Навигация:
Появление противокорабельных ракет, летящих на предельно малых высотах
«Кинжал» и «Тор»
Генеральный конструктор МКБ «Факел» Грушин Пётр Дмитриевич
Краш-тесты зенитных управляемых ракет
ЗРК «Кинжал» — наращивание функциональности
Пусковые установки
ЗРК «Кортик» и Аркадий Георгиевич Шипунов
С-300
Доработка зенитных управляемых ракет 5В55Р и конфликты с академиком П.Д. Грушиным
Разработка систем управления для трёх модификаций ЗРС С-300
ЗРК М-22 «Ураган» (морская версия ЗРК «Бук»)
Помехи типа «Смальта»
Обеспечение невозможности запуска двигателя ЗУР под палубой корабля
... прогнозированное до того развитие средств воздушного нападения (возможное снижение высоты полёта) в 1974 году получило достоверное подтверждение (шифровка из Вашингтона, адресованная всем членам Политбюро ЦК КПСС и подписанная «резидент ГРУ») о начале разработки в США крылатых противокорабельных ракет, летящих на предельно малых высотах (3-5 метров над гребнем волны). Конечно, первая реакция: не может быть. Но по мере получения всё новых и новых свидетельств начало нарастать и напряжение. Окончательно невозможность эффективно бороться с подобными целями состоящими на вооружении кораблей ЗРК выявилась в ходе масштабных учений «Проба-77». В учениях участвовали: - бпк проекта 1134 «Керчь» с комплексом «Шторм», - бпк проекта 61 «Сообразительный» с комплексом «Волна-М» и «Смелый» с комплексом «Волна-П», - мпк проекта 1124 с комплексом «Оса-М». Было выделено 20 ракет-мишеней РМ-15М, с доработанным радиовысотомером для полёта на высотах Н/3. Практически, из-за разброса аэродинамических характеристик высота полёта мишеней составляла 8-11 метров.
Результаты были неутешительными. Комплексы, предназначенные для борьбы с самолётами противника и достаточно уверенно сбивавшие ракеты, летящие на высотах более 100 метров, оказались малоэффективными против низколетящих целей (НЛЦ). Конечно, ведь они разрабатывались как противосамолётные, и нижней границей зоны поражения было 100 метров (для «Осы-М» – 50). Два новых, находящихся к тому времени в разработке, комплекса (С-300 и М-22), тоже имели нижнюю границу зоны поражения только 25 метров. Но, заказчиками ракет для этих комплексов были армейцы (Войска ПВО Страны и Сухопутные войска, соответственно), которые нас не понимали – для них на таких высотах любой столб выполнял функции ПВО. Они просто говорили, что летательных аппаратов на таких высотах не может быть в принципе, отрицая даже экранопланы. Короче, дорабатывать борта ракет и радиовзрыватели в частности они не желали. Вот в таких условиях пришлось на ходу менять ТТЗ новых и аварийно изыскивать технические пути решения для старых комплексов.
В 1975 году, руководствуясь общими принципами, имевшими место в стране в то время – экономика должна быть экономной, вместо состоявших на вооружении комплексов ПВО ближней зоны «Оса» (ПВО Сухопутных войск) и «Оса-М» (корабельный ЗРК самообороны), были заданы в порядке конкурсных работ ЗРК «Кинжал» и «Тор».
По идее, какой из заданных в проработку комплексов будет разрабатываться дальше, должен был определить конкурс по критерию эффективность-стоимость.
К конкурсу привлекли традиционных исполнителей средств ПВО для Военно-Морского Флота («Кинжал») и Сухопутных войск («Тор»): Всесоюзный Научно-Исследовательский Институт Радиоэлектроники (впоследствии НПО «Альтаир») и Научно-Исследовательский Электромеханический Институт (впоследствии НПО «Антей») соответственно. ТТЗ было единым с только той разницей, что флот хотел видеть комплекс многоканальным, да и армия не очень возражала против этого посыла, но не настаивала.
Сроки разработки заведомо были заданы нереальными. Как правило, от получения задания до выхода на государственные испытания проходило не менее 5-6 лет (при хорошем раскладе). В данном случае было определено: - начало разработки – 1975 год; - выход на государственные испытания – 1978.
Следует сказать, что в каждой из упомянутых организаций в то время разрабатывался ЗРК (ЗРС) С-300. В «Альтаире» для флота (совместно с НПО «Алмаз») и для сухопутных войск в НИЭМИ.
Получив задание с такими жёсткими сроками исполнения, естественным было желание использовать те принципы и наработки, которые были в каждой из организаций. В «Альтаире» в основу положили принципы, элементную базу и математику С-300Ф, а в НИЭМИ, взяв элементную базу С-300В, как образец всё же оставили «Осу».
В эскизных проектах представленных на защиту практически все ТТХ оказались идентичными за исключением канальности: «Альтаир» показал 4-х канальный комплекс в растворе 60 градусов по горизонту, а НИЭМИ 2-х канальный в 6 градусах и одноканальный в 60 градусах. Как и было задано в ТТЗ, каждый из исполнителей поклялся, что уложится на площадях предшественника, т.е. комплекса «Оса».
МКБ «Факел» - разработчик ракеты, уже имея проработки по вертикальному катапультному старту, конечно же, нарисовал вариант запуска из контейнера. Армию он не устроил: во-первых, вес ракеты в контейнере составил около 330 кг, при весе самой ракеты всего 160 кг, а, во-вторых – как после схода ракеты обходиться с пустой оболочкой? Транспортно-заряжающая машина вроде бы готова снова зарядить пусковую, но там остаётся «пустышка», которую ещё надо вытаскивать. Поэтому ПВО СВ решила иметь на пусковой установке «голую» ракету, т.е. без контейнера, что позволяло немедленно перезаряжать установку. Позднее это обстоятельство заставило ракетостроительный завод (Кировский машиностроительный завод имени ХХ партсъезда) делать две линии производства: армейская ракета требовала герметизации по всем стыкам отсеков, а наша ракета становилась герметичной только после загрузки в контейнер. Была также некоторая разница в конструкции за счёт наших складных крыльев (для армии они были целиковыми).
Кстати, из-за ограниченных габаритов, конструкторы долго бились с механизмом их раскрывания и фиксации. Решение подсмотрели на соседнем Долгопрудненском заводе. Когда Грушину П.Д. показали очень элегантное решение проблемы, он приказал поощрить того, кто придумал конструкцию. Доложили, что идея позаимствована в Долгопрудном. На это Грушин сказал: «Чтобы этого говна на моей машине не было». Сохранив идею, но, слегка переделав конструкцию байонета, всё-таки раскрывание сделали более безопасным для носителя.
Генеральный конструктор МКБ «Факел», Грушин Пётр Дмитриевич, был в некоторых вопросах оригинальным человеком. Выше написано, что он приказал поощрить специалиста, придумавшего байонетное соединение для фиксации раскрытого крыла. Можно было бы оформить и заявку на изобретение, но Грушин считал, что изобретать обязанность инженера, просто исходя из того, что в буквальном переводе с французского «ingenieur» означает «хитроумный изобретатель». Человека, который в его организации решал защитить кандидатскую диссертацию, Грушин увольнял, говоря при этом: «хватит на фирме и одного академика»! Если численность персонала превышала 4000 человек, то увольнялся начальник отдела кадров. Пётр Дмитриевич считал, что при превышении этого количества работников, фирма начинает работать сама на себя, выдавая наружу меньше, чем могла бы.
В МКБ «Факел» ещё в 1966 году была внедрена система САПР (система автоматического проектирования ракет). При получении ТТЗ на разработку в вычислитель заводились тактические параметры. Анализируя их, машина предлагала несколько вариантов компоновок. Человек выбирал одну из них. Далее ЭВМ выводила последовательно на экран различные детальные лётные характеристики (подъёмную силу, лобовое сопротивление, поляры, потребную энерговооружённость, маневренные характеристики и т.д.) и человек в диалоге с машиной подбирал наиболее оптимальные характеристики. После окончательного выбора запускалась система распечатки чертежей. Практически всё заканчивалось автоматическим изготовлением рабочих чертежей. К большому сожалению после запуска этой системы все конструкторы были уволены, а это означало, что заложенные в программу машины конструктивы оказались заморожены на уровне 1966 года. Такие достижения материаловедения как композиты или углепластик совершенно не учитывались в практике разработок МКБ восьмидесятых годов.
Можно привести такой пример: ракета 9М330 (разработка МКБ) и 9М311 (разработка Шипунова) при одинаковой дальности поражения цели различаются по весу в 4 (четыре) раза не в пользу 9М330. Кстати сказать, что работать с системой САПР было чрезвычайно сложно: люди, долго работая с ЭВМ, заболевали диабетом. После длительных исследований медики объяснили, что человек в диалоге с машиной, поневоле втягивается в темп работы ЭВМ и, как правило, этого темпа долго не выдерживает.
Для проверки - как вообще может вести себя ракета в случае отказа запуска двигателя после катапультирования, решили провести эксперимент. Вопрос этот возникал и ранее при создании ракеты 5В55Р для С-300Ф. Предполагалось на полигоне у озера Балхаш сбросить с вертолёта, зависшего на высоте 15 метров боевую ракету 9М33. Но кто-то во время сообразил, что если ракета взорвётся – может пострадать вертолёт. Начали строить две вышки с растяжкой между ними. Построили, но возник вопрос: а куда собственно ронять ракету? На песок – не пойдёт! Надо внизу изобразить корабельные надстройки. Откуда их взять? Ведь страна жила при достаточно объёмном планировании. Каждый корабль, подлежащий разделке, с помощью отдела фондового имущества (ОФИ) уже был запланирован для поставки в качестве металлолома на один из сталеплавильных заводов страны.
Обратились в Госплан и с большим трудом выбили куски палубы общим размером 30х30 метров. Заказали транспорт, и с разделочной базы Балтийска поехала эта палуба в Приозёрск на берег Балхаша. Естественно, что где-то по пути следования железнодорожники решили, что произошла ошибка, и состав с металлоломом повернули в Череповец, куда обычно его и везли со всей европейской части страны. Недели через три после отгрузки мы спохватились, а где же транспорт? Стали разыскивать. Оказалось, что его уже давно разгрузили. Поскольку это было прямое упущение ВМФ, уже ни в какой Госплан не обращались, а совместно с ОФИ, с задержкой, правда, на два месяца, погрузили ещё 4 платформы. На сей раз эта палуба охранялась воинским караулом.
Пока решались металлические вопросы, произошёл несчастный случай в Одесском округе ПВО: при транспортировке вертолётом на внешней подвеске пакета с ракетами 9М33 произошла самопроизвольная расцепка. Девять ракет с высоты 800 метров упали на землю. Все они поломались, но ни одна не взорвалась и не загорелась. Казалось бы достаточно, но Пётр Дмитриевич был последователен – ракета должна падать на палубу, а не на землю и не с 800 метров, а с 15. Наконец, провели чистый эксперимент. Действительно, упав на палубные кнехты, ракета получила весьма серьёзные разрушения, но в пожарном плане ничего страшного не произошло. Забегая вперёд, скажу, что в процессе уже государственных испытаний был один случай падения ракеты 9М330 на палубу МПК-147. В результате падения была выведена из строя установка РБУ-6000, пожара же не было.
Заканчивая эпопею с безопасностью падения ракет, упомяну, что часть ракет была изготовлена в варианте «гранатного запала». Суть такова: после падения на палубу корабля Грушин П.Д. предложил дублировать электрический запуск двигателя пороховым запалом – по принципу гранаты – выдернул чеку, освободил рычаг и через 4 секунды происходит взрыв. В параллель с электрическим запалом в двигатель вставили механический с выведенным за корпус ракеты коромыслом. Через 40 см движения по контейнеру ракета, по замыслу, должна была перевести коромысло в нижнее положение, тем самым освободив механический взрыватель от чеки. Практически заканчивали мы государственные испытания с этой новой конструкцией запуска. Более того, 75 серийных ракет было поставлено на Северный флот в такой комплектации.
Всё время мы не уставали говорить Грушину П.Д., что эта конструкция нас не устраивает: мало ли что может произойти при транспортировке ракет к кораблю – автомобильные или железнодорожные аварии могут спровоцировать движение ракет в контейнере, и тогда катастрофа неизбежна. Проверки показали, что в некоторых аварийных случаях всего 12 мм не хватало для боевого взвода рычага, но Грушин стоял на своём. Армия полностью отказалась от дубляжа запуска двигателя, считая, что бронированной машине ничего в случае падения ракеты не грозит. Решающим фактором оказалось невозможность предприятиями Минмаша обеспечить во всём диапазоне температур задержку срабатывания в одну секунду. При заданном диапазоне - срабатывание происходило от 0,2 до 2 секунд. Для гранат не столь важно, когда запал инициирует заряд – через 3, 4 или 5 секунд, в случае же с ракетой полученный интервал срабатывания был критичен - нужна была именно одна секунда. Позже, в процессе серийного изготовления нашли лучший способ дублирования запуска двигателя ракеты и от гранатного запала полностью отказались.
С разработкой системы управления было всё намного сложнее. Поскольку НПО «Альтаир» показал 4-х канальный вариант, Военно-Морской Флот остановился именно на этом варианте, а войсковым комплексом стал «Тор». То есть конкурса, практически не было. У Ефремова В.П. был в комплексе «Оса» опыт совмещения индикаторных устройств станций обнаружения и сопровождения цели, который он сохранил в «Торе», в «Альтаире» же такого опыта не было. Кроме того, учитывая жёсткие сроки разработки, в «Кинжале» не стали делать новую станцию обнаружения, а взяли готовую - «Позитив», сделанную для малых кораблей в КНИИРЭ (Киев). Практически в комплексе появился некий симбиоз: самостоятельная станция обнаружения и отдельный стрельбовый комплекс со своими средствами сопровождения, вычислителями, индикаторными устройствами. Первый результат такого подхода – в габариты комплекса «Оса» новый комплекс умещаться не пожелал. Можно, конечно подробно описывать, как последовательно ЗРК «Кинжал» начал завоёвывать всё больше и больше места, соответственно набирая на себя всё больше и больше корабельных функций.
Для проведения лётно-конструкторских и государственных испытаний был определён МПК-147. Так вот к концу разработки за счёт отвоёвывания площадей на корабле исчезли:
- общекорабельная РЛС;
- РЛС «Вымпел», управлявшая стрельбой артиллерии;
- система совместного поиска подводных лодок и слежения за ними в случае группового использования МПК.
Все эти функции взял на себя «Кинжал». Не знаю, как сейчас, но в той спешке, с которой поставлялся комплекс на корабли проекта 1155, лишнюю математику не убирали. Т.е. комплексы, поставленные на бпк, могли управлять и 30мм артиллерией и анализировать поиск лодок.
Отработка велась традиционно для многоканальных комплексов: сначала один целевой и два ракетных канала, потом удвоение, а затем и полная математика. Математические алгоритмы довольно хорошо были отработаны на комплексе «Форт». Если бы не было дополнительных функций, которые вынуждены были тащить в комплекс из-за несоразмерных с «Осой» габаритов, отработка непосредственно каналов была бы не очень сложной, но в объёмы собственных задач надо было встроить всё то, о чём упоминалось выше. Руководила отработкой математики Эльза Романова – исключительно добросовестный и порядочный человек, ныне таких людей называют трудоголиками.
При ходе разработки второго поколения зенитных ракетных комплексов сложные ситуации возникли с производством пусковых установок. В первом поколении основным разработчиком ПУ был завод имени Фрунзе (Ленинград). В описываемое время завод был полностью переведён на разработку артиллерийских установок нового поколения и производство космических аппаратов, поэтому разработка ПУ была поручена КБ компрессорного машиностроения Минавиапрома (Главный конструктор Яскин Александр Иванович). КБ делало проект и одну установку. Серийное производство предполагалось поручить какому-то другому предприятию, которое в перечне изготовителей в постановлении правительства почему-то отсутствовало. Минавиапром, ссылаясь на профильность своей продукции, от серии категорически отказывался. Минсудпром, поняв, что корабельное хозяйство придётся делать самому, обязал кораблестроительный завод имени Жданова (Ленинград) собирать пусковые установки, разместив по кооперации производство комплектующих. Всего было задействовано 12 заводов.
В этой ситуации возникло желание упростить установку, Разработчик категорически отказался это делать, предложив судостроителям снизить требования по перегрузкам, на что, в свою очередь, судостроители не согласились. Первоначально боковая перегрузка от удара волны в борт корабля была определена в три единицы, потом увеличена до шести. Это потянуло за собой амортизаторы, муфты сцепления, а скорострельность потребовала не только вращения барабана, но и встречного движения пускового окна, то есть два привода на разных уровнях. На всевозможных совещаниях постоянно возникал вопрос – почему у армейцев очень простая установка, а у нас сверхсложная? Да, у них просто вращающаяся вешалка на 8 ракет (по 4 с каждой стороны) в пустом цилиндре. Пускового окна нет, так как крышка цилиндра открывается полностью. Один привод на ось вешалки. Вот и всё. А у нас добавлялся увеличенный в два раза вес ракеты в контейнере, значит и более мощный привод. Короче, взять армейскую установку за основу мы не могли.
Очень сильно нас стали подводить конструкторы кораблей из-за модульности пусковых установок. ВМФ определил три модуля в составе ПУ как минимальное. Корабелы восприняли модульность буквально и стали размещать эти модули так, как удобно им. Выяснили это мы случайно, когда на стол легла очередная спецификация на поставку ПУ. На вопрос – зачем она нужна – получили ответ, что ни одно погрузочное устройство для данного проекта корабля не подходит и надо делать новое. Ноги росли из нашего требования: «погрузочное устройство должно обеспечивать одновременную погрузку в несколько модулей». Исходя из этого, только на корабле проекта 1155 должно было быть два погрузочных устройства: одно для счетверённой носовой установки и другое для двух спаренных кормовых. Следом возник вопрос: поскольку для каждого корабля они индивидуальны, то где их хранить? На корабле места нет, а возить следом за ним - глупость, да и неизвестно когда и где они могут понадобиться. Короче, пришлось отказаться от указанного требования об обслуживания сразу нескольких модулей, и ценой увеличения времени загрузки придти к варианту одиночной загрузочной балки, за то она стала универсальной.
Насколько в советские годы высоки были требования секретности, я понял только тогда, когда начались широкомасштабные поиски средств борьбы с низколетящими крылатыми ракетами. Я уже писал о мозговом штурме, который был предпринят в НИИ и КБ. Рассматривались самые, казалось бы, безумные идеи. Впервые тогда появилась идея использовать объёмно детонирующие смеси (ОДС). И впервые в среде военно-морских специалистов ракетного оружия всплыла фамилия Шипунова Аркадия Георгиевича (правда, флотские артиллеристы его хорошо знали). Оказалось, что его КБ Приборостроения (г. Тула), которое специализировалось на создании противотанковых средств, уже создало образцы гранат, способные уничтожать и живую силу противника, на основе ОДС. Несколько лет спустя в ходе Афганской кампании, высокая эффективность таких гранат была подтверждена особенно в случаях уничтожения душманов в пещерах и ущельях. Однако, в 1974-1976 годах, когда рассматривались различные варианты борьбы с НЛЦ, вопросам использования гранат с ОДС была дана негативная оценка.
Но надо знать Шипунова. Аркадий Георгиевич был масштабный человек – он почувствовал в Военно-Морском Флоте весьма большой рынок его идей, а если учесть, что в то время КБП разрабатывало противовоздушный комплекс «Тунгуска» его заинтересованность можно понять. Министерство оборонной промышленности, в ведении которого находилось КБП, резко возражало против участия Шипунова в разработках флотской тематики. В министерстве знали, что если он возьмётся, то сделает такую машину, которая потребует больших производственных мощностей. Примером тому было создание семейства противотанковых средств. Практически каждый ПТУРС, разработанный в КБП, представлял собой набор универсальных отсеков и блоков. В зависимости от назначения: переносной (гранатомётчик отделения) или станковый (ротный или полковой), он комплектовался определённым набором этих отсеков, потребовавших такое количество заводов, изготавливающих комплектующие, что министерство осилить все заказы было не в состоянии. Теперь они боялись, что подобная картина может сложиться и на производстве противовоздушных средств, а ведь заводы этого министерства уже не справлялись с заказами военных по поставке ПЗРК типа «Стрела».
Комплекс «Тунгуска», основным назначением которого было воздушное прикрытие танков на марше и в бою, к тому времени был в разработке уже около 12 лет. Представлял он собою ракетно-артиллерийскую установку на самоходном танковом шасси с двумя спаренными 30-мм стволами и четырьмя ракетами в контейнерах. В состав системы управления входила РЛС обнаружения и оптическая станция сопровождения цели и ракеты, а также передатчик команд. Подача 30-мм выстрелов – ленточная. Погрузка ракетного боезапаса – ручная. Нижней границей зоны поражения по ТТЗ было 25 метров, но в силу оптического сопровождения можно было предположить, что нижняя граница обусловлена только обнаружением цели и работоспособностью взрывателя ракеты. А он-то, наряду с другими качествами комплекса, и не устраивал флотских специалистов. Ракета двухступенчатая, внешне ничем не отличающаяся от ныне существующей в «Кортике». Чем же она не устроила моряков?
Во-первых, наличием только оптического ответчика (лампа-вспышка). В морских туманах, по предположению специалистов, можно ракету потерять, следовательно, нужен радиоответчик. Правда, после выхода глобального морского атласа, за который Главком ВМФ получил Лауреата Государственной премии, стало ясно, что в 93% случаев оптического сопровождения достаточно. Но это стало известно только потом, кроме того, нам, как всегда, надо 100%. Взрыватель тоже оптический, что хорошо с точки зрения помехозащищённости, но 4-х лучевой, т.е. малоразмерную цель он может пропустить между лепестками. Вес боевой части всего 4,5 кг, что, по мнению специалистов, недостаточно при осколочной БЧ (мало количество осколков). В системе управления одной только оптики тоже недостаточно, надо добавить радиолокацию. Короче, идею применения «Тунгуски» в противовоздушной обороне кораблей зарубили на корню.
Аркадий Георгиевич Шипунов очень талантливый конструктор. Выслушав моряков, он не отказался от идеи, а добился того, что его тема «Кортик» вошла в итоговый документ по изысканию путей решения проблемы защиты кораблей от малоразмерных низколетящих целей. Все сколь ни будь интересные идеи, были объединены в решение ВПК № 179 от 26 июля 1977 года. Безусловно, на первом месте там были перечислены НИР по модернизации состоящих на вооружении комплексов, а затем перечислялись и новые. Были указаны исполнители, сроки, источники финансирования и т.п. атрибуты.
Вот так и начинался этот очень интересный проект.
Поскольку за дальностью стрельбы мы не гнались, первое, что сделали в КБП, перекомпановали ракету: убрали маршевый двигатель. За счёт освободившегося габарита увеличили боевую часть до 9 кг и сделали её осколочно-стержневой и, кроме того, получили место для радиоответчика. Оптический канал сопровождения оставили неизменным. Несколько лет спустя в описании комплекса я с удивлением прочитал, что оптический режим является основным, а радиолокационный - вспомогательным. Удивился потому, что в ходе испытаний нам ни разу не удалось получить в чистом виде ни оптического, ни радиолокационного сопровождения, настолько они дополняли друг друга. На мой взгляд – это высшее достижение оптимума в управлении ЗУР. Взрыватель тоже оставили оптическим (на основе лазера), но сделали его конусным, а не лепестковым.
В качестве соисполнителя по радиолокации Шипунов привлёк Харьковский институт радиоэлектроники (ХИРЭ) Академии наук Украины. Основной задачей учёных этого института являлось определение наиболее выгодных частот с точки зрения распространения радиоволн над водной поверхностью. С этой целью на пустынном берегу в районе посёлка Черноморский поставили КУНГ с аппаратурой и провели весьма ценные изыскания: какие радиоволны не дают (а если дают, то в какой мере искажают информацию) интерференционных минимумов. Называлась тема «Тулома». Разрешение на проведение НИР с таким названием и сутью было оформлено в Комитете по радиочастотам Союза. Получили мы его сравнительно легко, потому что мощность излучения была всего 1 милливатт.
Задумывался этот комплекс где-то в недрах Министерства обороны СССР. Скорее всего, в аппарате начальника вооружения Минобороны или в Генеральном штабе Вооружённых Сил. Просто решили навести порядок с заказами военной техники – каждый вид ВС СССР имел собственную систему заказов и их исполнителей. «Нет» – решили в Минобороны, пусть всё будет единым: система управления, ракета, комплексы наземного обслуживания и т.п. Для начала был задан НИР «Квант», который успешно завершили в 1969 году. НИРы проходили, конечно, с участием традиционных исполнителей для каждого из видов и, естественно, каждый из исполнителей показал собственное видение нового зенитного ракетного комплекса. Едиными были лишь характеристики: дальность, скорость целей, многоканальность. В остальном заказывающие управления и их исполнители разошлись. Если в отношении ракеты ещё оставалось поле для переговоров, то в отношении условий боевого использования и, соответственно, требований к системе было полнейшее расхождение.
Сухопутным войскам требовалась мобильность, т.е. комплекс должен иметь большую проходимость, а, следовательно, на гусеницах, компактный, быстро развёртываемый, стрелять с неподготовленных в инженерном отношении позиций. Военно-Морской Флот такие требования устраивали, но при этом полностью отметалась стрельба «на стопе» - корабль не может быть неподвижным, хотя бы потому, что его постоянно качает. Кроме того, моряки, ожидая нападения на соединение кораблей с любой стороны, хотели старт с ненаводящихся пусковых установок, а Сухопутные Войска, имея перед собой фронт, а позади тыл, предпочитали наклонный старт, который значительно сокращал время развёртывания.
Особняком держались Войска ПВО Страны. Они привыкли работать со стационарных позиций, с чёткой топогеодезической привязкой, с ранним предупреждением о налёте врага, с возможностью поражать (нейтрализовать) баллистические ракеты. Доставка комплексов на позиции производилась заранее и осуществлялась по дорогам с твёрдым покрытием, т.е. им нужен был колёсный ход. Скорость развёртывания их не тяготила, а, поскольку налёт на защищаемый объект мог быть организован с любой из сторон, они поддержали моряков в вертикальном старте. Ремонт и замена неисправных блоков в обоих видах войск мог осуществляться путём откидывания наружного борта кабин, в ВМФ любое вмешательство вовнутрь приборов могло быть организовано только через лицевые панели и т.д.
Как бы то ни было, а единое ТТЗ было выдано. Единственное в своём роде. Согласовано с семью министрами оборонных отраслей промышленности, тремя Главнокомандующими видов ВС СССР, представлял на утверждение Начальник Генерального Штаба Маршал Советского Союза Захаров М.В., а утверждал Министр обороны - Маршал Гречко А.А. Задание – заданием, но выдано оно было трём разным головным исполнителям: ВПВО – Бункину Б.В (КБ-1, впоследствии НПО «Алмаз»), СВ – Ефремову В.П. (НИЭМИ, впоследствии НПО «Антей»), а ВМФ – Букатову В.А. (ВНИИРЭ, впоследствии НПО «Альтаир»). Ракета же была заказана двум Генеральным конструкторам Грушину П.Д. и Люльеву Л.В. сначала на конкурсных началах, а потом заказчики разошлись: Грушин создал ракету для ВПВО и Флота, а Люльев для Сухопутных войск. Если быть объективным, то у Люльева ракета получилась лучше – легче, компактней, с боевой частью типа «акула» + вариации одно - или двухступенчатость.
Говорить о том, что ракета для ВМФ и ВПВО одна и та же, можно условно. Действительно, как аэробаллистическое тело – ракета едина, но эксплуатируется и запускается она из неотъемлемой её части – контейнера, а он у моряков отличается наличием хвостового захвата и более жёстким корпусом. В Войсках ПВО контейнер просто опирается на землю и после старта ракеты подпрыгивает, мы же не могли допустить вольного поведения контейнера, поэтому и появился хвостовой захват, а перегрузка на контейнере увеличилась до 46 единиц. Вокруг конструкции контейнера было много споров. ВПВО полагали запускать ракету прямой тягой из контейнера, ВМФ возражал, поскольку нельзя было допустить запуск двигателя ракеты под палубой корабля. Первоначально сделали так. У моряков старт был, так называемый, плунжерный – поршень по всему диаметру контейнера сдвигался вверх под воздействием подрыва навески пороха в нижней части контейнера, что и выкидывало ракету по внутренним направляющим на высоту примерно 10 метров, затем запускался двигатель самой ракеты. Таким образом, контейнер являлся как бы стволом миномёта метрового калибра. У ПВО старт выглядел более эффектно – ракета появлялась в пламени. Со временем до Грушина дошли наши вопли, что после выброса почти двухтонной ракеты в погребе корабля остаётся полость большого давления, что небезопасно для носителя. Он тогда предложил катапультный старт, который используется и поныне. На этот тип старта перешли и Войска ПВО после того как у них в начальной фазе испытаний две установки взорвались при запуске ракеты.
Академик Грушин П.Д. – самонадеянный человек. Он в своём опытном производстве изготавливал только первую партию ракет для стендовых испытаний, после успешного завершения которых, документации присваивалась литера «А» (устоявшееся серийное производство) и она передавалась на серийные заводы. Практически доводку выполняли заводские конструкторы. МКБ «Факел» вмешивалось только тогда, когда вылезала крупная конструктивная недоработка, каких при литере «А» быть не может в принципе. В случае с ракетой 5В55 вмешательство МКБ должно было быть более существенным, ведь производство передали сразу трём заводам. Теперь известно о нескольких крупных просчётах. Как мы уже знаем прямой и плунжерный старт, проблема сначала газовых, а потом и воздушных рулей. С газовыми решили быстро – просто увеличили их толщину (прежде они успевали сгорать, не успев выполнить склонение ракеты). С воздушными возились долго.
Собственно в Войсках ПВО этой проблемы не было бы вообще. Полное сгорание стальных рулей выявилось только тогда, когда корабельные комплексы стали стрелять по низколетящим целям на дальности более 20 км в северных условиях при значительной плотности воздуха у морской поверхности. И выявилось это уже в ходе Государственных испытаний на таркр «Киров», да ещё при одновременной работе по трём целям (РМ-6). Когда стреляли по одиночным целям, конечно, наблюдали какое-то несоответствие подрыва ракеты и времени падения мишени, но уж больно шибко торопились, тем более что на юге - на бпк «Азов» - ничего подобного не замечалось. Считали, что на севере чаще происходит поражение по типу «В» - почему, не разбирались. Маленькое отступление от темы. Существует три типа поражения при стрельбе по воздушной цели:
1. «А» - цель падает в результате фугасного или осколочного воздействия.
2. «В» - цели нанесено поражение, исключающее выполнение ею боевого задания.
3. «С» - цель не сможет принять участие в следующих налётах.
Флотские специалисты особенно при стрельбе по крылатым ракетам совершенно исключали поражение по типу «С», но в войсках оно существовало. Мы даже шутили, что надо, мол, ещё ввести поражение по типу «D» - лётчик обгадился. А суть явления была проста. Уставку ликвидации на ракетах-мишенях делали с большим запасом: не после пролёта на параметре (траверзе) стреляющего корабля, а с недолётом относительно его, т.е. где-то в 19-20 км, а как раз там и прекращалось действие рулей, и ракета 5В55Р, сделав оборот вокруг собственной оси, ликвидировалась сама. Во время стрельбы одновременно по трём ракетам-мишеням РМ-6 получилось так, что подрывы самоликвидации ракет комплекса С-300Ф пришлись на зону ликвидации мишеней. На радиолокаторе из-за сплошной засветки от ионизации воздуха, возникающего при подрыве боевой части, никто ничего не увидел, но из этого облака не вылетело ни одной мишени. Председатель Государственной комиссии по приёмке комплекса, он же Председатель Правительственной комиссии по приёмке таркр «Киров» Заместитель Главкома ВМФ по боевой подготовке адмирал Бондаренко Г.А. дал в Москву победную шифровку об успешном завершении испытаний. Утром следующего дня, когда были проверены телеметрические записи, установили, что на дистанции 19,6 км все ракеты 5В55Р самоликвидировались. Беднягу чуть удар не хватил. Скандал был очень громким.
Войска ПВО к тому времени уже закончили испытания и приняли комплекс С-300П на вооружение. Главком этих войск не поверил морякам и поддержал Грушина во мнении о безупречности ракет. Уже под жёстким давлением ЦК КПСС (лично Маршал Советского Союза Устинов Д.Ф. – член Политбюро ЦК КПСС, Министр обороны СССР) были проведены стрельбы на полигоне у озера Балхаш по наземной цели. До того Войска, в основном, стреляли в дальнюю верхнюю точку зоны поражения. Наблюдателем от ВМФ при стрельбе по так называемой «горке» был старший офицер отдела УРАВ ВМФ подполковник Фёдоров Вениамин Игнатьевич, который, кстати, и был тем, кто раскрыл адмиралу Бондаренко глаза на победные реляции при стрельбе по трём мишеням. По возвращении из командировки он рассказывал о негативной оценке со стороны полигона предстоящих стрельб, но результаты были ошеломляющими. Уже по трассе стрельбы были видны проплешины сгоревшей травы от капель расплавленного металла, а потом нашли и остатки рулей. Уговоры, разбирательства и устранение дефекта заняли в общей сложности более восьми месяцев. Это был прямой простой Госов. Правда «Альтаир», получив такую передышку, привёл в порядок все программные доработки. Рули же стали делать из титанового сплава.
Впоследствии, уже в ходе эксплуатации комплекса на кораблях флота были два случая падения ракет на палубу из-за отказа в работе бортового газогенератора. В чертежах на пороховой канал, запускающего его пиропатрона, не был оговорён допуск посадки по длине. При сборке мог образоваться «глухой» канал, что и произошло. Представьте себе состояние команды корабля, наблюдавшего падение ракеты на палубу: ракета разломана по стыку маршевого двигателя, а там, около тонны пороха, а спичка – вот она – горящий пиропатрон газогенератора, только лежащий чуть в стороне. Естественное желание всё немедленно сбросить за борт (что и сделали) не позволило установить причину уже в первом случае. Пришлось ждать второго. За борт выпал двигатель, а горящий пиропатрон газогенератора остался на палубе, это и помогло чётко установить причину. Переспорить же Генерального конструктора да ещё члена ЦК КПСС о преждевременности перевода документации на литеру «А» никто не мог, впрочем, даже и не пытались. Заказчикам ракеты, а ими были, в том числе и для флота, Войска ПВО эта литера была выгодна – можно в некоторых случаях предъявлять штрафные санкции, что при литере «О» или «О1» невозможно.
Последнюю доработку конструкции ракет 5В55Р академик Грушин П.Д. сделал уже по рекомендациям эксплуатирующих организаций, т.е. по просьбам флотских и армейских специалистов. Радиопеленгатор, установленный в головной части ракеты, в связи с быстрым развитием микроэлементной базы, оказался, чуть ли не на 100 кг легче, чем первоначально предполагалось. В связи с достаточно точным наведением ракеты вес боевой части был всего 50 кг, остальной недовес головной части компенсировался стальными балластинами. Специалисты флота, считая, что налёт крылатых ракет на корабли может быть довольно плотным, предложили убрать балласт, а вместо него увеличить размер боевой части с пропорциональным увеличением количества поражающих элементов и веса заряда. Это позволяло значительно увеличить зону как фугасного, так и осколочного поражения целей. Нас поддержали войсковые специалисты, правда, у них были свои расчёты – более плотный поток поражающих элементов с большей вероятностью нейтрализовал ЯБЧ баллистических ракет. Так вес БЧ увеличился до фантастических размеров. При взрывах ракет в районе мыса Чауда, стёкла в домах жителей Феодосии звенели и дрожали, а это около 70 км. Конечно, на этапе отработки комплекса были пуски, когда ракета делала полную двухплоскостную восьмёрку, улетала не туда куда нужно и пр., но существенных вмешательств в конструкцию ракет 5В55Р больше не было.
По замыслу, разработка системы управления ЗРС С-300П должна была опережать аналогичную разработку комплекса С-300Ф примерно на полгода. Разработка бортового радиопеленгатора существенно задерживалась и Войска ПВО пошли на промежуточный вариант – они приняли на вооружение ЗРС С-300 с ракетой 5В55К, т.е. вариант с чистым телеуправлением при уменьшении дальности на одну треть. Тем самым они «убивали двух зайцев»: в линейные войска начали поступать новые системы и войска стали их осваивать заранее и «до звона» было отработано математическое обеспечение этого участка.
По замыслу мы должны были взять готовую математику и просто установить её в свой комплекс. Разработчики «сухопутной» математики должны были предусмотреть «технологические» окна, в которые бы «моряки» могли вставлять пересчёт полярных координат в циклические (корабль ведь на ходу и его качает). Конечно, работного времени им не хватало и Б.В.Бункин, не очень беспокоясь о моряках, забил эти окна решением своих проблем. Таким образом, оказалось, что «Альтаир» вынужден был переписывать программы заново, а математиков в его штате было в 8-10 раз меньше, чем в «Алмазе». Плюс к этому, выяснилось, что войска не очень были обеспокоены живучестью системы: все шесть целевых и 12 ракетных каналов посадили на один вычислитель. Их понять можно: объектовое ПВО имело эшелонированную оборону. При выходе из строя одной из систем её подстраховывали другие.
ВМФ допустить на вооружение ракет 5В55К не мог, а уж отсутствия примитивного дублирования тем более. Подстраховать корабль было просто некому. Поэтому пришлось ставить в параллель вторую машину с разделением по три целевых и шесть ракетных каналов каждая. Естественно, что понадобился и синхронизатор работы обеих вычислителей. Кроме того, данное усложнение потянуло за собой появление третьего вычислителя – технологического. Первоначально он задумывался как помощь в отработке математики на период испытаний и необходимая страховка на случай выхода из строя одной из машин. Но потом оказалось, что он великолепно вписывается в логику построения системы и его оставили штатно. Поскольку в чистом виде переносить математику было невозможно, конструкторам системы управления пришлось переносить её по частям. Сначала один целевой канал и два ракетных, потом три целевых и шесть ракетных и т.д.
М-22 (в разработке шифр «Орех») «Наука в очках» долго спорила по вопросу: может ли быть на флоте зенитный ракетный комплекс с полуактивным самонаведением? Можно было бы спорить и далее, но в те годы (первая половина семидесятых) во всю проталкивался лозунг – «экономика должна быть экономной». Исходя из этого посыла, в высших эшелонах руководства решили, что зенитные ракеты, призванные бороться с воздушными целями, во всех видах вооружённых сил должны быть едиными. В Сухопутных войсках СССР к тому времени существовала ЗРС «Куб» (в экспортном варианте – «Квадрат»). По своим тактико-техническим характеристикам она была практически аналогом системы Войск ПВО С-125 (корабельный вариант с оригинальной аппаратурой наведения и на 60% унифицированной ракетой назывался «Волна»), но размещавшаяся на гусеничном шасси. Основным отличием системы была полуактивная головка самонаведения, установленная на ракете. Поскольку ЗРС хорошо зарекомендовала себя в локальных конфликтах (кстати, уже в XXI веке эта система в Сербии сбила самолёт США, изготовленный по технологии «Стелс»), В 1972 году решено было на этих же принципах разработать новую, более совершенную, которую назвали «Бук» для вооружения только нашей армии. Одновременно в Постановлении прописали, что ракета должна быть единой с флотской системой ПВО. Так была задан комплекс М-22 (в разработке получивший название «Орех»).
Разработка началась как положено: эскизный проект, моделирование, пора приступать к техническому проекту, а единого подхода к облику комплекса у промышленности и военных даже в 1974 году ещё не сформировалось. Военные привыкли сопровождать цель до конца (сбита или пролетела), промышленность же настаивала, что сопровождать цель должен лишь прожектор подсвета, а посему специализированной РЛС сопровождения цели не надо. Достаточно общекорабельных средств освещения обстановки. Плюс к этому было совершенно не ясно, а как будет вести себя головка самонаведения над морем в условиях существования интерференционных минимумов, т.е. при исчезновении опорного сигнала. Этого не знал никто. Решили провести эксперимент на ЗРС «Куб».
По заведённому порядку каждый полк ПВО в Сухопутных войсках, вооружённый какой либо зенитной системой, раз в год должен был выполнять ракетные стрельбы на полигоне в районе посёлка Эмба. Техника и личный состав полка, независимо от места дислокации, грузились на платформы и отправлялись в путешествие. Прибыв на полигон, делали марш-бросок на определённые километры и выполняли стрельбы, после которых обратная дорога. Для руководства СВ СССР и командования полка - большая головная боль. Вдруг на Фрунзенской набережной города Москвы появляются какие-то гражданские люди с моряками и предлагают фантастический проект: стрельбы выполнить на флотском полигоне, мишени, ПДИТР и внешние траекторные измерения обеспечивает ВМФ. Выгода налицо: не надо тратить собственные деньги, задействовать железную дорогу, чтобы гнать минимум три эшелона через пол страны (ведь из ближайшего к Крыму Одесского округа ПВО полк может дойти своим ходом), а заодно проверить – как ведёт себя система при работе над водной поверхностью.
Честно говоря, очень уговаривать и не пришлось. Начал я разговор с фразы: «допустим, Вы стоите на берегу озера Балатон, налёт на малой высоте, а у Вас есть уверенность, что наведение будет безупречным?» Впоследствии, когда приходилось бывать в Главном штабе Сухопутных войск, меня спрашивали: «опять про Балатон будешь рассказывать?» Для выполнения стрельб выделили полк из Сухопутных Войск Одесского округа, который должен был своим ходом перебазироваться в Феодосию.
Концепция построения комплекса с отсутствием средств слежения за целью всё таки возобладала, точнее её продавили корабелы – им просто было размещать лёгкие и малогабаритные прожектора подсвета и не надо ломать голову с размещением дополнительной локации комплекса. Это обстоятельство постоянно было предметом неприятия комплекса военно-морскими структурами. Честно говоря, вначале я в этом не видел большого греха, будучи выходцем из крылатой тематики, где пуск в сторону цели, даже при отсутствии какого либо контакта с ней, был обычным делом. Потом, правда, когда появилась необходимость внедрения новой ракеты 9М38М1, а позднее и последующих её модификаций, средства эти стали просто жизненно необходимы, но логика построения системы уже не позволяла безболезненно их встроить. В остальном комплекс был значительным шагом вперёд: модульность построения каналов подсвета, позволяющий размещать на палубе и надстройках корабля от 2 до 12 каналов. Лёгкие и компактные пусковые установки (в подпалубном помещении, где до того помещалась одна ПУ ЗИФ-101 с 16-ю ракетами, могли разместиться две 3С90 с 24-ю ракетами каждая). Практически мгновенная реакция -18 секунд. Темп стрельбы – 12 секунд с каждой пусковой. Круговой обстрел. Всё это устраивало, но отсутствие в составе комплекса собственных станций сопровождения целей ….. потом стало большим камнем преткновения.
У армии был также опыт локальных конфликтов на Ближнем Востоке, где впервые были опробованы помехи типа «Смальта». Сначала мы использовали эти помехи против «Терьеров» и «Тартаров», а вскорости стали получать такие же приветы от израильских самолётов и наши зенитные средства, использующие полуактивное самонаведение в своих ракетах. Боевая эффективность средств резко упала. После некоторого сопротивления разработчика, возражавшего против расширения полосы пропускания, ГРАУ настояло на введении частотной модуляции сигнала радиоподсвета. Принцип работы помехи типа «Смальта» прост. Позади атакующих самолётов, но по их пеленгу, летит самолёт со станцией радиопомех. В случае обнаружения работы системы подсвета, станция помех излучает ответный радиосигнал с небольшим смещением на частоту Доплера в сторону своих самолётов. Физика такова, что собственный сигнал подсвета, отражённый от атакуемого самолёта, уменьшается по закону четвёртой степени, а сигнал помехи по мере приближения ракеты к самолёту растёт в квадратичной зависимости. Ракета начинает наводиться на более сильный сигнал, принимая его за рабочий, и пролетает мимо цели не срабатывая от неё, а до помехоносца просто не долетает. Пилотам атакующих самолётов надо иметь достаточно крепкие нервы, чтобы не суетиться, видя летящую на тебя ракету, и будучи уверенным, что она пролетит метрах в 200-300 от тебя.
Очень серьёзные работы пришлось вести по выполнению нашего требования о невозможности запуска двигателя под палубой корабля. У нас уже был печальный опыт бпк «Отважный» и его повторения мы не хотели. Суть разногласий проста: в армии однопроводная система электропроводки, у нас двухпроводная. Мы не можем заземлить через ракету весь корабль. В принципе ГРАУ соглашалось, т.к. у них были случаи в Анголе, Вьетнаме и других тропических странах, когда ракеты стартовали сами во время тамошних гроз, но просто они не хотели нарушать традиции разработки, а, кроме того, протяжка второго провода уменьшала вес боевого заряда. В конце концов, они с нами согласились. Даже выполнив двухпроводную электрику борта всё равно не снималась задача исключения подачи боевого сигнала на пиропатрон, тем более, что ракета в погребе постоянно находится под током (подогрев клистрона, что обеспечивает 6-ти секундную готовность к пуску). Совершенно неожиданно нас поддержало управление перевозок в том же ГРАУ. Их постоянно беспокоила безопасность ракеты во время транспортировки по железной дороге.
Решение нашлось, на мой взгляд, идеальное – врезать в огнепровод от пиропатрона до порохового заряда «самоварный кран», открываемый автоматически при подаче ракеты на пусковую балку и закрываемый при её опускании в погреб. Доработка пусковой установки минимальная – «клюв» на конце пусковой балки, который может иметь два положения: «по-боевому» и «по-походному». При погрузке ракет - установка «по-походному», загрузили боекомплект, поставили «по-боевому». Больше забот нет. На корпусе ракеты сделали поводок этого самоварного крана – «ласточкин хвост». Хвост при подаче ракеты на балку цепляется за клюв и, поворачиваясь, открывает огнепровод, опускаясь в погреб, опять таки с зацепом его закрывает. Запустить ракету в погребе может только боевое повреждение корпуса двигателя или, конечно, злой умысел. А в Сухопутных войсках пришлось вводить ручные операции при подготовке ракет к пуску, но они с этим согласились, поскольку несанкционированные старты были полностью исключены.
Выполняя двухпроводную систему электроснабжения ракеты, КБ «Новатор» - разработчик ракеты, работавший до того только в интересах армии, не мог знать, что длина проводов и их месторасположение тоже могут быть критичны к токам наводки. Испытания на эти токи подтвердили наши опасения. Как результат – разъём ракеты пришлось закрыть специальной пенальной крышкой, которая открывается вручную специальным приспособлением только уже на пусковой балке при погрузке ракеты. Почему пришлось делать такое усложнение? В ходе испытаний на токи наводки выяснилось, что сама по себе ракета с открытым разъёмом безопасна. Но, если кто-либо из погрузочной команды дотронется рукой до разъёма, а в этот момент на самом корабле или поблизости работают радиостанции определённого диапазона, то человек со своей электрической ёмкостью тела может создать достаточный для срабатывания пиропатронов потенциал. Такое совпадение маловероятно, но чтобы наверняка исключить его печальные последствия и придумали пенальную крышку.
К сожалению, при приёме и сдаче боезапаса представители корабля и береговых служб плохо руководствуются инструкциями. Я не раз был свидетелем, когда с помощью плоскогубцев или ножа эти бойцы открывали крышку и пальцами проверяли целостность штырей разъёма. После дополнительных инструктажей и разъяснений они начинали бояться открывать разъём, но как только появлялся в расчёте новый человек, так снова появлялись не предусмотренные инструкцией операции с крышкой. По сей день бог миловал, что будет дальше – увидим. Будут соблюдать инструкции – всё будет хорошо.