Никитин Владимир Александрович «О себе, времени и кораблях»

 
 


Навигация:
Мужские средние учебные заведения в дореволюционной России
Михайловское и Константиновское артиллерийские училища
Состав юнкеров
Цук
Производство в офицеры
Отношение к пленным офицерам
Отречение Николая II
Украинизация армии
Путь в Петроград
Из артиллерийского офицера в рядовые пограничники и снова в артиллерию
Окончание гражданской войны
Получение инженерной специальности
Северная верфь
Организация Верфи и порядок выпуска чертежей
Разбор старых броненосцов
Переделка недостроенных военных кораблей в коммерческие
Проектирование сторожевых кораблей типа «Ураган»
Достройка и ремонт эсминцев дореволюционной постройки
Крен эсминца «Фрунзе»
Рождение ЦКБС
Лидер «Ленинград»
Проектирование эскадренных миноносцев (проект № 7)
Проект легкого крейсера типа «Киров» (проект № 26)
Сталин
Командировки в Италию
Римский опытовый бассейн
На ходовых испытаниях корабля во время командировки в Италии, 1934 год
Опыт фирмы «Ансальдо»
Как добыть чертёж крейсера?
Командировка в Германию в 1932 году
Порядок на немецких предприятиях
Командировка в Германию в 1939 году
Новые немецкие корабли
Авианалёты англичан
Покупка крейсера «Лютцов»

Мужские средние учебные заведения в дореволюционной России

Мне исполнилось 9 лет. Начался 1904 г. Подошло время подумать о поступлении в учебное заведение. В какое? В те времена в России было три основных вида мужских средних учебных заведений: гимназии, реальные училища и кадетские корпуса. За обучение в гимназии или в реальном училище надо было платить от 60 до 100 рублей в год. Кроме того, надо было меня одевать и кормить, что также стоило немало. Где же взять такие деньги? Их совершенно невозможно было выкроить из тех 150—170 рублей в месяц, которые в то время получал мой отец. Рассчитывать же на казенную (бесплатную) вакансию было практически безнадежно, так как таких вакансий было мало, а претендентов на них — много.
Другое дело — кадетский корпус: за учение денег не берут, да еще одевают и кормят бесплатно. Без преувеличения можно сказать, что не будь в России таких учебных заведений, как кадетские корпуса, многие дети офицеров не смогли бы получить среднее образование. Кадетские корпуса в России имели длинную историю. Старейший 2-й Петербургский кадетский корпус был основан еще Петром Великим в 1719 г. К 1800 г. их было уже пять, к 1900 г. - 24, к 1917 г. — 29. Учебная программа, рассчитанная на семилетнее обучение, соответствовала программе реальных училищ. Обучали в корпусах хорошо. Это можно подтвердить тем, что почти все кадеты, окончившие корпус одновременно со мною, но не пожелавшие поступать в военные училища, выдержали экзамены в высшие гражданские учебные заведения и прошли по конкурсу. Итак, учитывая все вышеизложенное, родители решили отдать меня в 3-й Петербургский (императора Александра И) кадетский корпус. Этот корпус был выбран потому, что в нем уже учились несколько мальчиков — сыновей сослуживцев моего отца.

Михайловское и Константиновское артиллерийские училища

... 1911 г. в России было два артиллерийских училища: Михайловское и Константиновское. Оба училища были равноценны: учебные программы были одни и те же, качество обучения — совершенно одинаковое, по многим предметам были те же самые преподаватели. Срок обучения в обоих училищах был трехлетний. В общем училища отличались только погонами: в Михайловском училище погоны были красные, без канта, с буквою «М», в Константиновском — красные, с черным кантом и буквою «К». Поэтому вопрос о том, в какое училище поступать, по существу, не имел никакого значения. Я пошел учиться в Михайловское училище только потому, что 27 лет тому назад там учился мой отец. Михайловское артиллерийское училище вместе с Артиллерийской академией и Артиллерийским техническим училищем занимали целый квартал, ограниченный Невой и Нижегородской и Симбирской улицами. В здании, расположенном фасадом на Нижегородскую улицу, размещалось Артиллерийское техническое училище, а на остальной территории, фасадом на Неву, был расположен другой огромный корпус, в котором вместе размещались Академия и Михайловское училище. Я употребляю слово «вместе» потому, что между ними никакой «вещественной» границы не было, а некоторые аудитории и лаборатории, например, химические, даже были общие.
Михайловское артиллерийское училище и Артиллерийская академия были основаны в 1820 г. и вначале составляли одно целое. Лишь в дальнейшем училище и академия были разделены и стали существовать самостоятельно. Училищу принадлежало также расположенное во дворе большое одноэтажное здание, в котором размещались артиллерийские орудия всех образцов, бывших в то время на вооружении русской артиллерии, а также учебные пособия, необходимые для изучения материальной части.

Чему и как нас учили ? Академический план нашего обучения был составлен с расчетом хорошей подготовки к продолжению образования в Артиллерийской академии. Действительно, изрядную часть того, что мы проходили в училище, строевому офицеру (а таких было более 90%) во время его дальнейшей службы использовать не приходилось. Сюда можно было отнести всю высшую математику, физику и химию. Учили нас хорошо и состав наших преподавателей был первоклассный. Особое внимание уделялось преподаванию артиллерии. Этот предмет считался основным и получение неудовлетворительного балла по артиллерии являлось большой бедой для юнкера. Плохой выпускной балл по артиллерии (менее 8 баллов) отодвигал его обладателя в самый конец списка при разборке вакансий и гарантировал ему «второй разряд», то есть потерю одного года старшинства, которое получали все юнкера, окончившие артиллерийские и инженерное училища, по сравнению с окончившими пехотное или кавалерийское училища.
Лекции по артиллерии сопровождались практическими занятиями, а летом в лагерях на полигоне производились практические   стрельбы, которыми по очереди командовали юнкера старшего класса. Словом, преподавание артиллерии было отработано на совесть. Точные науки преподавались нам тоже хорошо. Достаточно сказать, что впоследствии, когда я поступил в Ленинградский политехнический институт, профессора, узнав, что я окончил полный курс артиллерийского училища, после короткого собеседования, убедившись в достаточном уровне моих знаний, зачли мне дифференциальное исчисление, высшую алгебру, аналитическую геометрию, физику и химию.

Кроме верховой езды в смене, нас обучали вольтижировке и езде в орудиях. Кстати, два слова о лошадях. Вначале мне казалось, что все лошади нашей батареи — одинаковы. Однако через некоторое время, присмотревшись, я заметил, что все они разные и по масти, и по экстерьеру (то есть по форме головы и туловища) да и характер имеют разный: одни — ленивые, другие — веселые, третьи — злые..., в общем стал уже их различать с первого взгляда как хороших знакомых. Теперь о нарядах.
Что может быть скучнее дневальства? Кажется, ничего. Сиди сутки в одном помещении, отвечай за порядок, а власти не имеешь никакой. Да еще и ночью спать не разрешается.. Странно: когда ты свободен, спать до полуночи не хочется. На дневальстве же уже к десяти часам вечера тянет ко сну. А ночью! Пока ходишь — ничего. Как только сядешь —беда, сразу засыпаешь. А заснешь, тут сразу же, как по вызову, является дежурный офицер, и смотришь, получил еще четыре дневальства вне очереди. Кое-как развяжешься с тремя дневальствами, обязательно заснешь на четвертом и опять заработаешь еще четыре наряда, да в придачу на две недели без отпуска. Просто горе!
То ли дело дежурство по кухне. Встанешь пораньше и к 7 часам приходишь на кухню. Выдашь поварам продукты на обед, позавтракаешь чем-нибудь вкусным: бифштексом или яичницей. Затем сходишь на лекции, а после — опять на кухню: надо выдать продукты на ужин. Во время обеда пошлешь на стол, за которым сидят свои ребята, лишнее блюдо котлет или пирогов. Вот и все. Наряд окончен.
По батарее дежурили лишь юнкера старшего класса. Этот наряд уже полегче. Надо только следить за дневальными, не допускать беспорядков в помещении батареи и иногда подменять дежурного по училищу офицера, если ему надо выйти из дежурной комнаты. Ночью дежурный по батарее мог спать, однако не раздеваясь. Дисциплина в училище была не очень строгая. В связи с тем, что по существовавшему тогда обычаю фельдфебель и портупей-юнкера (сержанты) взысканий на юнкеров не накладывали, мелкие нарушения дисциплины (опоздание в строй, лежание на кровати в неположенное время и т. п.) обычно оставались безнаказанными, разве что такое нарушение будет замечено кем-либо из офицеров училища. Более серьезные нарушения дисциплины: опоздание из отпуска, ношение юнкером младшего класса неприсвоенных еще шпор, «ловчение» от церковной службы и другие, выявленные офицерами училища, карались в зависимости от тяжести поступка: оставлением без отпуска, арестом с исполнением и без исполнения служебных обязанностей, переводом во 2-й разряд по поведению. Кроме того применялись и комбинированные наказания, например, на юнкерском жаргоне «четыре — тридцать» означало: 4 суток ареста и 30 дней без отпуска. Надо сказать, что чаще страдал тот, кто чаще попадался на глаза офицеру, а среди них были и такие (например, штабс-капитан Кузнецов), которые, вероятно, получали большое удовлетворение, наказывая юнкера даже в том случае, когда можно было бы ограничиться простым замечанием. Однако таким офицерам иногда перепадало и от юнкеров.
Если кто-либо из офицеров «зверствовал» и придирался зря, то юнкера принимали решение: «обложить» его. В этом случае, когда он был дежурным по училищу и являлся на перекличку или в столовую, вся батарея начинала дружно кашлять. Офицер командует: «Смирно!» — не помогает. Бежит в один конец — кашляют в другом. Лучше уж было бы ему не обращать на кашель внимания или попросту уйти из помещения, а на будущее время сделать для себя выводы, так как юнкера зря никого не «обкладывали».

Пожалуй самым важным из того, что мы изучали в лагерях, были практические артиллерийские стрельбы. На всех стрельбах присутствовали юнкера всего училища. За взводных и орудийных командиров, разведчиков и телефонистов были юнкера старшего класса, а в качестве орудийной прислуги и ездовых — юнкера среднего класса. Младший класс заранее отправлялся пешком к месту стрельбы для участия в ней только в качестве зрителей. Казалось бы нарочно нельзя было выбрать место для артиллерийского полигона хуже, чем под Красным Селом. Гладкий, как доска, участок местности, шириною около четырех и длиною около восьми километров. Ни лощин, ни холмов, ни леса. Выбрать закрытую позицию для батареи было невозможно.
Наблюдательный пункт всегда располагался на Царском валике. Так назывался небольшой искусственный холм, высотою 6—8 метров, расположенный на расстоянии около одного километра впереди лагеря. Другого места, откуда можно было что-либо увидеть, на полигоне не было. Поэтому никаких тактических обоснований для выбора артиллерийских позиций и наблюдательных пунктов привести было нельзя. Другие артиллерийские полигоны Петербургского военного округа — под Лугою и под Стругами — были значительно лучше и больше, но туда артиллерийские училища не посылали. К стрельбам все юнкера относились достаточно серьезно, так как хорошо понимали, что стрельба — это главное, что нужно отлично освоить.

Состав юнкеров

В первые дни пребывания в училище я знакомился с товарищами по классу. Большинство было из числа окончивших кадетские корпуса. Остальные (около 10%) — из гимназий или реальных училищ. Надо сказать, что гимназистов и реалистов, желавших поступить в училище, было гораздо больше, чем представляемых им вакансий. Поэтому приняты в училище были наилучшие по конкурсу, что и подтвердилось после первого полугодия при подсчете средних баллов, когда многие из них оказались в начале списка. Процент дворян среди юнкеров был значительно ниже, чем в кадетских корпусах, а разночинцев и казаков — больше. Много было кавказцев и уроженцев Средней Азии. Был также один иностранец — персидский принц Аман Каджар. В. А. Никитин в артиллерийском училище Спустя некоторое время после поступления в училище, я увидел что юнкерская масса не была однородной.
Выделялись юнкера, хорошо обеспеченные материально, то есть дети богатых родителей. Таких было сравнительно немного. Некоторые из них, имевшие хорошую протекцию, т. е. родственников или хороших знакомых, занимавших высокие посты в военной среде или в правительственных учреждениях, рассчитывали попасть в гвардию. Другие, не имевшие протекции, но имевшие деньги, собирались служить в конной артиллерии.   И тем и другим нужно было располагать достаточно большими средствами, чтобы иметь возможность приобрести двух верховых лошадей (одну — строевую, другую — для участия в конных состязаниях). Не мало денег уходило и на кутежи. Ни гвардейцы, ни конники почти никогда жалования на руки не получали, а только расписывались в раздаточных ведомостях, так как часто все жалование расходовалось на приемы гостей, на устройство балов, банкетов, конных праздников.
Помимо всего этого, для того, чтобы попасть в гвардию или конную артиллерию, нужно было хорошо учиться, чтобы при разборке вакансий стоять в начале списка, так как в гвардию и в конную артиллерию вакансий присылали очень мало (в моем выпуске на 130 человек, оканчивавших училище, было всего 5 вакансий в гвардию и 6 — в конную артиллерию), а желавших было гораздо больше.
Другую группу юнкеров можно было бы назвать «академической». Это были юнкера, решившие по окончании училища не задерживаться надолго в строевых частях, а продолжать свое образование в одной из военных академий, главным образом — в артиллерийской. Для этого необходимо было получить очень хорошую академическую подготовку, так как экзамены в академию были строгими, а конкурс — довольно высоким. Эта группа все свое внимание уделяла предметам, хорошее знание которых было необходимо для успешного экзамена в академию, то есть артиллерии, математике, физике и химии и, наоборот, не отличалась по другим предметам и на строевых занятиях.
Следующая компания была довольно странной: к ней относились люди, причислявшие себя к высшему свету. Юнкера присвоили им презрительную кличку «бомонда» — искаженное французское слово «бомонд», что означает «высший свет». Держались эти люди несколько обособленно от других юнкеров, интересовались событиями из жизни аристократии, приемами в высшем свете, балами... Они охотно пошли бы служить в гвардию или конную артиллерию, но лень (главным образом), а иногда и тупость отодвигали их в конец списка при выборе вакансий, и в этом случае им приходилось довольствоваться такими вакансиями, как, например, Селишенские казармы (под Новгородом), Михайловский штаб (вблизи города Пружаны) или другими, захолустными, в том числе и сибирскими вакансиями. Однако некоторым из них, широко использовавшим родственные и дружеские связи родителей, все же удавалось, спустя некоторое время после производства в офицеры, прикомандироваться к гвардейским частям, т. е. по существу втереться в гвардию.
Дружно вместе держались казаки. Большинство из них было между собою знакомо уже раньше, так как в училище они переходили главным образом из Донского и Владикавказского кадетских корпусов. Как правило они были хорошими строевиками, но учиться ленились, так как в общем списке они вакансий не разбирали, а соответствующие казачьи войска высылали им именные вакансии. Поэтому, как ни учись, хорошо или плохо, — все равно попадешь в казачью батарею своего войска.
Конечно дружили между собою кавказцы. Общая родина, общие обычаи, зачастую общий родной язык — неизбежно их сближало. Почти все они старались, по окончании училища, вернуться на Кавказ, что было сравнительно нетрудно, так как многие Кавказские артиллерийские части стояли в глухих местах и при разборке вакансий спросом не пользовались. Лентяи и тупицы заботились лишь о том, чтобы жить спокойнее, трудиться поменьше. К учебным занятиям относились халатно, занимали места, конечно, в конце списка, и, махнув рукой на полевую артиллерию, собирались стать «крепаками», то есть получить назначение в крепостную артиллерию, считавшуюся среди юнкеров артиллерией «второго сорта» вследствие более медленного продвижения по службе, чем в полевой артиллерии.

Цук

В кавалерийских училищах, до самого конца их существования, практиковалось так называемое «цукание» юнкеров младшего класса. Оно заключалось в следующем: юнкер старшего класса («господин корнет») имел право, подозвав юнкера младшего класса («зверя»), отдать ему любое, даже самое бессмысленное приказание, например, влезть под стол и спеть там серенаду Мефистофеля из оперы Фауст (такой случай действительно имел место), или сделать 200 приседаний, или быстро отвечать на самые идиотские вопросы. Он же имел право наложить на «зверя» взыскание, если не был доволен выполнением его приказания. В артиллерийских училищах никакого «цукания» не было. Более того, как я уже писал, ни фельдфебель, ни портупей-юнкера не накладывали взысканий даже на юнкеров младшего класса.

Производство в офицеры

Разборка вакансий в значительной степени определяла нашу дальнейшую судьбу. Действительно: одно дело служить в Москве, Киеве, Одессе или Варшаве, другое — в какой-нибудь дыре, вроде Репнинского штаба, вблизи посада Замброва Ломжинской губернии или в урочище Посьет на берегу Тихого океана. В те времена распределение по войсковым частям оканчивающих училище будущих офицеров производилось не руководством училища, а предоставлялось самим юнкерам в порядке успеваемости. Такой порядок являлся хорошим стимулом для повышения интереса юнкеров к учебным занятиям, так как каждый балл, в какой-то степени, влиял на окончательный средний балл, который вычислялся учебной частью училища и являлся основанием для определения порядкового номера каждого юнкера в списке, согласно которому производился выбор вакансий. В 1914 г. в этом списке было 118 человек, из числа которых я был пятнадцатым. В середине июня нам роздали списки артиллерийских частей, куда мы могли быть назначены по окончании училища, в том числе: в гвардию — 5, в конную артиллерию — 6, в полевую артиллерию — 91, в крепостную артиллерию — 16, а всего 118 вакансий, не считая казачьих.

Отношение к пленным офицерам

Тут я увидел только что приведенную группу пленных венгров. Когда я подошел поближе, то пленный офицер попросил предоставить ему возможность встретиться с кем-либо из командования. Я прошел в штаб и, встретив начальника штаба, доложил ему об этом. Надеясь получить сведения о численности и расположении   противника, как это часто бывало и ранее, он распорядился привести к нему этого офицера. Офицер вошел и сказал (по-немецки): — Я командовал ротой, которая вчера обороняла высоту 1104. У нас была хорошая укрепленная позиция и лобовой атакой вы бы ее никогда не взяли. Но ваши пулеметчики под командованием раненого офицера (кажется это был подпоручик 89-го полка Потулов) втащили пулеметы нам во фланг, сильным огнем создали у нас не возможную обстановку и принудили нас к сдаче. Если, несмотря на то, что я ваш враг, мое свидетельство может способствовать награждению этого офицера, то прошу его принять.
Начальник штаба сказал ему: — Сядьте и напишите об этом. Офицер написал и передал заявление начальнику штаба. Однако пока происходило все это, пленных увели в тыл и офицер остался один, без конвоя. Узнав об этом начальник штаба сказал мне: — Подержите пока его у себя и накормите, а к вечеру мы отправим его с оказией. Я отвел венгра в резерв нашей батареи и мы его хорошо накормили. Перед отправкой он дал мне свою визитную карточку, на которой написал: «Дорогой отец! Предъявитель этой карточки, русский офицер, очень любезно со мной обошелся. Если он обратится к тебе, то помоги ему, чем сможешь.» Мне же он сказал: — Мой отец — профессор медицины. Он живет в Будапеште. Если, к несчастью, Вы попадете в плен, то перешлите ему эту карточку и он Вам поможет. Теперь такой случай может показаться неправдоподобным, но надо помнить, что Первая мировая война не была войной классовой, а была войной между двумя группировками капиталистических государств. Поэтому между офицерами вражеских армий, вне боевых действий, отношения могли быть даже дружескими, ведь они принадлежали к одному классу.

Отречение Николая II

Из сообщения, переданного в начале марта из Управления нашей бригады, мы узнали, что Николай II отрекся от престола. В чью пользу — наследника Алексея или своего брата Михаила — я не запомнил. Только еще через 3—4 дня «уточнилось», что монархия вообще окончила свое существование, провозглашена республика, а страной управляет Временное правительство во главе с князем Львовым. Большинство офицеров нашей бригады, да вероятно и остальных армейских войсковых частей, никак не реагировало на падение монархии. Некоторые наивные люди радовались и считали, что с приходом к власти Временного правительства все само собой образуется и всем будет хорошо. Другие считали, что с падением монархии гибель России неминуема. Вообще же никто из нас толком не представлял себе, что произошло, что еще будет дальше и что надо было бы сделать, чтобы из прогнившей монархии Россия стала бы новым живым организмом. Итак, март 1917 г. прошел у нас в непонимании обстановки и в ожидании дальнейших событий.

Как всегда во время затишья, на фронте поползли разные слухи. Разговоры, главным образом, шли о влиянии Распутина на царскую семью и, как следствие этого, на ведение войны, а также о связях царицы с германскими правящими кругами и даже об организации под ее руководством шпионажа в пользу противника. Затем стали доходить неясные сведения об организации заговора среди гвардейских офицеров с целью добиться оздоровления обстановки в правительстве и ставке путем устранения Распутина и ареста царицы. Однако все это были пока только слухи. Но как говорится, дыма без огня не бывает, и вот, во второй поло-вине декабря от приехавших из отпуска офицеров (газеты доходили до нас с опозданием в 7—10 дней) мы узнали, что Распутин убит. Все обрадовались: — Ну вот, теперь все пойдет по-другому! Но радовались мы, оказывается, зря.
К сожалению, по-другому не пошло. Хотя Распутина уже больше не было, но влияние царицы на Николая осталось. Практически ничего не изменилось, и как показали дальнейшие события и не могло измениться, так как даже для незначительного оздоровления царского режима, надо было устранить не только Распутина, но и царицу, а также большую часть окружения царя. Но мы, фронтовые офицеры, всего этого не понимали и надея-лись, что наконец, в помощь царю у власти встанут честные люди, которые поведут Россию к благополучному окончанию войны.

Украинизация армии

Январь 1918 г. в нашей батарее прошел спокойно. Стояли мы там же, братание продолжалось. Вскоре пошли слухи, что войска Юго-Западного и Румынского фронтов подлежат «украинизации» — что это такое, толком никто не знал. Одни говорили, что Украина отделится от России и будет иметь свою самостоятельную армию. Другие — что, оставаясь в составе русской армии, украинские части будут иметь украинский командный язык, а весь командный состав будет украинской национальности. Все это не устраивало не только меня, но и вообще почти всю нашу дивизию, в которой украинцев было мало, а большинство офицеров и солдат было из северных губерний и Прибалтики. Поэтому все больше шли разговоры об уходе из Буковины и о возвращении на север. Действительно, в феврале (дату не помню) пришел приказ: нашей дивизии передать позицию частям Х-го (уже украинизированного) корпуса и следовать на Яссы для погрузки на железную дорогу и отправки на север. Это всем нам подходило.  
И вот, как говорится, «в одно прекрасное утро» нами было получено приказание немедленно сниматься с позиции и за 1-й батареей двигаться на Ботушаны. Тронулись в путь. Однако не успели мы пройти и десяти километров, как были окружены румынскими и бывшими ранее русскими, а теперь украинскими частями. Последовало распоряжение: сдать материальную часть, боезапас и конский состав, а личному составу, под румынским конвоем, идти на Ботушаны. Будь в наших частях твердая дисциплина, вместо капитуляции следовало бы ударить по румынам и пробиваться домой с оружием в руках. Но при том состоянии дисциплины, в каком она была тогда, боевые действия наверняка окончились бы неудачей и только привели бы к ненужным потерям в людях. Короче: сопротивление было бессмысленно. И вот мы, уже не 2-я батарея 23-й артиллерийской бригады, а пешая и почти невооруженная команда, имевшая всего 3 обозные повозки для личных вещей, пяток лошадей, пару карабинов и мой личный револьвер, потащились на восток. На третий день мы были в Ботушанах. Мы — это всего меньше сотни солдат нашей батареи. Остальные, вероятно, отстали или свернули в сторону, так как конвой за нами почти не следил, а больше смотрел, нельзя ли чем-нибудь поживиться.
В Ботушанах нас, бывших офицеров, отдельно от солдат поместили в какую-то казарму. Так началось наше «Ботушанское сидение». В казарме уже было человек сорок таких же «беспризорных», как мы. Кормили нас отвратительно: какая-то бурда вместо супа и мамалыга. Выручали нас спекулянты, у которых по высокой цене можно было купить кое-какие продукты и табак. Так мы просидели три или четыре дня. Румынский лейтенант, приставленный к нам как комендант, говорил: — Не волнуйтесь, господа, вас скоро выпустят. Но что означает слово «скоро» — неделю, месяц или год? Вскоре из нашей казармы уехали поляки во вновь формирующуюся польскую армию, а за ними ушли украинцы в украинские части.

Путь в Петроград

Я справился по карте и увидел, что ближайшим городом и железнодорожной станцией был Могилев-Подольский, куда я добрался через два дня. Там, к своей радости, я встретил около двадцати солдат нашей бригады, среди которых были и солдаты моей батареи. — Как дела? — спросил я солдат. — Да вот ищем, как бы уехать, да ничего пока не выходит, — был ответ. Я пошел к военному коменданту. — Как уехать? — спрашиваю его. — Не знаю, — ответил комендант, — пассажирские поезда не ходят. Можно уехать только с санитарным поездом, что почти безнадежно, или каким-нибудь случайным эшелоном. Вон, на запасных путях стоят вагоны с остатками II-го гвардейского корпуса. Поговорите с ними, может быть они вас возьмут. Но учтите, что паровоза для них нет и эшелон может простоять здесь неделю и более. Я пошел к гвардейцам. Разыскал начальника эшелона, который мне сказал, что мест в эшелоне нет, но если мы найдем вагон сами, то можем прицепить его к эшелону. Это уже был какой-то выход. Я вернулся к своим и рассказал им о результатах моих переговоров.
— Ищите вагон, тогда, может быть, и уедем! Не прошло и двух часов, как наши солдаты обнаружили в конце одного санитарного поезда пустой товарный вагон с печуркой, вполне годный для путешествия. Вечером вагон осторожно отцепили, перекатили его к гвардейскому эшелону и прицепили в конце состава.   Все повеселели. Солдаты откуда-то раздобыли доски для нар, и мы расположились в вагоне уже вполне по-домашнему. Сбегали за водой, сварили чай и картошку, поужинали и легли спать. Однако, на всякий случай, организовали дневальство, чтобы чего доброго, железнодорожники наш вагон не отцепили. Ночь прошла спокойно, если не считать, что наши дневальные незаметно вскрыли никем не охраняемый товарный вагон другого санитарного поезда и взяли (точнее украли) там мешок крупы и больше сотни банок мясных консервов, которые и перетащили в наш вагон. На другой день, после полудня, гвардейцы чуть ли не с настоящим боем раздобыли паровоз и, наконец, наш эшелон тронулся на север. До Жмеринки мы ехали спокойно, но медленно. Там к нашему вагону подошли три матроса с линейного корабля «Петропавловск». —      Возьмите нас к себе, — попросили они, — вот уже два дня как мы здесь и никак не можем выехать дальше. Нас было в вагоне всего около двадцати человек, и мы их взяли. Они оказались хорошими ребятами, а присутствие одного из них вскоре оказалось нам очень полезным.
В Казатине какие-то лихие украинские кавалеристы пытались высадить нас из вагонов, но пулеметная очередь (у гвардейцев были с собой четыре пулемета) сразу их отпугнула и мы двинулись дальше. Из Фастова, простоя там два дня, тронулись на Киев, куда прибыли на другой день. В Киеве скопилось большое число эшелонов, но из-за нехватки исправных паровозов, они дальше не двигались. Тут наши гвардейцы сделали большую ошибку: они отпустили паровоз заправляться углем и водою без всякого конвоя. В результате паровоз к нам не вернулся, так как был кем-то захвачен. Так мы простояли целый день, не зная, что делать дальше. А тут еще пошли слухи, что немцы быстро двигаются к Киеву и вот-вот его захватят. Что же делать? Ждать счастливого случая, сидя в Киеве? Или бросить эшелон и, неся на спине вещевой мешок, а в руке чемодан, идти пешком через Днепр и далее? Вот тут-то нас и выручил один из наших матросов, который до военной службы был помощником машиниста паровоза.
— Дайте мне пять надежных вооруженных ребят и я попробую добыть паровоз, — сказал он. Так и сделали. Часов через пять к нашему эшелону подошел паровоз, подцепил нас и мы, наконец, двинулись из Киева, прошли мост через Днепр и сделали остановку в Дарнице. Там наш паровоз   был отцеплен и ушел обратно в Киев, а через пару часов другой паровоз повез нас дальше. Оказалось, что наш матрос, как бывший железнодорожник, быстро нашел общий язык с киевскими машинистами и ими был придуман остроумный план: неисправным паровозом, который в рейс пускать было нельзя, кое-как перетащили эшелон через Днепр в Дарницу. Там же были исправные паровозы, один из которых и повез нас.
Убрались мы из Киева, оказалось, вовремя, так как вскоре туда вошли немцы. По пути к Бахмачу, на одной из мелких станций, наш эшелон был остановлен какой-то бандой, именовавшей себя «отрядом анархистов». Его начальник, одетый в штатское драповое пальто, перевязанное пулеметными лентами, в шляпе с пером и маузером на боку приказал нам немедленно освободить вагоны. Однако пулеметы гвардейцев снова оказали свое действие: всего одна очередь обратила в бегство «доблестных» анархистов. Далее мы ехали без приключений. Из Бахмача мы двинулись на Жлобин — Гомель — Могилев — Витебск — Дно и через пять дней прибыли в Петроград, на Витебский вокзал. Все наше оружие, включая личное, пришлось сдать железнодорожной охране.

Из артиллерийского офицера в рядовые пограничники и снова в артиллерию

На другой день я поехал в Управление Петроградского пограничного округа и был принят на службу рядовым пограничником. Я с этим согласился: чтобы быть хорошим командиром, не плохо сначала послужить в шкуре солдата. Через два дня я отправился к месту службу. Застава, на которую я был назначен, находилась за Красной Горкой, в бывшем помещичьем доме около Горовалдайского озера. Наш район охраны был береговым, по Финскому заливу. Начинался он от мыса Серая Лошадь, далее на деревню Шепелево, потом Кандыкюля и до деревни Липово.
Служба была нетяжелой. Приходилось два раза в сутки обходить ближайший участок или объезжать верхом более отдаленный. Кроме того были и более приятные поручения: поездки за продовольствием или обмундированием на форт Красную Горку или в Кронштадт. Прослужил я там около двух месяцев. За это время у меня никаких пограничных происшествий не было. В середине июля к нам пришло указание: всех бывших артиллеристов откомандировать во вновь формирующиеся артиллерийские части. Меня направили в артиллерию 3-й Петроградской стрелковой дивизии, в город Гатчину. Так, после четырехлетнего перерыва, я опять попал в те же казармы, из которых уходил на войну в 1914 г.

По прибытии я был назначен командиром 1-й батареи. Но батареи пока еще не было. Надо было ее создать. Понемногу начали прибывать люди, главным образом мобилизованные солдаты старой армии младших возрастов. Но, «скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается»... Сколотить батарею оказалось не так просто. Если красноармейцы были более или менее подготовлены, то с командным составом дело было значительно хуже, более того — это была беда. В моей батарее, вместо пяти человек по штату, пока было всего два красных командира, только что окончивших какие-то краткосрочные курсы. Подготовлены они были очень плохо. Ни один из них не имел среднего образования. Днем шли занятия с красноармейцами, а вечерами я работал с командирами. Материальная часть, правила стрельбы, разведка — были основными занятиями. Заниматься было трудно. Я не знаю, чему их учили на курсах, но они не умели, например, даже пользоваться буссолью, а о пристрелке имели самое грубое представление. Однако старания и желания учиться у них было много. Поэтому через полтора месяца я убедился, что мои ученики могут выполнять обязанности командиров взводов.

Окончание гражданской войны

4-го ноября наша дивизия, правофланговая в армии, переправилась через Днепр и двинулась на юг, не встречая никакого сопротивления со стороны белых. Через два — три дня, в районе Каланчак-Скадовск, мы вышли на побережье Черного моря. Через несколько дней наши войска, вошедшие в Крым через Сиваш и Перекоп, заняли Семферополь, Севастополь, Феодосию и Керчь и, таким образом, «врангелевское» государство перестало существовать. Начались переформирования советских войск, коснувшиеся и нас. Наша, 1-я, дивизия должна была слиться с 15-й. Я решил, что так как война окончена, то пора подумать и о дальнейшем. Служба в строю меня не очень привлекала, и я решил, что теперь пора взяться за учение. Поэтому я подал рапорт об откомандировании меня в Артиллерийскую академию. В начале декабря разрешение на отъезд в академию было получено, и я быстро собрался в путь

Получение инженерной специальности

Однако, на Ваше счастье, есть распоряжение о возвращении из армии в институты всех бывших студентов. Я могу сделать следующее: направить Вас курсовым командиром в 3-ю Петроградскую артиллерийскую школу, куда в настоящее время безотлагательно нужны опытные артиллеристы. Оттуда, в будущем учебном году, Вы смогли бы поступить в Артиллерийскую академию. Но чтобы не терять год, Вы сейчас можете поступить в один из вузов, куда Вас примут, как имеющего законченное среднее образование. Будучи в артиллерийской школе, Вы вероятно сможете выкроить время для занятий в институте. А когда у Вас будет столько зачетов, сколько тре буется, Вы получите право быть демобилизованным для продолже ния занятий в институте. Дайте Ваше командировочное предписание. Я подал, и он написал на нем: «Направить в распоряжение начальника 3-й Петроградской артиллерийской школы». Затем он нажал звонок и сказал вошедшей секретарше: —  Пойдите вместе с товарищем и скажите, что я приказал оформить направление сегодня же. Через полчаса я имел направление в кармане.
На другой день, с утра, я поехал в артиллерийскую школу. Она размещалась на Выборгской стороне, сразу за Литейным мостом в здании бывшего Михайловского артиллерийского училища, того самого, где я проучился три года: с 1911-го по 1914-й. Я поднялся по знакомой мне лестнице и вошел я дежурную комнату. Сидевшему там дежурному командиру я объяснил, зачем явился, и спросил, как мне пройти к начальнику школы. —  Он сейчас в отъезде. Его замещает начальник учебной части, товарищ Балабин. Я отправился к нему. Он направил меня в распоряжение командира 2-й батареи Язева, для назначения на должность командира отделения.
На следующий день я приступил к исполнению своих обязанностей. Для занятий с курсантами мне готовиться не приходилось. Еще свежи были в памяти строевые занятия в Михайловском артиллерийском   училище: материальная часть, занятия при орудиях, верховая езда, уставы, ну и конечно, пеший строй. Занят я был ежедневно с 9 до 17 часов. Таким образом, вечера, за исключением дней дежурств или каких-нибудь совещаний, у меня были свободны. Такой порядок позволил мне немедленно начать оформление поступления в институт. Я хотел приобрести специальность инженера-механика. Мне посоветовали поступить в Петроградский политехнический институт, где имелся очень хорошо организованный машиностроительный факультет.

Для оформления поступления в институт в те времена требовалось немного: удостоверение личности и аттестат об окончании среднего учебного заведения. Я же, вместо аттестата, представил справку об окончании в 1914 г. Михайловского артиллерийского училища. Представленные мною документы удовлетворили институт, и я был зачислен в число студентов 1-го курса кораблестроительного факультета. Это было в январе 1921 г. Как я организую свои занятия, я еще не представлял достаточно ясно. Однако предвидел, что с посещением лекций будет очень трудно, так как уезжать днем из Артиллерийской школы удастся, вероятно, только урывками.

Северная верфь

Мы вчетвером выполняли все инженерные работы в СТК, то есть расчеты по теории корабля и прочности, составляли спецификации, проверяли рабочие чертежи и подготовляли всю внешнюю и внутреннюю переписку. Народ мы были веселый, работали дружно и, когда требовалось, советовали и помогали друг другу. Словом, работать здесь было приятно, интересно и на работу я ходил с большим удовольствием, как, впрочем, хожу и сейчас (в 1973 г.), спустя почти пятьдесят лет.
Главная масса конструкторов, которых я застал в бюро в 1925 г., состояла из практиков. Лишь немногие из них имели кое-какое, весьма скромное техническое образование. Большинство начинало свою конструкторскую карьеру с учеников, главным занятием которых было выполнение мелких поручений старших конструкторов и растирание туши, которая в начале XX в. продавалась в виде небольших плиток или палочек и которую для использования требовалось длительно растирать с водой. Затем ученикам доверялась копировка сначала простых чертежей, а после довольно длительной выучки, им уже разрешалось копирование теоретических чертежей и чертежей общего расположения. Лишь после этого, то есть примерно через три — четыре года, им давали разрабатывать простейшие узлы под руководством опытного конструктора. Только лет через десять они, наконец, допускались к самостоятельной работе над сложными конструкциями. Теоретические чертежи поручались лишь наиболее опытным конструкторам с большим практическим стажем. Расчеты по теории корабля конструкторы-практики делать не умели и нуждались в повседневной опеке со стороны инженеров.

Николай Федорович Алексеев был ведущим конструктором при разработке проекта и изготовлении рабочих чертежей сторожевых кораблей. Он работал очень быстро и аккуратно. Будучи веселым человеком, он был не прочь пошутить или рассказать какой-либо интересный случай из своей конструкторской практики. Вот один из них.
Будучи еще молодым конструктором, Алексеев однажды разрабатывал чертеж леерного устройства для мостика миноносца. Второпях, после копировки он чертеж не проверил, а сразу отправил его в светописную, откуда он поступил на постройку. Через некоторое время с корабля звонят: «Палуба мостика прогибается под тяжестью леерных стоек!» В бюро всполошились. Срочно послали Алексеева разобраться на месте, в чем дело? Оказалось,   что на чертеже диаметр леерных стоек, вместо 20 мм, был указан равным 200 мм. В кузнечном цеху то ли по глупости, то ли из хулиганства, отковали леерные стойки диаметром 200 мм и отправили их на корабль, где сборщики установили их на мостике, который, конечно, и прогнулся. Чертеж был немедленно исправлен, стойки откованы заново, а негодные стойки, точнее тумбы, несколько лет стояли у стенки кузницы и служили объектом насмешек товарищей Алексеева.

Организация Верфи и порядок выпуска чертежей

Северная Судостроительная верфь проектировалась и строилась при технической помощи немецкой фирмы Блом и Фосс, и поэтому организация производства на Верфи была построена по немецкому образцу Всей постройкой кораблей руководил Производственный отдел через своих представителей в цехах и на постройке, людей весьма высокой квалификации, которые именовались мастерами. Эти люди, по существу, заменяли аппарат строителей, существовавший на других судостроительных заводах, однако, в отличие от строителей — людей с большими полномочиями — ведали только производством и подчинялись непосредственно начальнику Производственного отдела. Необходимо отметить наиболее опытных мастеров: Василия Ивановича Петрова и Альвина Васильевича Энгельса.
Система изготовления чертежей на Верфи в 1925 г. была другая, чем теперь. Если на корабль водоизмещением 1 500—2 000 т кораблестроительное конструкторское бюро выпускает в настоящее время (т. е. в 1970 гг.) около 15 000 чертежей, то тогда общее количество чертежей на корабль, включая чертежи котлов, главных и вспомогательных механизмов, которые в настоящее время изготовляют специализированные бюро, не превышало 2 500. Например, теперь   каждая главная поперечная переборка вычерчивается на отдельном листе, а тогда все переборки выполнялись на одном чертеже. Теперь чертежей якорного шпиля больше сотни, а тогда их было всего семь. Соответственно было меньше и число светокопий.
Трудно поверить, но в 1925 г. обязанности заведующего архивом бюро и начальника светописной мастерской совмещались в одном лице уважаемого Владимира Ивановича Клевина. Весь штат этих двух подразделений, кроме Клевина, состоял всего из двух (!) человек: помощника архивариуса и проявляльщика-фальцовщика. Исключительная оперативность работы и большой опыт мастеров Производственного отдела Верфи позволяли вести модернизацию эскадренных миноносцев типа «Новик» и постройку головного сторожевого корабля «Ураган» не совсем так, как это делается теперь, в 1970 гг. Тогда взаимоотношения между бюро и производством были проще и считалось, что на головном корабле допускаются некоторые переделки на месте, без чертежей. Нарушением технологии это не считалось.
Для серийных же кораблей чертежи корректировались по головному кораблю. Зачастую, например, Энгельс звонил мне по телефону: — Владимир Александрович! Зайдите за Цукшвердтом (представителем наблюдения) и идите оба на корабль. Минбалка при повороте задевает за надстройку. Шли на корабль. Проверяли. Действительно задевает. В настоящее время такой случай доводится зачастую до сведения директора завода, а то и до Министерства, завод заявляет, что по этой причине срывается график постройки и сдачи корабля и т. д., и т. д. А в 1927 г.? Посмотрели, убедились, что надо исправлять, взяли мел, нарисовали, как надо подрубить мостик. А потом, в конце месяца, написали всего одну записку на 20 или 30 таких изменений, все трое подписались — и все! Вопросы закрыты. Никаких скандалов. И правильно!

Разбор старых броненосцов

В конце 1925 г. к нам на Верфь привели два старых броненосца: «Цесаревича» и «Андрея Первозванного», из которых первый был построен в 1901 г. в Тулоне (Франция), а второй — на Адмиралтейском заводе в Петербурге. Оба корабля сильно устарели, боевой ценности они практически не имели, модернизировать их уже не было никаких технических обоснований, а содержание их стоило дорого. Поэтому они были предназначены на слом. Предполагалось резать их на плаву, у стенки. Мне было поручено сделать расчет порядка резки «Цесаревича», чтобы постепенно срезая его сверху, делать это до тех пор, пока на плаву останется часть корабля, весом не более 150 тонн, чтобы можно было поднять ее из воды краном и закончить резку на берегу. При этом порядок резки должен был быть таким, чтобы достаточная остойчивость оставшейся части корабля была бы обеспечена в течение всего времени резки. Расчет был сделан. Все оказалось в порядке.
Во время резки я обратил внимание на то, что местами толщина слоя краски доходила до 20 мм. Видимо, красили часто, а старую краску не удаляли. Какой получился хороший горючий материал для пожара!   Интересно отметить, что боевая рубка «Цесаревича», представлявшая собою закрытый цилиндр диаметром около 6 метров, высотою около 3 метров и толщиною около 250 мм, со следом попадания в нее японского снаряда, была перевезена в турбинный цех для использования ее в качестве камеры для испытания роторов турбин на разгон.

Переделка недостроенных военных кораблей в коммерческие

Как показывает практика, переделка недостроенных военных кораблей в коммерческие — невыгодна. Объясняется это тем, что как правило, военные корабли имеют гораздо более острые обводы, чем коммерческие суда, что существенно снижает емкость их трюмов, то есть делает их менее выгодными в эксплуатации. Кроме того, расположение, объемы и форма помещений на военных кораблях совсем   другие, чем это требуется для коммерческих судов. Это обстоятельство влечет за собой весьма большие переделки. В итоге, переделанные корабли оказываются по всем показателям значительно менее выгодными, чем специально построенные коммерческие суда. Однако в то время, перестройка недостроенных крейсеров в нефтеналивные суда в наших условиях имела большое политическое и хозяйственное значения.
Действительно, во-первых, эта перестройка показывала направление перехода от заказов, связанных с войной, к заказам, нужным для развития промышленности и мирного хозяйства в нашей стране, сильно пострадавшей от войны и разрухи.
Во-вторых, она способствовала привлечению и использованию по специальности судостроительных рабочих, которые, за отсутствием загрузки судостроительных заводов, частично перешли на другие предприятия.
В-третьих, «Грознефть» и «Азнефть» (также перестраивавшаяся из крейсера на Балтийском заводе), несмотря на их недостатки, все же пополняли наш нефтеналивной флот, понесший большую потерю за период с 1914 по 1920 гг.
При перестройке «Адмирала Спиридова» в «Грознефть» для увеличения объемов нефтяных отсеков внутреннее дно в районе этих отсеков, как ненужное, было частично вырезано. Сохранены были лишь части листов, составлявшие верхние пояса днищевых стрингеров. Регистр, узнав об этом, прислал нам письмо, в котором выражал сомнение в достаточной прочности днищевого набора. Мне было поручено сделать проверочный расчет прочности днищевого набора.

Проектирование сторожевых кораблей типа «Ураган»

Предэскизный проект сторожевых кораблей типа «Ураган» или, как их иногда называли, кораблей «дивизиона дурной погоды», так как они носили имена: «Ураган», «Тайфун», «Циклон» и т.д. был разработан в Проектном бюро кораблестроительной секции Научно-технического комитета (НТК) ВМФ. В этом проекте в качестве главных механизмов предусматривались легкие дизеля, которые при проектном водоизмещении 300 тонн позволяли развивать скорость полного хода 29 узлов. Проект был нам предложен в качестве прототипа. Наше бюро приступило к разработке эскизного проекта.
В самом начале проектирования выяснилось, что предусмотренных в проекте НТК дизелей нет и когда они будут — неизвестно, поэтому пришлось переходить на паровые турбинные механизмы, более тяжелые и менее экономичные. Это вызвало рост водоизмещения и, как следствие этого, потерю скорости полного хода приблизительно на 2,5 узла. Главный наблюдающий Цукшвердт принимал большое участие в проектировании сторожевых кораблей, часто выходившее за официальные рамки, за что я ему очень благодарен. Однако Цукшвердт так же, как и я, не имел опыта проектирования новых кораблей, и поэтому на появлявшиеся один за другим новые для нас вопросы, он также не всегда мог предложить правильное решение и «плавал» вместе со мною.

В те годы (1927—1930) сварка в кораблестроении совершенно не применялась. Однако один раз мы ее применили на сторожевых кораблях и она себя оправдала. Мы с Цукшвердтом решили в виде опыта некоторые обухи, изготовлявшиеся в то время из уголков и приклепывавшиеся к корпусу, выполнить из листа и приварить их к палубе автогеном. Сказано — сделано. Обухи приварены. Командир дивизиона сторожевых кораблей Леонид Кириллович Рубанин, опытный моряк и хороший хозяин, много нам помогал своими практическими советами. Однажды, проходя по палубе и осматривая, все ли в порядке, он вдруг замечает приваренный обух.   — Владимир Александрович! Что это такое? — Это новость, Леонид Кириллович. Приварка, вместо клепки. — Безобразие! Что это за крепление? Оно никуда не годится. Вот я сейчас ударю его ногой и собью! — А ну сбейте! Удар ногой. Подошва на сапоге отлетает. Обух стоит на месте. После этой пробы командир дивизиона против сварки не возражал. В 1929 г. постройка «Урагана» — головного сторожевого корабля — была закончена. Сдаточные испытания были проведены. Осталось оформить приемку

Достройка и ремонт эсминцев дореволюционной постройки

Еще до 1925 г. на Верфь был приведен корпус недостроенного миноносца «Калинин» (бывший «Прямислав»), строившийся ранее на заводе Беккера в Ревеле. Он должен был достраиваться по проектным чертежам. Механизмы для этого корабля были в Ленинграде. Также была начата достройка миноносца «Войков» (бывший «Лейтенант Ильин»), комплект механизмов для которого был на Верфи в консервации. В 1926 г. в ремонт пришел «Яков Свердлов». Он подлежал переделке в штабной корабль дивизиона миноносцев. Это потребовало   значительного увеличения размеров надстроек, что повлекло за собою снятие носовой дымовой трубы, так что из четырехтрубного он стал трехтрубным, как и все остальные миноносцы этого класса. Далее, в 1927 г. на Верфь был поставлен миноносец «Урицкий» (бывший «Забияка») для ремонта и небольшой модернизации.
Миноносец «Володарский» (бывший «Победитель») проходил текущий ремонт на Верфи. В числе других работ, потребовалось произвести испытание системы затопления одного из кормовых погребов боезапаса. Испытание было произведено в субботу. По окончании испытания, один из рабочих, которому было поручено закрыть кингстон, торопясь уйти домой, закрыл его неплотно, вследствие чего через него в отсек пошла вода. Так как погреб был ниже ватерлинии, то вода постепенно его заполнила. Ряд работ на корабле еще не был закончен, в том числе не все отверстия в главных поперечных переборках были заделаны. Поэтому, когда вода в погребе поднялась достаточно высоко, она через незаделанные отверстия стала переливаться в соседние отсеки, в результате чего почти вся кормовая часть корабля оказалась затопленной. На счастье под кормой было мелко. Корабль сел на грунт так, что палуба возвышалась над уровнем воды всего на 0,2 метра. Если бы дело дошло до погружения палубы, то корабль мог потерять остойчивость и перевернуться.
Утром, в понедельник, мы и обнаружили корабль в таком положении. Воду откачали и неприятность была устранена. Интересно отметить, что при внимательном осмотре отсека после откачки воды, кое-где были обнаружены вместо заклепок старые деревянные пробки, причем аккуратно закрашенные, и видимо, стоявшие там еще со времени постройки корабля. Страшно подумать, какие последствия могли быть от таких «заклепок» при боевой аварии.
Когда «Свердлов» был поставлен на Верфь для модернизации, то выяснилось, что проектных данных и рабочих чертежей по нему в архиве было очень мало. Многое было утеряно в 1917—1924 гг. Расчет весовой нагрузки был только проектный и никак не соответствовал фактическому состоянию корабля. В расчете нагрузки, например, был учтен вес всего двух 102-мм орудий, в то время, как на корабле их было четыре. В то же время водоизмещение, определенное по маркам углубления, в точности соответствовало проектной нагрузке. Было ясно, что где-то есть ошибка, но где — мы определить не могли.
По ходу работ корабль был отведен в Кронштадт в один из сухих доков для ремонта и окраски выступающих частей и подводной его части. Можно  себе представить наше изумление, когда в доке мы   обнаружили, что накрашенные марки углубления расположены примерно на 300 мм выше марок, накерненных на штевнях. А. В. Энгельс на мой вопрос: «Как это могло случиться?», ответил, что он слышал о том, что действительно марки углубления были накрашены выше накерненных, чтобы скрыть допущенную Верфью перегрузку корабля, которая могла быть поводом для отсрочки Морским ведомством последних платежей или для удержания штрафа за перегрузку.
Известно, что на ходовых сдаточных испытаниях «Свердлов» показал скорость полного хода на 1,5 узла более спецификационной, что однако, было получено за счет большей паропроизводительности новых главных котлов, поставленных немецкой фирмой «Вулкан» в Штеттине, взамен прежних, не обеспечивавших нужного количества пара для достижения полного хода. Поэтому, хотя корабль и имел перегрузку, однако, вследствие вышеуказанного превышения скорости хода, приемная комиссия разбираться в этом не стала и корабль был принят. В 1929 г. модернизация миноносца «Яков Свердлов» («Новик») была закончена и корабль был принят приемной комиссией.

Крен эсминца «Фрунзе»

Летом 1930 г. эскадренный миноносец Черноморского флота «Фрунзе» (бывший «Быстрый») водоизмещением около 1 200 тонн при перекладке руля на борт на большом ходу лег на 40° и даже после уменьшения скорости хода и обратной перекладки руля остался с креном. Порядок на корабле был нарушен. Некоторые члены команды оставили свои посты и приготовились к спасению. Словом картина получилась довольно неприглядная.

В воздухе было очень жарко. Еще жарче было в котельных и машинных отделениях. Опасаясь пожара в котельных отделениях из-за возможного возгорания мазута в цистернах, расположенных под котлами, старший механик приказал принять на внутреннее дно всех пяти котельных отделений забортную воду на высоту около 0,5 метра, чтобы не дать нагреваться мазуту в междудонных цистернах.
Так как на «Фрунзе» внутреннее дно было выполнено в виде горизонтальной плоскости, то при приеме на него воды, получилась свободная поверхность около 300 кв. метров, что существенно снизило и без того незначительную метацентрическую высоту корабля. Поэтому, когда руль был положен на борт и корабль вышел на циркуляцию, он стал крениться и вся вода на внутреннем дне перелилась на один борт. При этом создался большой дополнительный кренящий момент, который и положил корабль на 40°, увеличив при этом его метацентрическую высоту, вследствие резкого сокращения свободной поверхности. Когда же был сбавлен ход и руль был приведен в нулевое положение, то корабль не выправился, так как благодаря перелившейся на борт воде, он приобрел устойчивое равновесие в накрененном положении. Привести корабль в вертикальное положение можно было бы откачкой воды с внутреннего дна, но это сразу сделано не было. В общем, как говорится, команда «отделалась легким испугом», однако   все это могло окончиться гораздо хуже, то есть привести корабль к опрокидыванию, и даже к гибели.

Рождение ЦКБС

Во второй половине 1930 г. была проведена реорганизация конструкторских бюро Союзверфи. Заводские конструкторские бюро разделили: часть оставили при заводах, а часть передали в Судопро-верфь, образованную при слиянии Судопроекта и Проектверфи. При этом наш подотдел военного судостроения Северной верфи отошел к Судопроверфи под названием бюро специального проектирования Судопроверфи.

Однажды, в начале 1931 г., меня вызвали в Отдел военного судостроения Союзверфи. Меня там встретил начальник отдела А. И. Вильман. Он сказал, что для обеспечения проектирования и постройки лидеров, решено изъять наше бюро из ведения Судопроверфи и сделать из него самостоятельное конструкторское бюро, подчиненное непосредственно Союзверфи, присоединив к нему также конструкторское бюро Балтийского завода, занимавшееся проектированием подводных лодок. Я сразу же заявил Вильману, что пока нам не будет предоставлено другое помещение, в котором можно будет хорошо разместить всех конструкторов, архивы, светописную и другие подсобные помещения, ни о какой организации самостоятельного бюро говорить не приходится. Вильман сказал, что он согласен со мною и что сейчас заканчивается надстройка 3-го и 4-го этажей главного здания Северной верфи, где нам будет предоставлен весь 4-й и половина 3-го этажа, а также половина подвального этажа для размещения архива и светописной. Нам также будет выделена одна легковая машина. К. А. Яковлев останется в Судопроверфи, а к нам будет назначен новый начальник. Я буду назначен главным инженером. Отдел подводных лодок останется на Балтийском заводе, хотя подчиняться будет нам.
Все произошло так, как обещал А. И. Вильман. Бюро было названо: Центральное конструкторское бюро спецсудостроения (ЦКБС). Начальником бюро был назначен Яков Адамович Саука, латыш по национальности, член Партии с 1918

Лидер «Ленинград»

Лидер «Ленинград» (проект № 1) Эскизный проект лидера также был разработан в Бюро НТК ВМФ. Сделан он был аккуратно, но опять страдал той же болезнью, что и проект сторожевых кораблей: все веса были взяты в обрез, никаких запасов не было. Во второй половине 1930 г. мы начали разработку технического проекта

Проектирование эскадренных миноносцев (проект № 7)

В конце 1933 г. мы начали разработку эскизного проекта новых эскадренных миноносцев (проект № 7), которые должны были заменить уже изрядно устаревшие корабли типа «Новик». Новые эскадренные миноносцы согласно заданиям должны были иметь вооружение: 4 — 130-мм артиллерийские системы и два трехтрубных торпедных аппарата, а скорость полного хода — 38 узлов. При таких элементах они имели ряд преимуществ перед аналогичными кораблями иностранных флотов. Японцев они значительно превосходили по скорости полного хода (на 4 узла), а наш 130-мм снаряд имел живую силу на 35% больше, чем 120-мм итальянский. Англичане же уступали нам и по оружию и по скорости.
Эскизный проект был разработан в двух вариантах: с 4 котлами и эшелонным расположением механической установки, и с 3 котлами и линейным расположением механической установки. Первый вариант имел большую живучесть, но несколько большее водоизмещение. Я был за первый вариант. Однако при рассмотрении эскизного проекта ВМФ выбрал вариант с линейным расположением. Таким и был разработан технический проект, а после его утверждения, и рабочие чертежи. Около 40 кораблей по этому проекту строились до 1938 г., а следующие корабли стали строить по проекту 7У, разработанному бюро завода им. Жданова, уже с эшелонным расположением механической установки.

Проект легкого крейсера типа «Киров» (проект № 26)

В 1932 г. в НТК ВМФ началось предэскизное проектирование нового легкого крейсера. С началом проектирования выяснилось, что для этого корабля потребуется механическая установка суммарной мощностью 100 000—120 000 л. с, то есть, при двух валах по 50 000— 60 000 л. с. на вал. В то время такие механические установки у нас не строились и даже не проектировались. Пришлось обратиться за техпомощью за границу. В то время наши международные отношения сложились так, что наиболее подходящим поставщиком таких машин оказалась Италия. Кроме того, новейшие итальянские крейсера того времени имели мощность механической установки 110 000 л. с, то есть близкую к той, которая требовалась для наших крейсеров. После предварительных переговоров в Италии выяснилось, что итальянские фирмы, с разрешения своего правительства, согласны   поставить нужные нам механические установки и оказать нам техническую помощь по освоению постройки таких механических установок на заводах СССР по итальянским чертежам. Нашим бюро был разработан эскизный проект легкого крейсера типа «Киров» (проект № 26), причем его стандартное водоизмещение получилось около 8 000 тонн. Эскизный проект был утвержден ВМФ, и ЦКБС-1 приступило к разработке технического проекта, а по его утверждении — к рабочим чертежам.
В 1936 г. мы приступили к проектированию новых линейных кораблей (проект № 69). По замыслу эти корабли должны были иметь возможность уничтожать германские линейные корабли типа «Шарнгорст» и иметь большую скорость хода, чтобы уклониться от боя с тяжелыми германскими линейными кораблями типа «Бисмарк». Для удовлетворения этих требований корабли проекта № 69 должны были быть вооружены новыми 305-мм орудиями, снаряд которых имел живую силу в 1,5 раза больше живой силы 280-мм снаряда «Шарнгорста», и скорость полного хода должны были иметь не менее 32-х узлов, то есть на 5 узлов больше скорости «Бисмарка». К 1941 г. значительная часть рабочих чертежей была передана Адмиралтейскому заводу, на котором уже была начата постройка головного корабля («Кронштадт»). В эти корабли нами было вложено очень много творческой инициативы и конструкторского труда и я сожалею, что они не были достроены.

Сталин

В настоящее время очень трудно писать что-либо о Сталине, особенно мне, встречавшемуся с ним нечасто, и притом почти всегда в строго официальной обстановке. Поэтому я буду писать о Сталине лишь то, что сам смог заметить во время обычно кратких, немногих (около двадцати) встреч с ним, главным образом на заседаниях Комитета обороны в 1937—1941 гг. Сталин — небольшого роста, сухощавый пожилой человек, говоривший по-русски правильно, но с небольшим кавказским акцентом. Одет он был обычно в светлый китель и такие же брюки, заправленные в мягкие кавказские сапоги. Курил он трубку, причем брал из коробки две папиросы «Герцеговина Флор», отрывал от них мундштуки, а табаком набивал трубку. Он никогда сам не вел заседаний, на которых мне пришлось присутствовать, а предоставлял это Молотову или Кагановичу.  
Заседания Комитета обороны проходили в зале, уставленном небольшими столиками, каждый на одного человека. Почему-то обычно представители промышленности занимали левую сторону, а моряки — правую. Сталин обыкновенно садился за передний столик в крайнем правом ряду и почти все время молчал и слушал. Высказывался он редко и кратко. Он никогда не вмешивался в споры, а если находил нужным что-нибудь сказать, то только в конце просил слова у председательствующего. Меня поражали точность и правильность его высказываний. Однажды в Комитете обороны шло заседание по вопросу выбора схемы бронирования для проектировавшихся в то время линейных кораблей проектов № 23 и 69. Вопрос был очень сложный. Присутствовавшими на заседании специалистами высказывались мнения, иногда совершенно противоположные друг другу. В конце споров слово попросил Сталин. В нескольких кратких выражениях он поддержал одну из точек зрения, причем очень ясно и технически точно обосновал свое мнение. Это указывало, что он был очень способным человеком и, притом, большого ума. В этом ему отказать никак было нельзя.

Командировки в Италию

В начале июня 1932 г. меня вызвал председатель Правления Союзверфи И. И. Кондратьев и сказал, что недели через две мне придется поехать в Италию для работы в комиссии по ведению переговоров с итальянскими фирмами о поставке механической установки для одного крейсера, который должен был строиться у нас, а также об оказании нам технической помощи по освоению на наших заводах изготовления судовых паросиловых турбинных установок большой мощности. Я пожалел, что мне об этом никто не сказал раньше, так как по моему мнению (а оно потом подтвердилось полностью) для того, чтобы полноценно работать за границей, надо хорошо знать язык, чтобы можно было объясняться с иностранцами самостоятельно, без переводчиков, так как последние, не будучи специалистами в области, по которой придется вести переговоры, могут при переводе совершенно исказить технический смысл сказанных слов или, что еще хуже, переводимых ими документов. Немного помочь делу я мог только, потратив оставшиеся десять-пятнадцать дней на самое поверхностное изучение языка.

Нашей комиссии предстояло познакомиться с производственной базой и условиями поставки трех ведущих судостроительных фирм Италии: «Ансальдо», расположенной вблизи Генуи, «Ад-риатико» в Триесте и «Одеро-Терни-Орландо», сокращенно ОТО, в Ливорно и дать свои предложения. Главными представителями при переговорах от этих фирм были: от «Ансальдо» — один из руководящих работников фирмы, талантливый инженер, отлично знающий производство — Кортезе; от «Адриатике» — представитель фирмы в Милане — доктор Монти; от «Одеро-Терни-Орландо» — главный акционер, то есть почти хозяин — инженер Орландо.

... фирма «Ансальдо» делала сама почти все, что нужно для постройки корабля. В общем, она произвела на меня наилучшее впечатление. Официальный представитель правления фирмы, военный моряк в отставке Баренги, судя по всему, был только формальным представителем перед итальянским правительством и держателями акций фирмы. Фактическим же руководителем фирмы, по крайней мере по вопросам военного судостроения, видимо был Маттео Энрико. Все решения по вопросам нашего заказа он принимал самостоятельно. Богатый человек, хороший инженер и еще лучший делец, он, в то же время, был приятным в общении человеком, обещания свои выполнял всегда, что было очень важно в деловых отношениях, и старался обеспечить своевременное и качественное выполнение поставок.
С ним вместе всегда участвовал в переговорах, уже знакомый нам по первой поездке в Италию, один из ведущих работников правления фирмы — Корадино Кортезе — первоклассный инженер-механик, отлично знавший как проектирование, так и производство судовых энергетических установок. С этими двумя специалистами мы, главным образом, и вели все переговоры. Вначале в некоторых переговорах принимал участие еще профессор Беллуццо, технический консультант фирмы. На некоторых кораблях, построенных фирмой, были установлены спроектированные им турбины. Надо сказать, что на всех членов нашей комиссии этот Беллуццо производил впечатление не ученого, а дельца от техники,   предполагавшего заработать на «безграмотных большевиках». К нашему удовольствию, в дальнейших переговорах он участия не принимал. Осмотрев все предприятия фирмы и проведя ряд переговоров с ее руководителями, мы пришли к заключению, что она, пожалуй, является наиболее подходящей для нас как контрагент — поставщик энергетической паросиловой установки для крейсера.

Во второй половине июля мы, наконец, получили от фирм «Ан-сальдо» и «Адриатико» на заключение проекты договоров и засели за работу. В общем договора оказались приемлемыми. Наши замечания сводились, в основном, к уточнению объема поставок, главным образом по запасным частям и по размеру оказания нам технической помощи. В результате рассмотрения этих предложений мы, с участием работников Торгпредства, составили ряд замечаний к предложениям фирм и направили их им для подготовки к окончательному согласованию договора.

Римский опытовый бассейн

Одной из дополнительных статей договора с фирмой «Ансальдо» предусматривалась отработка теоретического чертежа для нашего проекта № 7. Фирма, с нашего согласия, передала эту работу Римскому опытовому бассейну. Там заканчивалось изготовление модели, и меня пригласили на ее испытание. Римский опытовый бассейн находился в километрах десяти от города и был одним из новейших бассейнов Европы. Прекрасное большое светлое здание, современное оборудование — все это производило отличное впечатление. Представитель руководства бассейна, а может быть и его директор, инженер де Сантис, любезно проводил меня по всему бассейну, мастерским и лабораториям и дал необходимые объяснения.
Я обратил внимание на то, что все модели были сделаны не как у нас, из парафина, а из дерева. На мой вопрос де Сантис улыбнулся и сказал: —      Этот парафин дорого нам обошелся. Одну из парафиновых моделей от жары немного повело, чего мы не заметили. Результаты испытаний оказались неправильными. Как следствие этого, корабль, модель которого мы испытывали, не дал гарантийной скорости хода и фирма, строившая корабль, заплатила большой штраф и, конечно, потребовала от нас его возмещения. Пришлось платить. После этого мы стали делать модели только из дерева. Хотя испытание модели было назначено на 5 ноября, однако она к испытанию еще готова не была и его пришлось перенести на 8 ноября. В этот день испытание модели было, наконец, проведено и показало хорошие результаты.

На ходовых испытаниях корабля во время командировки в Италии, 1934 год

В это время на судостроительном заводе фирмы заканчивалась постройка двух сторожевых кораблей для пограничной охраны СССР: «Дзержинский» и «Киров». Эти корабли имели на вооружении — три 102-мм и четыре 37-мм артиллерийские системы, скорость полного хода 20 узлов. Энергетическая установка состояла из трех дизелей фирмы Този, мощностью по 1 800 л. с. Водоизмещение их было около 850 тонн. Приемная комиссия состояла из председателя А. А. Давыдова и членов: военного моряка В. А. Кукель-Краевского, корабельного инженера П. Д. Евстифеева и инженера-механика Г. И. Красницкого. Владимир Андреевич Кукель-Краевский, опытный моряк, был в 1918 г. командиром эскадренного миноносца «Керчь», который под его командованием потопил в Новороссийске часть Черноморского флота, чтобы корабли не достались белогвардейцам, подходившим к городу. Григорий Иванович Красницкий, хороший механик, впоследствии погиб на испытании одного из торпедных катеров, спасая товарища во время пожара в машинном отделении.
17 августа 1934 г. головной сторожевой корабль был приготовлен к спуску. По просьбе председателя приемной комиссии я осмотрел спусковое устройство и нашел его в полном порядке, а после спуска присутствовал при креновании корабля. В начале сентября головной сторожевой корабль должен был выйти на ходовые испытания и председатель приемной комиссии просил меня принять в них участие. 13 сентября корабль вышел из Генуи и направился к Специи, оттуда к Корсике, а затем обратно в Геную. Во время похода я подробно осмотрел весь корабль и, к своему немалому удивлению, заметил, что почти все главные поперечные переборки в нижней своей части прорезаны дверями, причем даже не клинкетными, а обычными водонепроницаемыми. У нас это категорически запрещалось, так как в случае, если двери не будут закрыты, или не смогут быть закрыты, когда это потребуется, то при пробоине вода может быстро распространиться вдоль корабля и вызвать этим его гибель от опрокидывания или потери плавучести. Известно очень много случаев, когда при необходимости закрыть дверь, что-либо оказывалось на пороге и она поэтому не могла быть закрыта, или при клинкетной двери, закрывающейся с верхней палубы, был поврежден привод, что тоже не позволило закрыть дверь. В результате — гибель корабля. Поэтому я, в самой категорической форме, поставил перед председателем приемной комиссии вопрос об обязательной заделке этих дверей. Механики, конечно, от этого требования в восторге не были, так как для прохода из одного машинного отсека в другой им, при отсутствии дверей, пришлось бы подниматься на открытую верхнюю палубу, что, конечно, в свежую погоду особого удовольствия доставить не может. Однако, несмотря на протест механиков, мое требование было принято, двери были сняты, и отверстия в переборках были заделаны наглухо.

Опыт фирмы «Ансальдо»

Проходя однажды со мною и Фрумкиным по цехам Машиностроительного завода фирмы, Кортезе показал нам интересную кладовую инструмента. Мы поднялись на второй этаж механического цеха и попали в очень большое помещение, уставленное нумерованными столами, на которых был разложен хорошо смазанный инструмент. Увидя наши вопросительные взгляды, Кортезе разъяснил: —      Это специальный инструмент, необходимый для изготовления механизмов. При помощи его изготовлялись механизмы для всех ко раблей, построенных нашей фирмой. Вот инструмент для механизмов крейсеров «Больцано», «Монтекукколи», «Джуссано», вот — для миноносцев «Люка Тариго» и «Бореа», а вот — для лайнера «Рекс». Мы храним этот инструмент до тех пор, пока корабль плавает. Нам обходится значительно дешевле хранить инструмент, чем делать его заново в случае необходимости ремонта механизмов одного из этих кораблей. Тут мы с Фрумкиным сразу, не сговариваясь, сказали: —      А в счет заказчику, конечно, ставится полная стоимость ново го инструмента! Однако для справедливости все же следует сказать: —      Хорошие хозяева!
Почти каждое утро я заезжал на одно из предприятий фирмы, на котором изготавливалось что-нибудь по нашему заказу. Заехав как-то на сталелитейный завод, я заметил, что с железнодорожных платформ, пришедших из порта, сгружают много земли. — Что это? Формовочная земля? — спросил я одного из мастеров цеха. — Да, формовочная земля. И знаете откуда? Из Китая! —   —      Почему же из Китая? — спросил я, — Разве в Италии нет под ходящей земли? На этот вопрос я получил такой ответ: точно установлено, что в случае применения для формовки земли из Китая, брак литья снижается настолько, что не только окупаются расходы по доставке земли из Китая, но даже получается существенная экономия. При высоком качестве поставляемых изделий и механизмов со стороны фирмы были, однако, попытки подсунуть нам недоброкачественную продукцию.
Однажды проходя по сталелитейному цеху металлургического завода, я увидел шесть отливок главных котельных маневровых клапанов, изготовленных, вероятно, для нашего заказа. В одном из них, недалеко от фланца, была раковина величиною с куриное яйцо. Вернувшись в Кальчинару, я вызвал нашего металлурга Ячника и предупредил его о раковине. После обеда он позвонил мне с завода и сказал, что клапана ему предъявлены, однако раковины нигде не видно. Я дал ему указание еще раз, самым тщательным образом обследовать клапана. Через полчаса последовал новый звонок Ячника. Оказалось, что раковина была замазана и закрашена в цвет отливки. Я немедленно поехал на завод и сам убедился в этом. Прямо оттуда я проехал в правление фирмы к Энрико и заявил ему протест. — Успокойтесь, синьоре Никитин. Это недоразумение. Мы сейчас дело поправим. Я прикажу дать вам вполне исправный клапан с крейсера «Эудженио ди Савойя», а ваш клапан будет поставлен на его место. — Позвольте, а как же военпред его примет? — спросил я. На это Энрико мне спокойно ответил: — Не беспокойтесь, все военпреды у меня вот здесь! — и он похлопал себя по карману. Действительно, так и вышло, как сказал Энрико: нам дали клапан с крейсера, а туда поставили наш, заварив на нем раковину.
Другой случай был с цилиндром рулевой машины. Он был расточен и предъявлен для приемки, как вполне доброкачественный. Однако на беду итальянцев, приемка цилиндра была поручена члену нашей комиссии мастеру Егорову, человеку малого роста и худощавому. Он умудрился залезть в цилиндр диаметром около 350 мм и, тщательно рассмотрев его внутреннюю поверхность, обнаружил трещину в самом его конце. Цилиндр был забракован. Потом итальянцы с кислым видом шутили, что мы нарочно включили в комиссию такого человека, который мог бы влезть в цилиндр.  

В общем, однако, надо сказать, что фирма «Ансальдо» выполнила договорные обязательства добросовестно. Поставки оказались высокого качества. Механическая установка крейсера «Киров» исправно работает до настоящего времени. Изготовление турбинных механизмов большой мощности при технической помощи специалистов фирмы «Ансальдо» у нас освоено.

Инженер Царев, работавший в качестве приемщика турбогенераторов на заводе фирмы «Този» в Леньяно, 25 ноября позвонил мне в Кальчинару и сообщил, что у клейма, которым он клеймил детали турбин, отломился конец серпа. Я сказал ему, чтобы он пока продолжал работать тем же клеймом и что новое клеймо я привезу ему в ближайшую поездку в Милан, так как оттуда до Леньяно езды всего полчаса. Когда я приехал в Леньяно, то Царев доложил мне, что он заметил, что несмотря на то, что конец серпа на клейме отломился 24 ноября, детали, заклейменные клеймом с целым серпом, поступали и после 24 ноября. Ясно, что у завода было свое фальшивое клеймо, изготовить которое, особенно в итальянских условиях, было довольно просто. Я пошел к директору завода и заявил ему, что сообщу об этом случае нашему Полпреду для представления итальянскому правительству протеста против таких действий фирмы. Директор завода сразу понял, что это дело может иметь для него неприятные последствия. — Не делайте этого. Я немедленно сниму с работы начальника цеха, — попросил он. Я не стал делать скандала и согласился. Начальник цеха был снят с работы в тот же день. Однако как я узнал потом, он был переведен на другой завод фирмы с повышением в должности.

Как добыть чертёж крейсера?

Когда мы по договору получили комплект рабочих чертежей крейсера «Раймондо Монтекукколи», то оказалось, что в нем отсутствует теоретический чертеж. Я позвонил начальнику конструкторского бюро судостроительного завода, но он мне ответил, что в перечне, приложенном к договору, про этот чертеж ничего не сказано, и что дать его мне он не может. Между тем этот чертеж в ЦКБС-1 был нужен. Я поехал в Торгпредство и рассказал об этом заместителю Торгпреда. Он сказал мне: —      Не расстраивайся. Получи у нас на складе две росомахи, отве зи его жене, и у тебя будет нужный чертеж. В один из ближайших дней, захватив с собою обе росомахи, я поехал на квартиру начальника КБ. Его дома не оказалось и меня приняла сама синьора. Я поболтал с ней некоторое время, а затем преподнес ей обе шкурки, как знак уважения (!) к ней и к ее мужу. Через два дня я был на судостроительном заводе и зашел в КБ. Начальник КБ встретил меня очень приветливо и, как бы между делом, сказал: —      Вы хотели иметь теоретический чертеж крейсера «Монтекукколи», так вот у меня случайно нашелся лишний экземпляр светоко пии. Могу Вам его дать! — при этом он вручил мне чертеж, получить который у него я безуспешно пытался ранее официальным путем.

Командировка в Германию в 1932 году

... цель нашей командировки — переговоры по вопросу получения технической помощи от немцев по проектированию и постройке подводных лодок. Одного я не понял: почему я был включен в комиссию? Ведь я никогда подводными лодками не занимался и, с этой точки зрения, не мог быть полезен. Я ведь имел лишь небольшой опыт ведения переговоров с итальянскими фирмами. С моей точки зрения, для оказания нам помощи по проектированию и постройке подводных лодок Германия была выбрана правильно. Действительно: по условиям Версальского мирного договора немцы не имели права проектировать и строить подводные лодки. В то   же время у них в целости сохранилось все, что надо для проектирования и постройки подводных лодок, то есть проекты, технологическая и эксплуатационная документация, кадры и заводы. Немцы это хорошо понимали. Поэтому они, на территории Нидерландов, организовали конструкторское бюро под названием ИФС — первые буквы голландских слов, означавших «Инженерное бюро по судостроению». Оно состояло из немецких конструкторов, а руководил им известный немецкий конструктор подводных лодок доктор Техель. В 1932 г. это бюро проектировало опытную подводную лодку. Ее предполагалось строить где-то в Испании, кажется на верфи Эчеварриета в Кадиксе.
Вот с этим-то доктором Техелем нам надо было связаться и выяснить у него возможность получения технической помощи. При этом надо было действовать неофициально, то есть не через министерства или другие правительственные органы, а только через частных лиц, связанных с Техелем. В течение нескольких дней через Торгпредство Сивков предпринимал поиски возможности установления связи с конструкторами и строителями подводных лодок. Наконец откуда-то появился немец, лет сорока, с которым Сивков нас познакомил как с представителем фирмы ИФС. Фамилия его была Шпис и он представился нам как бывший немецкий морской офицер, командовавший подводной лодкой в войну 1914—1918 гг. Он сопровождал нас всюду, куда бы мы ни пытались обратиться, чтобы связаться с Техелем и, видимо, изрядно надоел Сивкову, который за глаза его все время ругал и называл «шибером».

... была достигнута договоренность о посещении нами некоторых фирм, ранее принимавших участие в постройке подводных лодок, в частности: электротехнического концерна «Сименс» (электрооборудование подводных лодок), дизельной фирмы МАН (главные двигатели) и химической фирмы АФА (аккумуляторы для подводных лодок).

Наконец мы встретились с Техелем. Пожилой, мрачный немец в очках, на вид ничем не примечательный.   По-видимому он уже был хорошо осведомлен о цели нашей командировки, потому что сразу спросил: — Какую помощь по подводным лодкам Вы хотите от нас получить? — По проектированию и постройке. По проектированию — в виде ряда Ваших докладов нашим инженерам, а также готовые проекты новейших подводных лодок, по постройке — технологический процесс постройки подводных лодок, — был наш ответ — Первое в наших возможностях, — сказал Техель, — а вот по технологии — дело хуже. Заводы, строившие ранее подводные лодки, сейчас, в связи с запрещением строить их в Германии, перешли на другую продукцию и мы теперь с ними связи не имеем. Однако в настоящее время, по нашему новому проекту, на заводе Эчеварриета в Кадиксе в Испании строится одна опытная подводная лодка. Посещение этой лодки я, пожалуй, смогу Вам устроить.

Порядок на немецких предприятиях

Из Мюнхена мы поехали в Аугсбург, где располагалось предприятие фирмы МАН. На этом заводе нас провели по многим цехам и, наконец, проводили в большое помещение, где проходил испытание дизель мощностью 7 000 л. с. для вновь строящегося, так называемого «карманного», линейного корабля «Дойчланд». Светлое большое помещение и дизель, весь выкрашенный алюминиевой краской и, конечно, чистота — производили сильное впечатление. При нашем посещении испытание не велось. Устранялись мелкие неисправности. Нам рассказали, что недавно, во время испытания, случился пожар и были человеческие жертвы. Во время посещения завода мы обратили внимание, что на всей его территории имеет место исключительный порядок и чистота. Где только можно, устроены клумбы с цветами. Везде размечено белой   краской: «Стоянка грузовых машин», «Место для стружек легированной стали», «Место для чугунного литья» и т. п. Мы спросили: — Как же вам удается поддерживать везде такой порядок и чистоту? — У нас есть «директор двора». Сейчас мы Вас с ним познакомим! 
            Действительно, нам представили человека лет 50—55, который нам рассказал: — Я имею в своем распоряжении две грузовые машины и пять подсобных рабочих. Мне дано право конфисковывать и продавать все, что лежит не на месте. На деньги, вырученные за проданное, мы и сажаем цветы, а также получаем премии, иногда довольно приличные. Сопровождавший нас инженер рассказал, что на днях один из цехов вывалил готовые отливки не на месте. «Директор двора» их немедленно забрал. Цеховое начальство побежало жаловаться к директору завода, но тот им сказал:
— «Директор двора» поступил правильно. Договаривайтесь с ним сами. В результате переговоров «директор двора» продал цеху отливки за половину их стоимости. Вот и средства на цветы и для премирования. В общем такой порядок нам понравился. Следовало бы и у нас организовать нечто подобное, однако опасаюсь, что при нашей «аккуратности», такое мероприятие может поставить под угрозу выполнение плана заводом.

Командировка в Германию в 1939 году

Сталин принял нас, стоя посредине кабинета. Я сейчас не могу точно повторить содержание его указаний, хотя они были коротки. Лишь одна фраза крепко врезалась мне в память: —      Покупайте кораблей как можно больше, — сказал он обра щаясь к Тевосяну, — помните, что каждый купленный корабль, — это у немцев на один корабль меньше, а у нас — на один больше. Выходит: в нашу пользу — два корабля! После этого он нас отпустил и мы отправились готовиться к отъезду.

Первая встреча была проведена с представителями ОКМ (Главное командование ВМС), с адмиралом Витцелем во главе. Мы приехали в Морское министерство — большое мрачное здание, в вестибюле которого и на лестнице стояли модели кораблей. Витцель принял нас немедленно и, после взаимных приветствий, выступил с докладом о свойствах и использовании тяжелых кораблей, то есть совсем не о том, о чем Тевосян хотел с ним говорить. Манера держаться и тон его выступления говорили о том, что он, немецкий адмирал, зря тратит свое драгоценное время на переговоры с какими-то большевиками. Однако Тевосян, немного послушав лекцию (иначе не назовешь) Витцеля, вежливо остановил его и попросил сообщить, какие корабли немцы могли бы нам уступить. Витцель на это сказал, что сегодня он не может сообщить названия кораблей, однако предупредил, что речь может идти только о достраивающихся кораблях, а не о находящихся в строю.
Продажа подводных лодок также исключается. Немцам самим их не хватает. Затем он сказал, что даст указание начальнику ГУКа (Главное Управление кораблестроения) адмиралу Фуксу ознакомить нас с проектами новых кораблей. На этом первая встреча закончилась.   Действительно, через пару дней нас пригласили в ГУК и показали нам проекты, точнее только чертежи общего расположения и спецификации тяжелого крейсера «Лютцов» и линейного корабля «Тирпиц», однотипного с «Бисмарком». Все объяснения по проектам, с которыми мы знакомились в течение нескольких дней, нам давал корабельный инженер Рикке, один из руководящих работников ГУКа.

У стенки стоял недостроенный авианосец «Граф Цеппелин» (водоизмещение около 21 000 т, скорость полного хода около 33 уз, мощность энергетической установки 150 000 л. с; вооружение: 16 — 150-мм орудий, 10 — 105-мм зенитных орудий, 22 — 37-мм автомата и 40 самолетов). Работы на нем не велись. Нам сказали, что поставки для него сильно задержались из-за перегрузки контрагентов мобилизационными заказами, и поэтому корабль был законсервирован, тем более, что до конца войны его, вероятно, закончить не удастся. Немцы, видимо, рассчитывали закончить войну не позже 1942 г.!
После осмотра завода к пристани подали катера, которые доставили нас на линейный корабль «Шарнхорст» (стандартное водоизмещение 32 000 т, скорость полного хода 31,5 уз, мощность энергетической установки 160 000 л. с; вооружение: 3 трехорудийные 280-мм башни, 12 — 150-мм орудий, 14 — 105-мм орудий, 16 — 37-мм автоматов; бронирование: борт — 300 мм, палубы (сумма) — ПО мм).
Мы поднялись по парадному трапу. На палубе нас встретил командир корабля. Он сказал несколько приветственных слов и провел нас по кораблю. На корабле было чисто. Все орудийные расчеты зенитной артиллерии непрерывно тренировались. Проходя по кораблю, мы обратили внимание, что в кубриках (там постоянных коек не было, так как команда спала в гамаках) нет никакой изоляции. Борт, точнее внутренняя поверхность бортовой брони, был выкрашен алюминиевой краской и с него обильно стекал конденсат, так как топили хорошо, а матросов в кубриках было много. Вахтенный матрос тряпкой убирал в ведро стекавшую по борту воду и периодически выливал ее за борт. На наш вопрос, почему нет изоляции или, по крайней мере, отвода воды, нам ответили: — Матросы все равно не особенно загружены и выделить вахтенного для уборки воды — для них не обременительно. Конечно, такое объяснение нас не удовлетворило. Вероятно так было сделано, чтобы на корабле было меньше горючего материала и удобнее был доступ к борту. Как далее мы узнали, на «Шарнхорсте», как и на других немецких кораблях, Имелся пивопровод и пивная цистерна. Я сразу вспомнил винопровод и винную цистерну, имеющиеся на итальянских кораблях. Каждый народ живет по-своему.

На другой день после посещения «Шарнгорста» нас доставили на тяжелый крейсер «Адмирал Хиппер» (стандартное водоизмещение около 15 000 т, скорость полного хода, около 32 уз, мощность энергетической установки около 110 000 л. с; вооружение: 4 двухорудийные 203-мм башни, 12 — 105-мм зенитных орудий, 12 — 37-мм автоматов; бронирование: борт — 80 мм, палубы (сумма) — 60 мм). На нем, как и на всех других кораблях, стоявших в Киле, непрерывно велись занятия при зенитных орудиях. Нас проводили по кораблю, а затем командир корабля собрал нас на юте и сказал: — Господа! Сейчас крейсер пойдет в море на учебную стрельбу. По имеющимся сведениям в море в настоящее время находятся английские подводные лодки. Также возможен налет английской авиации. Может возникнуть угроза Вашей жизни. Катер у борта. Если Вы желаете, то он доставит Вас на берег! Желающих высадиться на берег среди нас не оказалось. Подняли якорь и корабль малым ходом стал выходить из Кильского залива. Вот мы прошли устье Кильского канала и, наконец, вышли в море. Сначала все было спокойно, но вдруг раздалась тревожная сигнализация, матросы побежали к орудиям. Была объявлена зенитная тревога. Оказалось, что из базы передали сообщение о том, что английские самолеты прошли сторожевое охранение и направляются в сторону Киля.
Тут мы увидели кое-что интересное. Прислугу 37-мм автоматов, точнее матросов, непосредственно ведущих огонь из автоматов, немедленно прикрепили к автоматам особыми ремнями. Интересно, что застежки этих ремней были на спине, так что матрос, прикрепленный к автомату, сам освободиться от ремней не мог. Увидев наше недоумение, артиллерийский офицер —   командир группы автоматов, пояснил нам, что это делается для увеличения точности наводки. Англичане к нам не прилетели и зенитной тревоге был дан отбой. Когда люди от орудий стали расходиться, один из матросов мне сказал: —      Когда на корабль, с жутким воем, делали налет английские пи кирующие бомбардировщики, то нервы у людей не выдерживали и они убегали от автоматов в укрытие, тем более, что автоматы щитов не имеют. Вот теперь стрелков и прикрепляют к автоматам, чтобы они не могли удрать.
После отмены тревоги мы шли дальше еще примерно полчаса. Тут нам сообщили, что учебная стрельба отменена и что крейсер получил другое задание. Нам предложили перейти на встречный тральщик «М-1», который шел в сторону Киля и мог нас туда доставить. Этот тральщик имел стандартное водоизмещение 600 т, скорость полного хода 17 уз, мощность энергетической установки 2 400 л. с; вооружение: два 105-мм орудия и один 37-мм автомат. Поход на тральщике был очень интересным. На нем были установлены крыльчатые движители системы Фойт-Шнейдера, и командир корабля, видимо с большим удовольствием, продемонстрировал нам высокие маневренные качества и возможности своего корабля. Он то двигался боком, то пятился назад, то вертелся на одном месте. Действительно, движители показали себя с самой лучшей стороны. Однако в те времена, их не могли выполнять на большую мощность. Поэтому они применялись лишь на небольших тихоходных кораблях.

Новые немецкие корабли

После посещения Киля мы стали настойчиво требовать от немцев, чтобы они показали нам расчеты, и в первую очередь, — расчет весовой нагрузки. Долго тянули немцы с предъявлением нам этого расчета. Наконец, при очередном посещении нами ГУКа, адмирал Фукс сказал нам: —      Господа! Вы, конечно, знаете, что по вашингтонскому соглаше нию, принятому также и нами, предельные величины стандартного водоизмещения не могут превышать: для линейных кораблей — 35 000 английских тонн и для тяжелых крейсеров — 10 000 английс-   ких тонн. Мы не смогли уложить в эти пределы все те требования, которые мы предъявляем к кораблям этих классов. Поэтому их водоизмещение получилось значительно больше договорного. После этого предисловия расчеты нагрузки, наконец, нам были предъявлены. Оказалось, что стандартное водоизмещение «Бисмарка» было около 43 700 т, а «Лютцова» — 15 300 т, полное водоизмещение соответственно было 52 800 и 19 200 т.
Уже при рассмотрении чертежей общего расположения крейсера «Лютцов», у меня возникли серьезные опасения, что в некоторых случаях повреждения корабля, остойчивость его будет недопустимо мала. Получив, наконец, расчет остойчивости и непотопляемости, я сразу обнаружил, что самый тяжелый случай повреждения корабля, — когда нарушена водонепроницаемость противоминного утолщения одного из бортов, что неизбежно будет иметь место при попадании снарядов не только в противоминное утолщение, но и в бортовую броню выше него, — немцами рассмотрен не был то ли по невнимательности, то ли умышленно. Заметив это, я немедленно сделал приближенный подсчет и убедился, что такое повреждение действительно недопустимо понижает остойчивость корабля и вызывает его крен в сторону противника, то есть, кроме того еще и ухудшает условия сопротивления палубной брони снарядам противника. Когда я показал Рикке результат моего подсчета, то он мне сказал: — В наших правилах расчета остойчивости и непотопляемости точно указано, какие случаи повреждения корабля должны быть рассмотрены, а случай, который рассмотрели Вы, этими правилами не предусмотрен.

Нас провели по верхней палубе и по внутренним помещениям корабля. Было много сходного с «Шарнхорстом». Да, собственно говоря, так и должно было быть. Ведь оба корабля проектировались в одном и том же конструкторском бюро по одним и тем же правилам. Нас конечно, в первую очередь, интересовали толщины брони, но так как замерить их не представлялось возможным, то пришлось это сделать на глаз, конечно с некоторой ошибкой. Мы спустились вниз и попросили разрешения залезть внутрь противоминной защиты (ПМЗ), которая нас также очень интересовала. К нашему удивлению, немцы согласились и мы с Зубовым через горловину в нижней палубе проникли в ПМЗ. Она нас разочаровала: мы ожидали увидеть многослойную ПМЗ вроде американской, или трубчатую по образцу итальянской, а оказалось, что там была лишь одна продольная переборка, толщиною 15—20 мм и... больше ничего! Мы прошли вдоль корабля через двери в поперечных переборках (устройство которых под верхней палубой обычно категорически воспрещалось) и на глаз определили, что полная ширина ПМЗ оказалась: около 5—5,5 м в средней части корабля и 3—4 м — к оконечностям. Осмотрев ПМЗ, мы выбрались оттуда и продолжали осмотр корабля. Зайдя в прачечную, мы увидели там трех китайцев в штатской одежде. — Кто это такие? — спросили мы. — А это вольнонаемные прачки, они работают очень хорошо, — был ответ.
Оказалось, что использование «неарийских» рабочих на грязной работе, было довольно широко распространено в германском флоте.   Мы также обратили внимание на то, что главные механизмы на «Бисмарке» размещены точно так же, как и на линейных кораблях «Ба-ден», «Байерн» и «Заксен» постройки 1918 г., а именно: три котельных отделения поперек корабля, по два котла в каждом; затем еще три таких же котельных отделения, размещенных таким же образом; и три огромных машинных отделения, опять поперек корабля. Таким образом, бортовые котельные и машинные отделения являлись, по существу, отсеками, затопление которых должно было вызвать недопустимо большие крены, а при потере остойчивости и последующее опрокидывание корабля. Это как раз и случилось с «Тирпицем» в ноябре 1944 года ...

Авианалёты англичан

На окраине Бремена был какой-то военный, кажется, авиационный завод, и англичане с канадцами делали на него налеты довольно часто, но города они пока не трогали. Один — два раза, по воздушной тревоге, я спускался в бомбоубежище (точнее: в подвальный этаж гостиницы), а затем перестал, так как убедился, что терять ночь на сидение в подвале нет никакого смысла, а где безопаснее — это еще неизвестно.
Местные немцы возмущались англичанами: — Они бросают на завод бомбы замедленного действия, причем одна бомба рвется через час, другая — через три, а некоторые — на другие сутки. Так войну вести нельзя. Это не по правилам! Также не нравилось немцам, что канадцы, отбомбившись, уходили над самыми крышами, что практически исключало возможность использования зенитной артиллерии. Это, оказывается, тоже было не по правилам!

Покупка крейсера «Лютцов»

Главным инженером, руководителем всего производства был инженер Неефф, с которым приходилось встречаться довольно часто при обсуждении вопросов, связанных с подготовкой договора на продажу крейсера «Лютцов». В большинстве случаев удавалось благоприятно решить спорные пункты договора. Коммерческий директор Моор был веселый, приветливый человек. Правая тумба его письменного стола была оборудована как хранилище пива, и он всегда любезно меня угощал. Начали с осмотра завода. Обходя цеха, мы обратили внимание на механизацию ряда производственных процессов, например, гнутья труб. Широко практиковалась агрегатная поставка различных механизмов. Корабли строились не из отдельных листов и профилей, а из целых секций, что у нас в то время еще не практиковалось. Изготовлявшиеся на других заводах поперечные переборки для подводных лодок доставлялись в готовом виде, со всем их насыщением. В общем, нашим производственникам было что посмотреть.
После осмотра завода мы разбились на группы. Я, конечно, направился в конструкторское бюро, где познакомился с его начальником, доктором Пробстом. На ряд моих вопросов о постановке проектирования кораблей доктор Пробст ответил: — Все проектирование, кроме рабочих чертежей, ведет конструкторское бюро ГУКа. Мы же изготовляем только рабочие чертежи и обязаны их выполнять в точном соответствии с утвержденным техническим проектом. При этом не допускаются никакие отступления от него, даже явно улучшающие тактико-технические или эксплуатационные качества корабля. Изменения может вносить лишь начальник ГУКа, однако, при этом, завод имеет право соответственно повысить стоимость и удлинить сроки постройки корабля.
Рассматривая чертежи изоляции жилых помещений на крейсере «Лютцов», я обратил внимание на то, что в кубриках вообще никакой изоляции нет. В помещениях мичманов и главных старшин она состоит из алюминиевого листа, отстоящего от наружной обшивки на расстоянии около 100 мм. Только в офицерских помещениях к   такой изоляции были еще добавлены пробковые пластины, толщиною около 40 мм. На мой вопрос Пробст ответил: — Таковы действующие правила проектирования и постройки кораблей. Ведь в мирное время команда находится на кораблях только при выходе в море. Все остальное время команда живет на берегу, в казармах. Ну, а во время войны, даже без изоляции, на кораблях более уютно, чем в окопах.

В начале марта я снова выехал в Бремен для уточнения с начальником конструкторского бюро Пробстом объема поставки рабочих чертежей «Лютцова». Выбрав время, свободное от переговоров с Пробстом, я решил еще раз подробно осмотреть крейсер. Обходя его, я обратил внимание на то, что при повсеместном применении сварки, некоторые конструкции, связанные с 203-мм башнями, выполнены клепаными, хотя они, без всякого ущерба, могли бы быть сварными. Пробст мне разъяснил: —      Все, что выполнено при помощи клепки — это поставки Круппа. Он пока еще считает применение сварки в артиллерийских конструкциях недостаточно обоснованным, и пока сварка не будет надежно проверена в условиях ударных нагрузок, конструкции, из готовленные на заводах Круппа, будут клепаными.

В число обязательств немцев по договору входила также буксировка «Лютцова» из Бремена в Ленинград. Это обязательство было нами включено в договор по той простой причине, чтобы немцы не могли корабль потопить по дороге при помощи подводной лодки или авиации и «списать» это на англичан. Корабль был загружен в Бремене всеми готовыми поставками, насколько это позволило наличие на нем уже установленных механизмов и оборудования, и переведен по Кильскому каналу в Киль и   далее, через Штральзунд в Штеттин. Здесь он должен был быть окончательно подготовлен к прямому переходу в Ленинград.