Навигация:
Замысел операции «Кама»
Командир 69-й бригады подводных лодок капитан 1 ранга В.Н. Агафонов (Б-130, Б-36, Б-59, Б-4)
Люди в кожаных перчатках
Проблемы первых советских атомоходов
Удачная стрельба Б-62
Программа «Поларис»
Катастрофы на Северном флоте — тяжёлый 1962 год
Ракетный комплекс Д-4 с баллистической ракетой Р-21
Торпеды со специальной боевой части
Задача перехода через Атлантику и её решение
Штормовая Атлантика
Морская блокада острова Куба
Работа групп радиоразведки
Условия на ДЭПЛ
Б-130
Б-36
Б-59
Счастливая Б-4
Пятая лодка — Б-75
Б-88 на позиции у Перл-Харбор
Возвращение в СССР подлодок 69-й бригады
Разбор
Последствия для командиров подлодок 69-й бригады
1963 год — следующий за кризисным
Общий план развертывания советских Вооруженных сил на Кубе был изложен в докладной записке министра обороны СССР Р.Я. Малиновского и начальника Генерального штаба М.В. Захарова от - 4 мая 1962 года. В частности, предполагалось создать оперативный флот с базированием на кубинские порты под командованием вице-адмирала Г.С. Абашвили. Ядро этого объединения должны были составлять эскадра надводных кораблей в составе двух крейсеров, двух больших ракетных кораблей, и двух эсминцев и 20-я эскадра подводных лодок. Последняя формировалась на Северном флоте. Ее командиром назначили контр-адмирала Л.Ф. Рыбалко. Эскадра включала 18-ю дивизию дизельных ракетных подводных лодок 629 проекта и 69-ю бригаду дизельных торпедных подводных лодок 641 проекта. Рассматривался вопрос и о направлении в Карибский бассейн атомных субмарин. Однако, учитывая низкое техническое состояние первых советских атомоходов, командование ВМФ воздержалось от их включения в состав эскадры. Выяснилось также, что кубинское порты не в состоянии принять и обслуживать большое число надводных кораблей и подводных лодок.
... в 1962 году в советском военно-морском флоте фактически не имелось подводных лодок, способных наносить ракетно-ядерные удары из-под воды. Между тем после визита Н.С. Хрущева на Северный флот в одной из газет появилась статья под заголовком «Атомоходы стартуют из глубин». Никита Сергеевич, равно как и многие сухопутные генералы и маршалы, стоявшие во главе Вооруженных сил, наивно полагали, будто располагают целым флотом атомных ракетоносцев.
Итак, атомные и ракетные подводные лодки на Кубу не пошли. Атомоходы еще требовалось доводить до ума, а дизельные субмарины 629 проекта, хотя и вооружались ракетами Р-13 комплекса Д-2 с дальностью стрельбы до 600 километров, но производить их пуск можно было только из надводного положения. А это означало, что лодки, оказавшись в вотчине военно-морских сил США, неизбежно будут обнаружены противником и, скорее всего, уничтожены. Вот почему 18-ю дивизию сняли с похода.
Пожалуй, в самом незавидном положении оказался капитан 1 ранга Виталий Агафонов, командовавший тогда 211-й бригадой подводных лодок Северного флота. О своем участии в предстоящем дальнем плавании он узнал немногим более чем за сутки до выхода в море. - Меня неожиданно вызвали на военный совет флота, - рассказывает Виталий Наумович. - Там мне сообщили, что командир 69-й бригады контр-адмирал Евсеев заболел и слег в госпиталь. Поэтому мне предстоит возглавить переход лодок к новому месту базирования. Но официального приказа я не получил. Мою кандидатуру еще должен был утвердить министр обороны. Выбор военного совета флота пал на Агафонова не случайно. Две лодки 69-й бригады - Б-36 и Б-130 - были включены в ее состав из 211-й, которой он командовал. Виталий Наумович хорошо знал командиров этих лодок, многих офицеров да и моряков срочной службы.
Многие, в том числе офицеры с надводных кораблей, называли нас, подводников, «пижонами» за то, что мы, практически не снимая, носили кожаные перчатки, - заметил как-то Борис Суренович Багдасарян. - Но кожаные перчатки не свидетельствовали только о приверженности корпоративной моде, хотя и это присутствовало. Их ношение просто входило в привычку из-за условий службы на лодках. Ведь на борту дизельных подводных лодок, на которых я начинал плавать, каждая капля пресной воды была на счету. Во время длительных походов ее практически запрещалось использовать для гигиенических целей. Отсюда и привычка к перчаткам: их не снимали, дабы не пачкать руки. Условия на дизельных лодках первых послевоенных поколений комфортабельными никак не назовешь. Но Борис Суренович был убежден, что нет лучшей школы для командиров-подводников, чем служба на «дизелях». Необходимость всплывать для подзарядки аккумуляторных батарей, иногда в самых неблагоприятных обстоятельствах, умение ходить под РДП - все это, по словам подводника, «дает богатейшую практику управления кораблем и требует от офицеров постоянной тактической самоподготовки».
К концу 1959 года Северный флот получил от промышленности три атомохода. Но из-за разного рода поломок они редко покидали базу. В июле 1960 года из-за выхода из строя парогенераторов в Мотовском заливе подлодка К-8 вынуждена была вернуться к причалу. В феврале 1961 года из-за падения давления в первом контуре реактора не смогла отправиться в поход К-19. В марте того же года К-33, дойдя до Норвежского моря, повернула назад и приползла к пирсу на вспомогательном дизеле: оба ее реактора вышли из строя. Наиболее длительное плавание совершила К-14 под командованием Бориса Марина, которая во время проведения маневров «Метеор» добралась аж до берегов Португалии. Этот «рекорд» стоил полутора месяцев ремонта.
В 1961 году из 28 выходов в море в 12 случаях атомоходы вынуждены были возвращаться к пирсам досрочно. В 1962 году из-за течи парогенераторов и трубопроводов атомных энергетических установок (АЭУ) было сорвано более половины плановых выходов. То есть первые атомоходы проектов 627 («Новембер» - по классификации НАТО) и 658 («Хотел») по сути дела оказались небоеспособными. А в Северодвинске продолжали строить субмарины с теми же дефектами атомных энергетических установок. Командиры первых атомоходов даже разработали свой секретный «язык» для обозначения ядерных аварий: «У нас - Хоттабыч» - значит, произошла утечка радиации. «Мы жихнули» - серьезные неполадки в реакторе. И все- таки медленно, но верно атомоходы поддавались укрощению.
5 октября 1959 года во Владивосток прибыл Никита Сергеевич Хрущев. Он возвращался в Москву из Пекина, где принимал участие в торжествах по случаю десятилетия образования КНР. По пути решил завернуть в Приморье. Вечером того же дня капитана 3 ранга Дыгало вызвали в штаб. Перед ним поставили задачу: загрузить обе ракеты и быть готовым к выходу в море и стрельбе. Утром б октября в бухте, где стояла Б-62, появился эсминец. На его борту находились глава партии и правительства, главком ВМФ С.Г. Горшков, командующий ТОФом В.А. Фокин. Высокие лица сошли на берег. Загодя на пирсе развесили схемы подводной лодки и ракеты. Пояснения давал Дыгало. Потом Хрущев, обращаясь к Фокину, спросил:
- Виталий Алексеевич, какой у вас дальнейший распорядок дня?
- Сейчас на кораблях и в частях идет боевая подготовка. А в 13 часов - обед.
- Вот и хорошо, - сказал Хрущев. - Чтобы не нарушать распорядка, старт назначим на 13.00. А потом пообедаем.
- Я посмотрел на часы, - вспоминает Виктор Ананьевич Дыгало. - Стрелки показывали 10 часов 30 минут.
То есть до старта оставалось два с половиной часа. Из этого времени час нужно было потратить на переход полным ходом в точку погружения. Для маневрирования на боевом курсе оставалось примерно часа полтора. Но дело в том, что из-за несовершенства системы ввода данных целеуказания по правилам ракетной стрельбы лодке нужно было лежать на боевом курсе не менее двух часов. При этом не менять курс, скорость и глубину погружения, всплывать перед стартом на ровном киле. Я ожидал, что кто-то из высоких военно-морских начальников доложит об этом Никите Сергеевичу и стрельбу отменят. Но все промолчали. И мне оставалось только сказать «Есть!» Исход стрельбы мог быть непредсказуемым. Не случайно один из высокопоставленных начальников прошептал мне в ухо: «Ты только в эсминец не попади!» Б-62 рванула в море 16-узловым ходом. За час добежала до позиции. Нырнула. Вскоре акустик доложил: «Слева 175, шумы винтов». Дыгало поднял перископ. Эсминец с Хрущевым на борту прибыл на показательную стрельбу. Тут взбунтовался командир БЧ-2 (ракетной боевой части) капитан-лейтенант Бардинов.
- Товарищ командир, - обратился он к Дыгало. - Я стрелять отказываюсь. Мы нарушаем все правила. Запишите это в вахтенный журнал.
- Альберт Васильевич, - ответил ему Виктор Ананьевич, - как можно отказаться от стрельбы, когда нам отдал приказ сам верховный главнокомандующий? Нам приказали в 13 часов выстрелить. Вот и давайте сделаем так, чтобы в 13 часов, ровно с шестым коротким сигналом, ракета стартовала. Вот задача. И больше от вас ничего не требуется.
Успокоил подчиненного. Но у самого командира сердце сжималось. В назначенное время дал команду «Старт разрешаю». Бардинов нажал кнопку. На пульте засветился транспарант «Выстрел». Раздался грохот двигателей. Командир Б-62 скомандовал «Срочное погружение» и уже в перископ, по инверсионному следу убедился - ракета взмыла в голубое небо по расчетному азимуту. Не в сторону эсминца. На эсминце подняли сигнал «Добро» и приказали следовать в базу. Когда лодка швартовалась, капитана 3 ранга уже поджидала черная «Волга», которая отвезла Дыгало в штаб флота. Тогда он не знал, что случилось невероятное. Стартовав с Б-62, очертив баллистическую кривую и пролетев сто с лишним километров, ракета разнесла вдребезги морскую цель - артиллерийский щит. Хрущев пришел в неописуемый восторг, хотя, по признанию самого Виктора Ананьевича, столь феноменально точное попадание стало «случайным результатом удачного сложения ошибок». - Такое случается раз в сто лет, - констатирует сегодня старый подводник.
США отстали от СССР по внедрению баллистических ракет на подводные лодки. Поначалу там тоже планировали строить субмарины с надводным стартом. В ноябре 1955 года, то есть уже после успешного пуска Р-11ФМ с Б-67, Пентагон дал указание министерствам армии и ВМС объединить усилия по созданию баллистических ракет с дальностью стрельбы до 2400 километров. Речь шла о проекте «Юпитер». В оморяченном варианте четыре такие 18-метровые жидкостные ракеты предполагалось размещать на атомных подводных лодках. Для осуществления старта те должны были всплывать. Американских военных моряков это не устраивало.
В 1956 году управление специальных проектов ВМС США начало проектировать ракету на твердом топливе и меньших, чем «Юпитер», габаритов. 1 января 1957 года новая программа под названием «Поларис» была утверждена. «Поларисы» на подводных лодках предполагалось развернуть в 1963 году. Запуск первого искусственного спутника Земли в Советском Союзе заставил пересмотреть эти планы в сторону сокращения сроков. Вместо пяти лет на строительство первого атомного ракетоносца отводилось два года. Совсем как в СССР: ставилась задача догнать и перегнать! И в то время, когда Н.С. Хрущев восхищался на Тихом океане стартом ракеты Дыгало, на верфи компании «Электрик боут» в Гротоне завершался монтаж секций корпуса принципиально нового атомного подводного корабля, получившего название в честь первого президента Соединенных Штатов. На субмарине размещались 16 баллистических ракет «Поларис» с дальностью стрельбы 2200 километров и подводным стартом. Дабы радикально сократить сроки проектирования и строительства, американские конструкторы приняли неординарное решение. В то время «Электрик боут» строила атомные торпедные подводные лодки типа «Скипджек». Заложили субмарину «Скорпион». Вот ее-то и решили модифицировать конструкторы под руководством Уильяма Аткинсона. Они предложили между носовой и кормовой оконечностями «Скорпиона» сделать 40-метровую цилиндрическую вставку для размещения ракетных шахт и систем управления стрельбой. Реализация этого решения дала огромную экономию времени и средств. В конце 1958 года «Скорпион» переименовали в «Джорджа Вашингтона», а новой торпедной лодке под номером 599, к строительству которой приступила верфь, присвоили название «Скорпион». Что же, в Советском Союзе не осознавали преимуществ подводного старта? Напротив. Военные моряки с самого начала настаивали на подводном старте. Но С.П. Королев, очевидно, не особенно вдаваясь в специфику ведения войны на море, где скрытность всегда играла не последнюю роль, отказался удовлетворить их требования.
Визит главы партии и правительства был чрезвычайно важен для североморцев. Они стремились восстановить престиж флота. А 1962 год начался для него плохо. Мало того, что постоянно происходили неприятности с атомоходами, так 11 января взорвались торпеды в носовом отсеке дизельной подводной лодки Б-37, стоявшей у причала в Полярном. Во время утреннего проворачивания машин и механизмов, в 8 часов 20 минут, на лодке вспыхнул пожар, а затем прогремел взрыв чудовищной силы - сдетонировали 12 торпед. С оторванным носом Б-37 пошла на дно. Получила тяжелейшие повреждения и находившаяся рядом средняя подлодка С-350. На этих двух кораблях и на берегу погибли более ста матросов и офицеров. Причины той катастрофы не ясны и по сей день. Кто-то утверждает, что виной всему - самовозгорание пластин регенерации. Другие грешат на торпедистов Б-37, которые будто бы, в нарушение норм безопасности, проводили какие-то сварочные работы в первом отсеке. У чудом оставшегося в живых командира лодки Анатолия Бегебы иное мнение. По его словам, причиной катастрофы явились сами торпеды. У них были просрочены эксплуатационные сроки. Но флагманский минер настоял на том, чтобы давление в баллонах торпед было доведено до полного - в 200 атмосфер. Это полное давление и разорвало оболочку баллона одной из старых торпед. Струя ударила по коробкам регенерации и вызвала пожар, который и привел к взрыву. Но это всего лишь версии.
Истинную причину катастрофы уже не узнает никто. А годом ранее - 27 января 1961 года - на Северном флоте произошла другая трагедия: в Баренцевом море погибла вместе с экипажем С-80, головная в семействе 613-х. Эта субмарина, а также пять ее сестер во второй половине 50-х прошла модернизацию по проекту 644, получив на вооружение две размещаемые в контейнерах за ограждением рубки пусковые установки крылатых ракет комплекса П-5. Лодки этого типа, наряду с подлодками проекта АВ-611 с баллистическими ракетами, стали первыми кораблями отечественного флота, способными наносить с моря ракетно-ядерные удары в глубину территории противника. Погибшую лодку обнаружили только в 1968 году, а в июле 1969-го подняли на поверхность. Тогда же были установлены причины катастрофы субмарины. Во время зарядки аккумуляторов под РДП в штормовом море на поплавковом клапане «шнорхеля» образовалась наледь. Когда лодка ушла на глубину, клапан плотно не закрылся. В шахту подачи воздуха дизелям хлынула вода. И тут роковую роль сыграл «человеческий фактор». Магистраль, через которую била вода, перекрывалась захлопкой. Матрос-моторист и принялся ее закрывать. Жал так, что согнул рукоятку. Но жал он шток вправо, а надо было - влево. Однако не этот матрос был «стрелочником» катастрофы. На время похода моториста прикомандировали на С-80 с другой лодки 613 проекта, на которой рычаг захлопки действовал слева-направо. Матроса никто не поставил в известность об особенностях действия простого, но критически важного механизма на С-80. Не успели после взрыва на Б-37 сменить командующего флотом, который возглавил адмирал В.А. Касатонов, как у подводников новая беда. В том же Полярном на стоявшей у причальной стенки Б-139 вспыхнул пожар в носовом отсеке. Жуткая январская трагедия вот-вот могла повториться.
Советские подводники окрестили лодки 629 проекта («Гольф» - по классификации НАТО) «сараями», поскольку их рубка, переходящая в ограждение трех шахт пусковых установок баллистических ракет Р-13 комплекса Д-2 надводного старта, действительно смахивала на надворную постройку. Лодка Бочкина отличалась от всех прочих «сараев» тем, что была первой переоборудована под новый комплекс для стрельбы из-под воды (проект 629Б). К 1962 году уже СССР оказался в роли догоняющего, потому что «Джордж Вашингтон» в июле 1960 года произвел первый залп «Поларисом», а в ноябре того же года отправился в первое боевое патрулирование с ракетами, нацеленными на Советский Союз. С принятием на вооружение комплекса Д-4 Москва надеялась сократить отставание от Вашингтона. Из- за режима строжайшей секретности, воцарившейся вокруг К-142, все, что было связано с этой лодкой, стало обрастать на Северном флоте легендами. Не последнюю роль здесь сыграл и бортовой номер - 777. Достаточно популярный в 50-60-е годы портвейн «777» намертво закрепил за субмариной неофициальное название «Портвейн».
На каждый «фокстрот» 69-й бригады, рванувшей в экваториальные воды Западного полушария, загрузили полный боезапас торпед - 22 смертоносные «рыбки». Одна из них была со спецбоезапасом, то есть с ядерной боевой частью. К атомной торпеде был приставлен специальный офицер. Это обстоятельство вызывало беспокойство. В те времена ядерное оружие на борту кораблей было редкостью. Как правило, оно находилось на вооружении ракетных подводных лодок. А «фокстроты», хотя и были новейшими субмаринами, к их числу не относились. Впрочем, экипаж Б-130 имел прямое отношение к созданию невиданного прежде моряками оружия.
...Командир подводной лодки Б-130 капитан 3 ранга Николай Шумков приказал поднять радиоантенну и коротко доложил руководителю учений «Коралл»: «Торпеда вышла!». Через несколько минут он увидел в окуляре перископа взметнувшийся к небу огромный столб воды и пара. Чуть позже эхо подводного ядерного взрыва докатилось до лодки, и она вздрогнула, словно лошадь, споткнувшаяся на скаку. Шумков много раз стрелял торпедами, но такого еще никогда не наблюдал. Случилось это 23 октября 1961 года в губе Черной, что на южной оконечности Новой Земли. В тот же день, двумя часами ранее, в северной части того же Новоземельского полигона, Советский Союз провел испытание ядерной авиабомбы огромной - до 30 мегатонн - мощности.
Отойдя от борта «Дмитрия Галкина», бригада как соединение фактически перестала существовать. Лодкам запрещалось поддерживать связь между собой. Командир бригады В.Н. Агафонов стал старшим на Б-4, В.А. Архипов - старшим на борту Б-59. Флагманские специалисты бригады тоже оказались распределенными по разным лодкам. Согласно приказу лодки, должны были скрытно следовать в Мариэль средней скоростью в 10 узлов: днем идти в подводном положении и под РДП, а ночью - под РДП и в надводном положении. Каждый командир обязан был сообщать о прохождении кораблем контрольных точек, назначенных графиком движения. Но приказ этот был невыполним. Действительно скрытный переход мог обеспечиваться средней скоростью всего лишь в 5 узлов. В Главном штабе ВМФ, безусловно, знали это. Но перед походом министр обороны Малиновский сказал Горшкову, что «операцию необходимо провести скрытно и стремительно». Какая уж тут «стремительность» при пятиузловом ходе! Вот почему операторы ГШ «подкорректировали» среднюю скорость перехода.
Капитан 2 ранга Алексей Дубивко к моменту Карибского кризиса не раз ходил в Северную Атлантику, участвовал в многочисленных учениях по преодолению противолодочных рубежей вероятного противника и по отработке тактических приемов в составе «волчьих стай», то есть групповых действий субмарин против конвоев и боевых кораблей. Опыта ему было не занимать. Но приказ о скрытном десятиузловом переходе его озадачил. Более того, как выяснилось, и на этой скорости никак нельзя было вовремя прибыть к кубинским берегам. - Командир штурманской боевой части капитан-лейтенант Наумов и командир рулевой группы лейтенант Маслов просчитали скорость перехода на всем маршруте развертывания Б-36, - вспоминает Алексей Федосеевич. - - Она должна была составлять 12 и более узлов. Выдержать такую среднюю скорость можно только в надводном положении, работая всеми тремя дизелями. - Решение о переходе преимущественно в надводном положении каждый из командиров принимал самостоятельно, на свой страх и риск. Все командиры, что называется, не сговариваясь, приняли именно такое решение. А что же со скрытностью? - Нам здорово повезло с погодой, - подчеркивает Алексей Федосеевич. - Октябрь в Атлантике - время штормов, сплошная низкая облачность. Значит, для противолодочной авиации погода неблагоприятная. И на самом деле, натовские самолеты появлялись редко. Обнаружив их, мы успевали заблаговременно погружаться. На мой взгляд, имелось и еще одно важное обстоятельство, сыгравшее нам на руку. Следуя надводной скоростью в 12 и более узлов, мы заморочили голову противнику, поскольку действовали вопреки всяческим правилам. Похоже, зная о времени нашего выхода, натовцы рассчитывали наше местоположение, беря за основу скорость в 4-5 узлов. Поэтому массированное развертывание противолодочных сил на рубежах Нордкап - остров Медвежий, Исландия - Фареры, Азорские острова - Ньюфаундленд осуществлялось с опозданием, когда мы уже успевали их проскочить. «Игра не по правилам», к которой прибегли командиры, не позволила ВМС НАТО на протяжении перехода обнаружить квартет советских «фокстротов».
Вот свидетельство Рюрика Кетова, командовавшего Б-4: - На рубеже мыс Нордкап - остров Медвежий мы своевременно обнаружили в небе норвежские гидросамолеты «Альбатрос» и погрузились. Этот рубеж форсировали без приключений. Со вторым, на линии Гренландия - Исландия - Британские острова, пришлось сложнее. Там англичане и американцы сосредоточили значительное число противолодочных самолетов. Действовали они, правда, по шаблону. Летит такой самолет, а его командир докладывает на берег примерно следующее: «Точка номер пять. Все о’кей... Точка номер шесть, цель не обнаружена...» и т.д. Мы эти доклады перехватывали, и как только самолет уходил на значительное расстояние, всплывали и полным ходом жали намеченным курсом. Вокруг Исландии - район активного рыбопромысла. Это нам помогло. В плохую погоду и ночью американцы нас локацией взять никак не могли. Короче, проскочили. А через два часа, как мы пересекли рубеж, американцы стали развертывать завесы своих подводных лодок. Но было уже поздно.
- Девятибалльный шторм швырял лодку, словно щепку, - говорит Николай Александрович Шумков. - Бортовой крен достигал 40-50 градусов. Из-за больших нагрузок стали выходить из строя дизеля. Их арматура не выдерживала, ломалась. Приходилось проводить ремонт на ходу. Два дизеля крутят винты, а третий ремонтируем. Сварку узлов производили на мостике, стиснутом ограждением рубки. Накатывает волна, потом лодка проваливается куда-то в бездну, а мои ребята с ацетиленовыми и кислородными баллонами и горелкой колдуют. Американские горки, доложу я вам, по сравнению с этим «аттракционом» - штука пустяковая. На лодке Дубивко приступ острого аппендицита свалил гидроакустика мичмана Панкова. Требовалась срочная операция. - Подготовка офицерской кают-компании потребовала много времени, - рассказывает Алексей Федосеевич. - Каждый уголок протерли спиртом. Саму операцию из-за шторма нельзя было проводить в надводном положении. Пришлось погрузиться. Капитан медицинской службы Буйневич сделал операцию успешно. Панков уже через три дня стал заступать на вахту. Но из-за операции и подготовки к ней мы отстали от намеченного графика движения на сутки. Пришлось наверстывать с максимально возможной надводной скоростью.
Гребни огромных волн шли попутно нашему курсу на расстоянии 150-200 метров друг от друга. Когда лодка оказывалась на вершине гигантской волны, порой мне казалось, что Б-36 вот-вот переломится. Но всякий раз она выдерживала испытание. И я с благодарностью вспоминал ленинградских конструкторов и судостроителей завода «Судомех», которые спроектировали и построили такой прочный корабль. Гонка через бушующий океан не обошлась без повреждений. Ударами мощных волн на Б-36 отжало верхнюю крышку выбрасывающего устройства имитационных патронов. Из-за этого лодка не могла погрузиться глубже 60-70 метров (ее глубина погружения составляла 250 метров). Поломку решили исправить, когда позволит погода. Случилось это нескоро и при весьма драматических обстоятельствах. На Б-59 под командованием капитана 2 ранга Валентина Савицкого тоже имелись повреждения. И ей тоже требовался ремонт, который можно произвести только на тихой воде. Лодки 69-й бригады пересекли рубеж Ньюфаундленд - Азорские острова. Там действовала сеть американских подводных гидрофонов системы «Цезарь», которая прослушивала океанские глубины. Точного целеуказания «Цезарь» выдать не мог, но зафиксировал появление каких-то «нештатных» шумов. И тут началось...
22 октября президент Джон Кеннеди, выступая по телевидению, объявил о введении строжайшего карантина Кубы с целью недопущения на остров советского наступательного оружия. 24 октября в 10 часов утра режим морской блокады был установлен. Н.С. Хрущев пригласил на встречу находившегося в Москве Уильяма Кнокса, президента американской корпорации «Вестингауз», тесно связанного с администрацией США, и заявил ему, что остановка и обыск советских торговых судов в открытом море «будет считаться пиратством» и что, «если США поступят таким образом», он «прикажет своим подводным лодкам потопить американские военные корабли».
Бывший военно-морской офицер Джон Кеннеди отреагировал незамедлительно, приказав ВМС США найти и поднять на поверхность русские субмарины, а в случае необходимости - уничтожить. Против квартета «фокстротов» командование американского флота выдвинуло целую «Великую Армаду»: три авианосные противолодочные поисково-ударные группы (АППУГ) в составе авианосцев «Эссекс», «Рэндолф» и «Уосп», каждый из которых имел на борту 50-70 самолетов и вертолетов, противолодочный вертолетоносец, более 180 кораблей сопровождения, а также почти 200 самолетов базовой патрульной авиации.
Против квартета «фокстротов» командование американского флота выдвинуло целую «Великую Армаду»: три авианосные противолодочные поисково-ударные группы (АППУГ) в составе авианосцев «Эссекс», «Рэндолф» и «Уосп», каждый из которых имел на борту 50-70 самолетов и вертолетов, противолодочный вертолетоносец, более 180 кораблей сопровождения...
Выручали корабельные группы радиоразведки, о работе которых командиры «фокстротов» и по сей день говорят с неизменной теплотой и благодарностью. На лодках было несколько моряков, которые при каждой возможности прослушивали эфир. Они перехватывали не только открытые сообщения американских кораблей и самолетов, но и передачи коммерческих радиостанций. - На Б-36, - говорит А.Ф. Дубивко, - я поручил командиру БЧ-4 - старшему лейтенанту Жукову накапливать, систематизировать и анализировать сведения об обстановке в районах плавания подводной лодки. Так, по данным радиоперехвата, мы твердо знали, что развертывание противолодочных сил США происходит со значительным опозданием. Но не успели лодки миновать Бермудские острова и войти в Саргассово море, как эфир замолк. То есть прекратились переговоры между американскими кораблями и самолетами по открытым каналам связи. Испытывая информационный голод, командиры поручали группам радиоперехвата слушать «вражий берег».
- Во второй половине октября, по данным нашей разведки, военно-политическая ситуация в мире сильно осложнилась, - замечает А.Ф. Дубивко. - На основе сообщений американского радио мы установили, что президент Кеннеди объявил блокаду Кубы и предупредил граждан своей страны о возможности ядерного конфликта с Советским Союзом, что наши ракеты с атомными боеголовками уже находятся на Кубе, что США готовят массированный десант для высадки на Кубу и устраивают во Флориде лагеря для пленных русских военнослужащих. Тогда же мы получили указание Главного штаба ВМФ иметь постоянную готовность к применению обычного оружия. Саргассово море встретило советских моряков ясной и тихой погодой. Ввиду резкой активизации противолодочных сил, подводники и мечтать не могли о ремонте своих кораблей, получивших повреждения в штормовом океане. Дальнейшее продвижение днем было возможно только в подводном положении под электромоторами, а ночью - под РДП. Если в темное время субмарины и всплывали для зарядки аккумуляторов, то им приходилось постоянно находиться настороже.
Жизнь в отсеках превратилась в ад. Из-за высокой температуры забортной воды, постоянной работы механизмов и средств регенерации, невозможности провентилироваться температура в дизельном и электромоторном отсеках достигала 60-65 градусов по Цельсию. Только в концевых отсеках температура была немногим ниже - «всего» 40-45 градусов. - Туда мы выводили личный состав для кратковременного отдыха, - говорит Дубивко, - так как некоторые моряки, занятые в механических отсеках, нередко теряли сознание из-за тепловых ударов через 15-20 минут после заступления на вахту. Другая беда - духота, а как следствие - сильное потоотделение и обезвоживание, что привело к стопроцентному заболеванию потницей в особо тяжелой, гнойной форме. Доктор Буйневич и мой замполит капитан 3 ранга Сапаров сами страдали не меньше других, но делали все возможное и невозможное, чтобы поддержать здоровье и дух моряков. Совсем не хотелось есть. Из-за того, что запасы пресной воды были ограниченны, мы выдавали ее всего по 250 граммов на человека в сутки. Питались и утоляли жажду в основном компотом, которым нас, к счастью, снабдили с излишком. За месяц «круиза» в Бермудском треугольнике члены экипажа потеряли в среднем до трети своего веса и смахивали на узников Освенцима. - В отсеках дышать нечем, - подтверждает слова своего товарища Рюрик Александрович Кетов. - Не было кондиционеров, отсутствовала система охлаждения аккумуляторных батарей, электролит закипал, отравляя людей парами кислоты. Маломощный опреснитель выдавал по капле воду. Добавьте сюда - малоподвижность. На лодке ведь не побегаешь. Люди падали в обмороки. Многие болели. Моего штурмана после похода на берег снимали на носилках. У него была так называемая слоновая болезнь
Эффективность лодочных аккумуляторов определяется сроком эксплуатации батарей (обычно 4-5 лет) и количеством так называемых условно-полных циклов (УПЦ) зарядки, принимаемых, как правило, за 100 единиц, то есть аккумуляторы можно сто раз разрядить до нуля и столько же раз зарядить. К моменту похода к Кубе аккумуляторы на Б-130 прослужили более четырех лет, а число УПЦ составляло 98. Шумков и командир электромеханической боевой части Паршин поставили вопрос о замене батарей. Командование 4-й эскадры, в которую входила лодка, ответило, что, мол, сейчас нужных аккумуляторов на складах в наличии нет и их, дескать, заменят по прибытии к новому месту базирования.
Были проведены эксперименты по форсированной зарядке, «лечебные» циклы и т.д. Особых отклонений, действительно, не обнаружилось. Однако опыты эти осуществлялись на севере, при температуре забортной воды плюс 6-7 градусов. В южных же широтах она составляла 26-27 градусов. В этих условиях зарядку можно было делать только малыми токами, что существенно увеличивало время цикла. При зарядке же в обычном режиме через час-два начиналось обильное выделение водорода, что чревато взрывом гремучей смеси и пожаром. И вот, когда Б-130 оказалась под тесной опекой американских противолодочных сил, старые аккумуляторы дали о себе знать. Для их зарядки, особенно в условиях жаркого климата, требовалось времени гораздо больше обычного, и «выдыхались» батареи раньше срока. А противник у лодки Шумкова был более чем серьезный. Кроме патрульных самолетов «Нептун» берегового базирования, которые днем и ночью барражировали над океаном, командование ВМС США выдвинуло против Б-130 авианосную поисково-ударную группу во главе с авианосцем «Эссекс». Существенно облегчало американцам задачу обнаружения наших подводных лодок распоряжение Главного штаба ВМФ о так называемом собирательном сеансе связи, во время которого Москва передавала на субмарины и дублировала все радиограммы. Время этого сеанса было назначено на ноль-ноль московского времени, в западной части Атлантики - как раз около 16 часов. И командиры были вынуждены поднимать из-под воды антенны.
Во-первых, потому что это был приказ. А во-вторых, они остро нуждались в информации о происходящем вокруг и ждали четких указаний. Часто никаких полезных сведений они не получали, но всякий раз, поднимая антенну, демаскировали себя. Начальник штаба 69-й бригады Василий Архипов обращался к главному командованию с просьбой перенести собирательный сеанс на ночное в той долготе время. Но эта просьба не была удовлетворена. - Трагичность нашего положения состояла в том, - говорит Шумков, - что американские противолодочные силы находились на постоянной связи со своим командованием и могли после получения приказа немедленно применить против нас оружие. Мы же должны были ждать сеанса связи. Поэтому в случае начала военных действий, мы были обречены. Американцы первые ухлопали бы нас. Дохлые аккумуляторы, высокое психологическое и физическое напряжение. А тут грянула новая беда. - Когда капитан-лейтенант Паршин доложил мне, что вышли из строя все три дизеля, я поначалу не поверил, - вспоминает Николай Александрович. - Но это оказалось правдой. Треснули зубья шестерен приводов передних фронтов левого и правого дизелей, а на среднем поломалась арматура. Докладывает акустик: «Слышу шум винтов!» Причем сразу с четырех направлений. Дал команду на срочное погружение. Едва погрузились на 20 метров - над нашими головами шум винтов, который безо всяких акустических средств услышал каждый член экипажа. Потом раздались взрывы трех глубинных гранат. По международному своду, это сигнал к немедленному всплытию. Одна из гранат взорвалась прямо на палубе Б-130. Стальной корпус зазвенел. Впечатление такое, что нас начали атаковать настоящими глубинными бомбами. А это война!
Уходим на глубину. Как назло, заклинило носовые горизонтальные рули. Теплая забортная вода видно «растопила» смазку и их заклинило. Резко стал расти дифферент на нос. Боцман поставил кормовые рули «на всплытие». И если бы я мог дать приличную подводную скорость, то быстро бы выровнялись. Но севшие аккумуляторы позволяли выжать максимум 2 узла. На глубине 150 метров наконец отвалились носовые рули. И снова ЧП! Мы на глубине 160 метров, а из шестого отсека доклад: «Поступает вода!» Там в трубопроводе охлаждения электромоторов образовалась микротрещина. Вода в систему охлаждения поступает из-за борта. На глубин«« 160 метров через микротрещину вода врывалась в отсек под большим давло нием, образуя клубы густого пара. Еще 2-3 минуты - и вода попала бы ни электромоторы. А там - замыкание, пожар и нам крышка. Слава Богу, матрос, который нес вахту в отсеке, оказался находчивым и расторопным. К сожалению, фамилии его не помню. Он перекрыл клапан подачи забортной воды. Пока мы бултыхались на глубине и боролись за свою жизнь, американцы взяли Б-130 в клещи. Эсминцы выстроились над лодкой прямоугольником: по носу - один, два - по бортам, а четвертый - за кормой. Этот последний работает по нам гидроакустической станцией в активном режиме». Все четыре корабля отлично знали наше место.
Тогда, в дни Карибского кризиса, американцы стали применять новинку: погружаемые гидроакустические станции. Эти ГАС противолодочные корабли могут опускать на большую глубину, за слой температурного скачка, и таким образом обнаруживать подводные лодки с большей эффективностью, чем обычные. Особливо, если противник находится в таком жалком состоянии, как наша Б-130. И все-таки Б-130 удалось вырваться из западни. Шумков приказал круто заложить руль. Лодка на полутораузловой скорости стала совершать циркуляцию, то есть побежала по кругу. Во время этого маневра кильватерная струя Б-130 как бы «смазала» эхосигналы ГАС американских кораблей. И они потеряли след русского «фокстрота», взявшего курс прямо к берегам США. - От преследования мы оторвались, но забот у нас не убавилось, - продолжает свой рассказ командир Б-130. - Механики починили средний дизель, но заряжать аккумуляторы им в режиме движения под РДП нельзя. Такую зарядку можно сделать только бортовыми дизелями, которые из-за поломки передних фронтов ремонту в походных условиях не подлежали. Хочешь не хочешь, а нужно всплывать. А это означает, что Б-130 сразу же обнаружат. Памятуя о маневре американского эсминца, который в прошлый раз пронесся над самой рубкой лодки и явно пытался нас «случайно» таранить, я решил дотянуть до рассвета.
Восемь часов ползла в глубине на электромоторах Б-130. И дождалась рассвета. Тогда и всплыла. Батарея к тому времени полностью разрядилась. Шумков передал радиограмму в Главный штаб о бедственном положении лодки и получил «добро» на возвращение домой. Ему на помощь выслали спасательный буксир, с которым лодка должна была встретиться в районе' Азорских островов. Но это был не последний акт драмы. Вскоре появились американские корабли.
Американцы в конце концов поняли, что у нас какая-то техническая неполадка. И по мере нашего продвижения на северо-восток стали отставать. Сначала ушел один корабль, потом другой. Потом мы и вовсе остались в одиночестве до встречи с буксиром. Уже в Полярном комиссия дотошно выясняла причину поломки дизелей. И установила, что вины экипажа в том не было. Когда фронты проверили светоскопией, то обнаружили массу микротрещин - заводской брак. Тогда принялись проверять шестерни дизелей других лодок 641 проекта. На нескольких были выявлены те же изъяны.
Как и другие советские подводные лодки, Б-36 была уже близка к конечной точке своего долгого и трудного путешествия, когда события стали приобретать совсем не предусмотренный планом похода характер. Но лучше предоставим слово Алексею Федосеевичу Дубивко: - Мы подошли к Багамским островам. Получили приказание Главного штаба «форсировать пролив Кайкос скрытно под РДП». Не знаю, кто придумал такую мудрую рекомендацию, но мои офицеры долго смеялись над этой фразой. Дело в том, что прозрачность воды в Саргассовом море в ясную погоду достигает десятков метров. Это полностью исключало использование РДП в светлое время суток. И ночью скрытное форсирование пролива под РДП было затруднительно. На островах, которые омываются водами Кайкоса, американцы установили радиолокационные и шумопеленгаторные станции.
Я принял иное решение: пройти Кайкос в подводном положении на электромоторах, предварительно пристроившись под днищем какого-нибудь транспортного Командир подводной лодки Б-36 капитан 2 ранга Алексей Дубивко судна, следующего в нужном нам направлении. Но прежде нам необходимо как следует зарядить аккумуляторные батареи. К тому моменту американцы уже искали нас интенсивно. Даже ночью заряжаться под РДП давали не более 30-45 минут. Появлялся самолет, и лодке приходилось погружаться, чтобы не выдать себя. Уточнив свое место и маневрируя в 12-15 милях от пролива, мы ждали удобного момента для его форсирования. И тут во время очередного сеанса связи получили приказ отойти миль на 100 от Кайкоса и занять позицию, ограниченную небольшим радиусом. Так началось почти месячное, изнурительное противостояние американскому флоту у Багамских островов.
Чуть ранее, в 200-300 милях от Бермуд, мы натолкнулись на группу американских эсминцев, которые вели поиск гидроакустическими станциями в активном режиме. Сигналы их ГАС мы обнаружили значительно раньше, чем увидели корабли в перископ и услышали шумы винтов. Вообще, Саргассово море, как мы вскоре поняли, - район с такой гидрологией, которая позволяет устанавливать гидроакустический контакт с объектами на больших дистанциях. Лодочная ГАС «Арктика-М» в северных широтах уверенно обнаруживала шум винтов надводных кораблей с расстояния в несколько кабельтовых (кабельтов - одна десятая морской мили, то есть 185,2 метра. - Прим. ред.), а здесь брала их с десятков и даже сотен кабельтовых. Такая «прозрачность» была на руку не только американцам, но и нам. Обнаружив противника на значительной дистанции, легче совершить маневр уклонения. Перемещаясь в Саргассовом море с одной позиции в другую и пользуясь преимуществами в дальности обнаружения надводных кораблей, Б-36 успешно выполняла поставленные перед ней задачи. Однако свое тактическое мастерство совершенствовали не только мы, но и американцы. Зная, что зарядку аккумуляторов мы производим ночью в режиме РДП, они стали устраивать против нас засады. В темное время суток в районе нашей позиции они расставляли без хода и ходовых огней несколько противолодочных кораблей, которые вели поиск гидроакустическими станциями в пассивном режиме шумопеленгования. Однажды около двух часов ночи мы и напоролись на одну такую засаду. Всплыли в позиционное положение, то есть одна наша рубка торчит из- под воды. Ночь, штиль, ясная видимость...
Вдруг акустик обнаружил шум винтов противолодочного корабля. Срочно начали погружаться. Шум винтов и работающих машин эсминца оглушил экипаж. По корпусу застучал «горох» - охотившийся на нас корабль включил ГАС в активном режиме. Казалось, будто американский корабль провел граблями по нашим головам. Когда мы всплыли, выяснилось, что это случилось не фигурально, а на самом деле. Рамочная антенна пеленгатора на Б-36 была намертво приварена к крыше ограждения рубки. Так вот: атаковавший лодку эсминец сбил ее и оторвал. Иначе говоря, от гибели нас отделяли каких-то метра полтора. Но это мы осознали потом, а тогда настало время отрываться. Но не удалось. Во-первых, потому что на помощь эсминцу, обнаружившему нас, прибыли еще два корабля. А во-вторых, и это самая главная причина неудачи, из-за уже упоминавшейся поломки верхней крышки выбрасывающего устройства имитационных патронов лодка не могла погружаться более чем на 70 метров. Это обстоятельство сыграло роковую роль. Но прежде чем заставить Б-36 подняться на поверхность, американцам пришлось 36 часов ее непрерывно преследовать. Обстановка в отсеках - чудовищная. Люди задыхались и падали от усталости.
Как только лодка закачалась на океанской зыби, мы подняли на штыревой антенне парадный крейсерский флаг ВМФ СССР. Надо отдать должное командирам кораблей, окруживших нас. Они вели себя достаточно корректно. Два эсминца вскоре ушли, а с нами остался «Чарльз П. Сесил». С него передали семафор русской азбукой Морзе: «Нужна ли помощь?» Ответил: «В помощи не нуждаюсь. Прошу не мешать моим действиям». И они не мешали. Правда, шел эсминец параллельным курсом на дистанции 50-60 метров. И пушки его были развернуты в нашу сторону. Донимали вертолеты, которые периодически барражировали над Б-36. С них велась кино- и фотосъемка. Вертолеты сбрасывали взрывные патроны впереди по курсу лодки, опускали буксируемые ГАС. Наша служба радиоразведки перехватила открытое радио от президента Кеннеди командиру «Чарльза П. Сесила»: «Благодарю за работу... Всплывшую русскую субмарину держать всеми силами и средствами». Мы же никак не могли передать донесение. Американцы глушили нас своими средствами радиоподавления. Только на 48 раз мы получили квитанцию Главного штаба, то есть подтверждение о приеме сообщения с борта Б-36. Более суток потребовалось Б-36 для полноценной зарядки батарей. Заодно, наконец, отремонтировали и укрепили верхнюю крышку выстреливающего устройства. Теперь мы получили возможность нырять на 250 метров.
Продумали мы и план отрыва от «Чарльза П. Сесила». Здесь хорошую идею подсказали старший лейтенант Жуков и мичман Панков - тот самый, которому была сделана операция аппендицита на переходе в Бермудский треугольник. По их предложению блоки нашей ГАС подводной связи «Свияга» перестроили на частоту работы гидроакустической станции американского эсминца, с целью забить ее импульсы в первые минуты отрыва, когда сами будем уходить на предельную глубину погружения.
Выбрали момент, когда самолетов и вертолетов не было видно, и погрузились. «Чарльз П. Сэсил» включил свою ГАС в активном режиме. Он - сигнал, мы в ответ «Свиягой» - такой же. В общем, дезориентировали. Двигаясь зигзагом на глубине 180-200 метров, изменили генеральный курс на 180 градусов. Вопреки ожиданиям, довольно легко оторвались и тем самым сорвали исполнение указания президента США противолодочникам: «русскую субмарину держать всеми силами и средствами». Больше нас американцы обнаружить не смогли. Познав на горьком опыте новую тактику противолодочных сил в ночное время (нахождение в засаде без хода и огней, поиск только пассивными средствами обнаружения и т.д.), мы также изменили свою. С наступлением темноты всплывали в позиционное положение и заряжали батареи, вентилировались и определялись по звездам на «стопе», то есть без хода.
Единственное неудобство доставляла авиация. Но ночью самолеты летали реже, чем днем, и для поиска применяли радиолокацию, работу которой мы обнаруживали на расстояниях, позволяющих успешно уклоняться погружением. Такая тактика применялась нами в течение двух недель - до тех пор, пока не настало время покинуть Бермудский треугольник и уходить домой - и ни разу не дала сбоя. При всем том не обошлось без нового ЧП. В последней из нарезанных нам позиций, в 300 милях юго-восточнее Багамских островов, как назло, в праздник 7 ноября на Б-36 вышли из строя оба бортовых дизеля. Отчасти в том была вина экипажа. Но винить вконец измученных людей нельзя. Занялись починкой машин. И тут в центре позиции появился американский вертолетоносец. В его присутствии лодка не могла всплывать ни днем, ни ночью. Поэтому я без разрешения Главного штаба, действуя по обстановке, отвел Б-36 на 100-200 миль южнее позиции. Потом мне это поставили в вину.
Экипаж Б-59 под командованием капитана 2 ранга Валентина Савицкого тоже испил до дна чашу тяжких испытаний. В походе случалось всякое: засаливались холодильники дизелей, рвались резиновые уплотнители, ломались электрокомпрессоры. Когда на подходе к Кубе лодка вечером всплыла для подзарядки аккумуляторов, в небе появились американские противолодочные самолеты. Пришлось срочно погружаться. Но плотность в аккумуляторах была почти на нуле. Предоставим слово очевидцу событий - капитану 2 ранга в отставке В.П. Орлову, который на Б-59 был командиром группы особого назначения (ОСНАЗ).
На лодках, отправившихся на Кубу, впервые в практике советского подплава ввели штатные группы ОСНАЗа и разместили соответствующее оборудование. Все мы были молодыми специалистами, всего несколько месяцев назад окончившими курсы переподготовки на радиоразведчиков. При отборе в ОСНАЗ, очевидно, учли мое хорошее знание английского языка. Ведь мало перехватить сообщение, его еще нужно понять. Не скажу, что в 69-й бригаде нас встретили радушно. Учитывая дальность предстоящего перехода, лодки приняли дополнительные запасы продовольствия, которые размещались в отсеках. На лодках шли офицеры штаба бригады. То есть и без нас на кораблях - теснота и перенаселенность. А тут мы со своей аппаратурой. Требовались нам и отдельные помещения. Кроме ТОГО, группы ОСНАЗа были немаленькими. Только на Б-59 - девять человек. Такая «избыточность» объясняется тем, что часть наших специалистов должна была на Кубе развернуть наземные посты радиоразведки.
Короче, когда я появился на борту Б-59, капитан 2 ранга Валентин Григорьевич Савицкий, изучив предписание, в котором, в частности, говорилось, что группа ОСНАЗ должна обеспечивать безопасность подводной лодки на переходе, недовольно буркнул: «Интересно, как это ты будешь обеспечивать нашу безопасность?» Реакция его понятна. Перед ним, опытным подводником, предстал «салага» - 25-летний старлей, прежде не ходивший на подводных лодках в автономки. И только потом, когда мы стали выдавать достоверные сведения о действиях противолодочных сил НАТО, отношение к нам стало меняться - от неприятия, норой резкого, до уважительного.
Сначала нас искали норвежские гидросамолеты, на Фарерском рубеже - английские «шэклтоны». Им на смену пришли американские «нептуны». Но, судя по всему, обнаружить нас не смогли. Во всяком случае, до тех пор, пока мы не добрались до Саргассова моря. Вот там-то они взяли нас в оборот. Против Б-59 действовала авианосная поисково-ударная группа во главе с авианосцем «Рэндолф». По данным гидроакустиков, 14 надводных целей преследовали лодку. Со штурманом мы стали вести двойную прокладку: он, как ему и положено, Б-59, а я, вспомнив свою первую флотскую специальность, - американских кораблей. Поначалу довольно успешно уклонялись. Однако и американцы - ребята не промах: во всем канонам военно-морского искусства сжимали нас в кольцо и выходили в атаки, бросали подводные гранаты. Разрывались они рядом с бортом. Казалось, будто сидишь в железной бочке, по которой колотят кувалдой. Ситуация для экипажа - необычная, если не сказать, шокирующая. Аккумуляторы на Б-59 разрядились до «воды», работало только аварийное освещение. Температура в отсеках - 45-50 градусов, а в электромоторном - и вовсе больше 60. Невыносимая духота. Содержание углекислого газа достигло критического, практически смертельного для людей уровня. Кто-то из вахтенных потерял сознание, упал. За ним второй, третий... Посыпались как костяшки домино. Но мы еще держались, пытались уйти. Мучились так часа четыре. Американцы долбанули по нам чем-то посильнее гранат - очевидно, практической глубинной бомбой. Думали, все - финиш!
После этой атаки вконец измотанный Савицкий, который к тому же не имел возможности выйти на связь с Главным штабом, рассвирепел. Вызвал он к себе офицера, приставленного к атомной торпеде, и приказал привести ее в боевое состояние. «Может, наверху уже война началась, а мы тут кувыркаемся, - возбужденно кричал Валентин Григорьевич, мотивируя свой приказ. - Мы сейчас по ним шарахнем! Сами погибнем, их потопим всех, но флот не опозорим!» Но стрелять ядерной торпедой мы не стали - Савицкий сумел обуздать свой гнев. Посовещавшись с начальником штаба бригады капитаном 2 ранга Василием Александровичем Архиповым и замполитом Иваном Семеновичем Масленниковым, он принял решение всплывать. Дали сигнал эхолотом, что по международным правилам означает «всплывает подводная лодка». Наши преследователи сбросили ход. Около 4 часов утра выскочили на поверхность. Сразу же стали бить зарядку и вентилироваться. На мостик вышли Савицкий, Архипов, Масленников, вахтенный офицер, сигнальщик и я. Не успели вдохнуть полной грудью, как ослепли. Со всех сторон американцы навели на нас прожекторы, которые светили сильными голубоватыми лучами. Словно люстра, над Б-59 завис вертолет с прожектором. А вокруг, насколько хватало глаз, мигали сигнальные огни сотен авиационных гидроакустических буев, покачивавшихся на волнах. Ими обложили нас, как волка красными флажками. Красивая и одновременно жуткая картина. Савицкий приказал поднять флаг, но не военно-морской, а государственный - красный, с серпом и молотом. Сразу же на ближайший эсминец, находившийся метрах в 40-50, дали семафор: «Корабль принадлежит Союзу Советских Социалистических Республик. Прекратите ваши провокационные действия. Командир». Дали также в Главный штаб радио с сообщением о всплытии и наших координатах, о том, что преследуемся противолодочными кораблями американского флота. Я спустился в лодку к своим ребятам-слухачам. От работающих одновременно радиостанций в эфире творилось что-то невообразимое. Перехватили мы депешу командира американской АППУГ. Тот докладывал, что поднял русскую подлодку. Начало светать. С палубы «Рэндолфа» стали взлетать противолодочные самолеты «Треккер». Они делали круг, а затем на бреющем полете на высоте 20-30 метров проносились над Б-59, стреляя по курсу лодки из пулемета. Так повторилось несколько раз. Потом лодку взяли в тиски эсминцы. Они навели на нас орудия. А наши дизеля колотили зарядку, экипаж дышал и приходил в себя. Из Главного штаба пришла радиограмма с сообщением, что Б-59 - вторая лодка, которую американцам удалось поднять.
Ближе к вечеру около нас остались четыре эсминца. Потом ушли еще два. Вероятно, американцы думали, что мы возвращаемся домой. На Б-59 тем временем искали вариант отрыва. Внимательно проанализировали обстановку и прикинули свои возможности. Бдительность американцев несколько притупилась. Когда опустилась ночь, они примерно раз в час поднимали с одного из эсминцев вертолет, который производил облет лодки, а затем садился. Через определенные промежутки времени эсминцы «щупали» Б-59 ГАС в активном режиме и прожекторами.
Поняв алгоритмы действий противника, придумали план отрыва. Лодка почти полностью заполнила балластные цистерны. Достаточно еще чуть-чуть хлебнуть водички, и она была готова камнем уйти под волны. Савицкий с Архиповым еще придумали такую штуку: матросы затащили в ограждение рубки деревянный привальный брус и прибили к нему пустые жестяные банки из-под продуктов. Получилось что- то вроде ложной цели с уголковыми отражателями, которая после погружения должна остаться наверху. Не знаю, сработала ли военная хитрость, но когда лодка в короткий «антракт» между контрольными прощупываниями прожекторами и ГАС скрылась под волнами, американцы явно этот момент прозевали. Минут шесть они вообще ничего не предпринимали. Лодка буквально провалилась на глубину. Для пущей верности отстрелили имитационные патроны с целью ввести в заблуждение вражьих акустиков относительно нашего курса. А сами повернули назад, развив полный подводный ход. Савицкий, конечно, рисковал, поскольку при таком режиме подводного хода зарядки аккумуляторов хватило бы на четыре часа. Но иного способа уйти не было. И расчет делался на то, что в случае успешного уклонения от противолодочных сил, мы еще успеем в темное время подзарядиться. Американские эсминцы метались из стороны в сторону, но нас не «видели». Через полтора часа я попросил Савицкого подвсплыть и дать мне антенну, то есть получить возможность прослушать эфир. Высунули антенну. По данным переговоров американцев составил схему их поискового полигона. Оказалось, что Б-59 уже находилась вне его зоны. Потом американские корабли расширили район поиска. Но опять же мы были вне пределов их досягаемости. Б-59 встала под РДП, зарядила аккумуляторы и ушла в назначенную позицию.
Ближе к вечеру около нас остались четыре эсминца. Потом ушли еще два. Вероятно, американцы думали, что мы возвращаемся домой. На Б-59 тем временем искали вариант отрыва. Внимательно проанализировали обстановку и прикинули свои возможности. Бдительность американцев несколько притупилась. Когда опустилась ночь, они примерно раз в час поднимали с одного из эсминцев вертолет, который производил облет лодки, а затем садился. Через определенные промежутки времени эсминцы «щупали» Б-59 ГАС в активном режиме и прожекторами. Поняв алгоритмы действий противника, придумали план отрыва. Лодка почти полностью заполнила балластные цистерны. Достаточно еще чуть-чуть хлебнуть водички, и она была готова камнем уйти под волны. Савицкий с Архиповым еще придумали такую штуку: матросы затащили в ограждение рубки деревянный привальный брус и прибили к нему пустые жестяные банки из-под продуктов. Получилось что- то вроде ложной цели с уголковыми отражателями, которая после погружения должна остаться наверху. Не знаю, сработала ли военная хитрость, но когда лодка в короткий «антракт» между контрольными прощупываниями прожекторами и ГАС скрылась под волнами, американцы явно этот момент прозевали. Минут шесть они вообще ничего не предпринимали. Лодка буквально провалилась на глубину. Для пущей верности отстрелили имитационные патроны с целью ввести в заблуждение вражьих акустиков относительно нашего курса. А сами повернули назад, развив полный подводный ход. Савицкий, конечно, рисковал, поскольку при таком режиме подводного хода зарядки аккумуляторов хватило бы на четыре часа. Но иного способа уйти не было. И расчет делался на то, что в случае успешного уклонения от противолодочных сил, мы еще успеем в темное время подзарядиться. Американские эсминцы метались из стороны в сторону, но нас не «видели». Через полтора часа я попросил Савицкого подвсплыть и дать мне антенну, то есть получить возможность прослушать эфир. Высунули антенну. По данным переговоров американцев составил схему их поискового полигона. Оказалось, что Б-59 уже находилась вне его зоны. Потом американские корабли расширили район поиска. Но опять же мы были вне пределов их досягаемости. Б-59 встала под РДП, зарядила аккумуляторы и ушла в назначенную позицию.
Самой счастливой в квартете «фокстротов» оказалась Б-4 под командованием Рюрика Кетова. - Мою лодку тоже обнаруживали, преследовали и бомбили, - констатирует Рюрик Александрович. - Но удавалось отрываться. Тут был элемент везения. «Элемент везения» подкреплялся еще двумя обстоятельствами. Во- первых, на Б-4 после штормового перехода через океан поломок было меньше, чем на других лодках. И во-вторых, комбриг Агафонов сразу после выхода в море сообщил Кетову, что не намерен оставаться пассажиром, поэтому командирскую вахту они будут нести по очереди. Другими словами, командир Б-4 сохранил больше сил для жесткого противостояния американскому флоту. Однако и Б-4 не избежала опасного соприкосновения с противолодочными силами ВМС США. Это случилось в конце октября. Лодка ночью всплыла для зарядки аккумуляторных батарей. Неожиданно обрушился ливень. Это было счастьем! Командир разрешил членам экипажа по два человека подни- 96 маться на мостик и принимать «душ». Брезентами набрали пресную влагу, которую слили в опустевшие емкости для дистиллированной воды. Из-за сильного дождя американская противолодочная авиация не беспокоила подводников. И им удалось практически полностью восстановить емкость батарей. Но не успел к утру ливень прекратиться, как радиометрист донес об обнаружении сигнала самолетной РЛС. Б-4 срочно погрузилась, а с неба в район моря, где пряталась в глубине советская субмарина, посыпались гидроакустические буи. Они относятся к числу разнообразных авиационных средств поиска подводных лодок.
В начале 60-х самолеты ВМС США широко использовали две радиогидроакустические системы, носившие красивые названия «Джезебел» и «Джули». Первая была пассивного действия, то есть самолет сбрасывал буй, на котором после приводнения начинал работать прибор обнаружения работы винтов и механизмов подводной лодки. Если шумы прослушивались, то буй давал радиосигнал на самолет или вертолет. Активная система «Джули» имела более темпераментный характер: кроме буев, самолеты сбрасывали небольшие глубинные бомбы, создававшие своим взрывом акустические волны, которые, отражаясь от борта субмарины, позволяли довольно точно определять ее место. После освежающего ночного ливня Б-4 попала под дождь коварных «Джули». - Американцы здорово бомбили, - не без волнения вспоминает Рюрик Александрович. - Однажды рвануло так, что у нас все загудело словно в пустой бочке. Очевидно, «Джули» упала совсем рядом с корпусом. У лодки солидное водоизмещение - более двух тысяч тонн, а тут ею будто мячиком поиграли. Лампочки полопались. Хоть со свечками по отсекам ходи. Потом к бомбежкам привыкли. Но, если честно, трудно к этому привыкнуть, особенно когда находишься под водой.
Лодка уклонялась от атак, меняя скорость, курс и глубину погружения. Однако радиоакустические буи «Джули» не выпускали из своих цепких объятий Б-4. Около трех суток «фокстрот» Кетова убегал от преследователей. Уже казалось, что придется все-таки всплыть из-за падения плотности в аккумуляторах. 11 Готовимся к сеансу связи, - рассказывает о тех напряженных часах P.A. Кетов. - Прослушиваем горизонт. Мне докладывают: «Товарищ командир, прямо по носу - опасный сигнал». Работает гидроакустический буй. Значит, где-то над нами самолет. Даю команду убрать выдвижные устройства и уйти на глубину. Идем малым ходом. Начальник связи напоминает, что пора всплывать для приема «собирательной» радиограммы. Я сказал, что всплывать не буду. Через некоторое время поднял зенитный перископ. В небе - самолет. Лодка делает маневр, а американцы тут же кладут серию бомб «Джули». Потом для острастки - еще серию глубинок. Корпус звенит, как гитара. Мне докладывают: аккумуляторы на выдохе. Пошли одним малым. До захода солнца - 45 минут. Как только американцы бросили очередную серию, решил: или сейчас оторвемся или никогда - плотности в аккумуляторах не хватит. Дал команду: лево на борт, курс - 0, три средних. Выжали 11 узлов. Через полчаса самолет выдал очередную серию, а нас нет. Еще через 15 минут бомбы сбросил и заметался, потерял лодку. Мне докладывают: можем выдать только три малых, два малых, один малый... Но до захода солнца, до спасительной ночи дотянули. Наконец всплыли и зарядились.
В американских источниках, посвященных Карибскому кризису, сообщается, что ВМС США обнаружили первую советскую подводную лодку 22 октября 1962 года в районе Азорских островов, то есть совсем не там, где находились «фокстроты» 69-й бригады. Да и субмарина эта относилась к другому типу. Как указывает Норман Полмар, это была подлодка класса «Зулу», которая «пополняла запасы от танкера «Терек» в 450 милях севернее Азорских остров и, по-видимому, после выполнения задач в Западной Атлантике возвращалась в Советский Союз». Что же это за таинственная «Зулу», то есть лодка 611 проекта? Б-75 - та самая, что в 1958 году под командованием Михаила Малькова одной из первых пересекла экватор и дошла до Бразилии. К 1962 году ее экипаж поменялся, и командовал ею капитан 2 ранга Николай Натненков. Во второй половине сентября Б-75, входившая в состав 161-й бригады Северного флота, незаметно выскользнула из Кольского залива и взяла курс в Атлантику. Лодка имела полный боезапас, в том числе две атомные торпеды. - Это был первый случай в моей практике, когда боезапас включал ядерное оружие, - отмечает капитан 1 ранга в отставке Николай Иванович Натненков.
По плану похода, Б-75 настало время возвращаться, - продолжает Николай Иванович. - Но нас задержали в Саргассовом море, чтобы мы продолжали следить за действиями ВМС США, очевидно, для того, чтобы ориентировать командиров подводных лодок 69-й бригады, подходивших к Кубе. Американцы сосредоточили огромные силы. От гидролокаторов, работавших в активном режиме, стоял такой гудеж, что мои акустики глохли. Эфир тоже был забит. Думается, этим охотничьим усердием американцы сами себе мешали. Мы же так наловчились увертываться от противолодочных сил, что иногда позволяли себе наглость всплывать для подзарядки аккумуляторов в дневное время. Запасы топлива и воды на Б-75 изрядно истощились. И без дозаправки лодка не смогла бы вернуться своим ходом в базу. Вот почему был получен приказ на обратном пути, пренебрегая скрытностью, принять топливо, воду и продовольствие с танкера «Терек». Точку рандеву командование назначило между Британскими и Азорскими островами.
- В назначенное время лодка прибыла в район встречи с «Тереком», - рассказывает Николай Иванович. - Стали принимать топливо и воду. Мне докладывают: «Работает авиационный радиолокатор!» Вскоре и визуально мы обнаружили «Нептун», осназовцы сообщают мне, что самолет вызывает свою базу, но та не отвечает. Раз запрашивает, второй... Все без толку. Что-то у них там со связью случилось. Покрутился «Нептун» и улетел. Я тут же дал команду шланги убрать и срочно погружаться.
Как раз тогда, когда Б-75 поворачивала к родным берегам, а «фокстроты» 69-й бригады вступили в отчаянно опасную игру в кошки-мышки с противолодочной армадой ВМС США, командир подводной лодки Б-88, что участвовала в Великом сверхмарафоне, капитан 2 ранга Константин Киреев вернулся из отпуска к месту службы в Рыбачий. Его вызвал командир эскадры подводных лодок Камчатской флотилии контр-адмирал Алексей Гонтаев. «Константин Константинович, вы в курсе международных событий, поэтому не буду по этому поводу распространяться, - сказал он. - Получен приказ направить подводную лодку на позицию у Перл-Харбор. Мы готовили одну, но что-то на ней не ладится. Экипаж на Б-88 отработанный, поэтому пойдете вы. Двое суток дается на пополнение запасов и прием оружия. Получите одну ядерную торпеду. Переход совершить скрытно. Оружие применять - по сигналу. А если сигнал поступит, то на войне, как на войне...»
28 октября Б-88 покинула базу. - Когда форсировали противолодочный рубеж Кадьяк - Мидуэй, разыгрался сильный шторм, - вспоминает Константин Константинович. - Это было нам на руку. Но, согласно приказу, всплывать запрещалось. При постановке под РДП для зарядки аккумулятора отработанный газ правого дизеля бросило в магистраль не включенного левого. Пятый отсек оказался сильно загазованным. Вынужден был эвакуировать из него личный состав. С трудом нашли потерявшего сознание трюмного машиниста Кошелева. Парня часа три откачивали. Потом, когда разбирали этот инцидент, специалисты пришли к заключению, что в конструкции РДП имеются изъяны которые не позволили застраховаться от аварии. Да и при такой волне, конечно, нельзя было ставать под РДП, но нарушить приказ о скрытности я не мог. Но все равно пришлось всплывать и вентилироваться. Однако шторм и низкая облачность не дали американцам нас обнаружить. 10 ноября Б-88 заняла позицию и начала патрулирование у Перл-Харбор. А 14 ноября поступила радиограмма возвращаться.
Не успела лодка лечь на обратный курс, как новое радио - вернуться на позицию. - Уж, не знаю, в чем причина перемены намерений командования, - говорит К.К. Киреев. - Может, в том, что мы засекли у Перл-Харбор новейший авианосец «Констеллейшн». Б-88 приказали продолжать слежение за ним. Мы записали шумы его винтов на разных режимах хода, послушали радиопереговоры. Использовали также в качестве учебной цели - выходили на авианосец в атаки.
Несколько десятков суток советские «фокстроты» 69-й бригады кружили в карнавале, больше смахивающем на корриду, на подходах к Кубе. Уже пик кризиса миновал. Уже Советский Союз обязался вернуть ядерные ракеты домой. А три лодки продолжали оставаться в назначенных районах. И снова мучительные отрывы от американских противолодочных соединений. Но ни одна субмарина больше не всплыла. И вот получен приказ отходить. - Б-59 пришла второй после аварийной Б-130 Шумкова, - вспоминает Вадим Павлович Орлов. - По непонятной причине нас почти сутки продержали у входа в Кольский залив. И только в ночь на 5 декабря, очевидно по случаю Дня конституции, лодку впустили в базу. Наиболее трудное возвращение выпало на долю экипажа Б-36. Из-за поломки двух дизелей лодка могла выжать максимум 6-7 узлов. Только на подходе к Норвежскому морю мотористы под руководством инженера-капитан-лейтенанта Потапова и старшего инженера-лейтенанта Кобякова сумели собрать из двух вышедших из строя один полноценный дизель, что позволило увеличить скорость и производить в целях обеспечения скрытности зарядку аккумуляторов в режиме РДП. Но чуть ранее - вблизи Исландии - кончилось дизельное топливо. Поэтому прибегли к опыту, приобретенному советскими подводниками в годы Великой Отечественной войны, - стали использовать машинное масло, разбавленное водой. Попытки заправиться топливом с танкера не увенчались успехом. Из-за шторма передать шланг на Б-36 не удалось. На траверзе Нордкапа иссякло и масло. Вползла в родную гавань лодка на электромоторах, черпавших энергию из почти разряженных аккумуляторов.
На следующий день после возвращения меня для разбора похода вызвали на комиссию Главного штаба ВМФ, - вспоминает Алексей Федосеевич Дубивко. - Возглавлял ее начальник управления боевой подготовки контр-адмирал Иванов. Все усилия членов комиссии были нацелены на выявление допущенных командиром и личным составом нарушений требований руководящих документов и инструкций. В расчет не принимались ни необычные условия нашего плавания, ни техническая неприспособленность лодок к такого рода операциям, ни тем более явные ошибки командования при подготовке похода и во время него. Никто не хотел ничего слышать о тех новых тактических приемах, к которым мы прибегли при постоянном прессинге американских противолодочных сил. Ничего положительного в нашем походе комиссия не увидела. Искали только недостатки. Меня обвиняли в нарушении скрытности и невыполнении положений наставления по уклонению от противолодочных сил противника. Но если бы я неукоснительно выполнял все пункты этого документа, в числе авторов которого, кстати, был и контр-адмирал Иванов, то Б-Зб вообще бы не смогла достигнуть назначенного района развертывания и занимать новые позиции по приказу Главного штаба. Это наставление появилось в 1958 году, когда наши лодки редко отрывались от родных берегов, и было составлено для весьма простых, я бы даже сказал, «диетических» условий, при которых против советских подводных лодок действовали один-два противолодочных корабля и столько же самолетов. Впрочем, тогда унизительные допросы и разносы мало волновали меня. Настолько велика была физическая и моральная усталость.
Шумков и Савицкий, наравне с Дубивко, до конца испытали мытарства в высоких инстанциях. - Из всех, с кем нам довелось беседовать, - замечает H.A. Шумков, только начальник управления связи ВМФ вице-адмирал Толстолуцкий признал: «Командиры, вина и ошибки не ваши, а наши». Последний акт разыгрался в Москве.
Во второй половине января подводников вызвали на коллегию ...
Нас по-прежнему ежедневно вызывали в Главный штаб, где с нами активно работали - постоянно вносили уточнения в наши роли. В итоге получилась картина, мало соответствовавшая действительности. «Ребята, похоже, из нас хотят сделать козлов отпущения», - заметил по этому поводу Вася Архипов. Во второй половине января подводников вызвали на коллегию Министерства обороны, которую вел первый заместитель министра маршал A.A. Гречко. - В зале полно народу, - продолжает Кетов. - Но в большинстве люди в сухопутных и авиационных генеральских чинах. Тут же два дядечки в гражданском - из аппарата ЦК КПСС. Маршал с двумя звездами Героя Советского Союза подошел к нам и приободрил: «Нe волнуйтесь. Вся эта заваруха устроена для того, чтобы выбить побольше денег для ВВС. Маршал Вершинин хочет добиться выделения дополнительных средств на оборону Заполярья с воздуха».
Началось заседание. «Никита Сергеевич поручил разобраться мне с этим грязным делом, - зловеще шипит Гречко. - Безобразие, опозорили Россию! Кто старший?» Адмиралы словно прилипли к стульям, молчат. Вася Архипов встает: «Я - старший, начальник штаба бригады». «Иди сюда, докладывай». - Ну, Вася начал читать по бумаге, которую заготовили в Главном штабе. «Ты чего, моряк, трясешься с этой бумажкой? Ты своими словами. Давай правду!» - подначивает Вершинин. «Значит, вы хотите правду?» И Вася стал докладывать все, как было. Мы дополняли. Вопросы стали нам задавать. Диалог слепого с глухим. Коля Шумков, например, рассказывает, что вынужден был всплыть для зарядки батарей. А ему: «Какая такая зарядка? Каких таких батарей?» А слово «кабельтов» многие из присутствующих вообще первый раз слышали. Надо было переводить в метры. «На каком расстоянии от вас были американские корабли?» - «Метров в 50». «Что? И вы не забросали их гранатами?» Дошла очередь до меня. Опять посыпались вопросы. Один чуднее другого. Почему, например, по берегу не стрелял. Разъяснил. «Почему тогда по американским кораблям не стрелял?» - «Приказа не было». «Да вы что? Без приказа сами сообразить не могли?» Что на это ответить? Молчу, а про себя думаю: если бы Валя Савицкий стрельнул по американцам ядерной торпедой, вряд ли бы мы с вами, товарищи маршалы и генералы, сегодня встретились.
Тут один из цековских дядечек карандашиком тихонько по стакану постучал. Маршал, как ни кипятился, а услышал, сразу осекся и притих. - Когда Архипов доложил, что сеанс собирательной связи был назначен на неудачное время, - дополняет рассказ товарища H.A. Шумков, - маршал еще раз спросил: «Кто вы по должности?» - «Я начальник штаба бригады», - ответил Архипов. «А командир на лодке был?» - «Был». - «А кто управлял лодкой?» - «Командир».- «Почему же вы, начальник штаба, и командир не изменили время сеанса связи?» - «Сеанс связи назначает Главный штаб. Я давал донесение с просьбой изменить время, но указаний на этот счет из Москвы не получил».
Однако Гречко продолжал твердить о своем. - Он долго не мог врубиться, почему мы вынуждены были всплывать, - отмечает Кетов. - Еще раз пояснили, что ходили мы к Кубе на дизельных подводных лодках, а не на атомных. Дошло! «Как не на атомных?» - заревел маршал, сдернул с носа пенсне или очки в тонкой оправе, точно сейчас не помню, и хвать ими по столу. Только стекла мелкими брызгами полетели. По докладу Главного штаба флота высшее военно-политическое руководство страны полагало, что к Кубе были направлены атомные лодки. Кроме того, под впечатлением демонстрации Хрущеву в июле 1962 года подводного старта баллистической ракеты наверху считали, что все наши лодки - ракетные.
О выводах, которые были сделаны на коллегии Министерства обороны, командирам «букашек» не сообщили. Но ожидать благоприятного исхода разбирательства не приходилось. По словам А.Ф. Дубивко, на следующий день один из офицеров оперативного управления Генерального штаба донес до него мнение маршала Гречко: «Лучше я бы утонул, чем всплыл!» Однако вскоре Алексею Федосеевичу довелось увидеть важный документ. На проекте разгромного приказа по походу 69-й бригады главком С.Г. Горшков начертал: «Командиру в этой сложной обстановке было виднее, как ему действовать... Командиров не наказывать».
... с воинскими званиями у главных героев карибской драмы как-то не заладилось. Все они, за исключением Василия Архипова, который ушел в отставку вице-адмиралом, так и не смогли подняться выше капитана 1 ранга - даже Виталий Наумович Агафонов, к моменту начала операции по теме «Кама» занимавший контр-адмиральскую должность. - Виталий Наумович сам себе навредил тем, что в разных флотских инстанциях добивался объективной оценки действий бригады и командиров подводных лодок, - считает H.A. Шумков. - Но его «настырность» вызывала только раздражение начальства. «Черная метка» неудачников несправедливо приклеилась к служебным биографиям командиров подлодок 69-й бригады. А подвиг экипажей «фокстротов» руководство ВМФ явно хотело потопить в «Бермудском треугольнике» забвения. Почему? -
Те, кто участвовал в Кубинском походе, были цветом подводников-североморцев, - отмечает контр-адмирал В.Г. Лебедько. - Не их вина, что они фактически оказались в ловушке. Львиная доля ответственности за неудачи лежит на командовании ВМФ. Установленные им сроки и режим перехода были заведомо неприемлемыми. Лодки направлялись не в обход противолодочных рубежей, а в лоб - прямо через них, хотя в Москве из докладов Натненкова знали обстановку в Саргассовом море. Позиции лодкам «нарезались» малоразмерные, где их достаточно легко можно было обнаружить. Ошибки командного пункта ВМФ очевидны, хотя его операторы были отнюдь не новичками, а опытными военными моряками. Они смогли успешно «провести» Б-75 в Саргассовом море, а Б-88 к Перл- Харбор. И эти две лодки американские ВМС не обнаружили. Следовательно, управляя 69-й бригадой, командование ВМФ действовало отнюдь не в соответствии с требованиями обстановки и законами военно-морского искусства, а руководствуясь конъюнктурными - политическими соображениями, всячески стремясь продемонстрировать угрозу США с моря. И эта цель в общем-то была достигнута.
Уже в 1963 году к берегам США направилась группа подводных лодок Северного флота: три дизельные торпедные 611 проекта - Б-74, Б-76, Б-77 - и ракетная К-153, которой командовал Лебедько, чьи «эр-тринадцатые» мегатонного класса были нацелены на Вашингтон. Действовали эти четыре лодки в активных зонах ПЛО американских ВМС, но не были обнаружены, успешно выполнив поставленные задачи. После Кубинского похода была пересмотрена организация связи ВМФ. А лодки для плавания в тропических широтах прошли дооборудование, что существенно улучшило условия их обитаемости. Был дан мощный импульс атомному подводному кораблестроению - прежде всего в направлении совершенствования слабого звена - энергетических установок атомоходов.