Старчак Иван Георгиевич «С неба - в бой»

 
 


Навигация:
Наведение бомбардировщиков
Заслон в Юхнове
Подготовка к обороне
5 октября 1941 года — немецкая разведка боем
6 октября 1941 года — угон самолёта с немецкого аэродрома
6 октября 1941 года — немцы атакуют
7 октября 1941 года — отход на новый рубеж обороны, прибытие роты и батареи из подольского училища
Смена
Подготовка тактического воздушного десанта
Первый эшелон
Встреча с окруженцами
Возвращение
Неудавшийся десант на Юхнов
Январь 1942 года - очередной десант на Юхнов
Захват моста
Действия десантников в тылу противника
Десантирование со сверхмалых высот
Прыжок с парашютом через год после ампутации пяточных костей и пальцев ног

Наведение бомбардировщиков

Наутро вновь прошли к аэродрому. Вскоре увидели: в нашу сторону идут автобус с антенной на крыше и два грузовика с солдатами. Командую: — К бою! Все вставили в гранаты запалы, вскинули автоматы. У меня сердце бьется так, что, кажется, выскочит из груди. Автомашины достигли сторожевого поста. Из автобуса вышел офицер и стал о чем-то расспрашивать солдат, указывая рукой в нашу сторону. Затем он вытащил из планшета карту и стал ориентировать ее по компасу. Очевидно, нашу рацию засекли. Но данные о ней, видимо, были неполные. Через некоторое время машины уехали.
Кравцов сказал: — Надо закругляться. Завершим дело и — восвояси...
За четыре часа до прилета наших бомбардировщиков, отойдя на пять-шесть километров северо-западнее прежнего своего местопребывания, мы сообщили по радио сведения о погоде и передали сигнал «Ждем». Между собой договорились о месте, где соберемся после того, как задание будет выполнено. Из бревен, валявшихся на берегу протекавшей тут реки, соорудили небольшой плотик: пригодится для переправы. Вернулись в лес, расположенный рядом с вражеской авиационной базой. Там слышался гул моторов: шла подготовка к вылету. Она началась раньше обычного. Некоторое изменение графика меня не обеспокоило, так как оно не могло повлиять на нашу операцию. Но вот когда большая группа «юнкерсов» неожиданно снялась и куда-то направилась, я встревожился. Не случится ли так, что мы вызвали свои самолеты на пустое поле? Не дать ли, пока не поздно, радиограмму с просьбой перенацелить летящие к нам бомбардировщики? Не зная, как быть, я решил немного подождать. К счастью, больше взлетов не было.
Точно в условленное время мы включили аппараты наведения и приготовились обозначать цели ракетами. Потянулись напряженные минуты ожидания. Особенно медленно ползла стрелка последние четверть часа. Я взглянул на циферблат, пожалуй, не меньше десяти раз. Вот уже остается пять минут, четыре, три... Слух обострен до предела. В полной тишине на месте стоянки Ю-88 неожиданно взрывается первая бомба.
— Как же это наши так неслышно подошли? — удивился Петров. Гитлеровцы разбежались, даже не выключив стартовых фонарей. Застигнутые врасплох зенитчики долгое время не могли открыть огонь. Запрокинув голову кверху, я увидел, как огромный воздушный корабль, выбрасывая из патрубков пламя, ревя моторами, направился туда, где были аэродромные склады. Вскоре и там раздались взрывы. Наконец заговорили зенитки, откуда-то со стороны протянулись голубые пальцы прожекторных лучей. Но наши самолеты, отбомбившись, благополучно ушли.

Через два дня на шоссе, неподалеку от рощи, где мы устроили свой лагерь, приземлился самолет. Это был скоростной бомбардировщик СБ. Прилетел он за нами. Но не за всеми. Девять парашютистов во главе с летчиком лейтенантом Игорем Борисовым оставались во вражеском тылу, получив новую задачу. Расставаясь с друзьями, мы пожелали им успеха и отдали все, что только могло оказаться им полезным: патроны, гранаты, продукты, табак, вещи. А у них взяли письма, наспех нацарапанные тут же, и забрались в бомбовый люк. Разместились там на подвешенных ремнях, как куры на насесте. Штурман захлопнул створки. Загудели моторы, самолет разбежался, и мы оторвались от земли. Что и говорить, не очень удобно сидеть согнувшись, не имея опоры.
Позже, когда мне самому приходилось размещать десантников в этих самых люках, я заботился о том, чтобы сидели они на широкой доске, а не на ремнях и чтобы было на что поставить ноги. Через два часа с небольшим мы приземлились на одной из прифронтовых площадок. Когда СБ подрулил к стоянке, бомбовый люк открылся и мы, к удивлению механиков и мотористов, попадали на землю. Вид был у нас, прямо скажу, непарадный:

Заслон в Юхнове

Наш небольшой отряд — двести бойцов, прибывших из фронтовых авиачастей, сто пятьдесят недавно прибывших комсомольцев и несколько десятков хорошо обученных парашютистов из 214-й воздушнодесантной бригады, являлся единственной, громко говоря, силой на участке от Юхнова до Подольска. Если мы не остановим гитлеровцев здесь, в Юхнове, то они беспрепятственно дойдут до Мятлево, Медыни, Малоярославца... Но сможем ли мы успешно оборонять город столь малыми силами, не имея орудий, пулеметов, танков? Высланная мною далеко на запад разведка подтвердила, что гитлеровцы прорвали фронт и по Варшавскому шоссе стремительно движутся на Юхнов.

Я показал товарищам сорванную по моему приказу табличку с придорожного столба. На табличке была цифра двести пять. — Именно столько километров до Москвы. Фашисты рассчитывают добраться туда на танках и автомашинах за несколько часов. Но мы нарушим вражеские планы!

Подготовка к обороне

Забрав с собой все оружие и боеприпасы, мы пошли через обезлюдевший город. Навстречу гитлеровцам я послал кольчугинских комсомольцев во главе с Руфом Деминым. Перед ними была поставлена задача взорвать мосты через ручьи и овраги, заминировать полотно автомагистрали. Ребята сами вызвались выполнить это задание. Буров, Власов, Бажин, Казаков, Гарусов и Демин захватили с собой несколько ящиков с минами, взрывчаткой, две бочки с бензином, погрузились на трехтонный грузовик и по Варшавскому шоссе поехали на запад. Первое дорожное сооружение они подняли на воздух перед самым носом противника. Потом мы слышали другие взрывы, видели, как на шоссе что-то горело.
Еще одной группе бойцов я приказал задерживать автомашины, идущие в сторону Москвы, снимать с них все, что пригодится для обороны, особенно пулеметы, автоматы, винтовки и боеприпасы. К вечеру мы оказались хорошо вооруженными. Восточный берег Угры, где мы расположились, господствовал над лежащей впереди местностью. Это позволяло организовать довольно устойчивую оборону. Лесная поросль маскировала позиции, позволяла нам скрытно маневрировать по фронту и в глубину.
Фланги мы прикрыли небольшими подразделениями. Главные усилия сосредоточили на удержании Варшавского шоссе. Может быть, с точки зрения здравого смысла попытка сдержать небольшим отрядом наступление вражеских колонн казалась дерзкой и бессмысленной, но я считал и считаю, что излишняя осторожность и благоразумие не всегда приносят успех в военном деле...

5 октября 1941 года — немецкая разведка боем

Когда мотоколонна, выдвигавшаяся из Юхнова, была в двухстах — трехстах метрах от боевого охранения и в двух-трех десятках метров от парашютистов, дежуривших на контрольно-пропускном пункте, вперед вырвались три мотоцикла с пулеметными установками и открыли огонь по нашим бойцам. Следовавшие за ними бронемашины, танки, пехотинцы устремились к мосту. Но огонь пулеметов боевого охранения остановил их. Подбитые автомобили и мотоциклы загородили путь танкам. Последние, пытаясь либо прорваться вперед, либо развернуться, давили своих же солдат. Заслон десантников был малочисленным, и он не смог бы оказать серьезного сопротивления противнику, если бы лейтенант Коновалов, возглавлявший эту группу, и парашютисты Анатолий Авдеенков и Василий Мальшин не ввели в действие минные поля. Серия взрывов на дороге, вылазка кольчугинских комсомольцев Демина, Бурова, Бажина, Казакова, Дементьева, Забелина и Гарусова, забросавших гитлеровцев гранатами, нанесли большой урон неприятелю. Так провел наш отряд свой первый бой на Варшавском шоссе.

6 октября 1941 года — угон самолёта с немецкого аэродрома

За ночь подразделения старшего лейтенанта Балашова и техник-лейтенанта Кравцова, пройдя более десяти километров, достигли аэродрома, захваченного немцами. На рассвете парашютисты напали на него. Два бомбардировщика были сожжены, а один, ТБ-3, десантники угнали. Его повел старший лейтенант Петр Балашов, который до этого ни разу не пилотировал четырехмоторные самолеты. Я видел, как пролетела эта машина, но не мог понять, в чем дело: 1-й полк перебазировался, откуда же здесь взяться ТБ-3? Через несколько часов мне доложили, что из группы Балашова прибыл старшина Иван Корнеев.
— Ну как, выполнили задачу? Где сам Балашов? — спросил я его.
— Все в порядке. Старший лейтенант отбыл на ТБ-3 в Москву. Вы, наверно, видели?..
— А бомбардировщик где взяли?
— Там же... На опушке леса стоял замаскированный. Видно, ремонтировали...

Много дней спустя, когда наш отряд был выведен на переформирование, я, увидевшись со старшим лейтенантом Балашовым, пошутил:
— Видно, придется тебе в летчики подаваться.
— Только бы взяли. Хочу быть истребителем или штурмовиком. Отпустите?
Я улыбнулся: — Мы кадрами не разбрасываемся.
— И чтобы перевести разговор на другую тему, спросил: — Как взлетел-то?
— Это нетрудно, а вот приземлиться...
— Все же сумел!..
— Зато страху натерпелся. Глянул на посадочную полосу в Тушино, и сердце замерло: то и дело приземляются и поднимаются самолеты. Сбросил вымпел с запиской: «Освободите полосу полностью, сажусь впервые». Дежурный по полетам такое требование выполнил. Зашел на посадку и — промазал. Понимаешь, не чувствую высоты на такой громадине, ведь не У-2!.. Повторяю все сначала — опять мимо. Только на пятый раз сел. Благополучно.

6 октября 1941 года — немцы атакуют

6 октября, в одиннадцать часов неприятель под прикрытием сильного артиллерийского и минометного огня снова стал атаковывать наши позиции сразу в нескольких местах. Наиболее сильная группа пехоты с танками устремилась к мосту. На этот раз управляемые фугасы, установленные Альбокримовым и Авдеенковым минувшей ночью, не сработали. Это позволило гитлеровцам, несмотря на большие потери, пробиться к реке, а части солдат вслед за танками выскочить на мост. В самый критический момент боя я послал Василия Мальшина с приказанием взорвать его. Сооружение давно уже было заминировано. Об этом позаботились лейтенант Сулимов, бойцы Буров, Демин, Забелин, Бажин. Они оборудовали два огневых поста в непосредственной близости от объекта и дежурили в них. Фашистские разведчики, прикрываясь танками, приблизились к одному из окопов, где сидели подрывники, метров на пятнадцать — двадцать.
Парашютисты стали бросать во вражеские машины бутылки с горючей жидкостью. Но смесь, как на грех, не воспламенялась. Один танк, стреляя из пушки, надвигался прямо на десантников. Буров прижался к стенке укрытия. Но тотчас же заставил себя подняться и бросить гранату прямо под гремящие, лязгающие гусеницы. Кто-то последовал его примеру. Почти одновременно раздалось несколько взрывов. Потом послышался радостный возглас: «Подбили!» В это время сюда прибежал Мальшин и передал мой приказ. Подрывники замкнули электрическую цепь. В воздух полетели обломки устоев. Однако мост разрушен не весь: часть зарядов не сработала из-за повреждения проводов. И все же атака немцев захлебнулась. Их танкисты стали поворачивать назад. Этим воспользовались бойцы отделения сержанта Афанасия Вдовина. Они уничтожили еще одну машину противника.

6 октября разведывательные группы донесли мне, что противник, достигнув западной окраины Юхнова, сворачивает с Варшавского шоссе, обтекает наш узел сопротивления. Они обращали внимание на большое скопление западнее Юхнова танков, артиллерии и моторизованной пехоты. Парашютисты захватили несколько пленных, которые показали, что наступающие на нашем участке войска входят в состав армейских групп Гудериана и фон Клюге и что штаб 4-й армии фон Клюге с началом общего наступления на Западном фронте перебазировался из Рославля в Спас-Деменск. К вечеру вернулись бойцы, высланные на Варшавское шоссе еще 4 октября. Они минировали дорогу, устраивали заграждения. Часов в семь вечера 4 октября они обстреляли колонну заправлявшихся танков, бронетранспортеров и грузовиков.
Если вспоминать, кто первым встретил немцев под Юхновом, то надо обязательно сказать о шестнадцати наших товарищах, среди которых были Васильев, Балякин, Авдулов, Федоров, Климов. Вряд ли стоит приводить цифры о том, сколько было взорвано ими мостов, повалено телеграфных столбов, установлено противопехотных и противотанковых мин, уничтожено гитлеровцев. Их усилиями был сорван ночной бросок, который намеревался совершить передовой отряд 4-й армии противника, на десять — двенадцать часов задержано его вступление в Юхнов. Из десантников, входивших в передовые группы, осталось в живых всего несколько человек. Они сообщили нам о численности вражеских войск, о том, что на шоссе все прибывают новые фашистские подразделения и части.

7 октября 1941 года — отход на новый рубеж обороны, прибытие роты и батареи из подольского училища

Мне в голову пришла мысль: что, если заставить этих самых германцев развернуться здесь, на Угре, а самим тем временем уйти на Изверь, протекающую в шестнадцати километрах восточнее? На Угре оставить заслон, а основные силы тем временем займут оборону на новом рубеже. Кстати, и на линии Стрекалово — Крюково можно задержать — еще выигрыш во времени! Сказал об этом Щербине и Кабачевскому. Они одобрили эту идею.
Начали действовать. Я снял часть людей с позиций на Угре и направил рыть окопы на берегу Извери. Минирование и устройство завалов на дорогах мы поручили бойцам из 214-й бригады во главе с инструктором подрывного дела лейтенантом Николаем Сулимовым. Утром 7 октября, как мы и ожидали, начался артиллерийский и минометный обстрел восточного берега Угры. На клочок земли шестьсот метров по фронту и четыреста в глубину обрушили огонь несколько десятков орудий и минометов.

Мне сообщили, что в десяти километрах слева от нас батальон фашистов, поддерживаемый танками, форсировал Угру, а в семи километрах справа через реку переправилась рота, усиленная двумя танками. Намерение врага было предельно ясным: выйти в тыл нашему отряду, окружить его и уничтожить. При такой ситуации оставаться на Угре больше не имело смысла. Скрытно сняли мы свои главные силы с позиций. Старший лейтенант Кабачевский форсированным маршем отвел их на восточный берег реки Извери. В окопах близ Угры остались лишь тридцать пять человек во главе с младшим лейтенантом Наумовым. Сам я с небольшой группой обосновался на промежуточном рубеже, надеясь, что вскоре к нам присоединятся и те, кто пока держат оборону на Угре.
Часа через два немцы вышли на шоссе позади группы Наумова. В это время неприятельская артиллерия открыла огонь по восточному берегу Угры. Налет продолжался двадцать минут. Спустя четверть часа он был повторен. Потом до нас донеслась ружейная и автоматная стрельба. Это вступил в бой наш заслон. Я жадно ловил каждый звук, стараясь угадать, как развиваются события. Ко мне кто-то подбежал и доложил: — Товарищ капитан, в наше распоряжение прибыли рота и батарея из подольского училища. К окопу, где я находился, подошли два командира. Их направил сюда сержант Афанасий Вдовин, возглавлявший группу охранения. Как потом мне рассказали, на вопрос приехавших «Где найти представителя командующего фронтом?» Вдовин без тени улыбки ответил: — Представитель командующего сейчас организует оборону. Артиллеристы весьма удивились, узнав, что мы успешно сдерживаем врага, не имея ни одного орудия.

Вернувшись в отряд, сразу же послал за «языком» Васильева, Федорова, Градусова, Белова и Лузгина. Перед рассветом они приволокли из Стрекалово дородного гитлеровца, которого я, не допрашивая, немедленно отправил в Подольск. А оттуда вскоре прибыли грузовики с курсантами-артиллеристами. Ребята как на подбор, но почему-то без орудий.
Перед отходом на Изверь я решился на вылазку. Сейчас не помню, кто именно предложил снять с автомобилей глушители. Без них гул машин напоминал шум идущих танков. Хитрость удалась. Когда мы, ринувшись в атаку, включили моторы, их рев всполошил немцев. Некоторые из них дрогнули и побежали. Мы этим воспользовались и ворвались на их позиции. Случилось так, что вражеских солдат пришлось выбивать из окопов, вырытых накануне нами же. Гитлеровцы подались к лесу.
Мы не стали их преследовать, а по обочине шоссе в походном порядке пошли в противоположную сторону, к новому рубежу, подготовленному на реке Извери. В тот день к нам прибыл представитель инженерной службы фронта. Он имел задание разрушить дорожные сооружения и всячески препятствовать продвижению неприятельских войск. Приехавший проинформировал меня о положении на нашем направлении, дал несколько добрых советов, как улучшить противотанковую оборону.

Смена

Сменить нас прибыла танковая бригада. Как-то не верилось, что произойдет это так обыденно, вроде сдачи поста в карауле. Заступили мы на этот «пост» 4 октября на двести пятом километре, а сменились 9 октября 1941 года на сто восьмидесятом километре от Москвы. Уже после войны мне удалось познакомиться с архивным документом, в котором были строки и о нашем отряде. Вот они: «В октябре 1941 года под Юхновом 430 человек, отобранных из батальона для подготовки десантников, под командованием майора Старчака в течение четырех дней сдерживали наступление немецких войск, рвавшихся к Москве. Из состава отряда погиб 401 человек. Но отряд не отступил и дал возможность подтянуть резервы и остановить наступление врага на юхновском направлении». Далее говорилось, что уцелевшие двадцать девять человек представлены к ордену Красного Знамени.
Тут я должен внести некоторые уточнения. Да, в день составления политдонесения нас действительно было всего двадцать девять человек. Однако позже в отряд пришли еще около тридцати бойцов из числа тех, кого мы считали погибшими или пропавшими без вести. И продвижение противника мы задержали не на четыре, а на пять дней. Передав занимаемые позиции прибывшим подразделениям, мы отправились в Москву.

Подготовка тактического воздушного десанта

К 10 декабря войска левого крыла Калининского и правого крыла Западного фронтов прорвали оборону гитлеровцев южнее Калинина и северо-западнее Москвы, освободили Неготино, Ямугу, Рогачево, Яхрому, Красную Поляну, Крюково и некоторые другие населенные пункты. К концу дня 13 декабря соединения 30-й и 1-й ударной армий охватили клинскую группировку. Неприятель начал отходить по единственной пока еще не перехваченной дороге, ведущей к Теряевой Слободе. Вот тут-то вспомнили и о нас.
Дня за три до этих событий меня вызвали в штаб ВВС Западного фронта. Командующий сказал: — В четыре часа дня двенадцатого декабря ваш десантный отряд должен высадиться в районе Теряевой Слободы. Надо не дать немцам уйти из-под Клина. Времени на подготовку к вылету отводилось крайне мало — чуть больше суток. А нам необходимо было еще дополучить несколько сот парашютов, главным образом грузовых. Я срочно поехал на завод, благо это было совсем недалеко.

Местные комсомольцы крепко выручили нас. Нашему отряду дополнительно понадобилось около трехсот пар лыж. Мы обратились в горком ВЛКСМ. Он мобилизовал своих активистов, и за каких-нибудь пять-шесть часов они собрали требуемое количество лыж. Мы имели возможность оплатить их стоимость, но никто не взял денег. При подготовке к высадке немало выдумки проявили и наши ребята. Так, например, чтобы легче было отыскать в ночное время, да еще в глубоком снегу, сбрасываемый груз, кто-то предложил: — Давайте вмонтируем в парашютные камеры обычные электрические звонки. Питать их будут сухие батареи.
Бойцы во главе с Анатолием Авдеенковым, который до войны работал техноруком лесозавода, ладили сани с угольным обогревом. Они предназначались для перевозки больных и раненых. Приходилось думать о том, как лучше обеспечить отряд боеприпасами, продовольствием, запасными батареями для раций — словом, всем необходимым. Примерно через сутки к нам на помощь должен был пробиться подвижный отряд, состоящий из мотопехоты, танкистов, конников и лыжников. Военный опыт свидетельствовал, что не всегда замыслы осуществляются. Поэтому мы настраивались на то, что нам придется действовать в тылу самостоятельно больше суток, и нагружались различными припасами до предела. К сожалению, наши возможности в этом ограниченны. Сверх нормы ничего не прихватишь.
Сержант Борис Петров высказал мысль: — А что, если вместо запасного парашюта взять мешок с продовольствием или боеприпасами? Я, например, уверен, что основной раскроется, и вполне смогу обойтись без второго. Николай Харитонович Щербина поддержал Петрова: — Правильно говорит сержант. Прикиньте-ка, нас четыреста пятнадцать человек. А каждый запасной парашют весит восемь килограммов. Вот и получается, более двухсот пудов зря таскаем. Конечно же, разумнее этот груз заменить оружием, боеприпасами, продовольствием. Первыми откликнулись на призыв комиссара коммунисты. Их примеру последовали и остальные. Мне потом говорили: — Ведь вы шли на большой риск. Я отвечал: — Да. Но ведь идти в атаку еще опаснее!.. К тому же мы были уверены в надежности наших средств десантирования.
Тут мне хочется сказать доброе слово и о работе тыловиков Западного фронта. Несмотря на крайне короткий срок и исключительно сложную обстановку, мы вовремя и полностью получили все необходимое: вооружение, боеприпасы, новую минноподрывную технику, рации, добротную зимнюю одежду, продовольствие. Запомнилась такая деталь. Посылая заявку на обмундирование, мы допустили оплошность — указали в ней лишь общее количество комплектов, а каких размеров и сколько, написать забыли. Среди ночи к нам приехал представитель службы тыла и заставил экстренно опросить бойцов, кому на какой рост подбирать одежду. Нам оставалось только поблагодарить интенданта за исправление нашей ошибки.

Первый эшелон

К утру я связался со всеми группами, определил общую обстановку в районе, где приземлился десант, узнал подробности высадки. В целом она прошла успешно. Правда, нескольких парашютистов мы недосчитались. Об их судьбе нам стало известно позже. Потеряли и несколько мягких мешков. Те из них, что были снабжены звонками, нашли быстро, а вот на поиски «немых», да еще запорошенных снегом пришлось потратить немало усилий.
Второй эшелон, по численности не уступавший первому и имевший к тому же пулеметы, минометы и даже небольшие орудия, так и не прибыл. Это осложняло выполнение поставленной перед нами задачи. Несмотря на это, мы сразу же оседлали наиболее важные дороги. Ночью попытались связаться со штабом ВВС фронта. Суханов включал рацию во все установленные часы, и все напрасно. Передать первое донесение посчастливилось лишь утром. Нам сообщили, что вторая часть отряда не полетела из-за плохой погоды, и обязали принять ее сегодня в восемь часов вечера. — Ждем, — ответили мы. К тому времени наши подразделения и группы уже имели несколько стычек с неприятельской разведкой и охраной автоколонн.

Принятая радиограмма гласила: «Вылет второго эшелона отменен. Действуйте самостоятельно: нарушайте коммуникации в том же районе в целях срыва организованного отхода войск противника...»

Наша главная база расположилась в лесу между Ильинское и Вертковом. У нас не было возможности врубиться в мерзлый грунт, соорудить хоть какие землянки. Укрывались от пронизывающего ветра в шалашах, присыпанных снегом, в палатках, сооруженных из парашютов, отогревались у костров. Раненым уступали самые удобные и теплые места. С момента выброски десанта прошло уже три дня.

Уже первые зимние дни борьбы в неприятельском тылу обогатили нас новыми приемами и средствами. Мы пришли к выводу, что препятствовать отходу фашистских частей и подразделений можно не только устраивая завалы, ставя мины, нападая на колонны. Оказывается, если, например, всего лишь перенести оградительные щиты с одной стороны дороги на другую или просто повалить их, то путь будет занесен снегом, и без расчистки по нему не проехать там, где нет объездов. К авариям и остановкам приводило и уничтожение дорожных знаков, перестановка указателей. В результате не только одиночные машины, но и целые подразделения сбивались с маршрута, блуждали.
Нередко мы практиковали ложную постановку мин. Это тоже вынуждало отступавших задерживаться, воздействовало на них морально. Заметив слегка припорошенный кусок какого-нибудь провода, немцы не рисковали двигаться дальше, а начинали искать подрывное устройство, теряли много времени. Но особенно усиленно охотились мы за транспортами с горючим. Без него все машины превращались в мертвый металл. В мороз поджигать цистерны с бензином, керосином и дизельным топливом было очень трудно. Летом они вспыхивали от спичек, бронебойно-зажигательных пуль, а вот в холод это получалось редко. Приходилось пускать в ход факелы, термит, заряды осветительных и сигнальных ракет.

Встреча с окруженцами

Лейтенант Касимов доложил, что десантники встретились с партизанами. Начальник штаба подал знак, и ко мне подошли несколько мужчин в гражданской одежде. Старшим у них, судя по всему, был небритый человек, возраст которого я тогда не смог определить. От мороза у него распухло лицо, потрескались до крови губы, и он то и дело облизывал их. На груди — немецкий автомат. — Вы командир десантного отряда? — спросил он. Я кивнул. Спросивший протянул потрепанное удостоверение личности: — Я капитан Седов... Волнуясь и от этого торопясь и часто сбиваясь, он поведал о себе и своих товарищах. Я узнал, что он служил в инженерной части, располагавшейся между Оршей и Смоленском. Саперам, которыми Седов командовал, было приказано взрывать мосты на шоссе Минск — Москва. Пока они этим занимались, немцы прорвались на других направлениях, и Седов со своими бойцами очутился во вражеском тылу. Воины перешли к партизанским методам борьбы. Днем и ночью, группами и в одиночку они пускали под откос поезда, взрывали мосты, нарушали линии связи. В стычках с противником, от холода и голода многие из них погибли. Сейчас в подразделении насчитывалось всего двадцать два человека. — Нам было очень трудно, — говорил Седов, — но никто из нас ни на минуту не терял веры в то, что наша армия вернется. Вы не думайте... документы все при нас... и военные, и партийные, и комсомольские... А не по форме — так это оттого, что начали воевать летом, а теперь зима. На вещевом довольствии, сами понимаете, нигде не состояли...
Седов сказал, что видел, как высаживался десант. Он и его люди отыскали три мешка с боеприпасами, сброшенные на парашютах, и передали их старшему лейтенанту Анатолию Левенцу, тот направил Седова ко мне. Капитан показал место, где саперы хранят трофейные мины, автоматы, патроны, передал нам немецкие штабные бумаги, захваченные в разное время, — их набралось — ни много ни мало — целый вещевой мешок.

Возвращение

В ночь на 18 декабря мы перешли по льду Ламу и остановились в лесу между Лотошино и Ново-Никольским. Густой снег, поваливший вскоре, замел наши следы. Часам к девяти нам удалось найти место стоянки десантников, заброшенных в этот район еще два месяца назад. Здесь и решили обосноваться. Лагерь очень напоминал юхновский. Даже землянки между деревьями такие же. Разница лишь в том, что тут они были прикрыты не ветвями и дерном, а завалены сугробами.
Начали с того, что выставили охрану, выслали дозорных и наблюдателей, подвижные патрули и засады, проложили контрольные лыжни, наметили входные и выходные ворота, то есть участки, где разрешалось входить в расположение отряда и выходить. Подразделения разместили таким образом, чтобы в случае необходимости можно было занять круговую оборону. Сразу же выслал несколько разведывательных групп. Им предстояло в течение суток, самое большее двух определить характер сооружений на Ламе, установить наименования частей, вышедших на оборонительный рубеж и сосредоточенных в ближайшем тылу.

Товарищ майор!.. Получен приказ возвращаться на Большую землю!.. Это было 25 декабря 1941 года. Начали готовиться. Перейти линию фронта не менее трудно, чем вести боевые действия в тылу врага. А то и сложнее, если войска противника держат сплошную оборону. Тогда сквозь его боевые порядки просочиться особенно трудно. Подумали мы с начальником штаба и решили разделить отряд на несколько частей. Каждая из них должна действовать самостоятельно.

Неудавшийся десант на Юхнов

Во Внуково вернулись самолеты, успевшие сбросить часть десанта близ Юхнова. Командир одного из экипажей доложил, что при заходе на посадку почувствовал на рулях глубины большое давление. Приземлялся на повышенной скорости. Осмотр машины ничего не дал: рулевое управление оказалось в исправности. Летчики и техники терялись в догадках. Причина этого явления стала ясной часов через пять-шесть, когда на командный пункт пришел Петр Нестеренко. Мы удивились: ведь он был среди тех, кто выпрыгнул над Юхновом. — Ты же должен быть в тылу, — сказал я ему. Нестеренко засмеялся: — А я и был там. — Как же ты очутился здесь?
Нестеренко рассказал, что произошло. Как только он после команды инструктора вывалился в дверной проем, парашют мгновенно раскрылся и стропами зацепился за хвостовое колесо. Как ни пытался Нестеренко высвободить его, ничего не получилось. От вращения волчком закружилась голова. — Сперва я думал только о себе, — вспоминал Нестеренко. — Потом явилась мысль, что могу стать причиной гибели всего экипажа — вряд ли сумеет летчик совершить посадку, имея на хвосте такой довесок, как моя персона. Запасного парашюта я не взял, предпочел вместо него захватить еще десяток килограммов взрывчатки. И все-таки я решил перерезать стропы: лучше уж погибнуть одному, чем семерым. Просто, как о чем-то обыденном, рассказал Петр Нестеренко об этом случае, а у меня мурашки по коже забегали. Я зримо представлял себе, как он пилил ножом шнуры. Временами его так сильно закручивало, что он лишался сознания. Петр перерезал девять строп, и тут из окоченевших пальцев выскользнул нож. Это произошло как раз в тот момент, когда самолет перешел на планирование. Может быть, от изменения режима полета, а возможно, от того, что часть креплений уже освободилась, парашют отцепился, купол его наполовину наполнился воздухом, и Нестеренко сумел сравнительно благополучно достичь земли. На лесной поляне он быстро закопал парашют в сугроб и направился к ближайшей деревне. Там узнал, что аэродром Внуково совсем рядом, всего лишь в четырех километрах...

Вскоре подошел и наш черед садиться в самолеты. Еще через некоторое время тяжело нагруженные машины начали взлетать. Вдруг в небо взвились две зеленые ракеты — и отправка остальных кораблей была приостановлена. Справляюсь, в чем дело. С командного пункта сообщили, что резко ухудшилась погода. Радиокоманды полетели к тем экипажам, которые находились в воздухе. Но не все они смогли принять приказ на посадку, и часть десанта была выброшена. После стало известно, что, рассчитывая на скорую подмогу, приземлившиеся бойцы атаковали вражеский аэродром. Не получив подкрепления, они в неравной схватке погибли.

Январь 1942 года - очередной десант на Юхнов

Большое Фатьяново Наконец получили приказ лететь. Всего под Юхнов намечалось десантировать два парашютных батальона и 250-й стрелковый полк. Один батальон выбрасывался недалеко от деревни Большое Фатьяново с задачей захватить расположенный там вражеский аэродром и принять на него посадочную группу численностью до тысячи трехсот человек, затем вместе с нею оседлать Варшавское шоссе и удерживать до подхода частей 43-й армии, которые должны пробиться в этот район к утру 7 января.
Другой батальон имел задачу: после приземления юго-западнее Медыни выйти на дорогу Медынь — Юхнов и взорвать у Косова мост через реку Шаню. Нашему командованию было известно, что в Юхнове сосредоточились значительные силы противника. Как и Ржев, Вязьма, Калуга, Сухиничи, Брянск и Орел, Юхнов был сильно укреплен. На этой линии гитлеровцы надеялись остановить наступление Красной Армии. В директиве восточному фронту от 16 декабря 1941 года Гитлер требовал оборонять занимаемые войсками позиции с фанатическим упорством.
В Юхнове были проведены большие фортификационные работы, создано много долговременных огневых точек. Для усиления гарнизона немецкое командование перебросило сюда танковую дивизию. А вот что было у неприятеля в местах высадки десанта — мы почти ничего не знали. Представитель штаба ВВС фронта заверял, что в населенном пункте Большое Фатьяново ничего не замечено и вряд ли нам будет оказано сколько-нибудь серьезное сопротивление. Я сильно сомневался в этом: ведь группу, выброшенную 28 декабря, кто-то же уничтожил! Успокаивало лишь то, что теперь нас было намного больше. Я летел с первым эшелоном. До старта еще раз уточнил с командирами подразделений план действий.

Посадочная полоса оказалась непригодной к приему кораблей без лыж. Привести же ее в порядок мы не могли: для этого у нас не было ни тракторов, ни снегопахов. Я приказал нашему радисту связаться с главной базой. Когда Суханову удалось это сделать, сообщил в штаб ВВС фронта, что аэродром для посадки тяжелых самолетов не годится, и попросил дальнейших указаний. Ответ был кратким: «Ждите». Через два часа, при очередном выходе на связь, нам снова приказали ждать и потребовали более подробно доложить о состоянии летного поля. С группой бойцов, среди которых, помню, были Анатолий Авдеенков, Леодор Карпеев, Владимир Балякин и мой ординарец Василий Мальшин, я решил лично осмотреть взлетно-посадочную полосу. Только мы туда направились, над нами на высоте пятьдесят — шестьдесят метров с ревом промелькнули два наших истребителя. Они сделали два круга. Очевидно, «миги» были посланы к нам для связи. Летчики, увидев нас, покачали крыльями. С одного из самолетов был сброшен вымпел, но мы его в снегу не нашли. Потом «миги» устремились к Варшавскому шоссе, обстреляли на нем автоколонну и улетели.
Мы пошли в двух направлениях, внимательно осматривая аэродромное поле. Кроме того, что оно было занесено снегом, на нем обнаружили много бочек, ящиков из-под авиабомб, несколько борон, тяжелый каток, бревна. Все это гитлеровцы разбросали совсем недавно. Я сообщил об этом на базу. С наступлением темноты мы расчистили полосу от хлама, надеясь, что ночью десант все-таки прилетит. Но ни в эту, ни в следующую ночь второй эшелон так и не прибыл. На все мои запросы ответ был один: «Ждите».
Наше положение становилось незавидным: нам приходилось, выбиваясь из сил, разгребать снег и одновременно отбиваться от усиливающихся наскоков немцев. К следующему утру резко ухудшилась погода. Метель намела новые сугробы. Наконец из штаба ВВС поступило распоряжение: «Действуйте самостоятельно». Это означало, что высадка остальной части десанта теперь уже окончательно отменена. Оставив аэродром Большое Фатьяново, мы подались к Варшавскому шоссе. Из-за глубоких заносов войска крепко были привязаны к дорогам. Поэтому на них-то и было сосредоточено все наше внимание. Оставив часть сил неподалеку от села Большое Фатьяново (на случай если перед нами вновь будет поставлена задача захватить летное поле), мы взяли под контроль участки Медынь — Мятлево, Вязьма — Мятлево, Мятлево — Кондрово. Парашютисты начали нападать на вражеские автоколонны, пускать под откосы железнодорожные поезда, портить линии связи.

Захват моста

... когда потребовалось уничтожить мост через реку Изверь, мой выбор пал на Леодора Карпеева. Он был одним из тех, кто в октябре 1941 года держал здесь оборону. Его и назначил старшим. Мост охранялся двумя парными постами — по одному на каждом конце. Чуть поодаль, на гребне дороги, располагался дежурный танк. Всего в составе смен охраны насчитывалось до двадцати человек. Находились они в доме, стоявшем метрах в двухстах от насыпи. Карпеев решил не только взорвать сооружение, но и перебить солдат и как можно дольше удерживать позицию, которой бойцы собирались овладеть. Глубокой ночью, как подробно потом рассказывал Леодор Карпеев, незадолго до смены постов большая часть его группы, построившись в колонну по два, двинулась по шоссе. Все были в маскировочных халатах и шли так уверенно, что ездовые встретившегося им санного обоза ничего не заподозрили. Приблизившись к первым двум часовым почти вплотную, десантники бесшумно сняли их и под покровом темноты перешли мост. Второй пост также был застигнут врасплох и уничтожен.
А вот дальше пошло не так гладко. Направляясь к танку, наши ребята чем-то выдали себя. Гитлеровец, стоявший возле машины и подливавший масло в жаровню, чтобы разогреть двигатель, вдруг насторожился и окликнул приближающихся по-немецки. Ответить ему никто из идущих в строю не мог. Парашютисты молча бросились к фашисту. Он рванулся в сторону, но увяз в сугробе и был убит. В это время кто-то находившийся внутри танка успел захлопнуть люк и стал гонять стартер, пытаясь запустить мотор. Это ему не удалось — один из напавших заткнул рукавицами выхлопную трубу. Тогда укрывшийся за броней открыл из пушки бесприцельный огонь. Этим самым он, вероятно, хотел дать знать об опасности своим, а может быть, просто со злости палил. Кто-то сунул в смотровую щель кусок горящей ветоши. Стрельба прекратилась. Прошло больше минуты — гитлеровец, очевидно, обдумывал свое положение. Затем откинулась тяжелая крышка, и показалась его голова. — Гитлер капут, — сказал немец и швырнул в снег пистолет. Потом вылез из башни, спрыгнул на землю и поднял руки.
Бойцы быстро осмотрели машину и обнаружили в ней две наши армейские шинели и одну десантную синюю куртку. Такие носили в воздушнодесантной бригаде полковника Ковалева. — Откуда это у тебя? — спросил Карпеев пленного, показывая на одежду. Что тот ответил, никто не понял. — Ладно, разберемся потом, — Карпеев прислушался к бою, который завязала группа прикрытия, возглавляемая сержантом Андреем Моисеевым. На нее была возложена задача не только поддержать огнем ушедших вперед, но и уничтожить охрану, отдыхавшую в доме.

Действия десантников в тылу противника

Своими силами мы могли оседлать большую дорогу, отбить на какое-то время нужный пункт или узел. Но для закрепления успеха требовалась существенная подмога. И мы с нетерпением ждали ее. Подразделения 43-й армии в намеченный срок не подоспели. Между нами и центральной базой по этому поводу несколько дней велся радиообмен. Наконец получили обнадеживающую весть: из-под Можайска вышел и уже пересек линию фронта батальон майора Шевцова. В район наших действий он должен прибыть 12 — 13, в крайнем случае 14 января. А пока группы старшего лейтенанта Смирнова, лейтенантов Наумова и Шкарупо, заместителя политрука Анохина, младшего лейтенанта Гудзенко, старшины Бедрина вели борьбу с вражескими огневыми точками, оборудованными на высотах, примыкающих к Варшавскому шоссе. Ночью десантники подбирались к дзотам, блокировали их и подрывали.
В треугольнике Юхнов — Медынь — Детчин действовало несколько сот парашютистов. Каждое подразделение имело определенное задание. Одним было приказано препятствовать движению неприятельских колонн на участке Медынь — Мятлево — Юхнов, другим — на отрезке Медынь — Кондрово — Калуга, третьим — взять под контроль некоторые мосты и не дать гитлеровцам взорвать их при отступлении. А старшине Климову я дал особое задание — не допустить уничтожения отступавшими окрестных сел. Фашистские войска стремились превратить оставляемую территорию в зону пустыни. Все, что могли, они жгли, разрушали. Специальные команды по десять — двадцать человек на автомашинах или санях въезжали в населенные пункты, выгоняли из домов жителей и при помощи ранцевых огнеметов, артиллерийского ленточного пороха, ампул с горючей жидкостью, бензина и факелов поджигали строения. Вот за такими-то командами и охотились бойцы во главе со старшиной Климовым.

День ото дня все острее начинала ощущаться нехватка продуктов, кончались боеприпасы. И не удивительно: ведь все наши запасы были рассчитаны на трое суток, а мы находились в тылу уже десять. Основным блюдом у нас теперь стала конина. В ней недостатка пока не было. Зато не хватало соли, табаку. Кончились сухари. О хлебе мы и не мечтали: в села, забитые вражескими войсками, ходить стало очень опасно.

У нас существовал неписаный закон: если кому-нибудь удавалось раздобыть продукты, пусть самую малость, то все отдавалось в общий котел. Из него каждый получал свою долю. Даже тот, кто в этот момент находился где-то на задании. Вернувшись на базу, он находил неприкосновенной доставшуюся ему пайку.

Десантирование со сверхмалых высот

Десантник, когда он медленно опускается на землю, очень уязвим. Мы понимали это и стали искать, как уменьшить опасность поражения бойца в воздухе. Возникла идея сокращения высоты выброски парашютистов. Ее надо было проверить на практике. Некоторый опыт в этом уже был. Первым в нашей стране с рекордно минимальной высоты прыгнул мой товарищ и однополчанин Петр Балашов. Еще 12 августа 1933 года он покинул самолет на высоте восемьдесят метров, благополучно приземлился на московском стадионе «Динамо» и вручил футболистам букет цветов. Однако более поздняя попытка известного спортсмена Самфирова повторить это достижение закончилась трагически. Поэтому думать о массовых прыжках с подобной высоты с парашютом ручного раскрытия не приходилось.
Стали пробовать десантироваться методом срыва. Незадолго до Великой Отечественной войны группа экспериментаторов, состоявшая из шести человек: Гаврилова, Павлова, Корнеева, Попова, Волкова и автора этих строк, — испытала этот способ. Я тогда уже служил в Белорусском военном округе. Поднялись мы на ТБ-3. На заданной высоте выбрались на крыло и, крепко держась за натянутую здесь веревку, замерли в ожидании команды. По сигналу штурмана «Пошел!» раскрыли парашюты. Наполнившись воздухом, они сорвали нас с плоскости. Опыт прошел благополучно. Однако при этом методе трудно было избежать раскачивания, а также закручивания строп. То же самое проделали, но не во время горизонтального полета корабля, а при его планировании. Получилось немного лучше. И все же он также не решил основного вопроса.
Выход был найден, когда мы получили новый парашют с ручным и с принудительным раскрытием. Мой сослуживец мастер спорта СССР старший лейтенант Степан Гаврилов прыгнул с этой системой с семидесятиметровой высоты. Произошло это в конце апреля 1941 года на аэродроме вблизи Минска. Вслед за Гавриловым группа инструкторов десантировалась со стометровой высоты.

В годы минувшей войны высадка бойцов с таких малых высот вводила противника в заблуждение. Об этом свидетельствует книга гитлеровского офицера Алькмара фон Гове «Внимание, парашютисты!». В ней он утверждает, что кроме обычной выброски десантов русские в районе Ельни и Дорогобужа применили новый, типично русский метод: транспортные самолеты с бреющего полета высыпали пехотинцев с оружием прямо в сугробы без парашютов. Глубокие снега смягчали удар, и большинство солдат не получало никаких повреждений. Как участник событий, о которых идет речь, могу подтвердить, что мы действительно выбрасывались с малых высот. Но что касается прыжков прямо в снег, то пусть автор попробует совершить их сам.

Прыжок с парашютом через год после ампутации пяточных костей и пальцев ног

Отделение от машины, разумеется, не представляло никаких трудностей. Главное было в другом: сумею ли по всем правилам приземлиться? Врач, например, был уверен, что нет. — Сломаете ноги, на себя пеняйте, — сказал он. Загудела сирена. Я вышел в общую кабину. Один из десантников, сидевших поближе к двери, вытащил из кармана носовой платок и, улыбаясь, протянул мне. — Это зачем, — спросил я. — Слезы утирать? — Нет, — ответил боец, — когда будете приземляться, подстелите. Я принял шутку: — Спасибо, на земле верну. По сигналу «Пошел!» первым бросился в дверной проем. Все шло нормально. Вот привычный рывок — и над головой наполненный купол. Ощущение такое, словно и не было долгого перерыва в тренировках. Через некоторое время раскрыл запасной парашют. Подо мной — зеленое поле. Всмотрелся — увидел контуры капониров, где совсем еще недавно стояли бомбардировщики, перелетевшие на другой аэродром, поближе к фронту. Узнал землянки нашего нового отряда. По стелющемуся дымку безошибочно определил место полевой кухни. По мере приближения к земле становился все более спокойным. Крепла уверенность, что все будет хорошо. Правда, не очень приятные ассоциации вызывала санитарная машина, стоявшая у кромки аэродрома. На стометровой высоте развернулся куполом запасного парашюта в плоскость ветра. Когда до земли оставалось всего метров десять, подтянул внутренние лямки запасного парашюта, сблизил его купол с куполом главного. И тотчас же падение стало более медленным. В момент соприкосновения с землей подтянулся на лямках и устоял на ногах. Это был мой тысяча сорок второй прыжок вообще и первый с того дня, когда врачи произнесли: «Ну, батенька, отрыгался». Не передать сейчас того чувства, которое овладело мной в тот памятный день. Меня переполняло безмерное счастье: я снова возвратился в строй...