абсолютной бессмыслицей в виде чека на предъявителя, выписанного на имя корпорации Ховарда Хьюза.
Звонок анонимного абонента, рассказавшего о подводной лодке, способной проводить глубоководный поиск и осуществлять посадку на морское дно, привнес в расследование неожиданный поворот. Это произошло незадолго до того, как команда Пайка узнала о прослушивании подводного кабеля в Охотском море. Источником этой информации стал один из немногих допущенных к секретам ВМС член экипажа подлодки «Халибат». В его словах ощущалась нервозность – все еще находясь на службе в ВМС, он не имел права разглашать военные тайны, ни с кем общаться. Тем более с конгрессменом, известным не только тем, что он постоянно пинал военных, но и тем, что занимался оценкой затрат на военные операции, выискивая прорехи в финансовых отчетах, а найдя их – с радостью придавал огласке. Разглашение подобного рода информации могло стать убийственным актом для карьеры подводника. Понимая это, люди Пайка делали все возможное, чтобы убедить этого человека в его безопасности. Лишь попросили его указать географическую точку, где им следует искать. А поиски, они пообещали, будут вестись их собственными силами. И смогут противостоять Пентагону без него. Какой смысл приглашать на публичные слушания в комитете рядового подводника, засвечивая тем самым своего информатора?
Лишь после этого подводник стал рассказывать – о «пещере летучих мышей», об Охотском море. Затем позвонил еще один человек из службы специальных проектов. Подводники искали ответ на вопросы, так же, как в свое время это делали моряки с подводной лодки «Халибат», когда Уайт отказался вернуться на свою лодку на о. Гуам. Они хотели узнать, сочетается ли вторжение в советские территориальные воды и установка на телефонном кабеле подслушивающего устройства с межправительственными договоренностями об исключении телефонного прослушивания на время переговоров по разоружению. Зачем им уготовили роль приманки в советских водах? Почему командование подводными силами стало не в меру усердным и безрассудным и ради чего они рисковали своими жизнями во время проведения этих явно незаконных операций? Конечно, они знали, на что идут. Но хотели знать и то, зачем было так рисковать, зачем вообще была нужна эта операция. Особенно их интересовало, почему их отправили в советские воды на двух самых старых и самых шумных на всем флоте подлодках. К тому времени, в конце 1975 года, подлодка «Халибат» завершила свой последний поход, и ее собирались списывать. Пришедшая на смену «Халибат» подлодка «Сивулф» оказалась еще большей развалиной.
Несмотря на неудачу с проектом «Гломар», совместное управление ЦРУ-ВМС не утратило своих позиций, а ЦРУ удалось сохранить всеобъемлющий контроль над военно-морскими шпионскими операциями. Именно оно стало финансировать строительство специальных подводных лодок. Конгресс одобрил отчисление средств на их переоборудование. А в это время убогая, полуразбитая лодка «Сивулф» продолжала выполнять нелегкую операцию по прослушиванию подводного телефонного кабеля. Но несмотря на то, что некоторые подводники рискнули-таки обратиться к Пайку, мало что изменилось. Эти операции уже ничем нельзя было остановить, даже тем, что придется их проводить на шумной лодке с весьма испорченной репутацией. («Сивулф» была настолько шумной лодкой, что ВМС вынуждены были вместе с ней направлять другую подлодку, чтобы встречать на подходах к Охотскому морю и определять, нет ли за ней «хвоста», а при случае и отвлекать на себя внимание.)
Во время спуска «Сивулф» на воду случилась незадача – жене конгрессмена не удалось разбить бутылку шампанского о ее борт. Именно эту лодку в середине 60-х годов Крейвен забраковал для проведения специальных операций. И все же она была переоборудована, потому что Риковер не знал, куда ее пристроить. Особенно после того, как в 1968 году во время учебного похода она налетела на подводную гору. Хотя ВМС и оснастили ее самым современным глубоководным оборудованием, в лодке все же прослеживались черты технологий 50-х годов. Ее едва дышащий на ладан реактор был настолько древним, что, как шутила команда, если бы лодку захватили русские, то это отбросило бы их ядерную программу назад лет эдак на пятьдесят. Особое «восхищение» вызывала установленная на ней система тревожного оповещения, которую команда окрестила «сука в ящике». Она орала женским голосом телефонного оператора 50-х годов, которую ВМС специально отобрали, считая, что ее голос обладает «умиротворяющим» эффектом. Она объявляла о пожарах, наводнениях и других катастрофах и, по мнению экипажа, была слишком говорлива.
Один из молодых матросов описал в своем дневнике успешные операции по прослушиванию телефонного кабеля в 1976 и в 1977 годах. Этот дневник начинался как детектив: «20 июня, 1976 г. Где-то за пределами Сан-Франциско. Место назначения – Россия. Без сомнения – хотя мы этого не должны знать – происходят странные вещи. Эта странная карта на полке старшины, где помечено советское побережье, штурманские прокладки курса и обозначения русских буев…» Чем– то подводная лодка «Сивулф» походила на любую другую. Ее экипаж играл в ту же заразную игру «свистелки», которая была распространена по всему флоту. Морякам доставляло удовольствие подтрунивать друг над другом не совсем изящными фразами типа: «Если вдруг твои зубы загорятся, я непременно написаю тебе в рот». Часто в дневниках можно встретить высказывания о скуке и об одиночестве жизни на лодке, где внешний мир ассоциировался со стопкой зачитанных порножурналов и другой подобной «литературы», тайно хранившейся на борту.
Монотонность существования нарушалась механическими сбоями и другими опасными происшествиями. Ведь лодка находилась посреди советских территориальных вод. Случались пожары и экстренные отключения реактора. Специалисты по реакторам из последних сил выбивались, чтобы дать лодке ход. Система кондиционирования воздуха настолько износилась, что пока лодка находилась на точке прослушивания, команде пришлось на себе испытать то, что произошло с лодкой «Гаджен» – они были вынуждены пользоваться кислородными шашками и вентилировать помещения с помощью шнорхеля, все еще находясь в Охотском море.
... у ВМС, наконец, появилась подлодка, которая могла бы выполнить эту сложную задачу, только что переоборудованная для обеспечения работы глубоководных водолазов и позволяющая «спукам» вести подслушивание кабелей. Это была «Парч» (бортовой номер SSN-683) – почти новая многоцелевая подлодка типа «Стерджен», менее шумная, более быстрая, чем все остальные подлодки, ранее передававшиеся специальной программе. (На подлодке «Парч» смонтировали новое оборудование для подслушивания, обеспечивающее более длительную запись. Кроме того, она была достаточно бесшумной, чтобы прошмыгнуть буквально перед носом у сильного советского Северного флота и установить подслушивающее устройство на кабеле в Баренцевом море.)
ВМС при большой финансовой поддержке агентства национальной безопасности послали «Парч» в Охотское море, чтобы установить на кабель второй подслушивающий аппарат рядом с первым и повысить возможности перехвата в этом месте. Отчасти «Парч» посылали туда, чтобы убедиться в ее возможностях, прежде чем кто-либо осмелится послать ее в другое, более опасное море. «Парч» подтвердила свои возможности, и после почти безупречной операции ее люди вернулись на базу с настроением, что теперь им сам черт не брат. Экипаж из 140 человек откровенно посмеивался над экипажем подлодки «Сивулф», находившейся в сухом доке, в разобранном виде. Они называли лодку не «Сивулф», а «Щенок на пирсе», а ее экипаж приписанным к зданию «575» – по ее бортовому номеру. («Сивулф» в переводе означает «Зубатка полосатая».) Правда, экипаж «Сивулфа» в какой-то мере отомстил за эти шутки.
В 1977 году водолазы с «Сивулф» поместили на кабель рядом с подслушивающим аппаратом череп коровы, чтобы хорошенько напугать водолазов с «Парч». Обе подлодки базировались на Маре-Айленд, и их экипажи проживали по соседству в деревянных бараках, вдали от других лодок. Но эта близость не предотвращала соперничества между ними, особенно теперь, когда «Парч» выходила в море, а экипажу «Сивулф» приходилось заниматься тяжелой работой, связанной с капитальным ремонтом лодки. Экипаж «Сивулф» с завистью смотрел в 1979 году, как «Парч» готовилась во второй раз пойти на операцию, окруженную завесой таинственности, замысел которой так понравился президенту страны Картеру. На этот раз она шла в Баренцево море. Шла по маршруту, позволявшему обойти все точки скопления советских кораблей, но при этом труднейшему и опаснейшему из всех возможных. «Парч» направлялась к северу от Сан-Франциско, вдоль Аляски, через узкий, мелководный Берингов пролив, где почти сходятся границы США и Советского Союза и где лед мог потопить лодку скорее, чем противник. Оттуда, через Северный полюс, – снова на юг, в Баренцево море. Весь путь составлял 5500 морских миль. Расчет был на неожиданность: советские ВМС никак не могли ожидать, что «Парч» вознамерится проникать таким путем в Баренцево море.
Была еще одна тонкость. «Парч» отправилась в поход к Баренцеву морю во второй половине лета, после встречи в верхах Картера с Брежневым. Два лидера встретились 18 июля и подписали договор СНВ II, по которому обе стороны согласились ограничить количество носителей ракет.
Настало время для экипажа готовить «рыбу», чтобы тащить ее на буксире в поисках кабеля. С учетом особенностей местности и расположения советских баз можно было предположить, что подводный телефонный кабель проходит из Мурманска вдоль побережья Кольского полуострова, который напоминает по форме большой палец руки. Кабель, по-видимому, будет тянуться примерно 250 миль на восток к оконечности полуострова, прежде чем он проскочит 40-мильный отрезок через горло Белого моря и завернет на Северодвинскую судоверфь. Не было большого смысла устанавливать подслушивающее устройство на этом участке Белого моря, где корабли беспрерывно ходят от судоверфи в Баренцево море. Вместо этого «Парч» решила искать кабель в районе, где легче оставаться незамеченной, например, у гранитных скал северного побережья Кольского полуострова, в 250 милях от Мурманска. Поиск неизбежно приведет «Парч» в 12-мильную зону советских территориальных вод, а возможно, даже и в 3-мильную зону, признаваемую США.
«Парч» с помощью камеры на «рыбе» обнаружила подводный кабель связи недалеко от того места, где и предполагалось при планировании операции. В одних местах – за 12-мильной зоной, в других – значительно ближе к берегу. Было ясно, что кабель идет от Северодвинска к основным базам Северного флота и в штаб флота недалеко от Мурманска. Наконец, Маурер выбрал подходящее место для подслушивания. В Охотском море кабель проходил через все море, и у «Халибат» была возможность установить подслушивающее устройство в 40 милях от берега. Устройство, установленное «Парч», располагалось значительно ближе к берегу, чем то, что было установлено в Охотском море. Никому не нужно говорить, что чем ближе к берегу продвигалась «Парч», тем выше был риск ее обнаружения. Гидроакустики наблюдали постоянное движение судов на поверхности, когда водолазы приступили к работе. Только счастливый случай оберегал американский экипаж от обнаружения советскими гидролокаторами. Если бы это случилось, то на ее борту, как и на подлодках «Халибат» и «Сивулф», имелось порядка 70 кг взрывчатого вещества НВХ для самоликвидации. «Спуки» столпились в закрытом торпедном отсеке, а их подслушивающие аппараты располагались на стеллажах, предназначенных для хранения торпед. Если на «Халибат» для «спуков» имелась «пещера летучих мышей», то на «Парч» не было подобного помещения. Поэтому часть торпед была предусмотрительно оставлена на берегу, а на борту оставались только 4 боевые торпеды – тот минимум, без которого не разрешалось выходить на операцию.
«Спукам» потребуется, по крайней мере, две недели, чтобы с помощью электроники просеять сотни линий связи, идущих по кабелю, и отобрать на весь следующий год, какие линии записывать и в какое время. Отбор проводился на основе имеющегося опыта. Некоторые каналы скорее всего будут более активны в летние месяцы, когда Баренцево море освободится ото льда и советские ВМС начнут проводить учения. Испытания ракет также связаны со временем года. А линии непосредственной связи штабов могут быть активными и полезными для прослушивания круглый год. По некоторым линиям информация шла открытым текстом, но по многим линиям – в закодированном виде. «Спуки» надеялись выбрать те линии, которые агентство национальной безопасности позднее могло бы дешифровать.
Подслушивающая аппаратура совершенствовалась. Она становилась менее громоздкой, более компактной. Успехи в микроэлектроники и развитии технологий записи позволили увеличить ее объемы и повысить надежность оборудования. (ЦРУ в свою очередь позаимствовало миниатюрную технологию записи в подслушивающих устройствах на земле и с помощью подкупленного российского строительного рабочего установило такое устройство на подземном телефонном кабеле весьма важной линии связи в пределах Москвы. Сотрудники разведки говорят, что в конце 1980-х гг. этот очень ценный источник сведений был выдан А. Эймсом, наиболее удачливым русским шпионом за всю историю ЦРУ.) Пока «спуки» разбирались с линиями связи, постоянный поток советских кораблей и подводных лодок продолжал заполнять экраны гидролокатора лодки «Парч». Об этом велись разговоры среди членов экипажа.
Кто-то заметил, что «Парч» находится «очень, очень близко от Мурманска», «совсем около советского побережья». Один из старшин более красочно объяснил молодому моряку, где они сейчас находятся: «Так близко, что ты можешь взглянуть через перископ и увидеть лица людей на пляже, если поднимешься на поверхность». Кое– кто начал понимать, что никто не удосужился пояснить им, насколько опасной была эта операция. Как выразился один из моряков: «Здесь более сотни парней, готовых умереть, но они даже не знают в действительности, что может произойти». Наконец, работа была завершена. Все, что теперь предстояло сделать Мауреру, – это поскорее убраться и вернуться домой.
План заключался в том, чтобы как можно скорее покинуть место постановки подслушивающего устройства и дать другой подлодке, которая в течение всего времени проведения операции скрывалась неподалеку, сигнал «задача выполнена». В случае появления признаков, указывающих на обнаружение лодки «Парч», эта вторая подлодка должна была устроить шум и отвлечь внимание на себя. Конечно, «Парч» соблюдала полное радиомолчание, но она была оборудована специальным «рупором» для подачи сигнала. На американских подводных лодках электропитание обычно имеет частоту 60 герц, а сигнал «Парч» шел на стандартной советской частоте 50 герц. Экипаж лодки надеялся, что для советских моряков этот сигнал будет звучать как их собственный. Для американцев же на борту лодки он прозвучал, как удары по маленькому барабану. Один быстрый такт ударов по барабану, и сигнал ушел. «Парч» дождалась ответа и затем отправилась домой. За этот поход подводная лодка «Парч» получила высшую награду – почетную грамоту президента США. Каждому члену экипажа был выдан сертификат с печатью президента США наверху и подписью Дж. Картера внизу. Это была награда, которой «Халибат» удостаивалась дважды, а «Сивулф» никогда.
Впервые ВМС США имели возможность послать обе специальные лодки одновременно в разные стороны, на разные моря. Однако перед походом «Парч» в 1981 году ее новый командир Питер Гриер приказал провести на первый взгляд рутинную проверку личного состава на предмет употребления наркотиков. К его великому удивлению, проверка показала, что около 15 процентов экипажа (т. е. 22 человека) курят марихуану, включая трех офицеров. Безо всяких разговоров они были списаны с лодки.
Разгул наркомании среди моряков беспокоил сотрудников разведки. Экипаж подлодки «Сивулф» разлагался под влиянием разочарования от службы на разбитой и несчастливой подлодке. Это приводило к тому, что часть экипажа одурманивала себя марихуаной. Некоторые открыто заявляли об употреблении наркотиков, чтобы их списали с лодки. На «Сивулф» появились даже так называемые «изоляционисты», которые в домиках на горах, превращенных в форты, готовились к тому дню, когда они в одиночку будут противостоять коммунизму. Они уходили в пустующие квартиры вокруг базы для тренировочной стрельбы из штурмовых винтовок, разбивая вдребезги консервные банки, и даже разбили один грузовик. Какой-то моряк выпустил очередь в свой телевизор. Другие просто наблюдали за наркоманами и фанатиками-стрелками. Эти трения оставались и тогда, когда «Сивулф» уже направлялась в Охотское море.
Командовал лодкой М. Тьернер, который был старшим помощником командира в течение всех трех лет капитального ремонта и испытаний. На этот раз он впервые командовал лодкой в настоящем походе. Экипаж «Сивулф» дал Тьернеру кличку «Застенчивый». Моряки пытались приглашать его в бар «Лошадь и Корова», чтобы как-нибудь рассеять эту застенчивость, но это не помогло.
По прибытии к месту нахождения подслушивающего устройства на кабеле настроение личного состава не улучшилось. Командир намеревался лечь на грунт около кабеля. Идея заключалась в том, чтобы зафиксироваться на дне, балансируя на двух, похожих на лыжи опорах, которые экипаж почему-то прозвал «пятками». Это приспособление было изобретено после сильного шторма, который в свое время сорвал подлодку «Халибат» с якорей. Теперь же «Сивулф», имея лыжи-опоры, довольно жестко плюхнулась прямо на советский кабель связи. Подобная грубая посадка могла серьезно повлиять на передаваемый поток информации или дать заряд статического электричества в линию. В этом случае ВМС СССР незамедлительно должны были направить надводный корабль с гидролокатором или ремонтную бригаду, чтобы разобраться в происшествии. Но никаких признаков советского поиска не было замечено. По завершении операции по подслушиванию Тьернер решил идти дальше и завершить вспомогательную операцию. «Сивулф» направилась к середине Охотского моря, чтобы провести еще один поиск фрагментов советских ракет. И тут неожиданно пришла беда. Но не от советских кораблей, а из пучин самого моря. К Охотскому морю приближались два мощных циклона. Штормовое предупреждение о том, что эти циклоны движутся в направлении Курильских островов, экипажем «Сивулф» принято не было. Личный состав не знал, что скорость ветра достигала 55 узлов и огромные волны поднимаются к самому небу. Они не знали и о том, что эти два циклона вскоре объединились в один смертоносный тайфун.
130 метров воды над головой – не очень большая, по меркам подводников, глубина, – однако достаточная для того, чтобы обезопасить себя от воздействия штормов. Но необычный тайфун стал раскачивать корпус лодки и на глубине. Запаса глубины у лодки не было, и «Сивулф» была вынуждена пережидать этот страшнейший шторм на морском дне. Началась бортовая качка. Водолазы находились за бортом, и их швыряло из стороны в сторону. Остальной экипаж был в большей безопасности внутри лодки и старался вести себя спокойно.
Около двух суток «Сивулф» пребывала завязшей в иле, пока опытные, прослужившие на подлодках по два десятка лет старшины, совместно с молодыми офицерами, с одобрения командира, не взялись за вызволение лодки из песчаного плена всевозможными способами. Сначала они попытались дать задний ход. Не получилось. Затем было предложено осуществить регулируемое экстренное всплытие, полагая, что продувание балласта увеличит подъемную силу и лодка оторвется от песка и всплывет. Однако это было слишком рискованно, ибо лодка могла выскочить на поверхность и быть обнаруженной. На «Сивулф» было мало средств для защиты. Большинство торпедных аппаратов использовалось для хранения картофеля. На борту имелось несколько торпед, но недавние испытания показали, что использовать их невозможно. «Сивулф» была самым шумным объектом в воде, и когда из нее выстрелили во время испытаний учебную торпеду, то система самонаведения развернула торпеду и направила ее в сторону лодки. Единственным шансом для «Сивулф» было оставаться скрытой, пока она будет освобождать себя. Осторожно экипаж начал продувать балласт: медленно, без рывков, плавно, сначала из носовых цистерн, затем из кормовых. Безуспешно. Кто-то надрывно приказал повторить попытку. На сей раз продули воды немного побольше, причем якоря не поднимали, чтобы случайно не выскочить на поверхность. И снова безрезультатно. Еще одна попытка, и показалось, что лодка слегка пошевелилась, но только слегка. Это было похоже на попытку вытащить застрявший в колее автомобиль, попеременно толкая его вперед и назад с надеждой вытолкнуть.
Опоры еще частично находились в песке, а гигантская гондола для транспортировки обломков ракет начала с треском отрываться. В конце концов «Сивулф» освободилась от объятий илистого дна Охотского моря. Лодка медленно шла по направлению к дому, производя при этом сильный шум. Под днищем болтались части опоры и то, что осталось от гондолы. Хоть и с шумом, но лодка все же приближалась к Курильским островам, а за ними – открытый океан. Уже в Тихом океане, неподалеку от Охотского моря, «Сивулф» все же была обнаружена. Советский корабль, по-видимому, рыболовный траулер, начал облучать ее своим гидролокатором. Оторваться от траулера не представлялось возможным из-за того, что поврежденная песком энергетическая установка не работала на полную мощность. Траулер преследовал лодку целых 24 часа, а затем по непонятным причинам слежку прекратил. Когда «Сивулф», наконец, вошла в закрытый сухой док, на ее надстройке были обнаружены вмятины, как будто она подверглась бомбардировке глубинными бомбами. Трюмы были переполнены песком. Рабочим, производившим ремонт «Сивулф», было непонятно, каким образом песок попал в турбины, масляную систему и повредил все подшипники. В Вашингтоне же озабоченность носила совсем иной характер. После ЧП с «Сивулф» спутники-шпионы получили доказательства того, что советская сторона обнаружила подслушивающее устройство на кабеле в Охотском море. Каким образом его нашли, было непонятно. Возможно, это произошло из-за неудачной посадки «Сивулф» прямо на кабель. А может быть, в составе экипажа лодки был шпион или, что уж совсем маловероятно, в военно-морскую разведку был внедрен советский агент?
Проще всего было бы обвинить экипаж «Сивулф» в провале, как считалось, одной из самых важных операций за последние 10 лет. В конечном счете именно «Сивулф» плюхнулась всем свои весом на советский кабель. Такая посадка обязательно должна была вызвать обрыв связи или по крайней мере помехи. В противном случае как можно было догадаться, что кабель прослушивается? Советские ВМС на этот раз оказались на высоте. Они не только нашли место прослушивания, но и достали из-под воды оба больших контейнера со шпионской аппаратурой. Те были практически на виду. Их принадлежность не вызывала сомнений – на одном из контейнеров была четкая надпись: «Собственность правительства США».
Хейвер тщательно проверил хронометраж. Ошибки быть не могло. В провале миссии нет вины «Сивулф». Советское гидрографическое судно уже находилось в море, когда подлодка прижала кабель. Оно шло извилистым, с целью замаскировать свое истинное направление, путем в Охотское море. Американская разведка не могла не заметить судно, направлявшееся в район подслушивания. США вело круглосуточное наблюдение и за Баренцевым, и за Охотским морями с помощью спутников, станций наземного слежения и другими доступными средствами. Особенно легко было следить за Охотским морем. Оно было настолько пустынным, что любой корабль, заходивший туда, сразу привлекал к себе внимание. Теперь напрашивались ужасные выводы: поиск подслушивающей аппаратуры не мог быть случайностью. А это значит, считал Хейвер, существовала вероятность того, что «Сивулф» к провалу операции не имеет никакого отношения. Советскому Союзу, по всей видимости, кто-то передал сведения о месте нахождения шпионской техники.
На этот раз водолазы устанавливали на кабель новый вид контейнера с подслушивающим устройством. На этом контейнере уже не было зажимов. Вместо зажимов он крепился таким образом, что при попытке по той или иной причине поднять кабель контейнер должен остаться на дне. Поскольку контейнер в Охотском море был обнаружен советскими ВМС, то были видоизменены и другие процедуры. После того как водолазы установили контейнер, «спуки» проводили подслушивание в течение недели. После этого «Парч» ушла в относительно безопасный район и вернулась через неделю, чтобы еще раз прослушать кабель. Командир лодки хотел дать записывающему устройству возможность записать дополнительную информацию для краткосрочной проверки. Лодка вернулась и для того, чтобы добавить другой записывающий аппарат, а также чтобы установить еще один контейнер в другом месте кабеля. Именно так делалось и в Охотском море. Дополнительные возможности для записи перехвата нужны были еще и потому, что «Парч» по плану должна была проходить капитальный ремонт после этой операции и смогла бы вернуться в Баренцево море не раньше, чем через два года. После 137 суток пребывания в море «Парч» возвратилась домой.
«Парч» вышла в направлении Баренцева моря вскоре после очередной дипломатической стычки: Советский Союз бойкотировал Олимпийские игры в Лос-Анджелесе в ответ на американский бойкот предыдущих игр в Москве. Когда «Парч» вернулась домой, стало ясно, что она привезла значительно больше информации, чем надеялись получить самые оптимистичные сотрудники разведки. На пленках было записано все, что происходило в Советском Союзе вследствие проведения НАТО американских учений «Эйбл Арчер». Из этих записей можно было получить подробное представление о советской морской ядерной стратегии. Ее в той или иной мере отразили и перехваченные переговоры советского военно-морского командования, которые как на ладони раскрыли структуру управления во время приведения некоторых ракетных подводных лодок в высшую степень боеготовности. Некоторые бывшие офицеры разведки говорят, что эта информация просто подтвердила представление, полученное по предыдущим подслушиваниям, о том, как Советский Союз планировал использовать свои ракетные подлодки. Но другие бывшие сотрудники ЦРУ, агентства национальной безопасности и ВМС говорят, что привезенная «Парч» информация была настолько ценной для понимания намерений Советского Союза, что они квалифицировали ее как «крупный выигрыш в казино» или как «драгоценности из королевской казны». По их словам, на основании данных, полученных из этого перехвата, часть информации, добытой агентурным путем, оказалась совершенно ложной. Эти же материалы в хронологическом порядке показали рассредоточение основных советских кораблей и подводных лодок и представили новую картину состояния боеготовности советских ВМС.
Как и предполагали более молодые аналитики ВМС США за много лет до этого, основное внимание в СССР уделялось укрытию ракетных подводных лодок. В первые дни кризиса Советский Союз планировал перевести часть подлодок типа «Тайфун» и «Дельта» в безопасные укрытия. Эти укрытия должны были охраняться основной массой многоцелевых подводных лодок и надводных кораблей. Многоцелевым подлодкам отводилась также роль охранения во время перехода ракетных лодок для укрытия подо льдами Арктики. Такая стратегия советских ВМС беспокоила Пентагон. Советский Союз подготовил способ избежать натовских сил, ожидающих его флот в проходе между Гренландией, Исландией и Великобританией, а также натовских подлодок, которые попытались бы преследовать советские лодки в Баренцевом море.
Зато «Парч» привезла домой и подтверждение одного из наиболее важных фактов, который развеял наихудшие опасения Пентагона: Советский Союз не готовился к нанесению первого удара с моря. Как говорил один из бывших сотрудников разведки, материалы подслушивания, полученные в результате этой и других операций, «подтвердили представление о том, что, хотя упреждающий удар и не исключался полностью, однако советские вооруженные силы не предназначались для нанесения первого удара».
Руководство ВМС признало, что американские подводные силы понесли бы серьезные потери, если бы попытались нанести удар по «бастионам», в которых находятся советские подлодки, или «вытаскивая» их ракетные подлодки из-подо льда. В то же время считалось, что США смогут уничтожить много советских лодок на их боевых позициях. Чтобы проверить это, однажды в воскресенье, срочно собрав из портов Атлантического побережья США более двух десятков многоцелевых подводных лодок, адмиралы направили эту армаду в сторону Советского Союза. Все силы разведки были задействованы, чтобы зафиксировать советскую реакцию. Никаких признаков обнаружения этого срочного выхода лодок зафиксировано не было. Это еще больше воодушевило адмиралов. К тому же они уверовали, что на их стороне не только фактор внезапности, но и более высокий уровень подготовки экипажей атомных подводных лодок. Американские подводники больше времени проводят в море, поскольку советские лодки чаще выходят из строя. И если Советский Союз желает ограничиться Арктикой и своими внутренними морями, то подлодки США будут примерно знать, где искать свою добычу. У них всегда будут под рукой сведения о районах патрулирования советских подлодок, полученные с помощью разведывательных операций и гидролокационных буев, разбросанных у кромок ледовых полей, куда не достигают системы подводных гидрофонов.
Недостатки и преимущества новой стратегии США были наиболее прямо высказаны Уоткинсом, бывшим начальником военно-морских операций с середины 1982-го до середины 1986 года. Он заявил, что советская стратегия возврата своих подлодок домой, «возможно, была остроумной и затрудняла задачу уничтожения их». Но он также полагал, что если Советский Союз начнет войну ракетами наземного базирования, то США смогут уничтожить «очень большой процент» ракетных лодок, которые Советский Союз будет иметь на боевых позициях для второго удара с моря. Тем не менее любая стратегия, допускающая даже нескольким советским ракетным лодкам выстрелить по американским целям, оценивалась в США скептически. Здесь с упоением вспоминали времена, когда большинство советских лодок типа «Янки» бороздило море, не подозревая, что за ними следуют силы, готовые нанести им смертельный удар, не дав возможности выстрелить.
Джон Уолкер был отставным подводником – специалистом по связи. В 1967 году он служил дежурным в штабе в Норфолке, занимавшимся связью с подводными лодками в Атлантике. Он имел доступ к докладам об операциях, к техническим наставлениям и ежедневным перечням ключей для декодирования сообщений, посылаемых с помощью достаточно распространенных военных шифровальных машин. Если Советский Союз получил какие-либо из этих перечней, то ему стало известно, что советские подводные лодки сопровождаются менее шумными американскими лодками. Ему стало также известно, насколько бесшумны эти американские подлодки и какое большое значение имеет технология погашения шумов для уравновешивания силы в океане. Уйдя со службы, Уолкер продолжал шпионскую деятельность, привлекая к этому своих родственников, служивших в ВМС США. Это продолжалось до 1985 года, когда он был выдан своей бывшей женой.
Когда он уволился со службы в ВМС в 1976 году, то продолжал шпионаж, вовлекая других в эту деятельность. Сначала он завербовал еще одного военно-морского специалиста по связи Джерри Уитворта, который обеспечивал Уолкеру доступ к весьма важным перечням кодов. В начале 1980-х годов Уолкер завербовал своего брата Артура, который работал у подрядчика, выполнявшего оборонные заказы. А вскоре после этого Уолкер начал использовать в шпионских целях и своего сына, служившего на атомном авианосце «Нимиц». Уолкера удалось схватить только тогда, когда он попытался завербовать и дочь в свою шпионскую сеть.
Эта новость была отрезвляющая. Все эти годы, пока США подслушивали советские кабели, Советский Союз, в свою очередь, слушал систему связи США, почти ничего не затратив на исследования, разработку технологии и не рискуя жизнью людей. Фактически Уолкер и его сподручные стоили Советскому Союзу менее 1 миллиона долларов за 18-летний период. За эти деньги он почти единолично уничтожил ядерное превосходство США. Уолкер был арестован 2 мая. На следующий день Хейверу поручили составить доклад о возможном ущербе, нанесенном деятельностью Уолкера. Выбор пал на Хейвера в основном потому, что он писал на эту тему еще десять лет тому назад, пытаясь насторожить командование. Но ущерб оказался даже больше, чем предсказывал Хейвер: Уолкер передал СССР очень важные секреты об американских способах понижения шумности подводных лодок, таких, например, как установка специальных механизмов на амортизаторы, чтобы вибрация не передавалась через корпуса лодок.
Примерно в то же время, когда арестовали Уолкера, гидроакустики стали жаловаться, что им не удается идентифицировать некоторые новейшие советские многоцелевые подводные лодки до тех пор, пока американские субмарины не оказывались прямо под советскими. А порой советские подлодки появлялись рядом даже неожиданно. У некоторых советских подводных лодок типа «Сьерра» и «Акула» шумность была почти такой же, как и у американских подлодок типа «Стерджен». (Позднее выяснилось, что Советскому Союзу помогли норвежские и японские фирмы, включая филиал корпорации «Тошиба», которые тайно продали Советскому Союзу огромные фрезерные станки для обработки лопастей гребных винтов, с целью сделать их менее шумными и более обтекаемыми.) Позднее Студеман в своих показаниях федеральному суду свидетельствовал, что шпионская группа Уолкера, «возможно, внесла решающий вклад в увеличение военной мощи Советского Союза». А когда в июле 1985 года высокопоставленный офицер КГБ Виталий Юрченко бежал в США, то он сообщил ЦРУ о том, что группа Уолкер-Уитворт была самым значительным достижением за всю историю КГБ.
Америке помог Юрченко, который выдал военно-морским силам США второго шпиона. Еще в январе 1980 года, когда Юрченко работал в советском посольстве в Вашингтоне, ему позвонил человек и сказал всего одну фразу: «Я обладаю информацией, которую мог бы передать вам». Звонивший посетил посольство, но Юрченко так и не узнал ни его имени, ни его предложения. Этим делом занялись другие советские сотрудники. Поначалу казалось, что данных недостаточно. Но ФБР начала просматривать старые записи телефонных разговоров Юрченко. Следователи обнаружили, что звонившим был один из служащих агентства национальной безопасности. Они опознали его по голосу.
Таинственный телефонный абонент Юрченко оказался Рональдом Пелтоном, бывшим шифровальщиком агентства национальной безопасности, которого арестовали 25 ноября 1985 года. Частью «информации», которую он передавал Советскому Союзу, оказались сведения о совершенно секретной операции ВМС США по подслушиванию подводного кабеля связи в Охотском море. Пелтон продал записи перехвата в Охотском море за 35 тысяч долларов. Он выдал самые важные шпионские подводные операции и подверг угрозе жизни экипажи подводных лодок «Сивулф» и «Парч». Обе подлодки совершали походы в Охотское море в течение двух лет до того, как советские ВМС обнаружили подслушивающие устройства. Осталось неясным, почему СССР потребовалось так много времени, чтобы отреагировать на сообщение Пелтона. После ареста Пелтона ВМС, наконец, передали в сенатский комитет по разведке доклад Хейвера, написанный им в январе 1982 года, в котором высказывались подозрения, что какой-то шпион выдал Советскому Союзу информацию об американском подслушивающим устройстве в Охотском море. Сенаторы были в ярости. На закрытом слушании они устроили настоящую выволочку представителю ВМС за то, что подозрения Хейвера три года оставались без внимания. Их особенно возмутило, что, несмотря на подозрения о шпионе, подлодка «Парч» снова направлялась в Охотское море с риском для жизни 140 членов экипажа.
Переход подо льдами Арктики проходил успешно. «Парч» находилась в 20 или 30 милях от местонахождения подслушивающего устройства, которое ей предстояло забрать и установить новое. Уже была сделана прокладка курса на карте, выбран маршрут ближе к советскому побережью. Многие годы различные американские подлодки создавали ложные шумы, и на них реагировали установленные советские гидроакустические буи. Под воздействием этих шумов советские буи всплывали, чтобы передать информацию, если подлодка попытается пройти мимо них. До подхода «Парч» все эти буи были нанесены на карту, с пометками «действующий» или «недействующий». Подлодке «Парч» оставалось только проложить курс рядом с бездействующими буями. Но внезапно пришло сообщение: «Ждать. Не двигаться». Лодка тем временем уже находилась в 12-мильной зоне. Ее остановил сам президент США. 19 сентября 1986 года, пока «Парч» была еще на переходе, советский министр иностранных дел Э.А. Шеварднадзе вручил президенту США Рейгану письмо от Генерального секретаря ЦК КПСС M.C. Горбачева о том, что советский лидер хотел бы ускорить переговоры по вооружениям путем личной встречи с Рейганом. Он предлагал на выбор два места встречи. США выбрали Рейкьявик, спокойное место на полпути между Вашингтоном и Москвой. Эта встреча была назначена на 11 апреля 1986 года.
... встреча и закончилась. «Парч» получила радиограмму: «Вам разрешается проникнуть в 12-мильную зону». Лодка теперь находилась в 6–7 часах хода до места проведения операции. Все шло без происшествий. Водолазы вышли из лодки, «спуки» занялись прослушиванием. Сняли контейнер с подслушивающей аппаратурой и поставили несколько новых для записи информации. Спокойно, бесшумно «Парч» начала движение от кабеля в точку, где она могла дать сигнал обеспечивающей лодке о том, что все завершилось благополучно. Но внезапно на «Парч» услышали характерный звук, свидетельствовавший о том, что лодку облучают гидролокатором. К счастью, обеспечивающая лодка «Финбэк» (бортовой номер SSN-670) быстро сблизилась с «Парч» и отвлекла советское внимание на себя. Этот прием сработал, и «Парч» удалось ускользнуть. Пройдя несколько сотен миль, «Парч» выставила антенну. Убедившись с помощью гидролокатора в отсутствии кого бы то ни было поблизости, лодка послала короткое сообщение в Вашингтон: «Операция завершена». Через месяц «Парч» достигла Сан-Диего, где сделала краткую остановку на пути домой.
После вспышки активности у американского побережья в 1980–1987 годах советские подлодки были возвращены домой. Однако со стороны США активность подводных сил оставалась прежней. Горбачева, похоже, обвели вокруг пальца. Пока лидеры двух держав провозглашали тосты за окончание «холодной войны», американские подводные силы развивали свою стратегию. Усовершенствование гидролокаторов и электронных устройств для подслушивания означало, что у многоцелевых атомных подводных лодок уже отпала необходимость подходить очень близко к советским берегам для получения информации. (Во всяком случае, подлодки типа «Лос-Анджелес» не были достаточно маневренными для плавания в узких проливах.) Но интенсивность операций не снижалась. Например, эскадра подлодок из Сан-Диего отправляла 8 из своих 10 атомных многоцелевых подлодок в разведывательные операции в 1986 году, то есть столько же, сколько и в самый разгар «холодной войны». Подлодка «Солт-Лэйк-Сити» (бортовой номер SSN-716) почти семь месяцев находилась в северной части Тихого океана. За ней последовали «Портсмут» (бортовой номер SSN-706), «Пинтадо» (бортовой номер SSN-672), «Ла Джолла» (бортовой номер SSN-701) и другие. Интенсивность этих операций подогревалась получением сведений о том, что Советский Союз, наконец, научился создавать такие же мощные и, что более важно, такие же бесшумные, как и американские, подводные лодки. Ирония заключалась в том, что к тому времени, когда русские научились создавать первоклассные лодки, у них не стало хватать средств на их строительство и содержание.
Но вернемся на Маре-Айленд, где интенсивность операций подлодок спецпроекта почти не снизилась. Подлодка «Сивулф» была выведена из строя в 1987 году, а «Парч» начала капитальный ремонт, с тем чтобы ее можно было переоборудовать для выполнения более широкого спектра потенциальных проектов. Ее корпус был разрезан на две половины и добавлена 30-метровая секция, предназначенная для нового, более сложного оборудования подслушивания кабелей, а также приспособления для поднятия объектов со дна моря по образцу подлодки «Сивулф». Капитальный ремонт должен был продолжаться несколько лет, но США подслушивали советские кабели без перерывов, имея на замену «Парч» уже подготовленную лодку «Ричард Расселл». С 1987– го и до конца 1990 года подлодка «Расселл» получила за каждый выход в Баренцево море по одной почетной грамоте от президента США и три благодарности от командования ВМС. Ее операции продолжались и после ухода Рейгана в начале 1989 года, когда президентом стал Буш. Новый американский президент продолжал обхаживать Горбачева и даже написал ему письмо с предложением помочь поднять одну из советских подлодок, утонувшую в Норвежском море. (Утонувшая лодка «Комсомолец» была головной в новой серии советских атомных подводных лодок типа «Майк», рассчитанная на более глубокое погружение, чем другие советские многоцелевые подлодки. Это была четвертая советская атомная лодка, утонувшая за время «холодной войны».
В середине 1991 года ВМС США ввели новые правила, обязывая американские подлодки при слежке за русскими подлодками соблюдать больше осторожности и большую дистанцию. Управление военно-морской разведки рекомендовало резко сократить количество операций около советского побережья. ВМС больше не пытались поддерживать постоянное наблюдение за крупнейшими советскими военно-морскими базами, проникать в советские воды. Даже хваленые подлодки спецпроекта уже не оставались в разряде неприкасаемых. Остро нуждаясь в модернизации своих спутников-шпионов, ЦРУ и ВВС стали присматриваться к сотням миллионов долларов, все еще выделяемым на эти спецлодки. Поскольку подлодка «Расселл» и подлодка «Парч» весь 1991 год простояли на судоверфи и не выходили на операции, конкурирующие ведомства – ЦРУ и ВВС – заявили, что содержание этих двух лодок специального проекта является излишней роскошью. Эти трения были приостановлены неожиданным распадом Советского Союза.
В день Рождества 1991 года Содружество независимых государств, слабое подобие федерации, официально заменило Советский Союз. Стали поступать сообщения о том, что среди русских офицеров царит растерянность, чувство гнева и униженности. На кораблях спускали старые флаги с серпом и молотом и поднимали Андреевский флаг, который развевался на российских боевых кораблях до революции 1917 года. Военно-морской разведке США было очень важно узнать, кому достанутся ракетные подлодки и где они будут развернуты. Возобновление разведки имело и свои отрицательные последствия, 11 февраля 1992 года американская подлодка «Батон-Руж» (бортовой номер SSN-689) столкнулась с русской подлодкой типа «Сиерра», самой новой и самой бесшумной лодкой из построенных на советских судоверфях. «Батон-Руж» следила за лодкой типа «Сиерра» около 12-мильной зоны, в районе Мурманска, когда американский командир потерял из виду преследуемую лодку, и она неожиданно ударила «Батон-Руж» снизу. Ни та, ни другая лодка значительно не пострадали, и никто не был ранен. Но инцидент создал неловкую ситуацию. Ельцин незамедлительно пожаловался американскому руководству. Госсекретарь США Бейкер сразу же вылетел в Москву и встретился с Ельциным с целью урегулировать конфликт.
На следующий день произошло беспрецедентное событие: Пентагон публично объявил о том, что произошло столкновение, а русские ВМС стали публично жаловаться, что США продолжают проводить свои операции в их территориальных водах. В конце концов именно этот всплеск былой конфронтации вынудил США отказаться от разведывательной деятельности вблизи России. Консультативный совет по внешней разведке при президенте США, возглавляемый контр-адмиралом в отставке Инманом, изучил программу специальных проектов. Военно-морской разведке было заявлено, что больше нет необходимости иметь более одной подлодки специального проекта, а если ВМС намерены продолжать подслушивание кабелей подводной связи, то, возможно, настало время подыскать такие кабели в других частях земного шара.
... Билл Клинтон в начале 1993 года вступил в должность президента США. Но в то время, когда администрация составляла планы его первой встречи с Ельциным, намеченной на первую неделю апреля, они получили, казалось, анахронический неприятный удар из прошлого. 20 марта 1993 года американская подлодка «Грейлинг» (бортовой номер SSN-646) столкнулась с российской ракетной подлодкой в Баренцевом море. «Грейлинг» преследовала эту лодку в 105 милях к северу от Мурманска, прямо в середине учебного полигона Северного флота. Русские заявили, что их лодка в течение часа шла прямым курсом с постоянной скоростью, на постоянной глубине, когда «Грейлинг» оставила глубокую вмятину на правой скуле русской лодки. Никто, к счастью, не пострадал. Этот инцидент был тем, чего боялся госдепартамент после ухода Рейгана с поста президента. Ельцин оказался в середине политического кризиса в Москве. Новость о том, что его друзья из США продолжают посылать свои подлодки болтаться около самых засекреченных русских портов и баз, конечно, не прибавляла ему популярности в стране.
Сначала Пентагон заявил, что «Грейлинг» следила за новейшей русской подлодкой типа «Дельта IV», но русские настаивали, что это была подлодка типа «Дельта III», которые производились еще в конце 1970-х годов. Это спровоцировало довольно много колких комментариев от других подводников, которые единодушно указывали на то, что ВМС США уже имели так много информации о подлодке типа «Дельта III», что «сами могли бы построить такую лодку». Клинтон и его помощники пришли в ярость. В раздражении один из старших сотрудников администрации Клинтона выразил недовольство руководством ВМС следующими словами: «Интересно, неужели они даже газет не читают?»
Российское Министерство обороны выступило с раздраженным заявлением, выразив «большую озабоченность». Одно дело было рисковать во время «холодной войны», а сейчас-то зачем? Как сказал главный штурман ВМФ СССР контр-адмирал Валерий Алексин: «Мы ходим по острию бритвы. Когда-нибудь эта охота окончится катастрофой. Я уверен, что если подобная практика не прекратится, катастрофа будет неизбежна». Президент Клинтон принес Ельцину свои официальные извинения и сгладил имевшуюся напряженность в самом начале встречи в Ванкувере (шт. Британская Колумбия), пообещав предоставить России 1,6 млрд. долларов для поддержания реформ. Назвав столкновение «прискорбным», Клинтон сказал: «Я не хочу, чтобы это повторилось». Он распорядился расследовать как сам инцидент, так и политику, в которой «случившийся инцидент является непреднамеренной составной частью». Эта вторая часть обещания президента взволновала ВМС. Руководство ВМС срочно устроило брифинг для советника президента по национальной безопасности А. Лейка, его заместителя С. Бергера и заместителя госсекретаря С. Талбота.
На брифинге представители ВМС подчеркивали, что шпионские операции подлодок с течением времени фактически изменились. Теперь только 25 процентов этих операций проводятся в отношении России. Остальные 75 направлены в районы Ближнего Востока, чтобы вести разведку Ирана, претворять в жизнь эмбарго на поставки оружия Ираку, а в районе Адриатики содействовать прекращению поставок западного оружия в Боснию, а также для поддержания эмбарго на поставку оружия в район Гаити, кроме того, для слежения за обстановкой на Дальнем Востоке. В заключение подводники провозгласили свой новый клич о «подготовке поля боя» по всему земному шару.
Пока Россия все еще имеет вторые в мире атомные подводные силы, или, как любят говорить на брифингах представители ВМС, «медведь все еще плавает». А значит, за ним необходимо наблюдать. Клинтон согласился с предложением о проведении ограниченных разведывательных операций у берегов России. И его одобрение привело к походам нескольких «подводных часовых» в районы Владивостока и Мурманска, по крайней мере тогда, когда у ВМС США были причины подозревать, что русские занимаются испытаниями нового оборудования. Также с молчаливого согласия Клинтона была продолжена программа специальных проектов, хотя ее основные направления были сдвинуты в сторону от России.
Правительственные чиновники говорят, что одна из подлодок спецпроекта, по-видимому «Расселл», в 1992 году ходила в Баренцево море, чтобы снять с кабеля контейнеры с подслушивающей аппаратурой, уже после распада Советского Союза. Подлодка «Расселл» также ходила с задачей подслушивания кабелей связи в других частях земного шара и до своего вывода из строя в середине 1993 года, то есть тогда, когда из капитального ремонта вернулась подлодка «Парч», заслужила еще две почетные грамоты президента в 1993 и 1994 годах и ряд благодарностей от командования ВМС. Всего «Парч» заслужила 7 почетных грамот президента, значительно больше, чем какой-либо другой корабль за всю историю США. Точные детали о том, куда ходит «Парч», теперь сохраняются в тайне еще строже, чем в годы «холодной войны», но эти награды не были бы заслужены, если бы «Парч» не продолжала прокладывать пути к новым и опасным операциям. Она может осуществлять подслушивание кабелей, а теперь, после переоборудования, даже собирать военную технику с океанского дна. Ясно, что ВМС твердо намерены удерживать «Парч» в строю. Когда начавшаяся после окончания «холодной войны» волна закрытия военных баз достигла и судоверфи Маре-Айленд в 1994 году, подлодку «Парч» перевели в Бангор (шт. Вашингтон), где она стала единственной многоцелевой подлодкой на главной базе ракетных подлодок типа «Трайдент». Официальная информация показывает, что в 1995, 1996 и 1997 годах «Парч» продолжала получать благодарности от командования ВМС. А военно-морские силы так усовершенствовали свою специальную технологию, что могут уже использовать автоматические аппараты, которые выплывают из лодки и выполняют большинство задач по налаживанию процесса подслушивания кабелей, без риска для жизни людей.