Ссылка на полный текст: Young E. One of Our Submarines
Навигация:
1940 год: офицеры Королевского военно-морского добровольческого резерва приглашаются для службы на подводных лодках
Первый поход на подводной лодке
Подрыв на мине подводной лодки "Триумф"
Эскортный корабль таранит свою подводную лодку
"Хадсон" из 269-й эскадрильи Королевских ВВС берёт в плен подводную лодку U-570
Базирование британских подлодок в Полярном
Патрулирование между Кольским заливом и мысом Нордкап
Учебный залп дорогостоящими торпедами
Неудачный поход "Морского льва"
Офицеры строящейся лодки и руководство верфи
Подлодки в роли доставщиков груза на Мальту
Командирские курсы
Морская практика на командирских курсах
Субмарина его величества "Шторм" в учебной флотилии
Ошибка новоиспечённого командира
Везучий рулевой
Сравнение британских и американских подводных лодок
"Фруктовая машинка"
Учебный курс, который я начал слушать в августе 1940 года, как и все учебные программы во время войны, длился шесть недель. Шла война, поэтому наши занятия, как и сон, часто прерывались визитами в бомбоубежище. Мне удалось скрыть свое невежество в элементарных вопросах электрооборудования корабля и устройства двигателя внутреннего сгорания, и я с грехом пополам закончил обучение. При этом я отлично понимал, что обязан этим предварительной подготовке, которую получил на "Атерстоне", ну и, разумеется, тому факту, что на растущем подводном флоте была катастрофическая нехватка офицеров. После завершения обучения мы получили назначения на разные субмарины.
Джок Тейт и я отправились в Ширнесс, где заканчивался ремонт "Н-28". Я даже рад, что тогда не знал о субмаринах так много, как знаю сейчас. "Н-28" была самой старой и одной из самых маленьких субмарин на королевском флоте: она была построена в 1918 году. Нет нужды говорить, что Джок и я получили знания о более современных субмаринах, и хотя основные принципы не изменились, но мы были вынуждены забыть немалую часть того, чему нас учили, и начинать все заново. Наш капитан лейтенант М. Вингфилд выглядел старше и суровее, чем был на самом деле. Он только что закончил курсы командиров, и следующий боевой поход на "Н-28" должен был стать для него первым в этой должности. Старший помощник Челлис уже имел за плечами несколько боевых походов, а подавляющая часть команды, как и мы, только что закончила курсы, причем многие из матросов никогда не выходили в море. Что поделать, шел второй год войны, и в стране отчаянно не хватало опытных кадров.
Субмарина без сопровождения у нас считалась вражеской со всеми вытекающими отсюда последствиями. И хотя береговую авиацию всегда предупреждали о движении наших субмарин, вид одинокой подводной лодки на поверхности мог спровоцировать жаждавших деятельности летчиков на нападение. И такие случаи в действительности имели место. Видимость была плохой, свежий восточный ветер усиливал обычную для Северного моря зыбь. Весь день мы шли зигзагом и поздно ночью достигли начала секретного прохода через минное заграждение вдоль восточного побережья. Здесь траулер просигналил нам: "Хорошей охоты!", повернул назад и вскоре скрылся в темноте. Мы остались одни и взяли курс на восток. Сначала все шло нормально, и вскоре мы достигли нужного района. Здесь нам пришлось столкнуться с первой трудностью - определением собственного местоположения. Мы погрузились незадолго до рассвета неподалеку от голландского побережья и все утро двигались по направлению к нему. Море было спокойным, небо - серым, а видимость вполне приличной. К полудню мы, наконец, увидели землю, и всю вторую половину дня капитан и Джок занимались взятием пеленгов через перископ и пытались установить соответствие между белыми постройками на безликом берегу и отметками на карте. В конце концов, они установили наше местонахождение и принялись курсировать вдоль берега на участке длиной примерно пять миль, внимательно осматривая пустынную поверхность моря. Но только на третьи сутки произошло нечто, нарушившее монотонность нашего "подводного дежурства".
За четыре следующих года мы привыкли к рутинным обязанностям. Когда субмарина погружается, всплывает или выполняет атакующий маневр, всем членам экипажа находится дело. Но во время долгих часов ожидания, когда мы "несем дежурство", экипаж делится на три вахты: красную, белую и синюю; по два часа вахты, четыре отдыха. Каждая вахта состояла из необходимого числа людей, чтобы поддерживать заданную глубину и обеспечить работу на перископе. Два оператора горизонтальных рулей сидели по левому борту перед панелью с приборами и периодически поворачивали находящиеся перед ними маховики. В левом переднем углу возле гирокомпаса располагался рулевой, неподалеку от него - механик, отвечающий за работу приборов, управляющих процессами вентиляции и продувки и установленных на панели по правому борту, а также за подъем и опускание перископов. Подводники несли вахту не только в посту управления, но и в машинном отделении. В кормовом отсеке находился торпедный оператор, который подчинялся командам машинного телеграфа из поста управления (все было устроено так же, как и на наземных кораблях: диск с делениями, соответствующими нужной скорости - малой, средней, полной, и направлению вперед, назад. Он управлялся вручную. В машинных отделениях стояли репитеры). Кроме того, вахту нес акустик, который с помощью установленных с наружной стороны корпуса гидрофонов мог услышать шум приближающегося судна. А в крошечном закутке, расположенном под постом управления, помещался трюмный машинист, манипулировавший по команде старшего помощника или вахтенного насосами и разными клапанами. Он мог заполнить водой или, наоборот, продуть любой из танков на субмарине для погружения или всплытия.
Теперь мне пришлось овладеть хитрой наукой наблюдения через перископ. Когда я впервые пришел на пост управления, чтобы принять вахту у номера один, меня просто распирало от гордости, сознания собственной важности и любопытства. Первым делом он подвел меня к столу для прокладки, показал на карте, где мы находимся, и наземные ориентиры, по которым я должен определяться каждые полчаса. Затем он показал мне, как выглядят эти ориентиры в перископ, и убедился, что я могу распознать их. После этого он жизнерадостно улыбнулся, сказал: "Она вся твоя, парень" - и ушел, оставив меня ответственным за корабль.
- Поднять перископ! - пробормотал я, старясь показать, что такие приказы для меня привычны. Первым делом я, как положено, произвел беглый круговой осмотр местности на малом увеличении. Убедившись, что вблизи нет вражеских судов и самолетов, я приступил к тщательному изучению каждой четверти горизонта на большом увеличении. Иногда картинка начинала тускнеть и расплываться, это набежавшая волна заливала верхние линзы, расположенные всего лишь в нескольких дюймах над поверхностью воды. А я продолжал внимательно всматриваться в даль, пытаясь разглядеть верхушку мачты или едва уловимый дымок, которые могли означать приближение цели. В завершение процедуры я произвел еще один круговой обзор, следовало убедиться, что к нам никто не подкрался сзади, и приказал убрать перископ. Через некоторое время снова последовало "Поднять перископ!", потом "Убрать перископ!", и так на протяжении всей вахты.
Однажды Беннингтон стоял на вахте, когда лодка, как обычно, ночью всплыла на поверхность для подзарядки батарей. Дело происходило в Скагерраке. Стоя на мостике, он неожиданно увидел на гребне набегавшей волны рогатую мину. Было слишком поздно, чтобы что-то предпринять, оставалось только защитить лицо. Раздался чудовищный взрыв, и в первый момент Беннингтон решил, что с лодкой все кончено. Но к его удивлению, субмарина осталась на поверхности моря. Осмотр повреждений показал, что носовая часть прочного корпуса разворочена на протяжении 18 футов, а носовая переборка каким-то чудом держалась, хотя в ней появились трещины. Торпеды не сдетонировали (на лодках класса Т в носовых трубах находится восемь подготовленных к пуску торпед), но одну взрывом снесло вместе с трубой, от другой осталась только хвостовая часть, а у третьей была повреждена боеголовка. В средней части судна появилась десятифутовая вертикальная трещина в прочном корпусе. А в десяти ярдах от эпицентра взрыва обнаружили матроса, продолжавшего спокойно спать в своем гамаке. В целом состояние лодки было весьма плачевным. Погрузиться она не могла, а постоянно работавшие насосы едва справлялись с откачкой воды, поступавшей через многочисленные трещины и пробоины. Капитан "Триумфа" Дж. Маккой передал по радио просьбу о помощи, после чего покалеченная субмарина двинулась домой по Северному морю. На следующее утро лодку заметил немецкий самолет, но атаковать не успел, поскольку на помощь подоспели эсминцы и воздушный эскорт. Поздно ночью "Триумф" вошел в Ферт-оф-Форт.
Когда капитан, получив сообщение Тони о приближающемся конвое, поднялся на мостик, Питер Баннистер и я сидели в кают-компании за столом и расшифровывали переданное нам радистом сообщение. Кают-компанию отделяла от поста управления тонкая стальная перегородка, а от прохода - обычная занавеска. В море занавески никогда не задергивали, поэтому мы отлично слышали, как рулевой повторяет команды, полученные с мостика от капитана. Услышав приказ "Клади руль налево!", мы вскочили и с тревогой взглянули друг на друга. Выбежав в проход, Питер сразу же приказал закрыть водонепроницаемые двери. Почти тут же мы услышали из переговорного устройства последнюю команду капитана, и, прежде чем ее успел повторить рулевой, раздался удар, который пришелся в носовой части лодки по отсеку резервных торпед. Он сопровождался бело-голубой вспышкой и глухим звуком взрыва. Лодка резко завалилась на левый борт и, помедлив несколько секунд, начала тонуть.
Лодка получила дифферент и теперь опускалась на дно под углом примерно десять градусов. Вода, казалось, поступала отовсюду. Питер пытался закрыть клапан вентиляции батарей, одновременно стараясь выяснить, откуда поступает вода, и отчетливо понимая, что, если вода попадет на батареи под палубой, помещения лодки заполнятся едким газом и все будет кончено.
Я направил луч фонарика на глубиномеры и с удивлением обнаружил, что оба показывают чуть больше 60 футов. Это означало, что мы находимся на мелководье. Скорее всего, лодка уткнулась носом в дно на глубине 80 футов. Я спросил у Питера, не сможем ли мы продуть все танки и всплыть. Это представлялось маловероятным, поскольку в момент столкновения мы находились на. поверхности, то есть имели максимальную плавучесть. Если лодка так быстро пошла ко дну, то это означало, что в носовые отсеки попало слишком большое количество воды. Было ясно, что в прочном корпусе имеется внушительная пробоина, и отсек был затоплен в течение нескольких секунд. Мы никогда не сумеем поднять лодку, "под завязку" наполненную водой, на поверхность. Правда, Питер решил, что попытка в любом случае не принесет вреда. Поэтому он открыл один за другим клапаны, регулирующие подачу в танки сжатого воздуха. Мы продули пять балластных танков и два главных внутренних, но это не дало эффекта. Стрелки глубиномеров даже не дрогнули.
Я взглянул вверх и понял, что стою под боевой рубкой, а из люка выглядывает Питер. Судя по доносившимся оттуда звукам, с ним было еще несколько человек. - Откуда ты явился? - воскликнул он. - А куда все подевались? - спросил я. - У вас там найдется для меня местечко? - Втиснем как-нибудь. Остальные попытаются выбраться через машинное отделение. Я мигом взлетел по трапу и протиснулся в люк, страшно довольный, что теперь не один. Нас было четверо. На верхних ступеньках трапа висел Питер, упираясь головой в верхний люк, чуть ниже примостился один из механиков, еще ниже - я и электрик. Электрику было очень плохо, его все время рвало, бедняга почти не мог стоять.
В центре верхнего люка имелось небольшое отверстие, круглое окошко, закрытое толстым стеклом, рассчитанным на высокое давление воды. Питер сказал, что видит сквозь него пятно света и считает, что какой-то из надводных кораблей освещает поверхность прожектором. Это воодушевило нас. Может быть, нам удастся выплыть на поверхность! Мы знали, что глубиномеры в посту управления показывали 60 футов, верхний люк боевой рубки расположен примерно на 15 футов выше ватерлинии (уровень отсчета для глубиномеров), значит, нас отделяет от спасения около 45 футов - высота восьми человек, стоящих друг у друга на головах. Ерунда! Питер приказал закрыть крышку нижнего люка, что я не замедлил сделать, и мы начали обсуждать план действий. Одна из очевидных опасностей заключалась в том, что по пути наверх мы могли разбить головы о поперечину между стойками перископов, но вероятность этого сочли небольшой из-за сильного крена на правый борт.
Мы надеялись (как оказалось, напрасно), что нам поможет подняться на поверхность пузырь воздуха, который появится из боевой рубки, когда мы откроем люк. Собственно говоря, задача была несложной. Питер откроет люк, а когда вода начнет поступать в рубку, каждый из нас наберет в легкие побольше воздуха и поплывет вверх с максимально возможной скоростью. Мы были вполне спокойны, за исключением несчастного электрика, который с каждой минутой чувствовал себя все хуже. Не помню, сколько времени мы потратили на обсуждения, но потом Питер сказал: - Теперь осталось выяснить, сумеем ли мы открыть люк. Давление воды на этой глубине немалое.
Мы разделись, оставив на себе только нижнее белье и носки. - Готовы? - спросил Питер. - Готовы! - дружно ответили мы. Бедный электрик, по-моему, находился в таком состоянии, что хотел только одного - умереть. - Тогда приготовиться, - жизнерадостно провозгласил Питер, - пошли! - И он распахнул крышку люка. Я сделал глубокий вдох, и в ту же минуту на нас обрушились потоки воды. Вокруг все стало черным-черно, в ушах стоял грохот, но надо было бороться за жизнь. Я принялся шустро карабкаться вверх по лестнице, но вскоре уперся головой во что-то мягкое. Оказалось, что это был зад застрявшего в люке матроса. С отчаянием человека, которому уже нечего терять, я пытался вытолкнуть его из люка. Он несколько раз дернулся и стукнул меня пяткой по лицу. Я еще раз изо всех сил подтолкнул его, и мы оба вывалились из люка. Я быстро поплыл вверх. Расстояние казалось совершенно непреодолимым. В тот момент, когда я понял, что мои легкие больше не выдержат и взорвутся, неожиданно выяснилось, что моя голова уже высунулась из воды, и я вполне могу дышать. Я долго кашлял, чихал и плевался, но с наслаждением вдыхал сладкий морской воздух, упивался видом звезд и темного ночного неба.
Через полчаса мае сообщили, что из лодки начали выбираться люди. Больше я не мог оставаться в неведении и, завернувшись в одеяло, потащился на палубу. Люди выныривали на поверхность через равные промежутки времени, все покрытые черной нефтью, которая покрыла поверхность воды после затопления машинного отделения. При них были спасательные аппараты Дэвиса и кислородные баллоны. Они были чрезвычайно возбуждены, вернувшись к жизни, когда многие уже потеряли на это надежду. Все были преисполнены признательности стармеху и торпедному офицеру, которые организовали выход людей из лодки. Спасательных аппаратов хватило на всех, кроме двух человек. Два матроса добровольно вызвались выходить из лодки без них: они должны были держаться за ноги одного из обладателей спасательных аппаратов. Один из смельчаков утонул.
После переклички выяснилось, что в команде машинного отделения, насчитывавшей двадцать человек, была еще одна жертва - гражданский инженер с чатемской верфи, который оказался на лодке в качестве пассажира, - ему срочно было необходимо попасть на север. Человеку выдали спасательный аппарат и объяснили, как им пользоваться. Однако катастрофа произвела на него такое впечатление, что он потерял контроль над собой и хотя сумел выбраться из лодки, но так и не добрался до поверхности. Но в целом операция по спасению людей из машинного сплетения была проведена на высшем уровне.
Значительно позже я узнал,что в самый разгар спасательной операции старший механик решил убедиться, что в лодке никого не осталось. Он лично обошел все доступные незатопленные помещения, внимательно осмотрел закоулки машинного отделения, после чего продолжил наблюдение за выходом людей из лодки. Сам он покинул затопленную субмарину последним. Позже за эту операцию старший механик Киллен был награжден медалью.
Капитан сказал, что мы потеряли половину команды, - общее число погибших составляет двадцать два человека, из них два офицера. На следующий день мы ответили еще на ряд вопросов, после чего получили двухнедельный отпуск, в середине которого нас вызвали в следственную комиссию в Чатеме. (Адмиралтейство не было склонно возложить вину за столкновение на Вингфилда. Очень скоро он получил под командование новую лодку и оставался командиром действующих субмарин до конца 1944 года ...
... первая и единственная немецкая подводная лодка, взятая в плен самолетом. Во время своего первого рейса "U-570" была обнаружена на поверхности воды "хадсоном", который сбросил на нее четыре глубинные бомбы, причем настолько точно, что экипаж лодки вышел на палубу и поднял белый флаг. "Хадсон" кружил над лодкой до подхода надводных кораблей, которые отбуксировали сдавшуюся субмарину в Исландию. Позже ее отремонтировали и ввели в эксплуатацию под именем "График".
Вскоре мы подошли к Полярному - небольшому порту, который должен был стать нашей базой. Мурманск - место назначения британских конвоев, которые начали приходить в Россию, - находился в нескольких милях вверх по реке. Уходя из Англии, мы были совершенно уверены, что у всех русских есть бороды, и решили воспользоваться долгим переходом, чтобы отрастить свои собственные. Как выяснилось, все русские в Полярном были чисто выбриты, а бородачами оказались только мы. Прибывший в Полярный представитель британского командования был шокирован повышенной волосатостью представителей британского королевского флота. Впрочем, в Полярном очень многое ужасало чопорного адмирала. Он даже не потрудился скрыть от наших советских союзников свое неодобрение существующим в стране режимом и крайне подозрительно относился к любым их предложениям. Его недовольство многократно усиливалось тем, что его передвижение по Полярному ограничили определенными маршрутами. Один раз его даже арестовали, когда он зашел в одну из запретных зон.
Русские тоже отнеслись к нам с изрядной долей подозрительности, их охранники были настроены враждебно и всегда держали оружие наготове. Должен признать, что ходить мимо них было весьма неприятно. Возможно, их нервозность была вполне оправданной: мы находились всего в тридцати милях от Финляндии и оккупированной немцами Норвегии. Иногда ночью мы видели безмолвные фигуры, одетые в белое. Это солдаты Красной армии шли на фронт - самый северный фронт в истории войн. Этот фронт был чрезвычайно важен, поскольку Мурманск - единственный незамерзающий северный советский порт, а грузы, доставляемые сюда нашими конвоями, отправлялись по железной дороге в глубину Советского Союза. Авиаторы уже отправили сюда эскадрилью "спитфайеров" для обеспечения превосходства в воздухе.
Целью прибытия нашей субмарины была помощь русским подводным лодкам, действующих на морских путях вдоль побережья Норвегии, у портов Киркенес и Петсамо, через которые немцы снабжали свою армию на севере. Атаки подводных лодок в этих районах могли отвлечь внимание немцев от прохождения британских конвоев. "Морской лев" был третьей по счету британской субмариной, пришедшей в Полярный. Первым здесь появился "Тигрис" под командованием Богги Боуна. Эта лодка совершила много успешных боевых походов и вернулась в Англию, прихватив с собой в качестве пассажира живого северного оленя. "Трезубец" под командованием Слейдена еще находился здесь. До появления в Полярном англичан русские лодки были не очень эффективными, но впоследствии русские моряки усовершенствовали свою тактику и стали действовать намного успешнее.
Все вокруг нам казалось чрезвычайно странным. Наше дыхание замерзало и становилось паром - с этим явлением мы столкнулись впервые. Воздух был хрустально чист и удивительно прозрачен, море и небо на фоне снежной белизны казались одинаково серо-голубыми. Мы по-мальчишески наслаждались, шагая по хрустящему, нетронутому снегу и проваливаясь в пушистые сугробы. Первое время мы удивлялись, но скоро привыкли к тому, что лыжи и сани, которые тянет усталая кляча, здесь обычные средства передвижения. Высокие здания из красного кирпича издали выглядели очень внушительными, но вблизи оказывались облупленными от мороза.
Но зато у русских всегда работало центральное отопление и была вкусная и сытная горячая еда. Возвращаясь из похода, мы жили на берегу. К нам прикрепили русского повара и двух официанток. Они подавали нам отменные овощные супы, на столе всегда стояли миски с икрой и тарелки с толстыми ломтями копченого лосося. Из окна столовой открывался прекрасный вид на бухту, а на стене висела огромная карта Европы, где флажками обозначалось местонахождение субмарин. Под самым потолком, возле точки, обозначавшей Полярный, торчал одинокий флажок Великобритании. Штаб подводного флота располагался в том же здании. Старшим офицером был коммандер Дэвис, а штабистом - чернобородый резервист по имени Брей. У Брея было невероятное множество обязанностей, и его всегда кто-то искал. Мы часто слышали, как по гулким коридорам проносилось эхо возмущенного вопля: "Брей-ей-ей!"
Переводчицей была усталая русская женщина, которую звали Галина. Она не обладала женственностью и чувством юмора, но без устали спорила о политике и при удобном случае снабжала нас избитыми лозунгами коммунистической пропаганды. В отместку мы нередко начинали подшучивать над чудесной жизнью в Советской России. Заканчивалось это обычно тем, что она, красная от злости, вылетала из комнаты, не забыв как следует хлопнуть дверью. По-моему, она ни минуты не сомневалась, что мы все, как один, являемся капиталистами и империалистами.
Так получилось, что больше всего русских мы видели в вечер нашего прибытия. Нас пригласили на концерт. Вместе с многочисленными командирами Северного флота мы заняли свои места в роскошно украшенном зале. Следует отметить, что мы, без сомнения, являлись объектом всеобщего любопытства. До смерти уставшие после долгого и трудного перехода, мы искренне надеялись, что концерт долго не продлится, и были крайне раздосадованы, когда выяснилось, что перед концертом будет политический митинг. Торжественные речи тянулись целый час. Их содержание осталось для нас загадкой, мы только смогли уловить, что все ораторы периодически упоминали имя Сталина. При этом всякий раз раздавались продолжительные аплодисменты, а оркестр исполнял один куплет "Интернационала". Все это повторилось по меньшей мере пятнадцать раз за час.
Наконец начался концерт. Он состоял из самых разнообразных номеров, причем артистами были моряки стоящих в гавани судов. Сомневаюсь, что во всем Королевском военно-морском флоте нашлось бы столько талантов. Моряки отлично танцевали, а когда начали петь традиционные морские песни, я отчетливо понял, что означает выражение "кровь стынет в жилах". После этого на сцене появился помощник торпедного офицера с нашего "Морского льва". Мы так и не узнали, как он попал в программу. Он с чувством исполнил несколько песен из своего аккордеонного репертуара, а завершил выступление романсом "Очи черные", который сопровождался долгими аплодисментами. Затем все собравшиеся дружно спели "Интернационал", и концерт окончился. Мы снова вышли в снег.
Однажды вечером мы пригласили в гости офицеров стоящей рядом с "Морским львом" русской субмарины. Была договоренность, что с ними придет переводчик, но в последний момент оказалось, что он занят чем-то другим. Учитывая, что гости и хозяева не имели возможности понять друг друга, вечер обещал стать весьма своеобразным. Русские пришли, пожали нам руки и чинно расселись в кают-компании. Мы поставили на стол джин, виски, бренди, ром и шерри и знаками предложили им выбирать. Они всем коллективом остановились на виски и выпили свои порции быстро, аккуратно и, главное, все одновременно. Затем они решили попробовать шерри. Мы постарались не показать свое удивление, удовлетворили просьбу гостей, а сами налегли на виски. Тут выяснилось, что один из гостей немного говорит по-немецки. Припомнив, что я тоже учил его в школе, мы кое-как начали разговор на языке нашего общего врага.
Надо сказать, алкоголь оказался отличным переводчиком. К тому времени, когда наши гости добрались до джина (который понравился им больше, чем водка), беседа уже текла весьма оживленно. Мы притащили географический атлас и стали показывать им наши родные города. Они сказали, что вряд ли сумеют побывать в других странах, поскольку заграничные поездки не поощряются советским руководством. К сожалению, этот очень удачный опыт общения союзников не был повторен.
Покидая Англию, мы предполагали, что будем плавать между айсбергами и паковыми льдами. Но на этом участке Северного Ледовитого океана вода не замерзнет, согреваемая теплым течением Гольфстрима.. Во время патрулирования между Кольским заливом и мысом Нордкап мы ни разу не встретили плавающие льдины, зато часто сталкивались с другим неприятным явлением: в погожий ясный день видимость значительно снижалась, если вообще не пропадала, из-за намораживания ледяной корки на линзах перископа. Если же шел снег, разглядеть что-нибудь вокруг было невозможно. Во время долгих ночных бдений на поверхности водяная пыль, замерзая, покрывала ледяной коркой наши лица, одевала в ледяные панцири палубное орудие и башни перископов, а заодно и переговорное устройство на мостике. Крупные сосульки свисали с сетеотводного троса, иногда они достигали таких размеров, что капитан всерьез беспокоился о нашей остойчивости. В этих условиях существовала вероятность замерзания главных воздушных клапанов, что в случае чрезвычайной ситуации помешало бы нам осуществить срочное погружение. Поэтому в течение ночи их приходилось часто проверять. Водяная пыль покрывала тонкой ледяной пленкой края люка боевой рубки, поэтому их приходилось вытирать каждые пятнадцать минут.
Однажды утром, когда заканчивалась моя вахта и мы начинали очередное погружение, я неожиданно обнаружил, что не могу плотно закрыть люк из-за намерзшего льда. Лодка уже погружалась, и через мгновение вода должна была залить мостик. Я крикнул вниз Колвину, что не могу закрыть люк. Его круглая рыж бородатая физиономия появилась в рамке нижнего люка. - А ты повисни на нем, - спокойно посоветовал он, - от твоей тяжести он наверняка закроется. И я действительно повис на люке, страшно разозлившись на капитана, не проникшегося опасностью момента. Через щель мне на голову вылилось никак не меньше половины Северного Ледовитого океана. Как тут не вспомнить другой случай, когда я тоже находился в боевой рубке, на голову рушилась вода? Но, судя по всему, Колвин знал, что говорил. Вода растопила лед, к тому же значительно возросло давление на люк, и к тому моменту, когда мы достигли перископной глубины, я смог его задраить. Лишившись дара речи от холода и злости, я сполз вниз и отправился переодеваться. И только немного успокоившись, я сумел оценить забавную сторону ситуации. Патрулирование в арктических водах оказалось достаточно скучным и однообразным. Целей почти не было ...
В тот период войны на подводном флоте катастрофически не хватало торпед. С началом войны на Средиземноморье их расход многократно возрос, а массовое производство новых торпед "Марк-VIII" еще не было налажено. На "Морском льве" находилось двенадцать торпед: шесть - в аппаратах и шесть - в отсеке резервных торпед. Когда мы перед выходом в море грузились в форте Блокхауз, там было в наличии только шесть торпед "Марк-VIII", и остальные шесть мы получили в виде гибридов: у них было тело от "Марк-VIII", но боеголовка от "Марк-IV", которая была немного длиннее, чем у "Марк-VIII". К сожалению, у нас не было информации, как ведут себя эти гибридные торпеды, их даже никто не испытывал; но, поскольку они были слишком длинными и не помещались на стеллажах, пришлось зарядить их в торпедные аппараты, а нормальные торпеды "Марк-VIII" оставить для перезарядки. Даже в открытом море, где достаточно пространства для любых маневров, было опасно использовать неизвестные торпеды. А в нашем случае ситуация была противоположная: нам предстояло действовать в ограниченном пространстве при наличии вражеских эсминцев, когда любой сбой в торпедных аппаратах выдаст нашу позицию и с большой вероятностью приведет к гибели лодки. Более того, у нас был новый и необстрелянный старший помощник (то есть я), который не имел опыта управления лодкой в момент залпа, даже если торпеды вполне нормальные. И нас были новыми торпедный офицер и его помощник. Исходя из изложенного Колвин счел ситуацию неблагоприятной и решил, что глупо атаковать такие важные цели, используя сомнительные торпеды. Но как долго их будут извлекать из аппаратов и заменять обычными торпедами "Марк-VIII"? Из-за избыточной длины комбинированные торпеды не поместятся на стеллажах, поэтому перед укладкой с них придется снять боеголовки. Замечу, что процесс извлечения даже нормальной торпеды из трубы, если при этом стеллаж занят, весьма непрост, что уж говорить о наших. Вдобавок ко всему возник вопрос: где хранить боеголовки от "Марк-IV"? Проблем много, но ничего невозможного в перечисленных операциях не было.
Проанализировав ситуацию, мы пришли к выводу, что работы можно выполнить за восемнадцать часов. Однако перезарядка торпедных аппаратов в море производится только тогда, когда лодка находится под водой, где она меньше подвергается внешним воздействиям. Следовательно, на всю работу нам потребуется две ночи. А атака планируется на завтра. И Колвин принял беспрецедентное решение: - Тогда мы выстрелим эти штуковины в океан. Чиф Фрэнсис сделал глубокую затяжку и выпустил облако дыма, которое потянулось вверх и окутало раскачивающуюся над нашими головами лампу. Мы сидели молча и следили, как подрагивает дымовая завеса в вибрирующем от работающих дизелей воздухе. - Если бы эти заразы не были такие дорогие... - вздохнул капитан, натянул на голову капюшон "урсуловского" костюма и пошел на мостик. Как бы там ни было, решение было принято и его следовало претворить в жизнь, не теряя времени.
Перед рассветом мы погрузились, провели учебную атаку и выстрелили все торпеды предположительно в сторону Америки. Мы не могли проследить за их движением, потому что было слишком темно. Одно обстоятельство оказалось очень важным: при залпе "Морской лев" выскочил на поверхность. И хотя учения получились дорогостоящими, но я приобрел воистину бесценный опыт. Теперь я точно знал, как при выстреле удержать лодку на глубине. Загрузка торпед "Марк-VIII" в освободившиеся трубы была задачей несложной, и уже в начале дня мы снова были готовы при необходимости произвести залп.
Поход был очень неудачным. Мне запомнилось только одно забавное обстоятельство. Колвин ввел практику (позже на "Шторме" я сделал то же самое) выполнять утренние погружения без сигнала ревуна с участием одних вахтенных. При этом нет необходимости беспокоить весь экипаж. После тяжелой вахты на мостике так приятно проснуться в теплой постели и обнаружить, что субмарина уже давно под водой и все сделано без тебя. Это также давало молодым офицерам возможность научиться производить первую дифферентовку корабля. Однажды утром Айвен Рейке начал выполнять погружение под таким углом, что Майк, спокойно спавший на койке, установленной перпендикулярно диаметральной плоскости корабля, вылетел со своего места и с грохотом рухнул на палубу. На следующее утро погружение выполнял Майк. Он решил отомстить и тоже взял большой угол. Только он упустил из виду, что на этот раз на перпендикулярной койке спал я. Чтобы не остаться в долгу, на следующее утро я еще больше увеличил угол, и на палубу грохнулся Айвен. А чтобы возмездие было полным, операторы горизонтальных рулей слегка перестарались, корректируя угол погружения, и так резко задрали нос лодки вверх, что на несчастного посыпались навигационные инструменты и книги, лежавшие на столе для прокладки. После этого случая Колвин приказал нам выбрать другой метод развлечения.
По пути мы не видели ни одного вражеского корабля, и в этом нам здорово повезло, потому что к тому времени у нас уже накопилось слишком много проблем. Я сохранил некоторые записи, сделанные в те дни: "15.03.42. В этом походе с самого начала все шло кувырком. Затопило забортный глушитель. В первый же день началась течь через выпускную систему в двигатель левого борта и трюмное пространство. Это означало, что для предотвращения затопления электродвигателей приходилось непрерывно откачивать воду. Ночью было сильное волнение, и нас постоянно накрывало волнами. В итоге вода довершила начатую работу, и левый электродвигатель вышел из строя. Отремонтировать его в море мы не могли. При очередном погружении кто-то по недосмотру оставил незакрытым клапан А, мы приняли в носовые отсеки 400 галлонов забортной воды, вследствие чего опустились на глубину 270 футов, прежде чем смогли остановить этот процесс. После того как мы справились с этой проблемой, командир забыл закрыть клапан А, прежде чем открыть клапан W. Вода потекла из А в W, и контролировать пузырь стало невозможно. А вчера, когда мы шли с сильным дифферентом на нос, обнаружили, что в клапан AIV накануне попал какой-то мусор, и теперь танк затоплен. Кроме того, в результате замыкания у нас возникли проблемы с навигационными огнями; барахлила радиостанция; пробило уплотнения, и появилась вода в шахте перископа; и еще множество неприятных мелочей. 16.03.42. Снова несчастье. Перегрелся и полетел главный подшипник электродвигателя правого борта. Если учесть, что двигатель левого борта у нас уже был отключен, ситуация становилась по-настоящему серьезной. 17.03.42. Подшипник заменили вовремя, чтобы на рассвете уйти под воду. Но подзарядка теперь невозможна. Когда мы ночью всплывем, придется идти без подзарядки на протяжении тридцати шести часов".
Лодка находилась в таком техническом состоянии, что оставаться на боевом дежурстве в море было бессмысленно и очень опасно, поэтому мы запросили разрешение вернуться на базу. Получив его, мы с огромным трудом "дохромали" до Холи-Лох и... предстали перед следственной комиссией, которая желала получить ответ на вопрос, как мы могли допустить вопиющую халатность, приведшую к затоплению левого электродвигателя. Будучи старшим помощником, я получил изрядную порцию недовольства "их лордств", но "Морской лев" все-таки был отправлен на ремонт.
Строительство субмарины в военное время является непрекращающимся дружеским, но упорным соперничеством между офицерами и руководством верфи. У каждого командира субмарины, если, конечно, он не зеленый юнец, имеются свои соображения, как сделать подводную лодку эффективной боевой машиной и создать в ней приемлемые условия для жизни людей. Точное расположение переговорных устройств на мостике, телефоны в каждом отсеке, индикаторы уровня воды в танках, сигнализаторы выхода торпеды, освещение, электрические радиаторы, вентиляторы, расположение коек, план камбуза, форма стола для прокладки - за всеми этими деталями внимательно следили Ламби и я. Во-первых, мы не считали их мелочами, а во-вторых, полагали правильным настаивать на своем, поскольку нам предстояло жить и сражаться в этой лодке. Руководство верфи нам симпатизировало и стремилось удовлетворить наши требования, но им приходилось считаться и с требованиями стандартизации, чтобы не замедлить строительство.
Являясь старшим помощником, я всячески старался быть тактичным, но настойчивым, любыми путями добиться выполнения наших требований. Иногда достаточно было переброситься несколькими словами с исполнителем той или иной работы, иногда следовало поболтать с мастером или настойчиво потребовать что-то от менеджера. Если проблема никак не решалась, оставался еще один способ: убедить капитана нанести визит представителю адмиралтейства, в чьи функции входил надзор за строительством. У каждого из нас имелись собственные приспособления, которые было очень заманчиво изготовить в заводских условиях. Ламби разработал специальную логарифмическую линейку для расчета интервалов между выстрелами торпед и "отклонений", а мне очень хотелось получить усовершенствованную версию моей "дифферентной" линейки. Должен сказать, что руководство верфи старалось идти нам навстречу и при возможности всегда помогало.
Воздушные налеты на Мальту стали такими частыми и массированными, что было решено с марта по сентябрь не использовать остров в качестве базы для надводного флота. Адмиралу Каннингхему пришлось вывести свои крейсеры и эсминцы в Александрию, оставив на Мальте только субмарины и самолеты для атаки на корабли, везущие грузы Роммелю. Этот период был очень напряженным в войне на Средиземноморье. Нельзя не упомянуть о мужестве, с которым население Мальты переносило бомбежки, ставшие причиной многих человеческих жертв и обратившие целые кварталы Ла-Валетты в руины.
Экипажи подводных лодок трудились без отдыха; возвращаясь из одного похода, они сразу отправлялись в новый. Если появлялась возможность сделать небольшой перерыв между выходами в море, отдохнуть все равно не удавалось: даже в гавани большую часть дня лодки проводили под водой, чтобы уберечься от беспрерывно сыпавшихся на головы бомб. Попытки провести к острову конвои с необходимыми припасами некоторое время оставались безуспешными. Запасы продовольствия на Мальте подходили к концу. Начала ощущаться нехватка горючего и боеприпасов, которые следовало доставить любой ценой, чтобы защищающие остров "спитфайеры" продолжали взлетать. Эту задачу можно было решить только одним способом.
Пять самых больших субмарин из 1-й флотилии, базировавшейся в Александрии: "Кашалот", "Парфянин", "Дельфин", "Регент" и "Рорквал" - были приспособлены для этой цели и доставляли на остров жизненно необходимые грузы начиная с середины 1941 года. Топливом заполняли топливные танки, танки для пресной воды и даже главные балластные танки. С лодок сняли все, что можно, каждый сантиметр свободного пространства был занят боеприпасами. Процесс перевозки грузов между Александрией и Мальтой был делом в высшей степени взрыво - и пожароопасным, особенно когда итальянцы занялись повсеместной установкой мин. Но это не остановило подводников. Только за один месяц на Мальту доставили более 84 тысяч галлонов бензина, 83 тысячи галлонов керосина, двенадцать тонн почты, тридцать тонн разных запасов, шесть тонн боеприпасов и около сотни пассажиров. За первое полугодие 1942 года наши субмарины потопили пятьдесят четыре торговых судна, два крейсера, восемь подводных лодок и эсминец противника. А тем временем на Мальте была должным образом налажена противовоздушная оборона, и надводные корабли получили возможность вернуться к острову.
В сентябре 1942 года контрадмирал А. Пауэр сумел воссоздать в Ла-Валетте эскадру крейсеров и две флотилии эсминцев. Топливо и продовольствие теперь доставлялись двумя быстроходными минными заградителями "Мэнксмен" и "Велшмен", чья высокая скорость (около 40 узлов) позволяла преодолевать наиболее опасные участки маршрута под покровом темноты. Но запасов все равно не хватало, поэтому все субмарины, отправлявшиеся на Мальту, были обязаны нагрузиться "под завязку". При этом вопрос неудобств не рассматривался, старались только, чтобы не снижалась боеспособность подводного корабля.
Из одного танка для пресной воды, а также двух внутренних дифферентных танков выкачали содержимое, открыли их и набили консервами. Ящики с запчастями для двигателей, торпедными детонаторами, консервами и патронами были везде. В дополнение ко всему мы должны были доставить на Мальту особый груз - "человеческую" торпеду. Это была обычная торпеда со съемной боеголовкой, приспособленная для транспортировки двух человек, сидящих на ней верхом в водолазных костюмах. Должно быть, ее готовились применить против объектов на итальянских базах ВМФ. (Спустя четыре месяца, в январе 1943 года, две "человеческие" торпеды с людьми проникли на считавшуюся неприступной военно-морскую базу в Палермо. Одна из них потопила крейсер "Ульпио Райано", а другая нанесла серьезные повреждения 8500-тонному транспорту. Лейтенант Гринлаид и младший лейтенант Доув за эту операцию получили ордена "За боевые заслуги", нижние чины Ферье и Фрил - медали "За выдающуюся отвагу".
Нельзя забывать, что именно итальянцы показали нам пример экстремального ведения подводной войны. В декабре 1941 года они проникли в Александрийскую бухту и вывели из строя на довольно длительный срок два линкора - "Королева Елизавета" и "Валиант".) Транспортировка особого груза производилась в обстановке секретности. На "Сарацине" появились молчаливые инженеры с "Мейдстоуна" и установили на палубе громоздкий стальной контейнер. В ночь перед отплытием туда загрузили таинственную торпеду. На подходе к Мальте мы закрыли это сооружение брезентом с надписью "Осторожно - бензин".
Курсы, на которых мы учились, когда-то назывались Перископной школой, а какой-то шутник переименовал их в Школу оболтусов. Теперь она официально именовалась ККК - квалификационные курсы командиров, но все мы по традиции оставались "оболтусами".
Каждое утро после отличного завтрака мы, курсанты, шли к западным воротам форта, затем по дороге, подгоняемые свежим ветром с моря, поворачивали направо, проходили мимо гигантской емкости, где подводники-новички учились пользоваться аппаратами Дэвиса, и приходили в небольшое кирпичное здание, где нас учили, как вести атаку на вражеские корабли. "Учителем атаки" был тщательно разработанный и до мелочей продуманный тренажер, военная игра, позволявшая нам делать элементарные ошибки без непоправимых последствий. Здание было двухэтажным. На верхнем этаже, куда можно было попасть по наружной лестнице, была комната для прокладки. В дальнем углу располагалась подвижная платформа с небольшим поворотным кругом в середине для вывода учебной мишени, перемещавшейся по рельсам. В противоположном конце помещения находился большой белый пластиковый стол для прокладки, разделенный на квадраты в масштабе 1000 ярдов (половина морской мили) в дюйме. Женщины из вспомогательного корпуса управляли механизмами, двигавшими цель. На стеллажах, установленных вдоль стен, красовались небольшие модели военных кораблей всех воюющих держав: линкоры, крейсеры, авианосцы, эсминцы, подводные лодки, а также пассажирские и грузовые суда. На нижнем этаже здания был в точности воссоздан интерьер атакующей субмарины.
Представьте себе на минуту, что вы - зрители в этой комнате, и подошла моя очередь вести атаку. Круглое белое помещение, где я стою, - это пост управления субмарины, хотя в действительности он выглядит иначе. Перископ ведет вверх в комнату для прокладки. Его верхние линзы пока закрыты, поскольку идет подготовка к началу атаки. Невидимый с моего места коммандер Тедди Вудворд, наш инструктор, устанавливает новую модель корабля на подвижную платформу. В процессе атаки цель медленно движется по направлению к перископу, поворачиваясь на платформе с изменением курса субмарины. Ее движения коммандер Вудворд спланировал заранее, они автоматически повторяются на столе для прокладки.
Мои тактические решения также будут отражены на столе для прокладки бойцами женского вспомогательного корпуса, которые выполняют команды, отдаваемые мною по переговорному устройству. Вокруг меня находятся другие слушатели курсов. Они ждут своей очереди вести атаку и выполняют обязанности, которыми, когда я стану командиром субмарины, будут заниматься другие офицеры. Один из них стоит рядом со мной и считывает углы и пеленги, на которые я устанавливаю перископ, он же помогает мне идентифицировать цель, поскольку у него под рукой лежат многочисленные справочники. Другой работает на "фруктовой машинке", куда вводит информацию, которую я даю ему, о пеленгах, склонении, высоте мачт и курсовом угле. Умная машина перерабатывает полученные данные и выдает сведения о действительном пеленге, курсе и расстоянии в ярдах. Эта информация будет передана штурману, который отмечает на карте ход атаки и рассчитывает скорость мишени. Неожиданно в переговорном устройстве раздается голос, предлагающий мне начать действовать: - Пост управления, пост управления. Вы - субмарина класса Т на патрулировании в Северном море. Курс 145. Вы готовы? Атакуйте! - Атакую! - повторяю я для начала отсчета времени и командую: - Поднять перископ. Теперь верхние линзы перископа открыты, что должно означать поднятие перископа. Я смотрю в окуляры и тут же узнаю знакомый силуэт пресловутого "Шарнхорста", следующего курсом прямо на меня; хотя, может быть, это торговое судно или даже субмарина, следующая под таким углом, что ее сразу невозможно опознать. Но я должен действовать. Как мне выходить на атакующую позицию?
Следующие несколько недель наши головы были заняты исключительно поисками ответов на этот вопрос. Мы проводили на тренажере много часов каждый день, руководя атакой или составляя часть атакующей команды. Мы начинали с простых атак, в которых цель шла от начала до конца постоянным курсом, после чего перешли к более сложным случаям с целями, идущими зигзагом. Иногда, если на заключительных этапах тяжелой атаки ты слишком долго не поднимал перископ, над головой можно было услышать тяжелые удары и громкий треск. Это в комнате наверху бросали тяжелые предметы на металлическое покрытие, что означало: цель протаранила тебя. После завершения каждой атаки мы шли наверх, чтобы посмотреть, потоплена ли цель, и выслушать Тедди Вудворда, производившего "разбор учений".
В последний день занятий на тренажере мы получили возможность немного развлечься. В верхней комнате творилось что-то невообразимое. Цели двигались задом наперед, переворачивались, резко останавливались, а то и вовсе исчезали. Одну из атак провел сам Тедди Вудворд, причем его цель вспыхнула раньше, чем он успел произвести выстрел. А напоследок мы поменялись местами с девушками из вспомогательного корпуса: они управляли лодкой, а мы манипулировали целями. Должен признаться, что достигнутые ими результаты произвели на нас сильное впечатление.
Прошло несколько дней, атаки стали более сложными. Цель стала двигаться переменным курсом, постепенно перешедшим в сложный зигзаг. Затем к нам присоединились два дряхлых эсминца, которые должны были сыграть роль противолодочного экрана. Нам следовало найти способ обмануть ближайший к нам эсминец или поднырнуть под него. Эта часть учебного процесса была беспокойной для Тедди Вудворда и Вершойл-Кемпбелла. Было сложно противостоять искушению оставаться на перископной глубине до последнего момента в надежде обойти экран и побыстрее атаковать. Но боже сохрани, если Тедди Вудворд даст сигнал срочного погружения раньше вас. Рисковать можно при реальной опасности, но не в процессе обучения. В действительности, уйдя на глубину, чтобы избежать тарана кораблями эскорта, вам потом придется тщательно рассчитать момент для всплытия. Слишком рано - и вы попадете под удар эсминца или вас вытянет на поверхность его попутная струя. Слишком поздно - и вы упустите свой шанс атаковать цель.
Иными словами, игра была настолько опасной, что во время тренировочных атак было введено незыблемое правило: если субмарина ушла на глубину, она должна там оставаться, пока с гарантией не пройдут все надводные корабли. В таких упражнениях мы провели еще три недели. Иногда мы оставались в районе учений до темноты и практиковались в ночных атаках, оставаясь на поверхности, что также было весьма нелегко. Ситуация осложнялась тем, что определенный для наших учений район Инчмарнок-Уотерс не имел берегов, то есть "Белый медведь", которого легко обнаружить на фоне земли, оставался для нас незаметным, пока не оказывался рядом.
Тедди Вудворд приступил к работе инструктора совсем недавно: наша группа была у него первой. Он стремился вложить в наши головы максимум знаний и считал, что нам не обойтись без получения навыков атаки на современные быстроходные военные корабли.
В Скапа-Флоу в наше распоряжение на неделю была предоставлена субмарина "Нарушитель" вместе с ее улыбчивым и дружелюбным командиром Фейвеллом. Четыре дня мы атаковали быстроходные эсминцы на выделенном для тренировок участке акватории Скапа-Флоу. С самого начала стало ясно, что мы получим бесценный опыт. После неторопливых атак на "Белого медведя" скорость, с которой все происходило здесь, казалась нереальной. Но со временем мы к ней приспособились и в последний день даже вышли в открытое море в районе Оркнейских островов. Нам предстояла атака на главные силы флота метрополии, защищенные экраном эсминцев. Это было потрясающе! Помню, как я в начале атаки смотрел в перископ и видел увеличенный в четыре раза линкор "Король Георг V", который, находясь примерно в трех милях, двигался прямо на нас. Его массивная громада тяжело и неотвратимо надвигалась на нас, а море вокруг бурлило и кипело. Это зрелище я никогда не забуду. А на следующий день мы улетели обратно на юг. Обучение закончилось. Один из слушателей не выдержал экзамен, но остальные отбыли в отпуска ожидать назначения.
... к концу мая мне отчаянно надоела наша учебная деятельность, и, когда в начале июня нас послали на север в Тобермори, чтобы поработать "заводной мышкой" там, дикая красота Малла и бесподобная природа Гебридских островов не улучшили моего дурного настроения. Но здесь все-таки было интереснее. Надводными кораблями теперь были новые фрегаты и корветы, проходящие последние испытания перед выходом в море в качестве кораблей эскорта для атлантических конвоев; на них были установлены более совершенные гидролокаторы, поэтому мы погружались без сигнальных буев и сами выбирали курс. Это дало мне уникальный шанс научиться ускользать от надводных охотников, чем я занялся с большим усердием. Я испытывал все уловки, которые только мог придумать: обычный зигзаг, резкое изменение курса, кратковременно резкое увеличение скорости, причем позже я всегда старался узнать, какой из моих маневров поставил "морских охотников" в затруднительное положение.
Успех был очевиден, если мы не слышали надводный корабль на протяжение пяти или десяти минут. Затем обычно слышался звук разрыва небольшого подводного снаряда, который означал, что нас потеряли и мы должны обнаружить себя с помощью "дымовой свечки". Это небольшая емкость, выстреливаемая сжатым воздухом из установленного на корпусе "орудия". Она вылетала на поверхность и пускала струю белого дыма. Такие "свечки" также использовались для обозначения курса всплывающей субмарины: когда две штуки выпускались с интервалом в пять минут, они показывали, каким курсом всплывает субмарина, и давали сигнал надводным кораблям очистить пространство.
... новые черты, появившиеся за последний год у лодок класса S. "Шторм" отличался от "Сарацина" тем, что имел радар, установки кондиционирования воздуха и эрликон. Но еще одно изменение вызвало неожиданную задержку в программе строительства. Не более недели назад поступила инструкция адмиралтейства переоборудовать один из балластных танков в топливный, увеличив тем самым дальность плавания субмарины на несколько сотен миль.
Для проведения испытания нам следовало пришвартоваться к двум буям - с носа и с кормы, погрузиться на перископную глубину и задействовать по очереди все установленные на субмарине машины и оборудование. Звуки регистрируются установленными недалеко от берега погруженными гидролокаторами, передаются на береговую станцию и измеряются. Таким образом можно узнать, соответствует ли звукоизоляция субмарины установленным стандартам и что следует останавливать в первую очередь, если нас преследует враг. В заключение субмарина проходит несколько раз установленный участок на разных скоростях, используя по очереди гребные винты, а затем оба вместе. Поскольку залив был очень узким, в конце каждого "забега" приходилось всплывать и отрабатывать назад до стартовой точки. Во время испытаний командир субмарины, если хочет, может сойти на берег и слушать все шумы лично.
Из семидесяти дней, прошедших между нашим прибытием на базу и концом октября, только одиннадцать мы провели на берегу. Целую неделю мы провели в Ирландском море, где провели учения с недавно созданной новой эскортной группой эсминцев и фрегатов. Это была волнующая игра, где все участники пользовались свободой маневра. В одном из упражнений мы изображали немецкую подводную лодку, которую обнаруживает самолет, вынуждает ее погрузиться и вызывает на место погружения надводные корабли, находящиеся в нескольких милях. Я должен был приказать погружение на безопасную глубину 80 футов, но мне хотелось увидеть как можно больше, поэтому я решил оставаться до последнего момента на перископной глубине.
Мне повезло: маневрируя между приближающимися охотниками, я остался не обнаруженным их гидролокаторами. Корабли прошли мимо. Через полчаса, когда стало ясно, что они не могут меня обнаружить, я не смог устоять против желания всплыть, просигналить: "Я здесь" - и снова погрузиться, не дав им возможности ответить. Не сомневаюсь, что старший офицер группы счел такое поведение глупой бравадой, но он не мог не согласиться, что сэкономил несколько часов.Из семидесяти дней, прошедших между нашим прибытием на базу и концом октября, только одиннадцать мы провели на берегу. Целую неделю мы провели в Ирландском море, где провели учения с недавно созданной новой эскортной группой эсминцев и фрегатов.
Это была волнующая игра, где все участники пользовались свободой маневра. В одном из упражнений мы изображали немецкую подводную лодку, которую обнаруживает самолет, вынуждает ее погрузиться и вызывает на место погружения надводные корабли, находящиеся в нескольких милях. Я должен был приказать погружение на безопасную глубину 80 футов, но мне хотелось увидеть как можно больше, поэтому я решил оставаться до последнего момента на перископной глубине. Мне повезло: маневрируя между приближающимися охотниками, я остался не обнаруженным их гидролокаторами. Корабли прошли мимо. Через полчаса, когда стало ясно, что они не могут меня обнаружить, я не смог устоять против желания всплыть, просигналить: "Я здесь" - и снова погрузиться, не дав им возможности ответить. Не сомневаюсь, что старший офицер группы счел такое поведение глупой бравадой, но он не мог не согласиться, что сэкономил несколько часов. Позже мы получили приказ следовать в Скапа-Флоу. Это был мой самый длительный переход на собственном корабле, хотя идти приходилось в основном вдоль берега. Здесь мы еще немного поработали "заводной мышкой" для эсминцев флота метрополии. Это была надоевшая игра, но я получил возможность восстановить в памяти некоторые навыки, которые уже успел позабыть после командирских курсов.
Кульминацией программы стала инспекция командования. По этому случаю Бен Бриан вышел с нами в море на целый день. Ну и задал же он нам жару! Необычные и непривычные приказы следовали один за другим, он тайком открывал клапаны или вентили, чтобы изменить дифферент лодки, и наблюдал за нашей реакцией на нестандартную ситуацию, выискивая признаки растерянности или слабости. К счастью, ему не удалось подловить нас ни на чем серьезном, и мы были признаны годными для боевых походов. Десять недель напряженной работы сплотили команду и дали возможность каждому человеку проявить все свои сильные и слабые стороны. Теперь мы знали, кому можно безоговорочно доверять, а за кем следует еще понаблюдать.
В предрассветных сумерках я совершил ужасную ошибку, которая вполне могла иметь непоправимые последствия. Чтобы не давать команде расслабляться, я часто командовал погружение неожиданно. Вот и в то утро, когда мы шли по заливу, я приказал очистить мостик, быстро прошел в боевую рубку, нажал кнопку ревуна и закрыл люк. Когда я спустился в пост управления, лодка уже погружалась. Неожиданно ручка телеграфа, к которой никто не прикасался, задвигалась взад-вперед, словно в помещении кроме нас находилось привидение. Несколько секунд мы с удивлением взирали на нее, но я все-таки сообразил, что происходит. - Продуть главный балласт! Всплываем! Кто-то остался на мостике!
Распахнув люк, я увидел полные упрека лица Вейда и второго рулевого. Они работали на палубе, проверяя, все ли причальные приспособления надежно закреплены. Было темно, и я забыл, что они там. Представляю, что они должны были испытать, услышав, что открыли клапаны балластных танков, и осознав, что лодка погружается, а про них забыли. Но следует отдать ребятам должное: они не растерялись, вскарабкались на мостик и принялись двигать ручку телеграфа, в надежде привлечь наше внимание. Инцидент закончился громким смехом, но меня еще долго преследовала мысль, что я мог утопить ни в чем не повинных людей.
... у нас сменился рулевой. Главстаршина Уэллс, старый служака, много повидавший на своем веку, согласился поменяться местами с молодым главным старшиной с плавбазы, который всей душой рвался в море. Наш новый рулевой Селби был коренастым мужчиной с бледным лицом. На первый взгляд он произвел впечатление меланхолика, и я, едва увидев его, пожалел о замене. Но очень скоро я убедился, что приобрел великолепного рулевого. До прибытия на "Шторм" он несколько раз чудом избежал смерти. В последний раз это произошло, когда, подорвавшись на мине в районе Мальты, затонула субмарина "Олимпия". Только Селби и еще нескольким морякам удалось доплыть до берега. Перед этим он сошел на берег со "Свирепого" за несколько дней до его гибели при столкновении в устье Темзы. Он должен был находиться на борту "Эфрея" в его последнем рейсе, окончившемся гибелью корабля и всех членов экипажа, но за час до отхода попал в госпиталь. К счастью, пока он был с нами, его везение не подвергалась
Покидая Малаккский пролив, мы надеялись, что, действуя на тихоокеанской стороне от Явы, Бали, Ломбока, Сумбавы, Флореса и Тимора (см. карту), мы снова встретим крупные цели. К сожалению, мы опоздали на несколько месяцев. Американские субмарины, базировавшиеся во Фримантле, хорошо поработали здесь, а теперь добрались до Южно-Китайского моря и рыскали вокруг Филиппин, оставив только что прибывшим британцам подбирать объедки с барского стола. Мы впервые так остро почувствовали, что Королевский ВМФ стал не более чем бедным родственником американцев. Ощущение было не из приятных. Их субмарины строились специально для необъятного Тихоокеанского региона, они были больше и лучше оборудованы, чем наши, предназначенные для Северного и Средиземного морей. Они брали значительно больше топлива, поэтому могли удаляться на недостижимые для нас расстояния от базы. Наши лодки класса Т, присоединившиеся к флотилии перед выходом в Австралию, могли дойти до Сингапура или северного берега Борнео, но даже они не могли тягаться с американцами, а о лодках класса S и говорить ничего. Наш предел - северная часть Макасарского пролива и Яванское море.
На американских субмаринах были созданы такие замечательные условия для команды, что, посетив одну из них, я почувствовал острый стыд за то, что мои матросы и трюмные машинисты в море вынуждены жить совсем не так. Будучи крупнее, американские лодки могли вместить больше торпед. Но самым обидным являлся тот факт, что они были оборудованы самым современным типом радарной установки. Наш радар с Х-образной антенной уже сильно устарел и был эффективен только при улавливании поверхностных отраженных сигналов. Как тут не злиться, если британским изобретением в наиболее совершенной его форме пользуются американцы, а не мы. Причина такого положения заключалась в том, что у американцев подводный флот пользовался приоритетом, а у нас первенство отдавалось противолодочным силам, которые сражались в битве за Атлантику.
"Фруктовая машинка" - вычислительная машина, имеющая электрическое соединение с гирокомпасом. После ввода в нее информации капитана она дает схематическую картинку атаки и, если расчеты капитана достаточно точны, с большой степенью достоверности указывает время выстрела.