Навигация:
После пуска Н-1
Генерал-майор Белоцерковец Анатолий Григорьевич
Демонстрационные пуски 8 октября 1970 года в присутствии президента Франции Ж. Помпиду
Проблемы с дисциплиной в воинских частях на Байконуре
«Стреляющие»
Американцы на космодроме — программа «Союз-Аполлон»
Роль лопаты в заправке ракеты горючим
Система аварийного спасения космонавтов
Срабатывание САС
Комендант гарнизона
1992 год — бунты в воинских частях на Байконуре
1992 год — конфликты с казахами
Стартовая позиция представляла собой кошмарную жуткость. Еще недавно вычищенная и вылизанная до блеска, она была сильно разрушена. Здесь очаги пожара ликвидированы еще не везде, и аварийщики работали энергично. Основная ударная волна легла между левым стартом и 61-м сооружением, срезав под основание мощные железные конструкции дивертора (громоотвода). Но 20-е сооружение, находившееся почти в центре взрыва, уцелело благодаря чуду и добротной работе военных строителей. Горело здесь все, металл искрился, как бенгальский огонь, поскольку все вокруг пропиталось выплеснувшимися из баков взорвавшейся ракеты сотнями тонн кислорода и керосина. По разрушенному старту бродили офицеры и солдаты в поисках кассет АРГ. Солдатам это доставляло особое удовольствие. Они имели возможность посмотреть то, что мало кто из землян видел. Да и за каждую найденную кассету объявлялся краткосрочный отпуск плюс премия пятьдесят рублей — неплохие по тем временам деньги для солдата».
Белоцерковец имеет могучий вид и значительную физическую силу. Взгляд смелый, умный, незлобный, с оттенком веселой хохляцкой иронии. Он редко прибегает к солдатским услугам, почти все содержит в рабочем кабинете собственными руками. Сам писал себе выступления, большинство докладов. Сам анализировал состояние дел в военно-космических частях. Сам учил и воспитывал политсостав, которого в его подчинении было около полутора тысяч. Особенно не любил подхалимов, лентяев и ловкачей. Нередко припечатывал их острым словом. «Это же не офицер, это свинцовая гиря на груди космодрома», — возмущался иной раз генерал. «А этот ловкач очень сильный нюхом. Можно даже сказать — очень головастый нюхом. О таких и пословица родилась: «Скудость духа — величие нюха».
Порой на Белоцерковца накатывало, и от этого, в первую очередь, страдал он сам. Ненавидел начальственное барство. В таких случаях заходил к начальнику орготдела полковнику Соловьеву, хмуро бросал: «Вызови мне этого мудака, я его жевать буду». И уходил. Николай Алексеевич Соловьев знал почти всех и все в космических частях. «Вызови этого мудака» — означало пригласить на беседу подполковника Черноусова. Накануне стало известно, что тот, проводя занятия по строевой подготовке, командовал людьми через форточку своего кабинета, поскольку мороз на улице был градусов под тридцать. После «наката» изжеванный Черноусов пулей вылетал из кабинета, а Белоцерковец неподвижно сидел в кресле, переваривая пригоршню только что проглоченных успокаивающих таблеток. Генерал красиво защищал людей от иных ретивых политработников.
Докладывает однажды начполитотдела:
— Анатолий Григорьевич, опять полковник Петриков прибыл пьяный на службу.
— Дебоширит, буйствует в части?
— Нет, но от него пахнет спиртным.
— А ты не ходи, не принюхивайся, лучше делом займись.
Белоцерковец часто выезжал в части, проверял и учил подчиненные политорганы, политработников частей и подразделений. Когда Анатолий Григорьевич находился в части, он превращался в сплошной вопросительный знак — спрашивает, учит, отвечает. Ему при работе в частях в добросовестности не откажешь. Не любил сидеть сложа руки. Часто преподавал уроки. Спрашивает как-то начальника политотдела подполковника А.Тонова:
— Что вы скажете о капитане Фетисове?
— Пьяница, товарищ генерал.
— Еще?
— Плохо служит.
— Еще?
— Капризный, скандальный.
— Еще?
— Вроде все.
— Ну тогда и я добавлю о Фетисове, товарищ подполковник: «Он — человек. Он — офицер. У него — двое хороших детей. У него — больная жена», — ткнул Тонова в проблемы одного человека, как котенка в блюдце.
Давно уже сложилась практика подстраховки «показушных» запусков для высоких гостей. Так спланировали и на этот раз. Французскому президенту предстояло смотреть запуск «семерки» с 31-й площадки, а Гагаринский старт оставался на подстраховке. Если пуск на 31-и не пойдет, включаются в дело коллеги 2-й площадки (Гагаринской). В этих целях установили вторую ракету на пусковое устройство, подготовили, заправили, ждут развития событий. Все шло по программе, обе «семерки» синхронно готовились «поразить воображение французов». Боевые расчеты умело выполнили свою работу и... остановились. Опасность показухи еще и в том, что ракета должна взлетать не тогда, когда положено по технологическому графику, а когда этого захочет высокий гость. Вот и ждали боевые расчеты долго-долго, и непроизвольно загнали себя в ловушку.
Расчет 31-й площадки удачно запустил ракету, все прошло благополучно. А на Гагаринском старте дела оказались плохи. Ракета вся в инее, шипит парами кислорода, как недовольная кобра. Пристартовые сооружения загазованы сверх нормы более чем в три раза. Все пропиталось кислородом. Достаточно малейшей искры и может возникнуть пожар. Ловушка ракетчиков Патрушева выглядела безобидно. Его расчетам предстояло или пускать ракету, или сливать топливо и возвращать ее в монтажно-испытательный корпус. Представляете, что это значит, имея в виду гигантский стартовый комплекс с миллионами контактиков, разъемчиков, переключателей и других приборов, запитанных электричеством. Даже от обычного выключателя могла возникнуть искра.
Белоцерковец умолк, немного о чем-то подумал, вспоминая, затем продолжил, обращаясь к Соловьеву: — Знаешь, Коля, у ракетчиков есть свои приметы. Хоть они и не очень суеверные люди, но в некоторые приметы верят. Плохой приметой является возвращение боевой ракеты со старта назад в МИК. Они считают, что это не к добру. Поэтому никогда в истории Байконура еще не было, чтобы боевая ракета возвращалась со старта в свое «техническое стойло». Как в полете, так и на земле космическая ракета не знает «заднего хода». Анатолий Григорьевич вдруг рассмеялся. Затем продолжил: — Вообще-то один случай возвращения боевой ракеты назад был. Валерий Александрович Меньшиков рассказывал.
Когда шли съемки фильма «Укрощение огня», оператор попросил повторить съемку вывоза ракеты на пусковое устройство. Как раз взошло солнце, и киношники захотели, чтобы ракета из ворот МИКа въезжала прямо в солнечный диск. Меньшиков приводит обобщенный монолог любого байконурского испытателя по этому поводу: «Да вы что, не знаете, что боевая ракета не знает «заднего хода»!!! Это же боевая, самая настоящая, а не учебная, которую мы таскаем взад-вперед сколько вам захочется! А что американцы скажут? Их спутники-разведчики денно и нощно висят над Байконуром, футбольные мячи на стадионе фотографируют. Уж боевую ракету от учебной они-то быстро отличат. И что они о нас подумают? Что байконурцы — неумехи, боевую пустить не могут, назад потащили»... — Это как раз и был тот единственный случай, когда киношники уговорили. Испытатели — народ суровый, недобрый.
— И что же произошло с расчетом Патрушева? В чем суть ловушки, в которую он попал? — напомнил генералу Николай Алексеевич.
— Ловушка оказалась коварной. Расчеты, как я уже сказал, свое дело сделали и ждали результатов показухи с соседней площадки. Поскольку пуск там прошел удачно, предстояло сливать кислород и керосин с ракеты, отправлять ее в МИК... Но байконурские ракеты не возят назад! Примета-то плохая. — Анатолий Григорьевич, но это же своего рода шутка, ничего опасного в этом нет.
— Шутка эта обернулась ужасной трагедией, Николай Алексеевич. Вот тебе и подтверждение приметы. Ну, никак не хочет боевая ракета возвращаться назад в хранилище. Солдаты, изнывая от безделья в ожидании работ, стали забавляться огнем в загазованном подстартовом сооружении. На системе пожаротушения зажигают обычную нитку, она вспыхивает, искрится, извивается огненной змейкой. В загазованной среде сигарета, например, сгорает за одну затяжку... Дети. Хоть и в солдатской форме. Забыли, что эта форма тоже пропитана кислородными парами. Огонь с горящей нитки переметнулся на обмундирование. Солдаты бросаются его затушить, но вспыхивают сами, как факелы. В мгновение несколько живых факелов заметалось по старту с паническими криками ужаса и боли. Вблизи заправленной ракеты уже бушует пожар, вся ниша стартового сооружения затянута дымом. Огонь ползет все ближе к ракете. Аварийно-спасательная команда работает на пределе, но огня сдержать не может. Надо спасать людей. Капитан В. Гришин, старший лейтенант М. Баталии несколько раз спускались в объятые пламенем помещения на выручку солдат. Младший сержант А. Ларионов и рядовой И. Моисеев выволокли из пламени и дыма задыхавшегося рядового М. Терехова. Но пламя упорно ползет к ракете. Руководители старта полковник В. Патрушев и подполковник Б. Чекунов мгновенно оценивают сложившуюся обстановку. Если огонь не удастся хотя бы локализовать, произойдет взрыв не только ракеты, но и всего дорогостоящего стартового комплекса. Сгорят миллиарды рублей, погибнут люди. Погасить огонь не удается, хищные языки пламени через вентиляционную систему уже пробиваются на нулевую отметку. Выход один: запустить ракету пока ее не захлестнул шквал огня. Это было единственно правильное решение, как наименее дорогостоящее и наиболее безопасное. Получив разрешение вышестоящих инстанций, боевой расчет приступил к экстренному запуску. Все лишние удалены со старта. Действуют только офицеры и ведущие специалисты — солдаты. Непосредственными действиями у ракеты руководил майор М. Жданович. Офицеры В. Хомин, Д. Петров, Е. Кулешов, А. Васенович, О.Колодий, Д.Станич быстро опускают фермы и отводят кабину обслуживания. Заключительные операции проводят также двигателисты А. Морозов, Э. Могильницкий, Р. Тренин, заправщики Л. Сундин, Н. Бурлицкий, Н. Бобец...
Пожар бушует на правом пилоне, но ракета уже готова к пуску. «Ключ на старт!» — командует Патрушев. Несколько мгновений, и, «семерка» единственный раз в истории космодрома, «удирает» от огня. К сожалению, «за бугор». Но дорогостоящий Гагаринский старт удалось сохранить. Людей — не всех. Потом подразделения ходили в санчасть сдавать кожу для обгоревших солдат. Четырех так и не удалось спасти.
«Только на космодроме Байконур за пятилетие проведено более трехсот запусков космических ракет и ни одного аварийного. Среди тех, кто готовил эти пуски совершено 960 происшествий и преступлений, в том числе 154 групповых. Осуждено 480 военнослужащих. За этот же период погибло и умерло 208 солдат и сержантов, ранено более ста человек. На почве «дедовщины» за первое пятилетие перестройки совершено 183 преступления, большинство из которых — жесточайшие, перевалившие за черную грань беспредела. В одной из частей космодрома распоясавшиеся сержанты насмерть забили рядового Батина. «Не надо, умоляю, не бейте меня», — просил молодой солдат. Никто не сжалился. И не заступился. Зверство творилось на глазах у всей роты, смотревшей по телевизору кино...»
Первый раз столкнулся он с «бунтующей» ракетой давно, еще до Неделинской катастрофы, в апреле 1960 года. Увидел со стороны, на что способна вышедшая из повиновения гигантская сила. В тот раз пытались запустить космический аппарат, чтобы заглянуть на невидимую сторону Луны. К тому времени пошел только второй год службы Шумилина на Байконуре. Как и все испытатели, он любил смотреть «живые» пуски со стороны. Понаехало на «двойку» много московских гостей, в том числе и Неделин. Наконец старт, включились двигатели «семерки», дым и пламя закрыли пусковую систему, всю ракету. Все вроде штатно. Вдруг из этого клубящегося огненно-дымного облака вылетают в ночную темень вместо одной... две ракеты! Обе летят, у обеих работают движки. Картина!!!
Ракета с тремя боковушками поднялась метров на двести, зависла и, вращаясь вокруг своей оси в вертикальном положении, начала плавно заворачивать в сторону измерительного пункта. А отделившаяся от ракеты четвертая боковушка (около 20 метров высотой) с работающими двигателями «поплыла» вправо от старта, в сторону больших антенн. К счастью, взорвалась за насыпью, не причинив повреждений. А «трехбоковушная» ракета вдруг резко изменила курс, передумала приземляться на ИП-1 и плавно пошла в сторону монтажно-испытательного корпуса. Чуть наклоненная, она стала выравниваться вертикально, но ненадолго. Без одной боковушки начала заваливаться. Это спасло ИП-1, но грозило МИКу большой бедой. Там работали телеметристы. Слава Богу, ракета перелетела МИК и потеряла еще одну боковушку, взорвавшуюся на железной дороге. Взрыв центрального блока с оставшимися боковушками прогремел на стрельбище. Все стекла в зданиях были выбиты, но люди целы. Даже часовой, которого взрывной волной сбросило с вышки, быстро очухался и вскарабкался назад. Алексею Шумилину хорошо известно, что пережили люди на командном пункте.
Коллега Шумилина по Байконуру генерал Завалишин рассказывает: «Во время пусков ракет космического назначения у меня каждый раз неизмеримо и последовательно возникало три этапа «потной спины». Первый — при запуске двигателей первой ступени и сходе ракеты с пускового стола. Второй — при преодолении ракетоносителем активного участка траектории и отделении космического аппарата. Третий — при выходе космического аппарата на расчетную траекторию. Что такое эффект «потной спины», известно каждому, кто бывал в экстремальной ситуации. Это высочайшее нервное напряжение, запредельная интеллектуальная, психологическая и физическая нагрузка, седина на висках...» Почти у каждого испытателя, особенно «стреляющих», имеются подобные результаты нервных перегрузок. Проявляются они у всех по-разному. Большинству руководителей стартовых работ (если не каждому) свойственны моменты высшего психологического напряжения во время предпусковых операций. У генерал-майора Завалишина, как уже сказано, возникает эффект «потной спины». Генерал-майор Б.Морозов, участвовавший в проведении более шестисот пусков, непроизвольно «вскипает» моментальной раздражительностью, которую ему еле удается сдерживать. Генерал-майора Е. Гудилина, запускавшего «Энергию-Буран» во время пуска прошибал пот и озноб. Подполковник Н. Батыгин, на счету которого около шестидесяти запусков, каждый раз перед тем, как скомандовать «Пуск!», испытывал неприятные ощущения, которые и объяснить не мог: «Как металлом по стеклу». Происходить это стало после одного аварийного пуска, когда через несколько секунд после старта наблюдатель доложил: «Товарищ майор! Вижу обломки ракеты, выпадающие из облаков невдалеке от пусковой установки!» Таков нелегкий удел «стреляющих».
Подготовительные работы по программе начались задолго до пуска. На «двойке» был построен МИК (монтажно-испытательный корпус). Называли его «греческим залом» (потому что «Аполлон»). Была оборудована техническая позиция для проведения испытаний кораблей «Союз-1» и «Союз-2», и двух ракет-носителей для выведения этих аппаратов на орбиту. Созданы специальные силы и средства: в Подмосковье — Центр управления, в Звездном городке — база для тренировок. Сама программа предусматривала дальнейшее развитие в области оказания помощи экипажам, терпящим бедствие на орбите. График работы был очень напряженный. Одновременно принимался в эксплуатацию «греческий зал», проводились испытания кораблей. Интересными были совместные испытания. В «греческом зале» надо было поддерживать чистоту, влажность и определенный температурный режим. Один из солдат только этим и занимался. Средства обычные: ведро, тазик, тряпка. После пуска воин получил отпуск за хорошую работу. Заморские гости прибыли на космодром 27 апреля 1975 года. Основной американский экипаж составляли Томас Стаффорд, Вэнс Бранд, Дональд Слейтон. Астронавтам представили все по программе.
О Ленинске позже Стаффорд сказал «...Космический город — гостиница большой стройки. Что касается корабля «Союз», то он к старту готов». А будучи на Байконуре, говорил, что с удовольствием стартовал бы на корабле «Союз». Впервые Шумилину, да и вообще, космодрому пришлось работать с иностранцами. На Байконур американцы привезли свою аппаратуру, множительную технику, переводчиков. Результаты испытаний протоколировались. Каждый день проводились совещания: в начале испытаний и в конце рабочего дня. В заключение выпущен совместный отчет на двух языках. Для иностранцев, по легенде, рядом с ними работали гражданские специалисты. Военная форма в эти дни отменялась приказом. Офицеры переоделись в гражданскую одежду, а солдат выселили на 113 площадку. Все это было в диковинку. Всем участникам запуска выдали талоны на приобретение гражданкой одежды в военторге. Стартовикам рекомендовались джинсы, туфли, ботинки. А Шумилина и тех, кто работал с американским экипажем, приодели в красивые костюмы с модными галстуками. Солдат переодели в «песочную» форму и убрали подальше с глаз долой. Но как ни продумывали это «спагетти на уши американцам», случалось порой непредвиденное.
Для гостей были определены все маршруты. Четко указано, кто кого «пасет», кто с кем работает, все посты расписаны по времени и месту. Не учли одного — умной техники. Она на испытаниях сработала без сбоев, и надо было переоформить программу. Пока программисты взялись за дело, американцы остались свободными от дел и опеки. Гости вышли из «греческого» зала на площадку перед МИКом через знаменитые двери, которые показывают всегда по телевизору при выходе космонавтов. Совершенно спокойно прошли через КПП, где стояли «гражданские» солдаты и сержанты. К счастью, недалеко от КПП была беседка, и американцы оказались на высоте. Не издеваясь больше над нашими режимными службами, они прошли в курилку, спокойно посидели, покурили. Потом, не углубляясь в нашу непереодетую зону, вернулись назад на свои рабочие места. Бывали и другие «сбои». Среди американцев был переводчик, который как-то подошел к контролеру КПП, спросил: «Сколько служить осталось?» Получил ответ: «Полгода». Наши люди не были готовы к общению с представителями «загнивающего капитализма». Но несколько натянутые отношения вскоре потеплели. В ходе общей работы люди сблизились, как профессионалы космоса. Не чувствовалось, что рядом «душители свободы».
Всего американцев было шестнадцать человек. Газеты тогда писали: «Советские и американские специалисты осуществили стыковку редких инженерных идей и технологических решений». Одну из ведущих ролей в этой стыковке играл Алексей Александрович Шумилин. Он вспоминает, что работа шла в условиях глубочайшей секретности. Шла энергичная работа на космодроме. В соответствии с программой к полету параллельно готовились два ракетоносителя с космическими кораблями. Начиная с 10 июля, они уже находились на стартах площадок № 2 и № 31. Предусматривалось, что в случае срыва пуска с «двойки», через четыре часа стартует корабль с 31-й площадки.
Наконец наступило 15 июля 1975 года. В 7 часов утра начальник управления полковник Патрушев В.С. и техническое руководство поставили задачи стартовым расчетам. Напряжение запредельное — весь мир смотрит — не сплоховать бы. На космодроме народу — тьма, одни высокие гости. А жара на улице за сорок градусов. Очень непривычно было то, что на стартовом комплексе ни одного военного, все в гражданской форме, от Главкома В. Ф. Толубко до солдата. Правда, часам к одиннадцати, к приезду на старт посла США в СССР У. Стессела с дочерью, одетой только с одной стороны (спина вся голая — такая мода), генералам разрешили надеть свою форму. Начавшаяся в 10.20 заправка ракетоносителя прошла нормально. Раскаленное солнце вытягивало из боевых расчетов последний пот. Каленый космодромный день казался вечностью. Посол со свитой осмотрел ракету, сфотографировался у обелиска в честь Первому спутнику Земли и уехал. В 12.50 прибыли космонавты и после доклада Председателю Госкомиссии генералу К. Керимову заняли места в «Союзе». За 30 минут до пуска выскочил первый «боб» — отказала телевизионная система. Однако решено было пускать. Разводятся колонны, убирается в нишу кабина обслуживания. Белая (по случаю международного пуска) красавица-ракета изготовилась к «работе». Время 15.20. «Стреляющий» подполковник Шумилин командует: «Пуск!» Чуть подрагивает бункер КП, пошла громогласная прелюдия двигателей, ракета покидает стартовую систему, устремляется в знойное небо. Принятыми мерами «земли» и космонавтов удалось восстановить телевизионную связь. И вот долгожданный радостный доклад телеметристов: «Пятьсот сорок секунд. Объект отделился от третьей ступени ракетоносителя. Космический корабль «Союз-19» выведен на расчетную орбиту». Корабль запущен! «Король испытателей» сделал свое дело. Дальше — девять томительных часов ожидания старта «Аполлона». Затем — успешная стыковка «Союз-Аполлон» на орбите.
В день показа М.С. Горбачеву пуска с 31-й площадки вдруг не пошла заправка ракеты горючим. Пока специалисты ломали головы: «Что делать?» — Шумилин внимательно выслушал, немного подумал и применил далеко не космический прием: снял с пожарного щита лопату, осмотрел на ней деревянный черенок и заблокировал им контактор, чтобы тот не отключался. Заправка прошла нормально.
Система аварийного спасения космонавтов (САС) заметно отличалась от той, которая использовалась ранее. «Стреляющий» Ю.А. Гагарина в космос А.С. Кириллов помнит подготовку САС перед запуском. До ухода в бункер они вместе с Сергеем Павловичем Королевым еще раз обошли и внимательно осмотрели ракету, находящуюся на пусковом устройстве. В правом дальнем углу стартовой площадки консольно нависающим над глубоким котлованом, традиционно, надолго задержались. Сейчас эта сторона котлована перекрыта крупноячеистой сеткой. В эту сторону через окно в головном обтекателе смотрит люк корабля «Восток», в который космонавт может быть аварийно катапультирован при необходимости. Сетка, перекрывающая котлован, играла роль ловушки для космонавта, повышая вероятность его спасения. За несколько дней до вывоза ракеты под наблюдением С.П. Королева была проведена тренировка по эвакуации с сетки «потерявшего сознание космонавта». По сигналу пара физически сильных и ловких солдат из состава расчета, подхватывала «ваньку» (лежащий на сетке манекен в скафандре), и, как по батуту, в считанные секунды доставляли в укрытие, специально оборудованное на краю котлована.
Ситуация, сложившаяся при запуске Титова и Стрекалова показала, что при такой системе аварийного спасения оставалась большая вероятность неудачи. Но к этому времени САС была уже совершенно иной, и от прежней осталось немного. Разве что — пароль, своеобразная команда на ее включение. В начале космической эры условную команду на катапультирование космонавтов в случае необходимости королевцы, да и сам Сергей Павлович, называли «петушиным словом». Его при тренировках кричали (кукарекали) в телефонную трубку с красной полосой. Позже телефон заменили микрофоном. — Это условное слово, — говорит генерал Шумилин, — «стреляющий» и представитель Главного конструктора должны, в случае аварии, независимо друг от друга произнести как команду на включение САС двум операторам измерительного комплекса, что в нескольких километрах от старта. До пуска остаются считанные минуты, скоро пойдет счет на секунды. В пусковом бункере на своих местах номера боевого расчета. Здесь Юрий Павлович Семенов, Главный конструктор, а его представитель Солдатенков на своем месте у второго перископа. За операторами наблюдает и председатель Государственной комиссии Керим Алиевич Керимов. Следует сотни раз звучавшая в пультовой команда «Ключ на старт!» Время пошло на секунды, которые Шумилин, по давно выработавшейся привычке, мысленно отсчитывает, не отрываясь от перископа. Вспыхнуло пламя, завихрились клубы дыма — значит, прошло «зажигание». Но почему так быстро прошло «зажигание»? — мелькнуло в сознании Шумилина. «Что-то здесь не то». Это «не то» никак не удавалось понять, невозможно разглядеть на затянутом дымом старте. Оно было неуловимое, гадкое, и ...опасное. А секунды летят, спешат. Секунда пускового цикла — это маленькая вечность для «стреляющего» и для космонавта. На эти маленькие вечности во время старта опирается жизнь уходящих на орбиту людей. В бегущей череде секунд нет ни одной безопасной, которой можно пренебречь. В любое мгновение можно и спастись, и погибнуть. Нет среди этих секунд такой, которая не могла бы стать последней для испытателя или космонавта. Больше для космонавта. Во время пуска тренированный мозг Шумилина, громадный опыт и профессиональная интуиция становятся инструментами его воли, диктуют мгновенные действия. Сам он сейчас — сгусток нервов. Его мозг сверлит циклограмма пуска, проведенного уже не одну сотню раз. В этом противном сверлении происходящее сейчас на старте в чем-то не совпадаете прежними запусками, не укладывается штатно в сознании «стреляющего». Неправда, что в пусковом цикле, где все идет на доли секунд «стреляющие» вспоминают техническую документацию, инструкции и наставления. Высокая динамика автоматического старта не дает им такой возможности. Машинные процессы намного превышают скорость нервных импульсов человека. «Стреляющему» некогда вспоминать и размышлять. Он работает на грани возможного, на пределе реакции, внимательно отслеживая происходящее. Только в таком состоянии, да и то не всегда, а лишь при высокой тренированности, он может обогнать автоматику запуска, иногда на десятые, сотые доли секунды опережая ее и предотвращая беду, катастрофу.
Внезапно полковник Шумилин понял, что огонь и дым на старте — это вовсе не прохождение команды «Зажигание», а пожар одного из двигателей ракеты-носителя, начавшийся после прохождения команды «Наддув». Около 7 секунд оставалось до взрыва многотонной космической махины, в навершии которой — пилотируемый корабль с двумя космонавтами, Титовым и Стрекаловым. Сам Алексей Александрович так и не мог вспомнить, как он отдал команду, произнес в микрофон кодовое слово на включение САС. Даже само слово-пароль не помнит, настолько высоким было нервное напряжение. Но операторы системы командной радиолинии аварийного спасения космонавтов четко выдали команду: «Спасение экипажа». — Когда воспроизвели магнитофонную запись команд «стреляющего», — грустно улыбается Алексей Александрович, — оказалось, что я это «петушиное слово» три раза прокричал ...
5 апреля 1974 года из-за неисправности системы разделения 2-й и 3-й ступеней автоматически сработала САС. Космонавты В. Лазарев и О. Макаров приземлились на горном Алтае вблизи границы с Китаем. Подполковник — инженер Алексей Шумилин в ту пору был начальником испытательного отдела и, безусловно, не мог не знать об этом случае. Памятным он остался еще и потому, что сразу же после срабатывания САС в полете на активном участке траектории немедленно включились в работу и сотрудники военной контрразведки. Когда космический корабль ушел со старта, расчет, как всегда, был собран для подведения итогов работы, вышел на построение у служебного здания. Там уже было известно о неудачном пуске. Прошла команда: всем находиться на своих местах, никому со старта не отлучаться. Стартовый комплекс был немедленно арестован со всей имеющейся документацией и информацией. В течение 2-3-х дней тщательно исследовалась каждая подпись в документах, каждая запись, хотя любому инженеру было ясно, что стартовый расчет здесь ни при чем. Но «врагов» искали.
Однажды курсанты ехали на обед на двух автобусах. Водители-солдаты — вдруг вздумали посоревноваться в скорости. Два дряхленьких автобуса с «начинкой» из 25 курсантов в каждом рванули по узкой бетонке, рискуя рассыпаться вдребезги и погубить пассажиров. Неизвестно, сколько бы длилась эта гонка и чем бы закончилась, если бы не командир части. Полковник Львов на своем ГАЗ-69 умудрился обогнать «соревнующихся» и встал поперек бетонки. Подозвал водителей, потребовал водительские удостоверения. Всем известно, как нелегко в то время было заполучить шоферские права. Внимательно прочитал, затем сложил, разорвал на мелкие кусочки и бросил каждому солдату в физиономию. Молча уехал. Водители знали, что до конца службы на Байконуре они на пушечный выстрел не подойдут к автотехнике.
Интересными в части были ритуалы разжалования сержантов за проступки. Как правило, виновником ритуала был комендант гарнизона, организующий вылавливание самовольщиков на десятой площадке. Космически-комендантский лексикон подполковника Плахова был очень сжатый, но емкий: ракета, спутник, гауптвахта, скотина, Гагарин, арестовать, спирт, посажу в камеру, где фаланги и скорпионы, космонавт, Байконур, арестованных ко мне. Примерно с двух до четырех ночи, в самый сон, Плахов любил звонить на квартиры командиров и с радостным соболезнованием сообщал: «Извините, пожалуйста, знаю, что не вовремя, но вынужден арестовать вашего сержанта. Космодром — это историческое место, откуда взлетал Гагарин, а ваш сержант Савичев пьет спирт в самоволке. Вынужден доложить командиру, а сержанта посадить в камеру. Могут там быть и фаланги и скорпионы. Но он, конечно, скотина, не дает вам отдохнуть...» После гауптвахты с сержанта Савичева срезались лычки на виду у всей части, под барабанную дробь.
Наконец, для разговора со строителями прибыла внушительная комиссия: из Москвы, Алма-Аты, Главкомата СНГ. Генерал Чухров объявил свой приказ, который содержал выполнение почти всех требований солдат: об отстранении от должностей семерых офицеров, конкретно виновных в рукоприкладстве; о возбуждении уголовных дел в отношении ряда офицеров, о принятии мер по улучшению материально-бытовых условий (зарплата, питание), созданию нормального медицинского обслуживания. Чтобы выполнить все это, по согласованию с солдатами устанавливался 15-дневный срок (по быту), и 30-дневный — по жалобам. Составлен график контроля общественностью условий проживания военных строителей, который был обнародован во всех строительных частях. На собрании в клубе выступил от воинов-строителей сержант А. Тулегенов, призвавший сослуживцев не уезжать в отпуска, а принять участие в наведении порядка. Но большинство солдат его предложения не приняли. Еще в ходе собрания начали выписывать отпускные билеты, а после ужина первые отпускники убыли на вокзал. Но к этому времени график движения через станцию Тюра-Там еще не был восстановлен, так как с началом волнений было принято решение пропускать поезда через станцию без остановки. Только через 10 часов движение поездов было приведено в норму. Обстановка по-прежнему оставалась напряженной... Угнано 17 автомашин. Сожжены и разграблены все складские помещения. Сожжены 4 казармы и 2 штаба. Разграблена денежная касса части, похищено около 30 тысяч рублей. Погибло (сгорело) 3 человека, ранено 2. В 20.40 (время московское) угнан ЗИЛ-130 на 33-й площадке. Сожжен штаб ВСО Суворова. Группа 30 человек уже на станции Тюра-Там. Группа военных строителей движется пешим порядком в сторону города. В 22.00. Нападение на выносной пункт. Жертв нет. Убыло в отпуск 2900 человек. Два самолета сделали по одному рейсу. Заказаны самолеты — будут завтра. В районе станции Тюра-Там снова скапливаются строители. 900 человек отправлено поездом на Алма-Ату. Группа строителей пешком идет в сторону Кзыл-Орды. Оформлено более 3 тысяч отпускных документов. Меры по охране: 102 офицера в городе — замкнуты на комендатуру. 204 офицера круглосуточно дежурят по городу в две смены. Усилены КПП. На КПП приказано строителей не задерживать, а только фиксировать, сколько из них прошло в город. Охрана ТЭЦ, хлебозавода, насосной станции — по одному взводу из батальона охраны на каждый объект. Оперативные группы в каждой части действуют круглосуточно...
Днем военным строителям весомо помогло командование космодрома, в частности, в «рассасывании» толпы. По решению начальника космодрома в 12.00 с аэродрома отправлены два самолета авиаполка с отпускниками на Гурьев и Алма-Ату. Всего было задействовано шесть самолетов. На железнодорожной станции специально для солдат подцеплялись к поездам дополнительные вагоны. В целом обстановка контролировалась многими органами и службами, хотя внешне это и не было заметно. Поздно вечером 25 февраля из Алма-Аты прибыла правительственная комиссия во главе с государственным советником президента республики Ю. Хитриным. Напряжение спало. Но ненадолго, хотя ситуация была взята под контроль. В городе начала нагнетаться нездоровая обстановка. Опасность такого поворота событий состояла в том, что на 17 марта был назначен плановый запуск пилотируемого космического корабля с международным экипажем.
Утром 28 февраля среди офицеров космодрома стала распространяться листовка майора П. Чумаченко — командира военно-строительной части, со следующими требованиями: 1. Защитить город и семьи офицеров от погромов бесчинствующей толпы. 2. Защитить права офицерского состава в вопросах службы и исполнения ими своих служебных обязанностей. 3. Восьмичасовой рабочий день и два выходных дня. 4. Принять меры к погромщикам и грабителям, разгромившим части 9-й площадки, конкретно и пофамильно, с освещением в средствах массовой информации. 5. Дать объективную информацию о событиях 24-26 февраля. 6. Принять закон о социальной защите офицеров и прапорщиков. 7. Предоставить офицерскому составу, уезжающему с Байконура, квартиры по месту жительства или новому месту службы. 8. Дать ответ в течение 3-х суток. 9. Дать возможность офицерскому составу служить, где захотят. 10. Силами ОМОНа защитить ГСМ, ТЭЦ, детские и учебные учреждения, лечебные заведения, аэропорт. 11. Выдать офицерскому составу табельное оружие. Эта листовка раздавалась в мотовозе на 32-й площадке. Неожиданно в ночь с 28 на 29 февраля в оперативную группу космодрома поступило сообщение: группа солдат водобатальона, дислоцированного в черте города, численностью около 70 человек, вырвалась за ворота КПП и движется к центру города. Встреченная подвижной милицейской группой, повернула назад и рассеялась. Дело приобретало особо опасный характер. Водобатальон — это единственное подразделение космодрома, обеспечивающее весь Ленинск питьевой водой.
Обстановку в водобатальоне удалось нормализовать. Позже стало известно, что в ракетно-испытательных частях, дислоцирующихся на космодроме, около 100 солдат и сержантов выдвинулись толпой к штабу, требуя отпусков. «Что, строителям можно, а нам — нельзя?». Командиру части пришлось применить оружие — почти целый автоматный рожок патронов выпустила воздух, — солдатская толпа разбежалась по степи. Везде удалось погасить солдатские выплески, обстановка входила в норму. «Завести» ни солдат, ни офицеров космодрома не удалось. Начальник Главка строителей генерал-майор С. Чухров отстранен от должности. Ситуация вновь обостряется. Офицерам и прапорщикам космодрома, их семьям последовали угрозы некоторых казахов: «Убирайтесь, освобождайте квартиры, город!»
Офицер космодрома подполковник В. Скулко докладывал командованию, что несколько казахов задавали ему те же вопросы, что и капитану Гутынину. Угрожали отключить электроэнергию и водоснабжение города. Спрашивают: «А вы за семьи свои не боитесь?». Предупреждали: «Март 92 года для Ленинска будет кровавым». Капитан А. Азаров рассказывает: «Живет по соседству со мной семья одного казаха. Раньше жили спокойно, тихо и дружно. А недавно встречает меня и говорит: «У тебя хорошая квартира. Ты скоро уедешь, и я ее займу!» — «Почему это я уеду?» — «Уедешь... скоро вы все отсюда уедете!» На 1 марта у руководства космодрома имелась информация из четырех космических частей о том, что казахи угрожают погромами офицерским семьям.
В ночь на 1-е марта три казаха напали на хлебозавод с криками: «Мы вам покажем!» В воскресенье к прапорщику В. Ипатьеву на квартиру пришел казах-сантехник, хотя его никто не вызывал. Объявил: «До 7-го марта мы займем твою квартиру!» Подполковник М. Сатвалов в расстроенных чувствах говорит: «Жена дружит с одной женщиной-казашкой. Недавно та посоветовала: 4-го марта детей в школу не отпускай! Причины объяснять не стала». Заведующий отделом культуры проинформировал, что в городе была снята листовка, призывающая к погромам жителей Ленинска. Главное выражение: «Убирайтесь отсюда!» Ленинск взбудоражили слухи: на 3-е марта 1992 года назначен митинг казахов на площади Ленина, а 4-го марта ожидаются погромы офицерских семей.