Ссылка на полный текст: Шторм Z. У вас нет других нас, Даниил Туленков на ЛитРес
Навигация:
Танк
Страх
Почему пехота продолжает ездить на броне, а не под бронёй БТР
«Шторм Z»
Подготовка к участию в боевых действиях
Эвакуационная группа
Отношение военнослужащих к бывшим заключённым
Штурмовые группы и боевая задача: Работино
«Шторм гладиатор»
Вывод на пункт эвакуации представлял собой перебежки из одного разрушенного дома в другой под беспрерывной работой вражеской артиллерии. Тогда я впервые столкнулся с работой танка, и с тех пор на вопрос «Что самое страшное на войне?» у меня имеется очень чёткий и конкретный ответ. Лично для меня — танк. Так, спасаясь от огня танка, который, корректируемый дроном, методично разбирал картонные домики, в которых мы прятались, я и ещё несколько человек укрылись в бетонных трубах под дорогой, что-то типа ливнёвки. По сравнению с домиками это было достаточно надёжное укрытие, и мы здесь залегли до наступления темноты.
Танк — это серьёзно. Это прямо совсем тяжко. Это ищи угол, садись на пол и просто молись, слушая, как от близких разрывов слетает черепица с крыши. И вперемешку с танком прилетают кассетки. Тоже классика ВСУ по выкуриванию противника из укрытий: подавить психику врага танком (а танк очень серьёзно давит психику, много эффективнее стволки и миномёта), выгнать его наружу и покосить кассеткой. Ну или «польками», это ещё круче.
Страх — абсолютно нормальная реакция человека на любое рискованное мероприятие, в котором ему предстоит принимать участие. Но есть страх в пределах нормы, в рамках задачи, которую ты сам определяешь как посильную, а есть страх, возникающий перед препятствием, преодоление которого ты считаешь за пределами своих сил, за гранью возможного. Задача заключалась в том, чтобы силами двух групп на броне БТР прорваться прямо к окопам противника, десантироваться с брони прямо к ним и произвести зачистку траншей на определённом участке. По мере выполнения задачи должна была подойти третья группа, а после закрепления на участке — подразделение регулярной армии. Наша группа должна была идти первой, за нами, с большим отрывом, вторая. Третья стояла на фоксе и ждала нашего сигнала, что работа на первом этапе сделана.
Сама по себе идея нестись куда-то по голому полю верхом на броне меня уже огорчила. Тут уже само по себе вырисовывалось нетривиальное задание. БТР не может пройти столь значительный участок незамеченным. Значит, по нему будут стрелять задолго до выхода на позицию. И дай Бог, если будут стрелять из стволки, а могут и заптурить. Да и стволка несёт мало хорошего: попасть в быстро едущий БТР не так просто, но скосить пехоту на его броне осколками вполне реально. А ехать внутри нельзя: план операции не оставляет времени на то, чтобы закрыть боковые люки, а с откинутым трапом БТР при отходе может зацепиться за деревья в лесополосе, на скорости это очень аварийно. Так, во всяком случае, объяснил нам экипаж бронемашины. Поэтому только сверху, как в Чечне.
Ну, конечно, «Шторм Z» придёт и всё сделает. Они говорят о нас как о каких-то супервоинах, способных творить чудеса. А какие мы супервоины? Обычные уголовники, набранные с разных российских тюрем, с двухнедельной подготовкой. Но считается так. Считается, что мы люди отчаянной жизни, отбитые на всю голову, одной духовитостью способны проламывать любое сопротивление. Эх, если бы…
Отказаться невозможно. От такой задачи могут отказаться контрактники, мобики, на такую авантюру никогда в жизни не подпишутся «Вагнер» и «Ахмат», но «Шторм Z» не может пойти в отказ. Потому что мы для этого и существуем. Потому что в этом и есть смысл формирования штурмовых рот Z из числа лиц, осуждённых за преступления разной степени тяжести. Мы должны беспрекословно идти туда и на те задачи, куда невозможно или нецелесообразно посылать подразделения, сформированные из вольных людей. Это условие сделки.
Государство даёт нам возможность соскочить с очень нехилых сроков, получить досрочное погашение судимости и возможность вернуться к полноценной жизни спустя полгода, но мы берём на себя обязательства идти в самую жопу, в самое лютое мясо, туда, куда не пойдёт больше никто. Никто сюда никого на аркане не тащил. Все вводные были озвучены на берегу. Никто никого не обманывал, и у каждого было очень много времени всё обдумать.
Ну а если и были среди нас такие, кто поехал из лагеря на СВО, не понимая, куда он едет, то на исходе двух месяцев их уже с нами не было. На этой войне первыми гибнут дураки и трусы. Вот эти две категории тут долго не живут. Проверено. Остальные тоже гибнут, да, но массовая утилизация касается только вот этих типажей.
Мы были размещены в лагере, расположенном в трёх километрах от полигона. Каждый день, в семь утра, в полном облачении, в броне и касках, с оружием и подсумками с четырьмя магазинами, мы пешком выдвигались на занятия. Транспорт был, но нас целенаправленно гоняли пешком в качестве тренировки. Обратно в 15.00 так же. Стреляли где-то по 8–10 магазинов в день. Стреляли лёжа, с колена, стоя. Всеми тремя режимами (у АК-12 три режима, уточню на всякий случай). Из гранатомёта стрелять не учили, этот гаджет я освою уже за ленточкой.
«Шторм Z» регулярно вывозят на полигон между боевыми задачами. Я не знаю, как с этим обстоят дела у других подразделений, в частности у подразделений регулярной армии, занимается ли кто-то ими здесь, за ленточкой, или нет. Или же считают, что «война научит»? Поэтому скажу только про нас. В учебке основной упор делался на штурм окопов. В программу входили также штурм жилой застройки («жилки») и подземных коммуникаций, форсирование водных преград. Но до этих тренировок мы не дошли.
Инструкторы не пропускали нас из-за того, что мы не могли очень долго освоить именно штурм окопов. Выглядело это так: четвёрка заходит в окоп, проходит его до «штанов», срезая углы, кидая гранаты, заканчивая стрельбой в условных опорниках, а потом инструкторы сверху говорят: — На исходную, вы все покойники. И объясняют, кого, где и как замочили хохлы во время наших перемещений. Так продолжалось изо дня в день, пока инструкторы из числа «вагнеров» не сочли наши навыки удовлетворительными: Если в окопах будут сидеть алкаши и пенсионеры, то с ними вы, скорее всего, справитесь.
Время, отведённое на обучение штурму «жилки» и подземных коммуникаций, было безвозвратно утрачено. Это мы всё не прошли, поэтому если меня или кого-то из моих товарищей отправить воевать в какой-то населённый пункт, то нам там будет очень непросто. Это всё придется осваивать экспромтом и очень большой кровью. Много часов было отведено такмеду. Во время занятий по накладыванию жгута инструктор незаметно подходил сзади и со всей силы бил палкой по руке или ноге. Это должно было приблизительно воссоздать ситуацию ранения при оказании помощи и выработать рефлекс быть готовым получить его. Мы потом долго ходили с багровыми синяками на руках и ногах. Стреляли из автомата боевыми в землю при занятиях — около головы условного трехсотого и возле ног того, кто с ним возился.
Учебные штурмы там, в ДНР, мы проходили с холостыми. А за ленточкой уже с боевыми, как патронами, так и гранатами. На крайних учениях уже здесь, в Запорожье, одного подорвали. Ну, так бывает. В учебке, слава Богу, обошлось без жертв. Кормили отлично. Недалеко от лагеря был пищеблок, откуда мы забирали горячее питание. Это была полноценная домашняя кухня. Довелось мне там один день даже побыть в наряде.
В общем и целом об учебке у меня остались самые тёплые воспоминания. К слову сказать, силком туда никто никого не гнал. Были люди, которые на полигон ходили три раза всего, а всё остальное время пинали говно в лагере. Учёба была построена так: Министерство обороны даёт вам две недели на подготовку и условия для неё. Надо — берите. Не надо вам — идите в бой так. Я взял всё, что только можно было взять. Я вытянул максимум из этих двух недель, из инструкторов, из возможностей потренироваться с оружием. Кое-что мне пригодилось.
Учебку я проходил в ДНР, там и была сформирована наша рота. Будучи отправленной на фронт, она с первых же дней показала свою абсолютную неслаженность, небоеспособность и неуправляемость как боевая единица. Понеся чудовищные потери, она была выведена в Т., и отсюда её личный состав раздергивался по другим боеспособным частям. В тот период, когда моя рота получала боевое крещение, меня в ее рядах не было.
Через три дня после прибытия за ленточку 15 человек из нашей роты, в их числе и я, были откомандированы в Н-скую бригаду морской пехоты в группу эвакуации раненых. Там я пребывал две недели, а после того как Н-ская бригада была выведена на ротацию, меня возвратили в своё подразделение, уже выведенное с фронта в город Т.
Роту я застал в ужасающем состоянии. Пьянство, мародёрство, поножовщина, полное отсутствие дисциплины и, что самое главное, отсутствие командиров. Командиры, тоже набранные из спецконтингента, жили отдельно, предаваясь неге, сибаритству и распродаже армейского имущества. Забегая вперёд, скажу, что по состоянию на сегодняшний день все эти люди сидят в тюрьме. Кое-кто, причастный к особо тяжким преступлениям, получил уже пожизненный срок.
То есть да, такие печальные инциденты имели место быть, но относительно недолго, всё это было пресечено слаженной работой военной полиции, органов госбезопасности, а виновные получили суровые наказания. Однако в тот момент, когда я вернулся в город Т., там творился кошмар.
Меня воткнули в ряд вместо одного из носильщиков, двое по центру отпустили носилки и убежали назад, откуда пришли, а нам скомандовали «пошли!». И начался мой первый эвакуационный маршрут. Мы бежали по лесополке, по узкой тропе, перехватываясь в совсем уж густых зарослях, переносили его на поднятых руках там, где невозможно было пронести. Вытащили из леса на поле и там бежали, с отрывающимися руками, по открытому пространству (другого пути не было) три километра. По дороге мы, не сговариваясь, поставили носилки на землю и стянули с себя бронежилеты, каски, скинули всё в траву и побежали дальше, налегке. Сейчас я вспоминаю об этом с ужасом, а тогда это казалось ординарным делом. Ну, тяжело же бежать в бронике и каске. Вроде не стреляют по нам, что бояться-то? Встречные морпехи, идущие оттуда, куда мы несли раненого, крутили пальцами у виска. Сейчас и я бы покрутил. А тогда…
Я не могу без содрогания вспоминать свою наивность и безрассудность первых дней. Заметив, как один из носильщиков постоянно мониторит небо, я спросил, чего он боится, видно же, что мы несём раненого. Не будут же они атаковать санитаров. Как такой блаженный идиот пережил эти две недели, я, право, не знаю. Мы дежурили и ночевали всё в той же яме под сеткой. Находились в ней 24/7. Пережидали там артобстрелы, спали, ели, выбегали по команде «эвакуационная группа на выход!», бежали, иногда за километр, на позиции за трёхсотым, грузили его на носилки, и назад, снова на то поле и на пункт эвакуации. Сперва я представлял себе это всё как в американских фильмах про Вьетнам. Вот мы такие бежим с носилками, прилетает вертушка, мы закидываем туда трехсотого, вертушка взлетает и исчезает за горизонтом, и мы, выдохнув, утираем рукавом пот со лба…
На деле же мы сгружали раненых в дальней лесополке, там ими занимался военврач, помогал им, как мог, в полевых условиях, и они часами ждали прибытия техники для забора. Некоторые умирали там, не дождавшись вывоза. Вот это было самое обидное. Четыре километра, обливаясь потом, с пересохшим ртом и немеющими руками тащить человека, чтобы он потом тихо ушёл, не дождавшись полноценной медицинской помощи. Врач не мог один в лесу творить чудеса. Он был на пределе своих сил. Его должны были сменить ещё неделю назад, но не меняли. И он с утра до вечера возился с горой окровавленного, стонущего мяса. Помощь ему оказывали двое медиков, не имеющих никакого специального образования. Простые солдаты, их научили элементарным вещам типа перевязок и уколов, это они и делали.
Рядовые бойцы и младшие командиры относились к нам, зэкам, как к равным. У нас были братские отношения. Начальство же повыше рангом воспринимало нас как двуногий тягловый скот и своё отношение даже и не скрывало. Мы были для них что-то вроде хиви при пехотной дивизии вермахта. Расходник, требуемый для того, чтобы освободить для более важных дел своих штатных бойцов. Кормили нас, впрочем, наравне со всеми. Со снабжением там было совсем туго, но то, что доставлялось на передок, распределялось поровну. Мы получали тот же сухпай, что и все, так же поровну делились сигареты и вода.
Отношение командования изменилось лишь тогда, когда рота, к которой мы были приписаны, понеся огромные потери, была наконец-то выведена в тыл. Позиции с ямой были оставлены. Ранним утром, в сумерках, вся рота снялась без шума и ушла на пункт эвакуации, где погрузилась в КамАЗы и уехала. Нас в яме едва не забыли.
Наш непосредственный командир, 23 года отслуживший в ВСУ, а в 2014 году перешедший на русскую службу, велел нам находиться на месте и ждать особых указаний. Больше мы его не видели. Встретились уже в тылу. Из ямы нас выгнали совсем другие люди, уходившие в числе последних. Хохлы, видимо, только сейчас спалили отход и начали крыть по нам из арты. Поэтому если первые уходили неспешным шагом, то мы уже просто бежали.
... пришёл официальный приказ сформировать штурмовые группы и выдвигаться в Работино на выполнение боевых задач. Вот здесь про нас и вспомнили. Зэки одномоментно стали «вы такие же, как и мы, мы одно целое, мы — Н-ская бригада морской пехоты». Про группу эвакуации все забыли, она утратила смысл своего существования и была расформирована. Мы были распределены по взводам и отделениям и на какое-то время пополнили собой ряды морской пехоты Черноморского флота. Над школой в Работино был поднят украинский флаг. Это стало символом и знаком его падения. В этот же день наше командование предприняло последнюю отчаянную попытку отбить посёлок.
Сейчас, вспоминая, сколько там было народу с куполами и восьмиконечными звёздами на ключицах, я понимаю, что вокруг меня-то их уже нет спустя четыре месяца. Все расписные уже в мире ином. И абсолютное их большинство не протянуло в зоне проведения СВО даже месяца. Я не буду выстраивать конспирологических заговоров, но озвучу свое мнение, что, в отличие от «вагнеров», Министерство обороны принимало в своё распоряжение уже строго «протычкованные» кадры. Все мы уже на берегу были помечены как «допустимо возвращение в общество» и «возвращение из зоны СВО нежелательно». Это лишь моё предположение, не подтверждённое никакими доказательствами, но факт есть факт.
Уже в учебке на территории ДНР нас разделили на две роты, и все «расписные» оказались зачислены в первую, которую отправили на передок раньше нашего. Так вот, я ещё не успел откомандироваться в Н-скую бригаду морской пехоты, как до нас дошел слух, что в результате первого же боя от первой роты количеством 110 человек осталось в живых только четверо. Это, надо сказать, был именно что слух. Позже я навёл детальные справки по этому вопросу. Их осталось в живых 11, а не 4.
Потери же нашей второй роты были существенно меньше. После того как я вернулся от морпехов в город Т., где были расквартированы её остатки, я уверенно насчитал человек сорок. И это по истечении месяца с момента отправки на Украину. К слову сказать, применительно к нашему лагерю, например, наш летний набор был одним из самых «убойных». Была последняя отправка в «вагнера» перед Новым годом, там вообще все бесследно исчезли. Была отправка перед нами, в конце мая. Уже в «Шторм Z». Там как-то тоже не очень всё хорошо сложилось.
Это была «мясная» партия. Плохо обученные, неподготовленные, не прошедшие даже наш двухнедельный курс, они были доставлены сюда из учебки и сразу же загнаны в самую лютую жопу под «очко Зеленского», затыкая дыры в рядах наших войск. Это были горячие дни, и людские ресурсы закидывались в топку в очень ощутимых количествах.
Где-то здесь в эти же дни получит свое боевое крещение Мальчик, с которым судьба сведёт меня в Н-ке спустя две недели. Его, а он, на минуточку, был контрабасом, также без всякого опыта закинут в самое пекло на штурм «очка», и он чудом там уцелеет. Поэтому нет, не только зэков швыряло в топку наше командование в те суровые дни. После поражения под Работином необходимо было стабилизировать этот участок фронта, купировать попытки противника развить успех и ни в коем случае не подпустить его к Н-ке. Очень многое стояло на кону в тот месяц.
И все описываемые мною события, начиная от Инны Вальтер с сапёрами и заканчивая БТРом во рву, — это все звенья одной и той же цепи. Маленькие, но необходимые. И все эти смерти, все эти бесконечные, тупые и бессмысленные на первый взгляд задачи в совокупности работали на одну цель: остановить накат ВСУ и заставить их выдохнуться. Много вопросов есть к организации конкретных операций, к планированию некоторых заданий. Но нет вопросов, для чего и зачем всё это было в целом.
Основную работу выполняли наши соседи, коллеги и просто товарищи — «Шторм гладиатор». Это тоже «Шторм Z», они тоже приписаны к нашему полку, но проходят по штату как отдельное подразделение. Мы часто работаем с ними совместно, дополняя друг друга. Например, в этом выходе мы шли как резервная группа, которая в случае необходимости должна была пойти на закреп. Штурмовать мы ничего были не должны. Перед нами ставили задачу зайти на точку, обозначиться по «азарту» старшему «гладиаторов» и ждать дальнейших указаний в укрытиях. Штурм осуществляли две их группы. Через две недели будет ровно наоборот. Наша группа во главе с мистером Фьюжном полетит на БТРе к хохляцким окопам первой, а две другие группы, которые должны были развить и закрепить наш успех, как раз таки будут сформированы из «гладиаторов». В принципе, «гладиаторы» — это основная ударная сила.
Наше подразделение чисто в боевом плане несколько пожиже, если говорить образно, мы как леопард и рысь. Поэтому у нас боевые задачи чередуются с эвакуационными, транспортно-логистическими, а они просто лютые штурмовики. Так что в текущем раскладе всё было так, как оно и должно было быть: матёрые бойцы шли на штурм, а ребята послабее были у них на подхвате. Мы вышли на точку сборки, где был определён маршрут каждой группы, интервал выхода, порядок связи и взаимодействия. Старший из «гладиаторов», суровый дядька с позывным Я. и флажком Татарстана на груди, был немногословен, вводные сформулировал чётко. Он же повёл на штурм первую группу, а мы двинулись самыми последними.