Ссылка на полный текст: Судьба человека. О книге Гарри Маккалиона "Зона поражения": bravo055 — ЖЖ
Навигация:
Аннотация от переводчика книги Бокарёва Сергея Алексеевича
Подготовка в учебной роте воздушно-десантной бригады
Командировка в Ирландию
Минная война в Ирландии
Потери во время учебного десантирования в Германии
Немецкий танкист: На этот раз, когда мы отправимся в степи, мы не увязнем в снегу
Временный переезд в ЮАР
Отбор в южно-африканской спецназ
Крокодилы как часть процесса отбора
Вторая фаза отбора
Третья фаза отбора
Специальная подготовка и пристрастие к советским разгрузкам для магазинов АК-47
Следопытство
Буйвол – участник программы специальной подготовки
Тактическая подготовка
Первая боевая операция – уничтожении временной базы СВАПО на территории Замбии
Командировка в Родезию, на «Русский фронт»
Минная война в Родезии
Фронт освобождения Мозамбика (Frente de Libertacao de Mocambique — FRELIMO)
Операция «Молот»
Переход в 4-ый разведывательно-диверсионный отряд
Замысел операции 4-го РДО против Мозамбика: убить Мугабе и Нкомо, уничтожить нефтеналивной терминал
Подготовка к высадке в Мозамбике
Консерва, сэр
Операция «Молоковоз»
Разведка нефтеперерабатывающего завода в Анголе
Возвращение из ЮАР
Прохождение отбора в SAS: «Вентилятор» — дважды перейти через Пен-и-Ван, высочайшую вершину Брекон Биконс
Прохождение отбора в SAS: «Трубопровод» — тридцатикилометровый переход по скалистой местности Черных гор Уэльса с грузом 45 фунтов за спиной
Прохождение отбора в SAS: три самых тяжелых марша — «Скачки», «Нарисуй карту», «Выносливость»
Дальнейшая подготовка кандидатов прошедших отбор
Этап подготовки в джунглях
Финал отбора в SAS: упражнение на сопротивляемость допросу
SAS в Ирландии
Служба в 6-м (лодочном) отряде эскадрона «B»
Особенности наблюдения
Спасение Бернадетт Макэлиски
Фолклендская война и «гвардейская мафия»
Ход боевых действий на Фолклендах
Операция «Рождественский пирог» — установление наблюдения за базой Рио-Гранде для подготовки к рейду
Увольнение из Полка во время ожидания развёртывания эскадрона
Сержант Пол Орам из 14-й разведывательной роты
Обучение спецназа в Катаре
Руперты в SAS
Шотландец Гарри Маккалион родился в Глазго, в семье гангстера. Ничего хорошего, кроме плохого, в детстве он не видел. Едва достигнув совершеннолетия, он пошел добровольцем в вооруженные силы, прошел отбор в парашютно-десантные части и успешно отслужил в них несколько сроков. В период службы в ВДВ Маккалион участвовал в операциях по поддержанию порядка в Северной Ирландии.
Разочаровавшись в «мирной армии», Маккалион уволился, уехал в ЮАР, прошел отбор в южноафриканский спецназ и отслужил в нем два года. За время своей службы он принимал участие в специальных операциях СпН ЮАР в Анголе и Мозамбике, а также в совместных операциях с САС Родезии. Вернувшись в Великобританию, Маккалион вторично поступил на службу в армию, прошел отбор в САС и успешно отслужил в этом полку несколько лет.
Выйдя в отставку, он поступил на службу в полицейское подразделение Королевских Ольстерских констеблей. Дальнейшую службу прервала травма. Вернувшись в гражданскую жизнь, Маккалион поступил на юридический факультет, сдал экзамены и получил степень адвоката. Написал две книги, в т.ч. автобиографию «Зона поражения», в которой описал свою службу.
Несмотря на то, что в обществе других людей мне было не по себе, сама подготовка мне нравилась. Мне нравилось быть в тепле, получать регулярное питание и теплую одежду, даже если она была одинакового цвета. Инструкторы по физической подготовке, которые водили нас на ежедневные пробежки, были еще более жестокими, чем взводные. Все на нас орали, не было никаких попыток завоевать доверие или уважение; казалось, все хотели нас сломать и заставить просить о переводе в другое подразделение. После каждой пробежки инструкторы по ФИЗО выстраивали нас в три шеренги и заставляли снова и снова скандировать во весь голос: «За право убивать мы должны страдать! За право убивать мы должны страдать!» Нам постоянно давали новое оружие для изучения, разборки и сборки, включая самозарядную винтовку, единый пулемет и противотанковый гранатомет «Карл Густав».
В первый день, когда мне выдали пистолет-пулемет «Стерлинг», он настолько мне понравился, что я не удержался и вставил в него пустой магазин, после чего постоянно клацал затвором, чтобы посмотреть, как он работает. Меня заметил сержант, который подозвал к себе, забрал у меня оружие, проверил, не заряжено ли оно, а потом огрел меня им по голове. Я едва не потерял сознание, когда он вернул мне пистолет-пулемет, но это был незабываемый урок дисциплины обращения с огнестрельным оружием. Больше я никогда не взводил его, кроме случаев, когда мне нужно было снять его с предохранителя или произвести выстрел.
Наше первое настоящее испытание называлось «Молодой Уэльс»: две недели в школе боевой подготовки в Бреконе, где мы изучали основы патрулирования. Наша физическая подготовка отнюдь не пострадала, — более того, она усилилась. Но самое тяжелое испытание ждало всех нас в роте «Р». Не считая отборочного курса в спецназ, это был самая тяжелая проверка уровня физической подготовки в армии. К этому добавлялось еще и то, что нас, новобранцев, должны были сравнивать с полностью подготовленными солдатами, которые проходили службу в роте с целью получить свои «крылышки» и вступить в ряды воздушно-десантной бригады. Все началось с пятимильной пробежки по длинной долине в самый жаркий день года. На вершине Майлз Хилл я оглянулся назад на песчаное пространство, называемое «танковыми гусеницами», и увидел, что наш путь отмечен развалившимися телами, а ведь это был только первый день. Вся вторая половина дня прошла в тренажерном зале, где мы бегали по крытой штурмовой трассе. Я так никогда и не узнаю, сколько кругов там было пройдено.
На следующий день у нас был «бег с бревном»: восемь человек, привязанных к телеграфному столбу, бегали на максимальной скорости вверх и вниз по высоким холмам. Спускаться было еще хуже, потому что если ты падал, тебя тащили и топтали до тех пор, пока ты не вставал на ноги. После обеда случилось единственное понравившееся мне мероприятие: «мельница». Двое людей в боксерских перчатках в течение трех минут избивали друг друга до полусмерти. Никакого мастерства, только грубая сила и агрессия. Я выступал против военного полицейского, капрала Стива Эф. Бывший САСовец так зажал меня в углу, что когда прозвучал гонг, я выбежал на ринг, ударил его двумя вытянутыми кулаками в грудь и продолжил наносить яростные удары. Совершенно непонятно, что помогло ему устоять на ногах. Даже в огромных перчатках, которые мы использовали, можно было нанести повреждения. Глаз моего противника распух, а над правой щекой появился разрез. Он не только проиграл бой, но и был вынужден сойти с курса.
На третий день мы проходили самое сложное для меня испытание. Штурмовая полоса препятствий состояла из досок, качелей-балансиров и препятствий, подвешенных на высоте сорока футов в воздухе на строительных лесах. Все начиналось с подъема на две параллельные перекладины высотой около шестидесяти футов. Мы должны были перебраться через них, преодолев два препятствия, расположенные на каждой перекладине, причем балансируя на одной ноге. В середине нужно было наклониться, коснуться пальцев ног и назвать свое имя, звание и номер. После этого мы проходили штурмовую полосу: бег по доске шириной в фут, прыжки через пропасти и прыжки на балансиры и с балансиров. Хитрость заключалась в том, чтобы все время смотреть прямо перед собой и двигаться как можно быстрее. Если вы замедляли шаг или останавливались, чтобы посмотреть вниз, вы погибали.
Последнее испытание оказалось для всех самым нервным. Два новобранца одновременно должны были пробежать по десяти доскам и броситься через открытое пространство на вертикально подвешенную сеть. Я с определенным волнением ждал своей очереди. Впереди меня шли два офицера из роты «Р». По команде «Вперед» они разбежались и прыгнули, и оба отскочили от сетки. Внизу стояли двое страхующих, которые должны были смягчить падение. Первого человека они смогли поймать, но пропустили второго, который упал на пол с ужасающим грохотом и начал кричать. Когда его укладывали в машину скорой помощи, он все еще орал, — у него оказалась сломана спина. Настала моя очередь. Сделав глубокий вдох, я почувствовал, что мое сердце колотится так, будто хочет выпрыгнуть из груди, и начал бежать так быстро, как только мог. Мои глаза устремились на сетку, затем я оказался в воздухе, сетка ударила меня, я схватился за нее вытянутыми руками, но тут же сорвался и стал падать. Какие-то руки пытались меня ухватить, поймали за плечи, но моя левая нога сильно ударилась об пол. Я скорее услышал, чем почувствовал, как она сломалась. Мне удалось сдержать крик боли, но слезы хлынули потоком. Я попытался было встать, отчаянно желая, чтобы нога меня удержала, но безуспешно, и через несколько минут я уже находился в «Лендровере» и ехал в госпиталь. Там мне сделали рентген лодыжки, но были не уверены, что она сломана, поэтому меня отправили обратно в учебный лагерь, чтобы я дождался результатов. Нога сильно болела. Во время обеденного перерыва я отдыхал, надеясь, что она окажется достаточно крепкой, чтобы выдержать мой вес на следующем занятии. Я вышел в 14:00, одетый в свою форму для физподготовки, однако Гектор Джи, взглянув на меня, завернул обратно. Медленная, шаркающая походка через плац в полной мере отражала всю мою безысходность и одиночество. Я лег на свою койку, едва сдерживая слезы боли и разочарования. И тут нарисовался капрал.
— Какого черта ты валяешься на койке, придурок? Тебе не удастся меня обмануть! Если бы с твоей ногой действительно было что-то не так, тебя бы оставили в госпитале! А ну-ка, слезай с койки и подметай пол! Он бросил в меня веник. Я с трудом пытался передвигаться по расположению, используя веник скорее как костыль, чем как инструмент для уборки. Моя лодыжка пульсировала как сумасшедшая. Едва я успел начать, как ворвался медик.
— Маккалион?
Я кивнул, и его лицо исказилось от ужаса.
— Что ты делаешь на своих двоих, парень? Твоя лодыжка сломана в двух местах! Сейчас принесут носилки, чтобы отвезти тебя в госпиталь!
Я вызывающе посмотрел на капрала. Тот отвел глаза. Моя служба в роте «Р» закончилась. Я чувствовал себя так, словно моя служба, толком не начавшись, уже закончилась.
Следующие пять месяцев прошли в непрерывной борьбе. Для меня это было время одиночества, и новый взвод казался недружелюбным местом по сравнению с первым. Казалось, что парни злятся на меня так же, как и взводный сержант. Особенно плохо обстояли дела с почтой. Я не получил ни одного письма, за одним исключением — от моего дружелюбного налогового инспектора. Я ввязывался в драку за дракой, в большинстве случаев держался на ногах, но иногда отхватывал ужасные побои, перестав пытаться быть одним из мальчиков и сосредоточившись на прохождении боевой подготовки. Я прошел курс в роте «Р», затем курс «Продвинутый Уэльс». У нас никогда не возникало сомнений в том, что наша главная цель в жизни — убивать.
На одних учениях мы устроили засаду на патруль «террористов», один из которых упал возле моих ног, очевидно, раненый. Майор приказал мне допросить его. Я так и сделал и сумел выведать у него расположение вражеской базы, после чего вернулся к своей засадной группе.
— Что ты собираешься с ним делать? — спросил майор. Я заколебался, и он ударил меня по ребрам с такой силой, что синяк был заметен несколько недель.
— Ты убьешь его! Понял? Убей его! У нас здесь нет места чистоплюйству!
Я выстрелил в «пленного» холостыми патронами. Этот урок я хорошо усвоил. Наконец, последовала парашютная подготовка в Абингдоне. Она включала в себя восемь прыжков, из них первые два — с аэростата времен Второй мировой войны с подвешенной под ним клеткой, а последующие шесть — с транспортного самолета C-130 «Геркулес». День, когда я получил свои «крылышки», наполнил меня гордостью.
Через два месяца моя рота уже находилась в Белфасте, в Саннисайде, недалеко от Ормо-роуд. Это был совсем другой мир, здесь часто взрывались бомбы. Мы пробыли в столице всего две недели, когда у нас произошел первый смертельный случай: один из солдат роты «С» был застрелен во время патрулирования из засады в Андерсонстауне. После этого следующие четыре недели прошли для нас довольно спокойно, но у роты «B», стоявшей в Баллимёрфи, возникали трудности из-за перестрелок и снайперских атак.
В начале августа батальон убил свою первую жертву — это был человек у полицейского участка на Спрингфилд-роуд. Однажды, когда мимо проезжал микроавтобус, часовой услышал два хлопка. Обстреляли ли его на самом деле, или это в микроавтобусе громко хлопнули выхлопные газы, остается неясным, однако начальник караула, сержант, схватил свою винтовку, выбежал на улицу, и встав на колено, произвел по микроавтобусу два выстрела, мгновенно убив водителя Гарри Торнтона. Потом один из военнослужащих батальона забрал часть черепа убитого и использовал ее в качестве пепельницы. Сразу после стрельбы начались беспорядки.
После случившегося, рано утром 9-го августа 1971 года, нас подняли с коек и велели построиться. К нам обратился наш командир взвода, носивший какую-то непроизносимую польскую фамилию. — Правительство решило проводить задержания без суда и следствия. Первые аресты начнутся через час. Сейчас вас разделят на группы для отправки по индивидуальным адресам.
Для меня лично командировка оказалась сущим кошмаром. В моих воспоминаниях о том времени до сих пор доминирует одна эмоция — страх. Но страх не перед ИРА, и не перед патрулированием улиц — совсем наоборот, когда я выбирался туда, это было облегчением. Страх был вызван тем взводом, в котором я служил, минометным взводом роты поддержки. Там проходили службу одни из самых худших представителей бычья, с которыми я когда-либо служил за всю свою армейскую карьеру. Они на четыре месяца превратили мою жизнь в ад. Никто из них никогда не узнает, насколько близко они подвели меня к опасной черте, и с какими мрачными, чудовищными мыслями я засыпал.
Пока мы наслаждались успехом в Арма, рота поддержки страдала в Кроссмаглене. После гибели двух человек в районе Ньютонхемилтона, патрулирование на «Лендроверах» было прекращено, и рота пыталась контролировать этот район с помощью пеших патрулей. В конце мая поступило сообщение, что четверо вооруженных людей копают землю у дороги недалеко от Кроссмаглена. Патрулю из роты «С» было поручено досмотреть это место.
Высадившись с вертолета, солдаты направились через деревню к месту раскопок. Сержант-майор сказал заместителю командира патруля подождать и подошел поближе, чтобы изучить место раскопок. Когда он оказался прямо над потревоженной землей, террористы взорвали мину, убив его мгновенно. Заместитель командира доложил о боестолкновении, и в район были направлены дополнительные войска. После того, как место нападения было оцеплено, на бронемашинах прибыл мобильный патруль из 17/21-го уланского полка. Что произошло дальше, доподлинно неизвестно, но похоже, двое кавалеристов нашли провод управления и проследовали по нему. Произошел второй взрыв, и оба погибли на месте. Террористы отошли всего на несколько сотен ярдов и ждали дальнейших наших действий, прежде чем привести в действие второе, более мощное взрывное устройство.
Отныне в будущем ко всем подобным объектам будут подходить с осторожностью, а войска будут рассредотачиваться на блокирующих позициях перед любой операцией по зачистке — чтобы не дать противнику уйти из зоны поражения. Это был горький и трудный урок, который стоил двух молодых жизней, но мы его усвоили.
В начале июня, в Портадауне, младший капрал роты «А» Ян Би был вызван на осмотр подозрительного устройства, обнаруженного в кафе. К тому времени огромное количество ложных вызовов доводило нас почти до белого каления; как правило, они означали долгие часы, проведенные на углах улиц в ожидании саперов, после чего выяснялось, что устройство — не что иное, как свернутая газета с прикрепленными проводами.
В этот раз Би попросил вызвать саперов, и ему сообщили, что они прибудут через час. Прошло два часа, затем четыре — никого. Тогда капрал решил взять дело в свои руки. Он зашел в магазин, и открыл пакет, оставленный на прилавке. Увидев массу проводов, он попросил у своего водителя плоскогубцы, а поскольку таковых не нашлось, капрал достал свой раскладной нож и начал резать провода. Пройдя половину, он увидел прикрепленный к ним динамит, а затем будильник. Он продолжил работу, и наконец перерезал провода, соединяющие динамит с будильником. Когда же он извлекал его из сумки, то будильник сработал. Потом Би рассказывал, что его чуть кондратий не схватил! Жизнь была спасена за долю секунды.
Саперы были в ужасе. Би поразил нас всех, описав выражение полного неверия на лице командира группы разминирования, возникшее, когда капрал рассказывал, как он перепиливал провода. Командир роты своего капрала отчитал, а в местном участке Королевской полиции Ольстера ему вручили памятный знак за храбрость.
Батальон готовился к учениям в Германии. Они обернулись катастрофой. Первая волна из десяти парашютистов Территориальной Армии была высажена в неправильном месте и приземлилась в Кильском канале. Семь десантников погибло. Ситуация осложнялась тем, что не было остановлено судоходство, и на протяжении нескольких недель после случившегося корабли прибывали в гавань с намотанными на винты стропами от парашютов. У меня произошла сложная посадка на деревья, но я отделался лишь незначительными ранениями, а когда добрался до взводного пункта сбора, обнаружил, что многие бойцы пострадали гораздо сильнее. Наши потери при десантировании составили тридцать процентов. Пусть армия, очевидно, никогда такого не планировала, но это была самая реалистичная подготовка к войне, которую мы когда-либо проводили.
Кульминацией учений стала танковая атака немецкой армии. Стальные монстры неслись на нас на полной скорости, пыль и грязь разлетались во все стороны, и я задавался вопросом, какой у нас шанс, в случае чего, остановить полномасштабную атаку Советского Союза. Когда все закончилось, один из немецких командиров вернулся на одном из своих танков для более близкого знакомства и лихо выполнил правый разворот прямо на вершине моего окопа, полностью разрушив его. Любого, кто находился бы внутри, просто раздавило бы насмерть. Будучи пехотинцем, я непроизвольно съежился.
Затем немец спросил, не хотим ли мы осмотреть «Леопард» поближе, и начал проводить импровизированную лекцию о боевых качествах танка. Он рассказал о двигателе, пушке и способах стрельбы, а затем указал под днище.
— Обратите внимание, что у «Лео-2» очень высокий дорожный просвет. На секунду его голос слегка понизился, а глаза затуманились, когда он со спокойным напряжением в голосе произнес: — На этот раз, когда мы отправимся в степи, мы не увязнем в снегу. После этого офицер быстро возобновил свой технический инструктаж.
Я прибыл в Преторию 6 мая 1977 года. Меня встретили, отвезли в гостиницу и сказали, что на следующий день мне надлежит явиться на интервью с представителем вооружённых сил Южно-Африканской Республики (САДФ).
... меня представили майору из военной разведки. Я опять рассказал свою биографию; затем он меня подробно расспросил о моем опыте и о причинах, заставивших меня перебраться в ЮАР. После чего он спросил:
– Ты когда-нибудь слышал о подразделении, которое называется «Разведывательно-диверсионный отряд»?
– Я ответил, что нет, никогда. Он пояснил, что эта часть специального назначения, аналог британской САС. Может быть, мне было бы интересно пройти туда отбор?
Я сказал, что «да, интересно» (стараясь при этом не запрыгать от радости).
По словам майора, отбор в спецназ состоит из трёх этапов (фаз). Сначала идет серия психологических и физических тестов и экзаменов (аналогичных тем, какие сдают пилоты южноафриканских ВВС). Затем следует собственно отбор. И наконец – специальная подготовка, в ходе которой кандидаты получают навыки, необходимые для участия в специальных операциях.
12 мая 1977 года я принял присягу и стал полноправным военнослужащим вооружённых сил Южной Африки. Уже на следующий день я сидел в поезде, направляющемся в Дурбан, на базу спецназа. Там нас (мою жену Пэт, наших близнецов Гарри и Кристофера и меня) встретил шофёр на джипе и отвез в гостиницу. Мне сказали, что 17 мая ровно в 7 утра меня подберёт джип и привезёт на базу. Я едва успел устроить жену и детей и рассортировать свое снаряжение.
Лагерь просто кишел людьми. Всего на отбор в спецназ было приглашено 410 кандидатов, большей частью призывников. Главной проблемой оказалось мое незнание африкаанс – я безуспешно пытался объяснить инструкторам кто я такой и откуда я прибыл, но в итоге все устроилось. Мне сказали, что сегодня день, посвящённый разным административным вопросам, а ближе к полуночи нас отвезут в Зулуленд, где и будет проходить отбор.
Утро прошло в присвоении каждому индивидуального номера и распределении по взводам. Вечером нам раздали снаряжение: рюкзаки, наплечную амуницию, винтовки и по два ящика для мин к 60-мм миномету, выкрашенных красным. Ящики были наполнены цементом. Мы обязаны были постоянно таскать их на себе – если курсант не мог представить их по первому требованию инструктора, он автоматически отчислялся. Общий вес ящиков, как я прикинул, равнялся 20 фунтам, ну а все вместе снаряжение весило фунтов под 50, не считая воды и продовольствия. Оружием были штурмовые винтовки R4, южноафриканская версия бельгийской FN. Если курсанта заставали с нечищеной винтовкой или же она находилась от него далее чем на расстоянии вытянутой руки, то и это служило основанием для моментального отчисления.
К пяти часам вечера я привёл все это новое для меня снаряжение в относительный порядок и направился в столовую, на ужин. Я еще не ведал, что этот ужин станет моим последним нормальным приёмом пищи на ближайший месяц. Я познакомился с двумя сослуживцами из моего взвода – их звали Андре Клоппер и Дэйв Прайс, оба они отслужили в Родезийской САС. Я сразу же распознал в них родственные души – такие же обаятельные хулиганы – и немедленно проникся симпатией. Они целый вечер рассказывали разные дикие байки из истории родезийской войны.
Как, например: однажды отряд САСовцев предпринял глубокую вылазку в Мозамбик. Шестьдесят закаленных в боях ветеранов неслышно продвигались по сухому руслу реки в направлении лагеря террористов. Как вдруг, откуда ни возьмись, появилась какая-то бродячая собака и начала непрерывно их облаивать. Ее пытались заставить замолчать по всякому – подманивая и предлагая всякие вкусности – но тщетно. Такое гавканье встревожило боевиков в лагере и САСовцам пришлось ретироваться. Бойцы одного из самых крутых спецназов мира были вынуждены позорно отступить – из-за какой-то жалкой дворняги.
Подобно другим частям специального назначения, РДО разработал методику отбора, исходя из своего боевого опыта. Часть была сформирована в 1970 году подполковником Брейтенбахом – человеком-легендой армии ЮАР. Интересно, что его брат получил известность, как сторонник АНК.
Брейтенбах отобрал одного офицера и пять сержантов из числа парашютистов и начал их готовить. Сначала они прошли отбор в Родезийскую САС, после чего участвовали в боевых операциях в Мозамбике. Часть постепенно расширялась. В основном спецназовцев задействовали в Анголе и Замбии, где они работали против террористов из СВАПО. Спецназовцам приходилось проводить долгие недели в буше, практически без всякой поддержки авиации, и воевать с хорошо вооружённым и отлично дисциплинированным противником. Для выполнения таких задач требовались бойцы в отличной физической форме, способные совершать переходы с тяжёлым грузом на дальние дистанции, умеющие выживать в буше без еды и воды и действовать в составе небольших групп, не привлекая внимания.
Опыт, полученный спецназом в Анголе, продемонстрировал, что если небольшая группа людей, работающая в тылу вага, сталкивается с превосходящими силами противника – то действуя агрессивно и подавляя противника огневой мощью, эта группа может добиться выдающихся результатов. Таким образом, агрессия – это было качество, которое высоко ценилось в спецназе ЮАР.
Первая фаза отбора была, по сути, «адской неделей», предназначенной для того, чтобы сломать тех, кто по физическим или моральным качествам не подходил к этой службе.
Вторая фаза, длившаяся две недели, была рассчитана на проверку выносливости и умение работать в группе, когда кандидаты показывали инструкторам свои навыки выслеживания, способность выполнять специальные задачи и проходить длинные дистанции в составе группы из шести человек. Третья фаза называлась «неделя одиночества». Прошедшие первые два этапа перебрасывались на полосу Каприви в Юго-Западной Африке (на передовую базу РДО), где держали суровый экзамен на способность работать, ориентироваться в пустыне и уметь себя мотивировать – в одиночку.
На рассвете 18 мая 1977 мы приехали на старт нашего маршрута. Когда мы выгрузились из машин, нам приказали построиться в шеренгу по трое и оставить на месте все, что мы не можем нести с собой. Первая фаза отбора в спецназ началась.
Инструктора, числом около 20, несколько раз обошли строй, проверяя винтовки и рюкзаки курсантов, ну и естественно эти чёртовы ящики для мин с цементом. Удовлетворённые осмотром, они отправили грузовики обратно. Мы стояли на широкой просёлочной дороге. Майор Хенни Блаув, старший офицер, обратился к нам с небольшой речью – стоя в "Лендровере", он произнёс в мегафон: – Шагайте, пока вам не скажут остановиться, – и махнул рукой в западном направлении. После чего завел машину и уехал.
Я повернулся и пошагал на запад. Краем глаза я отметил заинтересованную реакцию сотоварищей по курсу.
Поначалу двигаться был исключительно приятно. Утро было прохладным и я, пошагав, перешёл на привычный десантный шаг, принятый у нас в английских парашютных частях – это позволяло при минимальных усилиях покрывать максимум расстояния.
Поскольку на мне были новые ботинки, то ноги превратились в нечто ужасное. Лямки рюкзака врезались мне в плечи, а внутренняя поверхность бедер была сильно натерта. Но более всего меня беспокоило то, что у меня практически закончилась вода. Я сварил еще чуть-чуть похлёбки, допил воду и пошагал. Начинало темнеть.
Тьма, как это и бывает, упала внезапно – я плёлся по дороге в полной темноте, напевая про себя разные песни, в частности "Видели б меня мои друзья". К 9 вечера я посчитал, что шагаю уже 14 часов, из них три часа без воды и в общей сложности прошагал около 60 миль. Местность была в принципе ровной, порой только попадались невысокие холмы. Как говаривали у нас в парашютистах "я держался за стропы". Каждая кость в теле ныла, бедра горели от мозолей, в рот как будто напихали горелых покрышек. Я решил, что пройду еще час, и если не найду точки рандеву, то завалюсь спать.
Часов в 10 я услышал шум прибоя, и это каким-то образом придало мне силы. Повернув за поворот, я в буквальном смысле наткнулся на огромного человека в майке РДО и шортах. Он заговорил со мной на африкаанс – я ответил по-английски, назвав имя и звание. Он внимательно посмотрел на меня и указал на тропу, отходившую от дороги. Проследовав по ней, я очутился на поляне, где стояло две больших палатки. Навстречу вышел еще один гигант, более 6 футов ростом с роскошной рыжей бородой. Выяснив, что я не владею африкаанс, он сказал мне наполнить бутылки водой из ключа на краю поляны и ждать остальных. Наполняя бутылки, я все же ухитрился сделать пару больших глотков.
Минут через пять ко мне подошёл еще один инструктор и поинтересовался, если у меня какие-нибудь проблемы со здоровьем. Я встал и показал ему потёртости на бедрах. Он скривился, подозвал еще нескольких инструкторов и они начали горячо спорить о чём-то на африкаанс. (Позже я узнал, что они спорили, как долго я продержусь). В итоге он заклеил мне потёртости пластырем, отчего я почувствовал колоссальное облегчение.
Такая долгая прогулка меня измотала и я, предоставленный сам себе, задремал. Часа через три меня разбудили пинком по рёбрам. На поляне было полно кадетов, некоторые только-только подошли. Нас построили в шеренгу по трое и минут десять изощрённо оскорбляли, называя самой тупой бандой неудачников, абсолютно непригодной для службы в РДО. После чего, разделив нас на группы по 8 человек, устроили 40-минутную физподготовку с оружием.
После чего майор Блаув популярно нам объяснил, что мы совершенно не годимся для того, чтобы служить в спецназе ЮАР. Может, кто хочет бросить? Претензий не будет. Около 20 человек немедленно вышли из строя. Им приказали отойти в сторону. Остальных опять сформировали в группы по 8 человек и отвели на край поляны. Там лежало полсотни бревен, каждое размером с телеграфный столб. Все группы получили по бревну и подчиняясь приказам инструкторов мы побежали за ними, неся эти чёртовы бревна на плечах. Метров через 400 мы остановились. В темноте перед нами высился довольно большой холм.
– Забегаем с бревнами на холм, далее поворачиваем налево, на пляж, а оттуда – в лагерь, – с таким напутствием наши инструктора развернулись и пошагали обратно.
Мы начали подъем. Мягко скажем, это было нелегко. Дело было не в том, что холм был крутой, хотя и это тоже. И не в том, что мы были до предела вымотаны, а рюкзаки и винтовки висели на нас неподъёмным грузом, хотя, конечно и это играло роль. Все дело было в буше. Холм был покрыт густым подлеском, через который было невозможно продраться. После часа усилий мы едва одолели половину подъёма. Напряжение росло, пара команд плюнула и сдалась. И тут нам повезло. В темноте мы случайно наткнулись на узкую, но вполне пригодную тропинку. Еще через час мы перевалили через гребень холма. Отметившись на пляже, мы пришли в лагерь около 4 утра. Нам дали еще сорок минут физподготовки с оружием, после чего разрешили поспать. Я был настолько вымотан, что едва сумел развернуть свой спальный мешок. А уж твёрдые грани моего снаряжения и вовсе показались мне мягчайшей подушкой.
Нам приказали позавтракать и к 9 быть готовыми к очередной порции физподготовки. Форма одежды – футболка, шорты, ботинки и наплечная амуниция.
Прибыв на пляж, мы занялись упражнением с мешками с песком. Каждый кандидат наполнил песком свой мешок и в течении двух часов мы бегали с ними на плечах туда-сюда по пляжу, забегая по пояс в воду и выходя обратно. Затем нам приказали свалить их у полосы прибоя и бегом направиться в лагерь. Там нам дали насладиться сорокаминутным перерывом.
После чего мы построились, переодевшись в х/б. Нас разделили в группы по 20 человек, и мы опять побежали. После мешков с песком, простой бег воспринимался с наслаждением, нечто вроде прогулки в парке. Мы бежали по густому кустарнику и минут через 30 прибыли к большому озеру. Над одной его частью был натянут канат, длинной метров в 100. Я внимательно посмотрел на воду – в ней плавали какие-то тварюги. С зубами. Крокодилы.
Когда животные в панике исчезли, инструктора поставили часовых на каждом конце каната и приказали нам раздеться до белья. Упражнение было простым: входишь в воду в точке «А», плывёшь или подтягиваешься по канату в воде к точке «Б», выходишь на берег и бегом по тропинке вокруг озера к началу. Выполнять, пока не последует команда «Стой!»
Поначалу в воду входить было неуютно, несмотря на то, что у входа и выхода стояли вооружённые часовые, следящие за озером. Мы занимались этим упражнением примерно час, после чего отправились в лагерь. Естественно, бегом. Когда я осмотрел свое снаряжение, то обнаружил, что оно подверглось тщательному обыску – еду и воду у всех нас отобрали. Нас проинформировали, что, начиная с сегодняшнего дня, о нашем пропитании будут заботиться инструкторы – все, что надо нам дадут. Судя по ухмылкам на лицах инструкторов, трёхразового питания мы лишились.
Нас разбили по десяткам и каждой группе вручили по бревну. Естественно, что мы каждый тащил на себе винтовку, рюкзак и ящик с цементом. И сопровождаемые инструкторами, мы начали марш по пересеченной местности. После десяти минут такого марша каждый мускул в моем теле просто вопил в агонии. Минута растягивалась до пределов вечности. Каждые двадцать минут мы делали остановку, откладывали оружие в сторону и занимались упражнениями с бревном – в унисон перебрасывали его через голову с одного плеча на другое. Затем брали оружие, взваливали это чёртово бревно на плечи и опять тащились в неизвестность.
Я уже потерял полную ориентацию во времени и пространстве. Единственное, что я осознавал точно – я нахожусь в самом центре всей боли, которая только существует. Болело все. Судорожно хватая воздух горевшими от напряжения легкими, я постепенно сообразил, что мы опять пришли к озеру. Естественно в нем плавали те же зубастые твари.
Примерно через каждые три часа нас будили и заставляли заниматься физподготовкой с оружием и мешками с песком. Во время одного из упражнений, стоя в шеренге, я неожиданно заснул, положив голову на плечо товарища. Инструктор тряханул меня за плечо:
– Ты собираешься продолжать занятия?
– Так точно! – ответил я.
Его глаза сверкнули, и на лице появилась широкая улыбка: – Похоже, что ты сможешь дойти до конца. Ты знаешь, когда надо спать.
Остаток недели разнообразием не отличался: упражнения с оружием, упражнения с мешком, пробежки с бревном, ночные пробежки. К концу недели нас осталось около сотни. Началась вторая фаза отбора.
Нас разбили на группы по 6 человек – нормальная боевая единица РДО. Лица и руки должны были быть постоянно зачернены камуфляжем. Нам дали координаты первой из расчётных точек, в 60 км, и сказали выдвинуться туда со всей максимальной скоростью. Те, кто приходил на рандеву до того, как истекало время, получал паек, те, кто опаздывал – нет. В течение недели, вообще, нам давали еды ровно столько чтобы мы могли двигаться – но не больше.
Не могу сказать, что процесс отбора мне нравился, но вторая фаза в принципе, что называется, легла на душу. Наша группа состояла из обаятельных хулиганов и сорвиголов. Дэйв Прайс и Андре Клоппер были САСовцами из Родезии, майор Питер Шофилд, был 40-летним бывшим британским парашютистом – он проходил отборочный курс перед тем, как стать инструктором ПДД в РДО. Также в группе были два парашютиста из ЮАР, Янни Смит и Дэнни Вильерс. У каждого из нас были какие-то навыки, которыми человек владел лучше других, что позволяло группе действовать эффективнее. Майор Шофилд был прирождённым командиром и отличным штурманом. Дэйв и Эндрю знали буш как свои пять пальцев, и могли доставать провиант просто из ниоткуда. Дэнни был великолепным атлетом – он часто уходил далеко вперед, с тем расчётом прибыть на контрольную точку и успеть получить паек на группу. Я умел точно оценивать расстояния – навык, приобретенный мной еще в детстве в горах Уэльса и на равнинах Солсбери. Рассчитав скорость шага, я мог вычислить, сколько пройдёт группа за день, полезное умение на территории, где глазу не за что зацепиться. Я также умел просыпаться в любое время, которое себе назначил, так что на мою долю выпадало будить остальных по утрам – учитывая то, как мы выматывались, это было не так-то легко.
Поднимались мы с первыми лучами солнца. Если у нас была какая-то еда – мы ели, но чаше всего сразу же отправлялись в путь. Строгой методы как передвигаться у нас не было. Мы шагали до тех пор, пока кому-то не требовался привал, затем отдыхали и шагали снова. Посреди дня мы перекусывали и, если оставалась еда, то готовили ее на ужин. Ночью мы никогда не шли – невозможно было сориентироваться. Мы собирали дрова, зажигали костер и усаживались вокруг него, рассказывая разные истории.
передо мной была третья, возможно, самая трудная фаза.
Она заключалась в проверке индивидуальных качеств кандидата. Нас перебросили самолётом на оперативную базу РДО, на Полосе Каприви (вытянутой в длину территории в Намибии, между Анголой и Ботсваной). Там была только одна крупная река, остальная часть представляла собой полупустыню, покрытую редколесьем. Жара была невыносимая. В первый раз за все время нам назначили сроки прибытия. Если ты не прибывал вовремя в точку рандеву, то отчислялся с курса. Никакие объяснения не принимались. Самым критическим фактором была вода. Находясь в отдалении от реки, если у тебя кончалась вода, то в расчётную точку ты мог и не успеть.
Также постоянно присутствовал фактор террористической угрозы – в Замбии были лагеря СВАПО. Мы постоянно ходили вооружёнными – по четыре магазина к нашим R4. (Вскоре после того, как отбор закончился, мы узнали, что четыре военнослужащих ВВС ЮАР попали в засаду и были убиты неподалеку от места наших тренировок).
Нас заставляли передвигаться по маршруту по самой тяжёлой жаре. Порой я был близок к обмороку, а обезвоживание усугублялось еще и тем, что от неочищеной воды постоянно расстраивался желудок. Я ковылял от одной точки рандеву до другой, порой едва успевая, и еле волоча ноги. Иногда я шёл на риск и передвигался ночью по компасу.
На шестой день моей одиссеи я пришёл на рандеву к реке. Я был на грани полного истощения. Даже бутылки с водой, казались мне необычайно тяжёлыми. Я решил, что как-нибудь дотяну до следующего рандеву, а потом поверну назад. Когда я собирался уходить, рядом со мной возник инструктор. – На твоем месте, – сказал он флегматично, – я бы наполнил водой все емкости.
Дважды мне не надо было повторять. К следующей точке я пришёл ближе к вечеру. Вместо того, чтобы быть посланным обратно к реке, мне сказали пройти вперед в пустыню. До конца дня я шёл в буквальном смысле незнамо куда, стараясь держаться реки.
На базе я должен был появиться к следующему утру. Всю ночь я шёл, порой засыпая на ходу, и прибыл в контрольную точку перед рассветом.
Три инструктора немедленно на меня набросились и стали осыпать оскорблениями. Вне всякого сомнения, заявили они, я являюсь худшим солдатом, которого они когда-либо видели. В качестве наказания меня заставили выполнять упражнения с ружьём в течение 10 минут. Далее последовал приказ прибыть на следующую точку, в километре отсюда. Мне запретили подойти к реке и наполнить бутылки водой. Может, я желаю бросить курс?
Я молча повернулся и начал взбираться вверх по холму. Этот километр был самым тяжёлым в моей жизни. Холм казался мне горой, рюкзак весил тонну. Умей я плакать, я бы разрыдался.
Постепенно деревья становились все гуще и я с радостью почувствовал тень. Идя дальше, за деревьями я заметил контуры строений. Внезапно раздался крик: – Вот еще один! Из палаток и казарм выскочили люди, в чёрных майках и малиновых беретах РДО. Они выстроились в две шеренги. Когда я шёл между ними, они начали хлопать и приветствовать меня. В конце стоял майор Блаув в полной парадной форме. Он протянул мне руку. – Поздравляю, капрал Маккалион, – сказал он. Вы прошли отбор в разведывательно-диверсионные отряды армии ЮАР. После чего он вручил мне малиновый берет. Я храню его по сей день.
Стоявшие вокруг спецназовцы разразились радостными криками. Никогда в жизни я не чувствовал такой гордости. Кто-то сунул мне в руку бутылку пива и повёл в сторону.
Из 410 кандидатов, бывших в самом начале отбора, только 39 закончили третий этап. За это время я сбросил 18 кг и обрел друзей на всю жизнь. После того как я принял душ и сбрил свою четырёхнедельную бороду, я уселся поедать огромный прожаренный стэйк.
... началась специальная подготовка. Первые две недели были посвящены изучению и работе с оружием – за это время мы изучили гору стрелкового вооружения. РДО работал исключительно за пределами ЮАР, так что, на боевых мы облачались в форму противника страны, в которой работали, и использовали соответствующее вооружение. Группа (основная боевая единица) состояла из шести бойцов и на вооружении имела: пять АК-47 (лучший автомат, который я когда-либо использовал), один пулемет РПД, один ручной гранатомет РПГ-7 и 60-мм португальский миномет. Если задача заключалась просто в налете, то многие предпочитали брать десантный вариант R4 со складывающимся прикладом – из-за более высоких характеристик.
За этим последовал двухнедельный курс взрывного дела – мы учились закладывать и снимать мины (любимой игрушкой была «мини-клеймор», родезийский вариант оригинала). Каждый боец носил советский «лифчик» под АК-47, в нем было 5 длинных карманов под рожки. В центральный карман обычно засовывали «мини-клеймор», вместе со шнуром, детонатором и устройством для подрыва. Если возникала необходимость стряхнуть «хвост» из преследователей или побыстрее завершить бой, то обычно мина ставилась на подрыв с замедлением и начинался бег на дальность. Через 30 секунд она срабатывала. Противник порой умудрялся прорваться через первый ряд минного заграждения и даже через второй. Я никогда не слышал о тех, кто прорвался через третий ряд.
Следующий этап, проходивший на Каприви, был посвящён приёмам жизни в буше, выживания и умения читать следы. Руководил курсом сержант-майор Девальд де Бир, легендарная фигура южноафриканской армии. Как-то раз он прожил шесть месяцев с бушменами в пустынях Юго-Западной Африки – при себе имея всего лишь винтовку и мешочек с солью. Выживал он только за счёт того, что удавалось поймать и съесть. Он был одним из немногих белых, кому удалось выучить невероятно сложный язык бушменов. Они в свою очередь смотрели на него, как на живого бога. Де Бира считали лучшим следопытом Африки – он единственный, кто получил высшую оценку на курсе по умению читать следы, проводившемся Скаутами Селуса.
Однажды он умудрился выследить банду СВАПО, которая проникла в ЮЗА из Анголы и убила мирную семью – находясь принайтовленным к переду «Лендровера». Спецназ заманил их в засаду и уничтожил.
... течение первых трёх недель нам не выдавали вообще никакой еды – за исключением чашки кофе утром и вечером. Жили мы на том, что удавалось поймать. На территории водились львы. Де Бир строжайше нас предупредил, чтобы мы ни при каких – он особо подчеркнул – ни при каких обстоятельствах не приближались к льву, когда он задрал добычу. Автоматы R4, которые мы постоянно носили при себе, я так понимаю, были малопригодны, чтобы остановить льва, буде тому захочется напасть.
Спустя примерно дней пять два наших курсанта, выбираясь из буша в буквальном смысле слова наткнулись на льва, который увлеченно поедал задранную антилопу-куду. Они заорали от испуга и бросились прочь, полагая, что лев кинется на них. Вместо этого, лев, напуганный встречей, сам умчался в противоположном направлении. Курсанты решили, что им невероятно повезло – к тому же в их распоряжении оказалась туша куду, которую они и притащили в лагерь. Когда они рассказали эту историю, у нас слюни потекли в предвкушении возможного сытного ужина. Де Бир, правда, выслушал их рассказ с изрядным скепсисом – однако разрешил приготовить антилопу.
Следующим этапом было собственно следопытство. Поскольку большую часть своей жизни я провёл в городе, то мои представления о следах и об умении их читать, фактически отсутствовали. Именно на этом этапе я впервые был впечатлён, а позже и восхищен талантами де Бира и его помощников-бушменов. Для них земля была открытой книгой – любой пучок примятой травы или вывернутой земли служил исчерпывающим источником информации.
Я любил моменты, когда мы останавливались на какой-нибудь тропе и де Бир со своими бушменами начинали нам подробно объяснять, сколько людей и животных прошло по этому месту за несколько дней.
Я до сих пор считаю этот трёхнедельный курс лучшим временем, что я провёл в Африке. Вечера мы проводили у большого костра, потягивая кофе и слушая рассказы де Бира о его любимых бушменах и жизни в африканском буше. Он рассказывал о кровной вражде между бушменами и СВАПО, нашими нынешними противниками из Анголы и ЮЗА. Чернокожие соседи бушменов постоянно устраивали на них охоту – особенно высоко в качестве трофея ценились бушменские женщины, маленькие и изящные. Белые также травили бушменов – этот позорный этап в истории продолжался вплоть первой трети ХХ века. Еще в начале 1930-х годов белые организовывали бушменские охоты. С началом войны в Юго-Западной Африке южноафриканская армия быстро сообразила, как можно использовать уникальные навыки бушменов: поначалу их привлекали в качестве следопытов, а позже из них сформировали 31-й батальон, который проявил себя в войне с самой лучшей стороны.
Как рассказывал Девальд, в самом начале войны, когда стычки со СВАПО были еще спорадическими, группа бушменов обнаружила место засады боевиков. Они сообщили об этом белому офицеру, отвечавшему за регион. Офицер проверил место засады и решил, что оно уже «старое» и неиспользуемое. Спустя пару дней бушменов-следопытов послали на всякий случай проверить это «старое» место. Семь человек попали в засаду и были убиты. Для народа, численность которого не превышает три тысячи человек, потеря семерых молодых людей – это катастрофа. Несколько групп бушменов собрались вместе, услали своих жен на юг, в убежища, а сами направились к границе, пылая жаждой мести. Южноафриканская армия и полиция у границы их остановила и конфисковала вооружение. После долгих переговоров бушмены в итоге принесли клятву, пообещав не пересекать границу с Анголой без приказа – но они также поклялись жестоко отомстить любому СВАПОвцу, который попадёт в их руки.
Под самый конец курса, когда мы вечером сидели у костра, де Бир объявил, что надо убить двух буйволов, для того, чтобы прокормить бушменов. По традиции, одного из буйволов убивал один из кандидатов в спецназ. Выбрали меня. Девальд сказал: – Вот перед нами стоит великий белый охотник, который прибыл из далекой-далекой Шотландии. Завтра он будет охотиться на самого опасного зверя в Африке – вооружённый наименее подходящим для этого оружием. Я хочу, чтобы вы все пожелали ему удачной охоты.
Мои товарищи разразились аплодисментами. Я сидел и улыбался от уха до уха, чувствуя, как во мне растёт возбуждение.
На рассвете Девальд прочёл нам лекцию о привычках и поведении африканского буйвола, а также как на него охотиться с 7,62-мм автоматической винтовкой FN FAL: – Самец буйвола весит за тонну. Он бросается в атаку (и очень любит это делать) со скоростью 60 км/ч. Если его не остановить, то он просто вас убьёт. Череп буйвола – это сплошная кость, толщиной 2 сантиметра, а рога в диаметре превышают 10 сантиметров. Когда он нападает, то его невозможно остановить даже выстрелом из крупнокалиберного слонобоя в голову – не говоря уж об армейской винтовке. Единственная твоя надежда на то, что ты выстрелом перебьёшь ему позвоночник. Когда буйвол летит прямо на тебя, то тебе необходимо попасть в участок 10Х30 сантиметров.
При этих словах мои товарищи, которые еще вчера откровенно мне завидовали, издали вздох облегчения. Девальд заметил мою озабоченность и улыбнулся: – Не волнуйся, Джок, ты будешь охотиться на буйвола с нашего грузовика, а не пешком. Выслеживать буйвола пешком – это задача для профессионального охотника, свежего, отдохнувшего, у которого есть все необходимое оружие и спутники – а не для усталого солдата с автоматом. – Он сделал паузу: – Но, конечно, это только в том случае, если ты завалишь его с первого выстрела. Если ты его только подранишь: вот тогда придётся преследовать его ногами. – Серо-стальные глаза Девальда впились в меня, а его голос, обычно добродушный, зазвенел металлом: – Самое опасное животное в мире – это раненный буйвол. Он забирается в густой буш, куда не заехать на машине, и ждет. У него плохое зрение – он обычно засекает противника с 50 метров и потом кидается на него. Так что у тебя будет самое большее 5 секунд. Если дойдёт до этого, то помни – целься в хребет. Все остальное бессмысленно.
Мы вернулись в Каприви, чтобы пройти самый последний восьминедельный курс обучения – по тактике. Мы вставали с первыми лучами солнца и ложились спать поздно вечером. За эти недели мы приобрели все мыслимые и немыслимые навыки действий в составе подразделения. Мы расстреляли тысячи патронов. Трое из нас получили ранения в ходе обучения – что укладывалось в нормальный процент. Командовал курсом лейтенант Кокки дю Тойт – высокий сухощавый офицер, жесткий и жилистый. У него был выдающийся крючковатый нос, из-за чего он напоминал хищную птицу. В самом начале курса он произнёс короткую речь, показав, чем отличается спецназовец от обычного солдата.
– На этом курсе станет понятно, кто из вас пойдёт дальше и примет участие в операциях. Военная служба – это не работа на полставки. Я никогда не бываю вне строя. Когда я веду машину, я постоянно наблюдаю за окружающей местностью и размышляю, как ее можно пересечь, в случае если она занята противником. Если я гуляю и вижу холм, то я тут же прикидываю, где противник может разместить своих солдат и как эти позиции можно атаковать. Через несколько недель те из вас, кто пройдут этот курс, будут участвовать в боях. После этого вы поймёте, что уже никогда не сможете смотреть на мир, как обычные граждане. Если вы конечно хотите при этом жить и быть спецназовцем.
В один из дней мне поручили привести в порядок оружейную комнату. Она представлял собой сущий рай для оружейного маньяка – в ней находилось оружие, боеприпасы и ВВ всех форм, калибров, размеров и вариаций. Я нашел там коробочку с детонаторами австралийского производства – они были вполовину меньше стандартных. Я тут же ее припрятал, поскольку понял, что они мне обязательно пригодятся.
По окончании курса мы сдавали экзамены – как письменные, так и практические. Мы также дали оценку сослуживцам – каждый из нас должен был оценить товарищей по десятибалльной шкале. Мы вместе жили, ели, спали и работали в течение долгих месяцев, и для инструкторов такая оценка представляла исключительную важность – она помогала им узнать, что мы на самом деле думаем друг о друге. Мне сказали, что по сумме оценок я занял третье место в общем списке. Одним из последних экзаменов были КШУ, принимал его Кокки. Он сидел в тени дерева, держа в руке планшет, и забрасывал меня вопросами. В каком порядке необходимо пересечь вон тот ручей? Как и где организовать засаду на реке? Что необходимо проделать при организации засады? Когда засада открывает огонь? Вопросы следовали один за другим. Внезапно Кокки остановился и глянул на меня поверх планшета.
– Джок, что ты здесь делаешь?
Вопрос застал меня врасплох. Я сказал первое, что пришло мне в голову: – Я пытаюсь сдать экзамен по тактике.
Кокки улыбнулся: – Ну, это не совсем то, что я имел в виду. Зачем ты тут, в Южной Африке? Почему ты хочешь попасть в спецназ?
Я начал говорить те банальности, которыми сто раз отвечал на подобные вопросы: что ЮАР – это последний бастион демократии на пути коммунизма в Африке, что мой долг – защищать этот бастион и т.д. и т.п. Кокки внимательно выслушал меня и вздохнул: – Джок, не вешай мне лапшу на уши. Очень скоро я поведу тебя в бой. И мне хочется знать настоящую причину, по которой ты тут оказался.
Я пристально глянул ему прямо в глаза: – Я хочу воевать. Британская армия потратила целое состояние, чтобы научить меня военной науке – и потом послала в Ольстер, где прямо запрещала нам воевать с противником. Я хочу узнать, могу ли я воевать по-настоящему.
– Я так и думал. Ну, причина как причина, не хуже других. Со мной, понятно, все обстоит по-другому. Я – бур. Знаешь, что это?
– Фермер.
– Не только. Для нас быть буром означает жить на нашей земле и свобода распоряжаться собой, просто быть самими собой. Даже негры называют нас «белым племенем Африки». За одно это стоит воевать.
– А как же чёрные? Разве у них нет прав?
Кокки скривился: – Джок, ну понятно, что противиться переменам может только идиот. Но сейчас еще не время – по крайней мере, пока АНК пляшет под дудку коммунистов. Если остальной мир даст нам время, то мы найдем решение этой проблемы – наше, африканское решение. – Кокки помолчал, собираясь с мыслями, и продолжил: – Итак, Джок, у тебя 20 человек, два 60-мм миномета и три легких пулемета. Вот на том холме – НП противника из трёх человек. Каким образом ты будешь его атаковать?
Наша учёба подошла к концу. Из 410 человек до финиша дошло 12. В последний день нам разрешили выпить – назавтра был выходной.
Наша первая боевая операция, под кодовым названием «Первая кровь», заключалась в уничтожении временной базы СВАПО на территории Замбии. СВАПО являлась организацией, сражавшейся за независимость Юго-Западной Африки (сейчас – Намибия). Собственно база представляла небольшой пересылочный лагерь в 10 км от границы. Ранее дю Тойт со своей группой произвел тщательную разведку в том районе, знал, где и как это лагерь расположен и сколько в нем террористов. По его оценкам выходило, что не более 30. Как и все выдающиеся военные операции, план отличался простотой – вертолеты высадят нас в 5 км от лагеря, далее мы пройдём пешком и уничтожим боевиков. Южноафриканские вертолеты уже несколько недель летали в этом районе, так что шум моторов не должен был вызвать подозрения у обитателей лагеря.
После высадки мы разделялись на штурмовую группу, под командованием дю Тойта, и группу огневой поддержки, которой командовал старший сержант из Дурбана. Штурмовая группа в свою очередь подразделялась на две команды по шесть человек – одной из них командовал я. Кокки и радист находились в центре. Группа огневой поддержки устанавливала цепочку «клейморов» с одной стороны лагеря и после окружала базу с флангов. В их распоряжении находились три пулемета Дегтярева, два миномета и один РПГ. В час «Ч» Кокки выпускал зеленую ракету, по сигналу подрывались мины, а территорию лагеря в течение 30 секунд поливали шквальным огнем. После этого огонь переносился на периметр лагеря. Затем Кокки пускал красную ракету и мы выдвигались в зону поражения – убивая любого, кто рискнёт встать нам на пути и загоняя остальных на пулеметы группы огневой поддержки.
После всех этих месяцев отбора и тренировок мы наконец-то были допущены к настоящей боевой операции. Несмотря на то, что теперь все было взаправду, никакой разницы с учёбой я не почувствовал.
Нам дали время привести снаряжение и оружие в порядок – до осмотра в пять часов вечера. Затем последовал ужин и отдых в приказном порядке до 10 вечера. Перед операциями я никогда не мог заснуть, но сама идея об отдыхе в приказном порядке мне понравилась – это давало возможность расслабиться хотя бы физически, если уж мысленно не получалось. Трое моих сотоварищей, с которыми я делил комнату, провели это время за чтением Библии. Солдаты-африканеры – очень религиозные люди. Они любят упоминать о том, что все войны они ведут с Библией в одной руке и винтовкой в другой.
Построение назначили на 10 утра следующего дня. Я был вооружён АК с «двойным» магазином (два рожка по 30 патронов, скрепленных вместе). Кроме того, в разгрузочном жилете я нес дополнительно еще пять магазинов. Также при себе я имел 9-мм 15-зарядную «Беретту», две осколочных гранаты, одну зажигательную, две красных дымовых шашки, воду и суточный паёк, карту, компас и прочее снаряжение – всё, что нужно солдату специального назначения вооружённых сил ЮАР. Нас осмотрели еще раз, проверили оружие, мы попрыгали, чтобы убедиться, что ничего не болтается и не звенит и мы, построившись в колонну, пошли на запад от базы – туда, откуда нас должны были забрать вертолеты.
Через некоторое время вертолеты прибыли в расчётную точку и мы вновь ступили на землю. Мы летели кружным путём – на случай если какой-нибудь СВАПОвский агент засек наше отбытие. Мы развернулись в походный порядок: колонна с двумя головными дозорными и двумя бойцами охранения на флангах.
Каждые 40 минут мы устраивали 5-минутный привал и меняли дозорных. Все происходило беззвучно. Спустя два с половиной часа мы подошли к границам лагеря.
Группа огневой поддержки отправилась на свое место – им предстояло работы на целую ночь: установка длинной цепочки «клейморов». Если бы их засекли, то нам ничего не оставалось бы как немедленно начать атаковать базу в кромешной тьме. Я уточнил время: час ночи, до рассвета еще четыре с половиной часа. Мы лежали на земле, на расстоянии вытянутой руки друг от друга – один из бойцов отдыхал, второй сторожил, через полчаса менялись. Ночь тянулась медленно.
Глянув налево, я увидел, как Кокки встает на ноги. Час «Ч» наступил. Кокки взял ракетницу и выпустил зеленую ракету. Спустя мгновение оглушительно сработали установленные «клейморы». Не знаю, что там почувствовал противник, но меня эти взрывы просто прибили – на какую-то секунду мне показалось, что из моих легких вышибли весь воздух. Затем заработали пулемёты и воздух расцветился сотнями алых трассеров. В лагере раздались взрывы – по целям начали работать РПГ и минометы. В этом грохоте я расслышал, как Кокки отдал приказ на африкаанс приготовиться к атаке. Мы встали на рубеже, напряжённые до предела, готовые в любую секунду сорваться и лететь вперед.
Внезапно наступила тишина – настолько внезапно, что она застигла меня врасплох. Я услышал глухой кашляющий свист. Я тогда еще не знал, что это такое – но позже этот звук стал привычным фоном на боевых выходах. Такие звуки издает умирающий, когда воздух покидает его тело.
– Вперед!!!
Меня остановил звук пулеметов – мы достигли намеченного рубежа. Кокки махнул рукой, мы развернулись и пошли обратно, зачищая зону поражения. Время от времени раздавались одиночные выстрелы – добивали раненых террористов. Южноафриканский спецназ никогда никого в плен не брал – если только на этот счёт не имелось конкретных приказов. Закончив зачистку, мы тщательно обыскали трупы и собрали все вооружение и документы. На территории лагеря мы насчитали 29 убитых и еще 5 – за границами базы. Итого – 34, так что разведданные оказались точны. Несколько тел мы заминировали зажигательными гранатами – на случай если сотоварищи убитых решат вернуться и узнать в чём дело.
Вот теперь вы полноправные члены лучшей части специального назначения на планете – помните об этом! – сказал Кокки. – А теперь – привести себя в порядок. Встречаемся в баре!
Эта традиция – собираться в баре – являлась характерной чертой всех операций, в которых я принимал участие. Вне зависимости от результата акции, мы всегда шли в бар и там за выпивкой каждый высказывал свое мнение. Командир операции писал рапорт и каждому раздавал по экземпляру. Любой мог свободно высказать всё, что он думал по итогам – напрямую командиру или пойти к командиру части. Со стороны это, возможно, выглядело как анархия, но на самом деле в этом был смысл – традиция уходила корнями ко временам первых бурских отрядов-«коммандо» и в определённой степени гарантировала, что ни у кого нет скрытого недовольства, которое могло бы в итоге разрушить спайку небольшого боевого подразделения.
Командир оглядел собравшихся: — Так, парни, вы отправляетесь на задание, которого так сильно хотели. Вы летите в Родезию, чтобы помочь нашим братьям по оружию из родезийской САС. Никогда не забывайте, кто вы и откуда. Надеемся на вас и верим, что вы свято сохраните честь нашего подразделения. Судя по загоревшимся глазам сослуживцев, эта прочувственная речь произвела должный эффект: на лицах читались решимость, целеустремлённость и плохо скрываемое ожидание. Наш начальник разведки вкратце ввёл нас в курс дела (подробную информацию нам предстояло получить уже на месте). В общем, назвать ситуацию хорошей я бы не рискнул. Попросту говоря, родезийцы проигрывали свою войну. Не имело значения, как быстро они уничтожали отряды повстанцев — на их месте тут же появлялись другие.
Спецназ Родезии уже долгое время работал на пределе своих возможностей, и в нашу задачу входило оказание им помощи на самом горячем участке — на границе с мозамбикской провинцией Газа, где нам предстояло блокировать основные маршруты проникновения в страну боевиков из партии ЗАНУ Роберта Мугабе. Эту территорию активно патрулировали регулярные подразделения ФРЕЛИМО (Мозамбикский Фронт Национального Освобождения, основанный в 1962 году и успешно воевавший против португальцев), которые были хорошо вооружены и подготовлены северокорейскими инструкторами. Территорию, где нам предстояло работать, в родезийской армии окрестили очень просто — «Русский фронт».
Улетали мы на «Дакоте» (южноафриканские ВВС не рискнули задействовать свои «Геркулесы»), и спустя три часа уже приземлились в Родезии, после чего колонной выдвинулись на свою новую базу в Буффало-Рейндж, в районе т.н. «Треугольника». Нашими соседями оказались знаменитые Скауты Селуса, которыми командовал легендарный подполковник Рон Рейд-Дэйли. Мы заняли палаточный лагерь, в котором до нас располагались заменяющиеся домой солдаты нашего подразделения, и успели обменяться с ними мнениями до их отъезда обратно в ЮАР.
Поначалу мы ставили обычные мины нажимного действия с устройством неизвлекаемости. Противник начал применять миноискатели советской конструкции, но корейского производства, которые при обнаружении мины выдавали в наушники сапера тональный сигнал. Мины стали своевременно обнаруживаться и извлекаться, либо уничтожаться на месте. Тогда наши учёные придумали контрмеру — на мины стали ставить генератор частоты, напоминавший камертон и как только детектор миноискателя начинал «бибикать», это устройство вибрировало, замыкало цепь, и мина взрывалась. Счет стал 1:0 в нашу пользу, поскольку на подготовку сапера требовалось длительное время. Тогда боевики ФРЕЛИМО вернулись к проверенному способу — длинному металлическому щупу, и такой способ оказался успешным — мы потеряли несколько мин. Счёт сравнялся: 1:1.
На это мы ответили тем, что стали заворачивать мины в три слоя полистирола, которые перекладывались двумя слоями металлической проволочной сетки. При протыкании этой слоёной оболочки щуп замыкал цепь, вызывая срабатывание боеприпаса. Прежде чем повстанцы сообразили, что к чему, еще несколько вражеских сапёров отправились в мир иной. Счет стал 2:1 в пользу спецназа.
Однако тут есть один момент — как бы хорошо ни была установлена мина, через некоторое время песок или земля над ней начинают проседать, поэтому боевики ФРЕЛИМО стали двигаться вдоль дорог и внимательно высматривать эти едва заметные проседания. Они научились их выявлять, и если после удаления песка там обнаруживалась мина, они ее подрывали. Еще одно очко в пользу мозамбикцев.
В ответ мы принялись устанавливать сверху на мины фотоэлементы, при попадании света на которые она взрывалась. В итоге у нас даже родилась шутка, что если все будет продолжаться в том же духе, то мины будут сами выпрыгивать из песка и гнаться за саперами противника.
Подразделения спецназа ФРЕЛИМО, т.н. «роты X», имели численность вплоть до ста человек, и действовали при постоянной огневой поддержке минометов, — как правило, это были 82-мм переносные системы советского образца. Как только они садились вам на «хвост», сбить их со следа было очень сложно; их главной задачей было оставаться поодаль и поддерживать с вами постоянное соприкосновение, препятствуя тем самым решению ваших основных задач: ставить мины и устраивать засады на партизан ЗАНУ. В случае преследования у нас было две варианта действий: либо нас эвакуируют вертолетом и перебрасывают в другое место, либо мы отходим на восток в район невысоких холмов, где находились идеальные места для засад, и где ФРЕЛИМО никогда не преследовало патрули. Если дела пойдут совсем плохо, то мы могли рассчитывать на немедленную авиационную поддержку со стороны пары истребителей «Хокер Хантер» родезийских ВВС.
Операция «Молот» представляла собой наступление на пункт сбора партизан к югу от мозамбикского города Мапаи. Мы должны были выступать в качестве группы блокирования для основных штурмовых сил — 2-й роты («коммандо») Родезийской Легкой Пехоты. На противника мы налетели на вертолетах «Алуэтт», вслед за двумя реактивными самолетами «Хокер Хантер», каждый из которых нес 1000-фунтовые бомбы. Впереди шел бомбардировщик «Канберра» с 500-фунтовыми бомбами — он вывалил свой груз, и шесть взрывов подняли перед нами волну разрушений, затем удар нанесли оба «Хантера». Наши маленькие вертолеты подпрыгивали и качались на взрывных волнах, и когда пыль начала оседать, мы подсели, а с пролетавшей над нами «Дакоты» посыпались парашютисты родезийской легкой пехоты. Иногда война приобретает убедительную, пусть и ужасающую, красоту. И в такие моменты радость от того, что мы являемся участниками всего этого, была почти непреодолимой. Наша основная задача заключалась в том, чтобы действовать в качестве групп блокирования для бойцов 2-й роты РЛП, которые должны были смять врага в лагере и выгнать его в наши убийственные «объятия». Моей группой командовал особенно агрессивный сержант-африканер Дэйви Кей.
Хотя 2-я рота находилась уже в самом центре лагеря, интенсивного боя не было, слышались только спорадические выстрелы. На самом деле операция «Молот» закончилась провалом, несмотря на то, что с технической стороны она была проведена превосходно. Несколько сотен боевиков, которые еще за два дня до десантирования находились в лагере, просто напросто ускользнули. Число уничтоженных террористов составило смехотворную цифру — всего 10 человек. Впоследствии, кое-кто из родезийцев опишет эту операцию не иначе как «Лажа за 6 миллионов долларов».
Четвертый разведывательно-диверсионный отряд предполагалось разместить в Капской провинции, в Салданья-Бей, рядом с Фреденбургом. Чтобы попасть в новое подразделение, я должен был перейти на служебной яхте под названием «Роза ветров» из Дурбана в наш новый пункт постоянной дислокации.
Старая заброшенная китобойная станция, расположенная на острове в Салданья-Бей, идеально подходила для расположения подразделения морского спецназа. Там мы могли в безопасности и уединении заниматься боевой подготовкой и готовиться к предстоящим операциям. Все новички проходили курс легководолазной подготовки, а затем учились работать с маломерными судами. Наконец, весь разведывательно-диверсионный отряд приступил к отработке упражнений в составе подразделения, начиная с высадки рейдовых групп на берег и заканчивая ведением боя как на берегу, так и в море. За четыре месяца мы превратились в тесно сплоченное боевое формирование, которое во многом было обязано этим его харизматичному командиру, комманданту Малькольму Кингхорну. Ростом выше шести футов, худой и слегка сутулый, с рыжими волосами и роскошной бородой, он проходил боевую стажировку в подразделении израильских морских «коммандос», и развитие 4-го РДО во многом было обусловлено этим опытом. Прекрасное руководство сочеталось в нем с едким, изощренным чувством юмором.
В самом конце 1978 года пятнадцать бойцов отряда, включая меня, вызвали в комнату для совещаний. На большой школьной доске, висевшей на стене, было написано: «Операция “Молоковоз”». Коммандант Кингхорн оглядел нас и произнес: — Джентльмены, нам предстоит изменить ход истории. В Претории были чрезвычайно обеспокоены тем, что боевики Роберта Мугабе могут в итоге захватить власть, и на северо-восточных границах ЮАР появится враждебное марксистское государство черного большинства. Тем самым, у Африканского Национального Конгресса (АНК), считавшегося в тот момент инструментом Москвы, появится безопасная база, где он сможет готовить своих боевиков и осуществлять атаки на территорию Южной Африки. При этом у самой Претории возможности были ограничены. Прямая военная интервенция даже не рассматривалась: в этом случае ЮАР лишилась бы тех немногих друзей, которые у нее еще оставались, главным из которых являлась Великобритания, постоянно противившаяся международным призывам ввести санкции против Южной Африки. Тайная поддержка, оказываемая со стороны южноафриканского спецназа, была очень ценной, но растущие потери подразделения вынудили к концу 1978 года его отозвать.
С военной точки зрения, ситуация на земле в Родезии выглядела неутешительной. У страны была великолепная армия, но она давно работала с напряжением всех сил и уже начала выдыхаться. Казалось, что все возможности хоть как-то сдержать поток боевиков ЗАНУ, затоплявший Родезию, были исчерпаны. Белые продолжали покидать страну, и численность уезжавших медленно, но неуклонно росла, что еще больше истощало ресурсы и подрывало боевой дух. В этих условиях было решено провести операцию «Молоковоз», нанести удар в самое сердце чёрной оппозиции. Операция должна была пройти в три этапа.
Во-первых, должна была произойти ликвидация Роберта Мугабе, жившего на тот момент в изгнании в мозамбикской столице Мапуту.
Следом должно было произойти убийство его главного конкурента, Джошуа Нкомо, который возглавлял группировку ЗИПРА, состоявшую из представителей племени матабелов. Нкомо в Родезии ненавидели — именно его террористы сбили ракетой родезийский гражданский авиалайнер и хладнокровно добили из пулеметов выживших в катастрофе.
На третьем этапе операции планировалось уничтожение нефтеналивного терминала в порту Бейра, и тем самым нанести по экономике Мозамбика, разорённого войной, серьёзнейший удар.
Если бы все прошло по плану, то в Родезии после этого проходили всеобщие выборы, и власть переходила к умеренному чёрному правительству.
На первом этапе операции 4-й РДО высаживал в гавани Мапуту разведывательную группу из восьми родезийских САСовцев. Это был самый глубокий вывод разведоргана, предпринятый спецназом за все время войны в Родезии. Мы обеспечивали доставку группы на место и ее эвакуацию после завершения операции, физическое устранение Мугабе осуществляли родезийцы. Но даже в этом случае риск был велик — нас могли захватить, поскольку у южноафриканского флота был приказ оставить нас, но не рисковать столкновением с мозамбикскими силами. На тот случай, если нас пленят, была продумана легенда о том, что мы наемники, которым за уничтожение Мугабе пообещали 250 тысяч долларов, переведённых в один из южноафриканских банков, и потому эта операция проводится тайно. Всем было понятно, что вся эта история прикрытия шита белыми нитками, и никто особо на нее не надеялся — попадись мы в плен, то в самом лучшем случае нас ожидал пожизненный срок в мозамбикской тюрьме, но, скорее всего, нас бы попросту казнили.
Подготовка к операции началась в январе 1979 года, на нее отводилось шесть недель. Добраться до устья гавани Мапуту проблемы не составляло, поскольку в нашем распоряжении был весь южноафриканский флот. Для переброски крупных сил спецназа с головного корабля, находящегося в нейтральных водах, к вражескому берегу мы в первую очередь думали использовать подводную лодку, но вот как добраться с субмарины до берега — это было совсем другое дело.
Самой крупной надувной лодкой, которой мы располагали на тот момент, была лодка «Зодиак» Mk II французской постройки, которая могла перевозить максимум пятерых человек. Кроме того, нам нужна была какая-то защита на случай, если мы столкнемся с патрульным катером. Через четыре дня мы получили гораздо более крупные «Зодиаки» Mk IV, способные брать на борт двенадцать человек. На них было установлено по два подвесных мотора «Си Хорс» мощностью в 50 лошадиных сил каждый, соединенных с простым пультом, — с его помощью, посредством двух рычагов и небольшого штурвала, рулевой мог управлять скоростью движения и самой лодкой. Рядом с ним располагались штурман и командир, вооруженный РПГ. В передней части, на шарнирной турели, был установлен легкий пулемет РПД для обеспечения огневой поддержки. Спецназовцы, участвующие в рейде, рассаживались спина к спине, лицом к бортам, на низких сдвоенных сиденьях, расположенных на носу и корме. С момента разработки до спуска лодок на воду прошло менее шести недель.
В конце января к нашим тренировкам присоединились бойцы штурмовой группы родезийской САС. Мы полагали, что для высадки нам понадобится всего одна лодка, но первая же попытка спустить «Зодиак» на воду с субмарины закончилась провалом: в штормовом море лодка под тяжестью людей и снаряжения просела, отойдя от подводной лодки всего на пару сотен метров. Запустить подвесные моторы не удалось и, красные от напряжения, мы погребли обратно. План операции пришлось переделывать. Поскольку стало ясно, что потребуется еще один «Зодиак», то субмарина теперь исключалась — весь личный состав со своим снаряжением просто не смог бы разместиться на ее узкой палубе. Вместо этого было принято решение использовать один из быстроходных ракетных катеров. Помимо того, что корабль имел неплохое вооружение и развивал отличную скорость, с него оказалось не в пример удобнее работать. Минус же заключался в том, что теперь мы вынуждены выходить на лодках гораздо мористее, чтобы нас не обнаружили с берега.
Первый же учебный выход оказался очень удачным. Тем временем родезийцы снова решили пересмотреть план, увеличив численность своей штурмовой группы до 12 человек, что, в свою очередь, требовало трех лодок. Мы попытались собрать три «Зодиака» на палубе ракетного катера, однако в условиях ограниченного пространства и времени (на то, чтобы собрать лодки и спустить их на воду отводился ровно час), это оказалось невозможным. Вскоре стало понятно, что одного катера недостаточно, и мы решили использовать два — задействовав тем самым для этой операции ровно треть всех надводных боевых кораблей южноафриканских ВМС.
К середине февраля мы были готовы к проведению операции. Нам сообщили, что родезийская разведка вывела в район Мапуту несколько своих агентов, они должны были выйти с нами на связь по радио и сообщить, на месте ли цель. Также появилась новая вводная: с собой на задание нам предстояло взять ОТ (обращенного террориста). Он думал, что его роль будет заключаться в отвлечении на себя патруля ФРЕЛИМО или гражданских лиц, если штурмовой группе доведется с ними встретиться, но на самом деле родезийцы намеревались убить его и оставить тело на месте проведения операции. При нем нашлись бы документы, указывающие на то, что покушение на Мугабе — дело рук его заместителя, начальника штаба ЗАНУ, легендарного боевика Джозайи Тонгорары. Коммандант Кингхорн проинструктировал нас, как вести себя с ОТ.
— Крайне важно, чтобы ОТ ни на секунду не заподозрил, что он является расходным материалом. Родезиец, который непосредственно его прикончит, имеет недвусмысленный приказ — не выпускать террориста из поля зрения ни на секунду, и не дать ему уйти. Какие вопросы?
— Сэр, мне не по душе, что этот терр вооружён. Если он догадается о том, что его ждет, то он попытается забрать с собой кого-то из нас, — произнес я.
— Родезийцы позаботились об этом. Над его АК поработали, поэтому выстрелить он не сможет. А у его трупа будет оставлен еще один автомат, отследить который невозможно.
— Консерва, — пробормотал я себе под нос.
— То есть, Джок?
— Консерва, сэр. Так нацисты обозвали тех поляков, тела которых подбросили на немецкой границе в качестве повода для вторжения в Польшу. С этого началась Вторая мировая война.
Кингхорн почесал в затылке: — Да, я помню эту историю. Но в данном случае разница в том, что этот человек террорист, так что не думайте о нем как о консерве — считайте его расходным материалом. Из-за крайней чувствительности и секретности операции, у родезийцев имелся чёткий приказ: вне зависимости от результатов, ОТ не должен вернуться обратно. По сути, он был мертв уже тогда, когда поднялся на палубу катера. Его захватили в плен после нападения на ферму, где террористы вырезали белую семью, и приговорили к смертной казни. Боевик считал, что согласившись помочь родезийцам, он тем самым купит себе жизнь, но на самом деле, это была всего лишь одна из форм исполнения приговора. Спустя двое суток, ярким солнечным утром, мы погрузились на ракетные катера и вышли из Салданья-Бей с расчетом прибыть в расчётную точку через сутки.
Ровно в 18:00 нам сообщили, что цель находится в своем доме. С наступлением темноты ракетные катера приблизились к берегу на минимально возможное с точки зрения безопасности расстояние, и остановились примерно в пяти километрах от побережья. Мы начали собирать лодки, работая на автомате, выработанном долгими часами тренировок. Слава Богу, море было спокойным, и через 45 минут, установив новый рекорд подразделения, лодки были спущены на воду. Море было ровное как бильярдный стол, а ночь — такой же черной, как вдовья шаль, двигатели едва слышно тарахтели, пока мы двигались по направлению к берегу. Моя лодка шла головной, а позади нас, чуть справа и слева шли две остальные, формируя боевой порядок в виде буквы «V», их камуфлированные борта почти невозможно было разглядеть в темноте. Только редкие белые всплески выдавали их присутствие, когда вода каскадом стекала по носу.
Мы осмотрели пляж с помощью ночных прицелов — выглядел он как какой-нибудь Брайтон в теплую летнюю ночь, — и убедившись, что непосредственной опасности нет, поплыли к берегу.
Раздался мягкий удар и корпус «Зодиака» заскрипел по песку. Пока я водил стволом легкого пулемета РПД, осматривая ночь на наличие опасности, позади меня послышался тихий шорох, — на берег, подобно призракам, высаживались спецназовцы штурмовой группы. Подождав, пока они скроются из виду, в готовности оказать им огневую поддержку, если они столкнуться с противником, и убедившись затем, что наши товарищи благополучно ушли, мы отплыли на веслах на сотню метров и стали их ждать. Для нас это был самый опасный момент, так как нам нужно было держаться достаточно близко к берегу на случай, если родезийцам после уничтожения их цели понадобится совершать отход под огнем противника.
Два часа спустя, оказавшись за горизонтом, мы снова встретились с нашими кораблями и поднялись на борт. Через двадцать четыре часа мы уже были в Салданья-Бей. На разборе операции подполковник Уилсон пояснил, что его группа подобралась вплотную к дому Мугабе, но быстро стало понятно, что дома никого нет. Они просидели в засаде несколько часов, вплоть до крайнего времени, отводимого на операцию, в надежде, что лидера боевиков все-таки удастся перехватить, но он так и не появился.
Спустя некоторое время Родезийская САС провела вторую часть операции «Молоковоз». Средь бела дня 20 спецназовцев атаковали резиденцию Джошуа Нкомо в столице Замбии. Но его успели предупредить о покушении за считанные минуты (ходили упорные слухи, что это сделала британская секретная служба MI-6), и он чудом успел удрать.
Еще через три недели после покушения на Нкомо, мы тайно высадили штурмовую группу из двадцати родезийцев в порту Бейры. С помощью противотанковых гранатометов спецназовцы уничтожили нефтеперерабатывающий завод и склады ГСМ, пожары там бушевали на протяжении нескольких дней. По странной гримасе судьбы, их потушили вызванные из Южной Африки пожарные бригады.
Вот так закончилась операция «Молоковоз» — операция, которая так и не изменила ход истории.
Вскоре после рейда на Бейру истек срок моего контракта с САДФ, однако я еще успел принять участие в своей крайней операции: разведки нефтеперерабатывающего завода в Анголе. В безлунную ночь три «Зодиака» Mk II под командованием штаб-сержанта Би были спущены на воду с подводной лодки у берегов Анголы. Разведка НПЗ имела целью наметить план для проведения на нем диверсии в будущем. Когда мы в разомкнутом строю приблизились к берегу, штаб-сержант, находившийся в головной лодке, внезапно поднял руку, и все три лодки остановились. Он поднял прибор ночного видения и начал осматривать берег. Я сидел чуть сзади него, и увидел, как напрягся сержант. Он протянул мне прибор, и, когда я посмотрел в него, у меня внутри все сжалось — пляж кишел войсками, и каждую минуту прибывали все новые солдаты, высаживающиеся с грузовиков, стоявших на холме выше. Кубинцы! И к тому же вооруженные тяжелым оружием.
Противник установил в этом районе новую радиолокационную станцию и засек нас в момент высадки с подводной лодки. Пришлось на максимально возможной скорости вернуться к субмарине и погружаться. Мы даже не стали разбирать «Зодиаки», а просто затопили их, и как оказалось вовремя — наш собственный радар засек лодки, уже двигавшиеся по направлению к нам. Прежде, чем мы ушли в международные воды, прошли нервные два часа.
Эта операция имела трагические последствия, поскольку чуть менее чем через два года ее попытались повторить, но в тот раз разведывательную группу застали врасплох на берегу. Двое спецназовцев были убиты, а их офицер попал в плен.
Представители военной разведки подробно расспросили меня о моей службе на территории Южной Африки, после чего я на день заскочил в Олдершот за снаряжением, и затем отправился в Херефорд готовиться к отборочному курсу. Несмотря на то, что я был в хорошей физической форме, перед началом отбора мне нужно было акклиматизироваться в горной местности. На подготовку у меня было около четырех недель.
Отбор в 22-й полк Специальной Авиадесантной Службы проходит в несколько этапов. Первый длится три недели, с постепенным увеличением нагрузок и завершается «контрольной неделей»: шестью маршами в горной местности (как правило, в районе Брекон Биконс в Уэльсе), с каждым маршем груз, который предстоит нести, увеличивается. Кандидатов, выживших на этом этапе, официально направляют для «продолжения подготовки».
Следующим испытанием является учебный курс подготовки для ведения войны в джунглях, и наконец, после этого кандидаты направляются для прохождения общеармейских курсов по выживанию, которые завершаются их встречей с профессиональными следователями в ходе упражнения по поведению в плену. Хуже места для тренировок и подготовки, чем Брекон Биконс, просто не придумаешь. Там практически всегда стоит ужасная погода.
Во время предыдущего отбора один из героев Полка, майор Майк Кили (получивший за операцию в Мирбате Орден за выдающиеся заслуги), выйдя на марш с группой кандидатов, умер от переохлаждения. Мне удалось переговорить с человеком, последним видевшим его в живых. Он видел, что Кили замерзает, но офицер отклонил все предложения о помощи. «Поставь себя на мое место, Гарри. Я прохожу отбор, и командир эскадрона приказывает мне оставить его… Что бы ты сделал на моем месте?»
Смерть такого опытного офицера стала горьким уроком, наглядно продемонстрировавшим все опасности, ожидавшие нас в горах Уэльса.
В первую неделю нас постепенно вводили в сам процесс отбора, ставя несложные задания по чтению карты и ориентированию, чтобы убедиться, что мы не потеряемся среди холмов и гор. В конце недели нам предстояло пройти первую настоящую проверку уровня физической подготовки под названием «Вентилятор» — нужно было дважды перейти через Пен-и-Ван, высочайшую вершину Брекон Биконс. На марше необходимо было уложиться в определенное время, а целью испытания было отсеять с отбора тех, кто не готов к нему физически. С ориентированием проблем не было — проклятый монстр был виден за мили. Сложность состояла в другом, — нужно было уложиться в контрольное время, которое, хотя нам его и не объявляли, составляло примерно четыре часа.
Выехав из Херефорда в семь утра, мы проехали около сорока миль до района проведения марша. Погода была жуткой даже по уэльским меркам. Ветер буквально сбивал нас с ног, несмотря на 45 фунтов за плечами. Холодный дождь вперемешку со снегом жалил каждую открытую часть нашего тела. Учебный курс был разделен на две группы: первая начинала подъем на гору со стороны Стори Армз, а другая выходила на марш от железнодорожной станции Торнпенти, расположенной с противоположной стороны горы. Мой путь наверх начинался от Стори Армз, и уже через несколько минут я обнаружил себя в одиночестве, сражавшимся с дождем и порывами ветра на подъеме. Каждый шаг становился личным достижением. Дюйм за дюймом, фут за футом, я медленно приближался к вершине, преодолев последние несколько сот ярдов на локтях и коленях. При переходе через вершину нужно было соблюдать осторожность по причине крутых склонов.
Добравшись до старой римской дороги и трусцой пробежав до точки разворота, я хлебнул глоток воды, жадно проглотил шоколадный батончик «Марс», которым в основном питались кандидаты, и отправился в обратный путь. Я держал хороший темп и до подножия Пен-и-Вана добрался запасом по времени, вот только погода ухудшалась. Ветер перехватывал потоки воды на водопадах еще в воздухе и с яростью сносил их в сторону.
... в конце концов мне удалось добраться до вершины, после чего я достаточно легко спустился обратно к контрольной точке у Стори Армз. Разыскав одного из инструкторов, сидевшего у «Лендровера», я доложил о прибытии. Он глотнул горячего чая из кружки и вычеркнул мое имя из списка, после чего глянул на небо и изрек: — Хороший денек для отбора.
Я проделал свой марш за 3 часа 55 минут, прибыв к финишу четвертым. Остальные растянулись за мной на многие мили.
Вскоре численность кандидатов сократилась до половины от первоначального состава. Наш первый марш под кодовым названием «Трубопровод» представлял собой тридцатикилометровый переход по скалистой местности Черных гор Уэльса с грузом 45 фунтов за спиной. В отличие от любого другого отбора, в котором я когда-либо участвовал, тебя здесь никто не поощрял и не вдохновлял. Кандидатам просто объявляли время построения на следующее утро — и никогда не сообщали, хорошо они справляются или плохо. Однако каждый из нас знал, что для того, чтобы пройти отбор, мы должны в среднем проходить не менее четырех километров в час, что соответствовало общему времени марша примерно в четыре с половиной часа. Для этого в преддверии контрольной недели наши инструкторы дали нам несколько простых советов: во-первых, как можно быстрее выходить на гребни возвышенностей; во-вторых, оставаться на высоте как можно дольше; в-третьих, сбегать вниз по склонам на ровную местность; в-четвертых, постараться не блукать и не теряться.
Кандидатов разделили и погрузили в шесть грузовиков, которые направились к различным точкам выхода на маршрут. Такой подход не позволял нам следовать друг за другом, поскольку ты никогда не знал наверняка, идет ли человек перед тобой на ту же контрольную точку, что и ты. Инструкторы из кабины давали приказ на выход.
На четвертый день нас осталось всего тридцать пять человек, и впереди оставались три самых тяжелых марша: «Скачки», «Нарисуй карту» и, наконец, «Выносливость». «Скачки» представляли собой жуткий марш через высочайшие вершины Брекон Биконса, в том числе через зловещую высоту 642, со столь крутыми склонами, что бoльшую часть пути нам приходилось ползти вверх, цепляясь руками и ногами. Вес «бергенов» возрос до 55 фунтов, при этом погода все время ухудшалась. В трехтоннике нас было всего четыре человека. Был вызван и ушел первый кандидат, а я лежал в тепле своего спальника, слушая завывающий дождь, отчаянно пытаясь как можно дольше оставаться в тепле.
Каждый человек, прошедший отбор, скажет вам одно и то же: рано или поздно наступает момент, когда ты находишься на самом дне, когда ты должен заглянуть к себе в душу, чтобы найти там силы продолжать свой путь. Для меня момент истины настал на «Скачках». Снег был такой густой, что я не мог разглядеть свой компас на вытянутой вперед руке. Несмотря на то, что за несколько часов до этого я перестал чувствовать свои ноги, превратившиеся просто в два куска льда, от напряжения я вспотел. Голова шла кругом, — вероятно начинало сказываться переохлаждение. Остановившись, я заставил себя съесть батончик; мои руки настолько окоченели, что я не смог развернуть его как следует и просто съел вместе с оберткой. Было бы так здорово спуститься с высоты, найти дорогу и грузовик, который отвез бы меня туда, где можно было бы проспать целый месяц. Я покачал головой.
За ужином я съел как можно больше еды и выпил столько теплой жидкости, сколько смог в себя вместить, а затем отправился спать. Построение на следующее утро было назначено на 05:30, и на восстановление у меня было девять часов. Проснувшись в 04:30, я начал свой утренний ритуал: перевязал ноги эластичным бинтом, чтобы предотвратить появление мозолей и немного защитить лодыжки, затем надел две пары носков и свои все еще влажные ботинки, умылся, побрился, позавтракал, привел в порядок оружие и отправился на построение. К тому времени, когда мы расселись по грузовикам, нас осталось всего двадцать девять человек. Следующим был марш, прозванный «Нарисуй карту»: во время него нужно было ориентироваться с помощью маленькой, нарисованной от руки, схемы. Кандидатам на всякий случай выдают и обычные карты, запаянные в пластик, но их использование означает отчисление с отбора.
День накануне был кошмарным, и я не знал, хватит ли мне сил на сегодня, но, поднимаясь на первый холм, почувствовал себя лучше. Когда же добрался до вершины, я почувствовал себя потрясающе. Профессиональные спортсмены потом рассказывали мне, что во время любой напряженной деятельности они проходят через стадию «умирания», пройдя через которую, в организме высвобождаются дополнительные резервы энергии, и, что самое важное, мозг начинает работать гораздо четче. Проверив по компасу свой азимут, я рысью отправился в путь, и с трудом дождался, когда мне сообщат следующий ориентир, прежде чем снова двинуться в путь. На вершине последнего холма я посмотрел вниз, увидел грузовик и понял, что это крайняя контрольная точка. Запрокинув голову назад, я подставил лицо под снег и дождь. Я был непобедим. Мое итоговое время, менее четырех с половиной часов, стало рекордным для марша «Нарисуй карту».
На базе мы были в 17:00, а уже в час ночи построились перед крайним испытанием контрольной недели — чудовищным маршем на выносливость. Менее чем за двадцать часов нам предстояло пройти почти восемьдесят километров вдоль всей гряды Брекон Биконс, неся на себе 65 фунтов. Чтобы доставить нас к месту старта, потребовалось всего два грузовика, так как нас осталось всего двадцать три человека. В отличие от других маршей, сейчас мы все стартовали из одной точки, и в ожидании команды все сгрудились возле своих грузовиков.
О последнем отрезке пути у меня остались лишь самые смутные воспоминания. Помню, что находился в лесу, и спотыкался о деревья, пробираясь сквозь снег.
Чтобы пройти маршрут мне потребовалось ровно семнадцать часов. Первым, с ошеломляющим временем в четырнадцать часов, финишировал ланс-капрал «Док» Поллок, дипломированный врач, и бывший майор Парашютного полка ...
Последующие три недели оказались довольно приятными, поскольку все проходили обучение владению оружием и тактике, готовясь к следующему серьезному испытанию: к джунглям.
Каждый день у нас была физическая подготовка. Зачастую это была просто пробежка, но иногда мы ходили в спортзал на круговую тренировку, которая всегда заканчивалась игрой в «убийственный мяч». Каждый из нас надевал пару боксерских перчаток, и вся группа делилась на две команды: те, которые были в майках, и те, которые были без них. Лофти объяснил суть игры.
— Цель игры — доставить этот мяч на мат ваших соперников. — Он указал на два мата, расположенных в противоположных концах зала. — Правило только одно: если вы взяли мяч, вас могут ударить. — Он посмотрел на офицера. — Вам понятно, босс?
Офицер сардонически усмехнулся. Во время отбора все кандидаты, включая офицеров, получают приказы от сержантов САС, которые выступают в качестве инструкторов.
— Даже мой примитивный мозг может это понять, сержант-майор. Лофти кивнул, передавая офицеру мяч, и, когда тот взял его, ударил его прямо в лицо. Через несколько секунд офицер оказался в гуще тел.
Наша подготовка по ведению боевых действий в условиях джунглей проходила в удушающей жаре Белиза. Прежде чем разместить в подготовленном лагере в тропическом лесу, нам предоставили два дня на акклиматизацию. Потом нас разделили на штатные патрули по четыре человека в каждом.
В отличие от большинства других спецподразделений в мире, в САС не проводят никакого психологического тестирования потенциальных кандидатов. Да это и не нужно: все необходимые вопросы задают джунгли. Многочасовая работа, удушающая жара, постоянная влажность, непрерывные укусы насекомых — все это уже тяжело само по себе. Но у джунглей есть еще много чего интересного. На каждом дереве есть сучок или шип, который может зацепиться за вашу одежду. Если вы начнете с ним бороться, когда зацепитесь, то раздерете и одежду, и кожу в клочья. С верхних веток постоянно сыпется грязь и прочая дрянь, которая непременно попадает вам на шею и за шиворот, из-за чего вы чувствуете себя так, как будто вас атакуют муравьи. На каждые три шага вперед вы делаете два шага назад.
В таких обстоятельствах нервы зачастую не выдерживают. Самые мелочные, незначительные вещи, кажется, приобретают непропорционально большую важность и значение. Даже очень спокойные в обычных условиях люди могут слететь с катушек от случайно оброненного замечания, потерявшегося письма, даже от одолженного пива. Инструкторы всегда присутствуют рядом, следят за малейшими признаками раздражения, гневливости или разочарования. Кто-то однажды написал, что джунгли нейтральны, но он ошибался. Джунгли — это враг; они могут завершить вашу карьеру в САС, даже не начав ее, или даже убить вас.
Инструкторы занимали центр лагеря. Вокруг них широким кругом раскинулись маленькие стоянки наших отдельных патрулей. Вскоре наши дни превратились в рутину. Мы вставали незадолго до рассвета, чтобы отправиться на построение. Вставать по утрам было несложно, поскольку за полчаса до восхода Солнца начинали петь все птицы и насекомые, которые только могли это делать. Первым делом нужно было переодеться из сухой одежды для отдыха в мокрую повседневную, что удовольствия никогда не доставляло. После построения у нас было полчаса на завтрак, затем все отправлялись в центральный лагерь на утреннюю «молитву» (все совещания в САС называются молитвами), где нам сообщали, что нас ожидает на протяжении дня.
Каждое воскресенье представляло собой «освежающий день», выходной, когда вертолет инструкторов подбрасывал нам свежие пайки: несколько картофелин, немного овощей, мясо и почту. Этот день мы всегда ожидали с нетерпением. Наша боевая подготовка состояла из отработки навыков действий во время боестолкновения и навыков патрулирования. Первые были призваны проверить нашу реакцию при встрече с противником, в то время как вторые являлись просто маршрутами, которые мы проходили при передвижении через джунгли.
Навыки действий во время боестолкновения с противником в САС все еще основывались на патрулях в составе четырех человек, которые использовались в кампаниях в Малайзии и на Борнео в конце 1950-х и начале 1960-х годов, но я полагал, что это устаревшая система, которую необходимо кардинально пересмотреть. Мой опыт службы в Африке убедил меня в том, что патрули должны состоять как минимум из шести человек, обладающих большой огневой мощью, включая как минимум один легкий пулемет и миномет. В САС же полагались на тактику «стреляй и беги», применявшуюся в их прежних войнах в джунглях. В этом случае, если один человек получал ранение, то для его эвакуации требовалось еще два человека, а сдерживать врага оставался только один.
Когда я обучался основам ведения боевых действий в джунглях, патрулям сил специального назначения противостоял хорошо вооруженный и агрессивный противник, и один человек просто не мог долго его сдерживать. Главными преимуществами спецназовцев были более высокая мотивация, агрессивность, высокий уровень подготовки, и, что самое главное, — внезапность. Патрули спецназа появлялись там, где противник меньше всего их ожидал встретить, — в своем собственном тылу. В огневом контакте южноафриканцы максимально использовали элемент внезапности, стараясь в первые же, критически важные, секунды боя рассеять своего врага и вызвать в его рядах хаос и замешательство. Зачастую это приводило к тому, что противник полагал, что он столкнулся с гораздо более крупными силами, чем было на самом деле. Тактика же в стиле «стреляй и беги», которой придерживались в САС, просто отдавала инициативу в руки врага.
Что касается навыков патрулирования, то передвигаться через вторичные джунгли было практически невозможно. Большинство крупных деревьев было вырублено, и тут в изобилии росли гигантские папоротники. Единственный способ пробраться через них заключался в том, что головной человек в патруле падал вперед на всю длину своего тела, затем продвигался дальше и повторял процесс. Помимо того, что это была изнурительнейшая работа, передвигаться подобным образом было еще и опасно. Часто на тебя сыпались сломанные ветки, которые наносили глубокие порезы, и ты не видел, куда идешь и куда падаешь. Однажды в одном из патрулей три человека упали один за другим с небольшого обрыва. Только благодаря тому, что они упали в воду, а не на камни, смертельного исхода удалось избежать, но даже в этом случае двое получили настолько серьезные травмы, что не могли продолжать тренировки в течение нескольких дней.
Одно из патрулирований протяженностью всего четыре километра заняло у нас почти двенадцать часов. Когда нашему патрулю нужно было заложить тайник, который должен был изъять другой, это заняло у нас четырнадцать часов изнурительного труда. С наступлением темноты мы все еще находились вне лагеря в джунглях, и чтобы вернуться обратно, нам пришлось идти по грудь в реке, протекавшей через лагерь. Один из инструкторов обронил, что нам не придется делать это в Африке, и у меня попросту не хватило духу сообщить ему, что я уже делал это в Африке. Хотя там не было крокодилов, река кишела змеями и пиявками, пару дюжин из которых после марша я снял прямо с себя.
В конце курса подготовки нас выпустили в самостоятельное плавание в джунгли с определенным набором заданий: изъять тайник, разведать лагерь противника, затем вместе с другими патрулями устроить на него засаду. На одной из днёвок мы лежали, готовясь к полуденному сеансу связи, когда совсем рядом услышали шорох. В целях самообороны у нас у всех были боевые патроны и сейчас все, как один, потянулись за магазинами. Не успели мы их вставить, как через наш лагерь промчался гигантский дикий кабан с огромными, острыми как бритва клыками, опрокинул рацию и сломя голову бросился в заросли. Я успел вставить магазин и вскинуть винтовку, но стрелять уже было не во что. Несколько секунд мы все смотрели ему вслед, потом Джон потер живот и сделал жест, как будто жарит бекон.
Встретившись с остальными кандидатами нашего курса, мы отправились организовывать засаду. В отличие от разведывательно-диверсионных отрядов ЮАР, в САС солдаты перед засадой прятали свои «бергены», с чем я не согласен до сих пор. В Африке мы вкапывали свои рюкзаки в землю перед собой, что обеспечивало нам легкий доступ к боеприпасам и давало дополнительное укрытие. В случае контратаки противника мы могли схватить их и начать отход. Последнее, что мне хотелось бы делать в случае, когда нас преследуют, — это начать разыскивать свой рюкзак, особенно в темноте.
Это оказалось крайнее упражнение этапа подготовки в джунглях, шесть недель форменного чистилища. Впервые мы побрились и вернулись на базу, где у нас оставалось три дня, чтобы быстро загореть перед возвращением домой.
Мы улетели обратно в Англию, и никто из нас не знал, кто прошел, а кто провалился на курсе. Ужин прошел в тишине, каждый гадал, каким будет результат. Оценить свою собственную работу было трудно. Джунгли — это в равной степени испытание и характера, и физической подготовки. Двадцать два человека терпеливо ждали, когда в комнате появится Лофти. Потом он вошел, держа в руке единственный лист бумаги.
Отборочный курс завершало упражнение на сопротивляемость допросу. На следующий день, в 09:00 нас построили, тщательно обыскали, и выдали униформу и шинели времен Второй мировой войны. После этого нас перевели в пересылку и поручили заботам подразделению «охотников», гуркхов, которые обрабатывали нас на протяжении следующих 12 часов. Им приказали устроить нам «веселую жизнь», и они, со свойственной им исполнительностью, нас не щадили, ни на минуту не оставляя в покое, заставляя отжиматься в лужах, часами стоять у холодных стен или сидеть со скрещенными ногами и с руками за головой на бетонном полу. Охотники были всегда рядом, подгоняя нас прикладами и выкрикивая оскорбления на своем гуркхали.
Вдруг раздался оглушительный взрыв, сопровождавшийся беспорядочной стрельбой. Какие-то люди, одетые в полувоенную форму, ворвались к нам, крича: — Мы — бойцы сил сопротивления, следуйте за нами! К нам подошел человек, лицо его было скрыто капюшоном, а в руке он держал затененный фонарь.
— Так, ребята, мы вас вызволили, но по дороге к границе полно блокпостов. Я раздам вам схематичные карты, а вы разобьетесь на пары, после чего пройдете по цепочке наших агентов до самой границы, где мы вас встретим и переправим в безопасное место. Выбирайте напарников и готовьтесь — начинаем через двадцать минут.
Наш грузовик мчался в темноте, и от реализма всего происходящего всех охватило возбуждение. Я работал в паре с Филом Ди. Вскоре нас высадили в темноте, торопливым шепотом сообщили координаты местонахождения первого агента, и мы побежали по темным лесам и холмам. Отбежав подальше от места высадки, мы с Филом, с которым к тому времени я уже успел подружиться, остановились переговорить.
Мы засекли направление, отыскали на небе Полярную звезду и побежали на север, в направлении своего первого пункта встречи. Следующие семь дней нас неотступно преследовали безжалостные «охотники». Мы шли ночами, прячась в светлое время суток и питаясь куском хлеба, который при встрече передал нам один из агентов. Ночи уже стояли холодные, и мы жались вместе под шинелями, пытаясь согреться. Местные жители, предупрежденные о нашем возможном появлении, были настроены враждебно и о малейших своих подозрениях сообщали гуркхам. Наконец, уставшие, замерзшие и голодные, мы добрались до последнего места встречи. Там нам дали пару кусков хлеба и снова погрузили в грузовик. И опять рядом с нами появилась фигура с закрытым лицом.
— Отличная работа, парни. Скоро мы переправим вас через границу, и вы будете в безопасности. Я…
Его слова прервал скрежет тормозов, крики и выстрелы. Задний борт грузовика откинулся. Десятка два вооруженных винтовками гуркхов направили на нас луч света. Нас схватили, накинули мешки на голову и связали руки. С этого момента каждый из нас стал сам за себя.
Нас отвезли в центр для проведения допросов, где всех раздели и осыпали оскорблениями, после чего выдали тюремную одежду и снова завязали глаза. Следующие сорок восемь часов, в перерывах между допросами мы провели в камерах. В них постоянно звучал белый шум, громкость которого, казалось, сотрясала здание до самого фундамента. Внутри наброшенных на голову мешков казалось, что от шума вибрирует каждая косточка наших черепов. Нас держали в постоянном напряжении, заставляя либо стоять, опираясь кончиками пальцев на стену, либо сидеть, выпрямившись, с руками за головой — в обоих положениях тело начинало нестерпимо болеть уже через несколько минут. Любая попытка смягчить боль, например, расслабить пальцы, опираясь ладонями на стену, либо наклониться вперед в сидячем положении, немедленно каралась жестокими ударами охранников-гуркхов.
Правила поведения на допросах были просты: нужно было просто повторять т.н. «большую пятерку» — имя, звание, личный номер, дату рождения и группу крови. Любые отклонения от этого, слова «да», «нет», или просто кивок в ответ на вопрос, означали провал. «Следователи» сильно отличались друг от друга, как и их подходы, — от шутника, который старался рассмешить, до крутого парня, который старался запугать. Иногда они работали вместе: хороший и плохой «полицейский» — мягкий и грубый.
Наиболее убедительными — и, пожалуй, наиболее опасными для нас — оказались две девушки, умолявшие подписать клочок бумаги, в противном случае им якобы грозили неприятности. Когда ты еще относительно полон сил, сопротивляться «следователям» достаточно легко. Иногда происходящее даже забавляло. Однако спустя несколько часов белого шума, боли от сведенных судорогой мышц, и что еще более существенно, недостатка сна, становится уже не до смеха. Под конец всем с трудом удавалось цепляться за свое чувство реальности.
Более чем через двое суток после поимки, меня привели в кабинет подполковника, сообщившего мне, что испытание закончено. Я отказывался в это поверить, пока не позвали одного из инструкторов, подтвердившего, что мне уже можно расслабиться и начать отвечать на вопросы. Офицер расспросил меня о моих впечатлениях, и сообщил, что мое поведение на этом этапе оценено высшим баллом. Затем меня отвели в столовую, где я впервые за девять дней смог нормально поесть.
Сидевший за моим столом Джон Эйч отнюдь не выглядел счастливым. Я спросил у него, что произошло. Он печально взглянул на меня.
— Эти чертовы девчонки убедили меня расписаться на листке… — Он опустил голову. — Я не прошел этот этап.
Плохие новости на этом не закончились. Провалился также еще один из бойцов моего патруля в джунглях, связист Фрэнк Кей. Используя навыки, приобретенные во время службы в подразделении связи, он пронес на отбор компас, однако при обыске его обнаружили.
Через несколько минут ко мне подсел дежурный по эскадрону, который поделился со мной очередной порцией плохих новостей. Док Поллок, показавший выдающийся результат на марше на выносливость, берета не получит. Его семья некоторое время жила в Восточной Европе и военная разведка не рекомендовала его зачислять в состав Полка. Из примерно ста двадцати кандидатов, начавших отборочный курс, нас осталось всего восемь. Дежурный уставился на меня немигающим взглядом.
— Ты способен воспринимать шутки, Гарри?
— Я способен на все, — ответил я.
— Так, у нас возникли небольшие проблемы с твоей аттестацией, — он увидел, как я встрепенулся, и поднял вверх руку.
— Не волнуйся, тебя пропустят, но проверка займет еще пару недель. На это время нам придется тебя отправить тебя на курсы.
— Какие курсы?
— Взводных сержантов. Это были одни из самых престижных учебных курсов в Британской армии.
— И когда я должен начать?
— В 16.00. Вот твои документы. Извини, но до окончания проверки в лагере тебе лучше не появляться.
Проспав пять часов, я в пять утра покинул центр для допросов, в полдень прихватил свои вещи и к 16.00 уже был в школе боевой подготовки. За следующие восемь недель я изучил все, что армия сочла нужным мне преподать по управлению подразделениями и тактике. Сама учеба мне понравилась.
Из всех задач, которые приходилось выполнять Специальной Авиадесантной Службе, их выход на сцену в Ольстере является, без сомнения, одним из самых сложных и, безусловно, самым противоречивым за все время существования части. Впервые полк САС был размещен в Провинции в 1969 году, и патрулировал горы Мурн, но был быстро выведен. Потом, несмотря на все утверждения республиканцев и апологетов из левого крыла, его держали в стороне от Ольстера до тех пор, пока вернуть его не вынудила жестокая серия убийств на религиозной почве в Южном Арма в 1975 году. Полк оказался настолько успешен в борьбе с Провосами в этом регионе, что часть была развернута по всей территории Провинции в составе эскадрона численностью около шестидесяти человек. В начале 1980 года в Провинции в полном составе находился эскадрон «А».
Первоначально роты (отряды) эскадрона были рассредоточены по трем населенным пунктам, но в последующем их количество сократилось до одного подразделения, и, соответственно, одного места дислокации. Но поскольку 14-я разведывательная рота по-прежнему имела в своем составе три отряда, такая схема объясняет, почему и по сей день в специализированном и тесном мире антитеррористических подразделений Ольстера Специальную Авиадесантную Службу называют просто «Рота», а 14-ю разведывательную роту — «Отряд».
Я служил в 6-м (лодочном) отряде. Каждый эскадрон включает в себя четыре отряда — авиадесантный, лодочный, горный и мобильный — личный состав которых обладает соответствующими специализированными навыками. Командиром моего отряда был капитан Энди Эл, имевший степень магистра математики, и который не был похож ни на одного известного мне офицера. Он вел себя и разговаривал скорее как рядовой, а не как «Руперт» (уничижительное прозвище офицера в САС).
Штаб-сержантом отряда был Джейки Ви, самый старший штаб-сержант Полка, участвовавший во многих предыдущих военных кампаниях. У этого шотландца, обладавшего язвительным чувством юмора и бездной самоиронии, были припасены смешные истории на любой случай. Джейки и Энди отличали очень тесные отношения. Энди очень уважал своего сержанта, и более того, он любил и доверял ему. Все, что говорил Джейки, для Энди было сродни Евангелию. Штаб-сержант, в свою очередь, относился к своему капитану почти по-отцовски.
Эскадрон «B» был частью «Группы», антитеррористических сил САС. В Ольстер был откомандирован его мобильный отряд. Жизнь в «Группе» была исключительно веселой. Большинство утренних занятий проходило в полковом «Стрелковом доме», где отрабатывались навыки ближнего боя с использованием 9-мм пистолета Браунинг и пистолета-пулемета «Хеклер&Кох» MP5 — превосходного оружия для такого рода работы, точного и очень надежного. В стандартную комплектацию входили тактические фонари, совмещенные с прицелами оружия, что давало возможность вести эффективную стрельбу практически в полной темноте. Послеобеденное время отводилось на улучшение индивидуальной физической формы или проведение стрельб на одном из открытых стрельбищ.
В большинство недель мы ходили в спортзал для игры в то, что некоторые называли баскетболом. Цель игры заключалась в том, чтобы переместить мяч с одной стороны спортзала на другую и закинуть его в сетку, подвешенную на середине каждой из двух торцевых стен, но кроме этого, никакого другого сходства между нашей игрой и обычным баскетболом не существовало. Здесь царил закон джунглей.
У нас были свои вечеринки, свои многочисленные подружки и поклонницы. Но это также приводило и к проблемам, потому что Херефорд — маленький город, а Специальная Авиадесантная Служба — часть небольшая. Зачастую человек из САС обнаруживал свою бывшую или настоящую жену в объятиях другого военнослужащего Полка, а мужики, уезжавшие в командировки, по возвращению обнаруживали, что их подруги увлечены другими. Людей, получивших «ВВЧ» из-за женщин, Полк потерял больше, чем от усилий ИРА, аргентинцев и иракцев вместе взятых.
Один человек, участвовавший в особо секретных операциях, совершил ошибку, сказав своей жене, что они разводятся. Та сразу же примчалась к его командиру и выложила все, что ей сказали. Парень получил «ВВЧ» на следующий же день. Жены прекрасно знали, какой властью они обладают, и не сомневались в этом. Когда я ушел от Пэт, она первым делом побежала не к адвокату или семейному консультанту, а к моему командиру.
Лежать неподвижно несколько часов подряд — это целое искусство. Если вы не будете соблюдать осторожность, ваши ноги станут как гири, и желание пошевелить ими будет почти непреодолимым. Чтобы этого не происходило, большинство из нас делало специальную гимнастику. Начиная с одной ноги, мы концентрировались на движении пальцев, затем стопы внутри ботинка, затем медленно сгибали каждую мышцу ноги и повторяли процесс со второй ногой. Это не давало ногам затекать и предотвращало судороги, которые представляли собой особую опасность, так как они могли в буквальном смысле стоить жизни.
Мы чередовались так, чтобы никто не проводил в наблюдении за объектом больше часа. Спустя это время даже лучшие из нас начинали думать о других вещах, таких как горячая еда или теплая ванна. Ночью для того, чтобы следить за объектом, мы использовали периферийное зрение. Если вы ночью будете долго смотреть на дерево, то у него вырастут руки и ноги, а затем оно начнет двигаться. Если вы выстрелите, то оно снова превратится в дерево. Слишком долгое непрерывное наблюдение ночью за каким-то предметом не раз становилось причиной того, что бедный спецназовец по ошибке открывал огонь, лежа в засаде.
В январе 1982 года череда неудачных операций в Ольстере мобильного отряда эскадрона «D» завершилась ошеломляющим успехом. Более года протестантская террористическая банда, входившая в состав Ассоциации обороны Ольстера, нападала на высокопоставленных республиканских деятелей. Говоря в целом, Специальная Авиадесантная Служба редко использовалась против террористов-«продов». Для того, чтобы поработать в том или ином районе, САС выводила его из-под контроля обычных патрулей сил безопасности, чтобы предотвратить «дружественный огонь». Когда мы пытались делать это в протестантских районах, местные протестантские военизированные формирования почти всегда получали информацию об этом от сочувствующих из числа завербованных на местах военнослужащих Полка обороны Ольстера. У себя в САС мы были абсолютно беспристрастны; террорист всегда был террористом. Если бы нас использовали против «продов» на регулярной основе, это привело бы к тому, что бойцы Ассоциации обороны Ольстера и Ольстерских добровольческих сил стали бы возвращаться домой в гробах, а это, в свою очередь, почти наверняка привело бы к каким-то ответным действиям с их стороны.
В описываемом случае, причина нашего присутствия заключалась в том, что предполагаемой целью нападения Ассоциации была бывший член парламента Бернадетт Макэлиски, более известная как Бернадетт Девлин. Специальный отдел Королевской полиции Ольстера знал, что Макэлиски является мишенью, но не знал, когда произойдет нападение. Группа из четырех человек из эскадрона «D» была направлена для проведения рекогносцировки ее дома, расположенного недалеко от города Колайленд, в котором проживают ярые республиканцы. Группа, одетая в форму местного патрульного подразделения Британской Армии, приближалась к месту жительства Макэлиски, когда услышала звуки выстрелов. Бросившись вперед, парни перехватили группу убийц из Ассоциации в количестве четырех человек. Если бы разведчики опоздали всего на несколько минут, то, несомненно, погибла бы одна из самых ярых защитниц республиканцев, женщина, которая однажды призвала американцев давать деньги ИРА, чтобы еще больше британских солдат отправлялись домой в «ящиках». Несмотря на это, террористы почти достигли нужного результата, однако медик из патруля не дал раненой Макэлиски истечь кровью.
... появился один из сержантов отряда. — Вас всех просят вернуться в комнату для совещаний. Аргентинцы высадили на Фолклендах силы вторжения, и там идут тяжелые бои. Походу, это война. Война! Возможность поучаствовать в боевых действиях! Я с трудом сдерживал свое волнение.
... подобно меткому удару под дых, нас оглушили новостью — вместо нас отправляли эскадрон «G». Атмосфера вокруг меня разрядилась, сменившись горькими упреками. Наш командир был бывшим командиром эскадрона «G»; мы полагали, что нас обошла «гвардейская мафия». Дело в том, что многие военнослужащие считали, что гвардейцы, составляющие костяк эскадрона «G», имели слишком большое влияние на высший командный состав САС и в первую очередь заботились об интересах друг друга.
... мы начали тренироваться. Боже, как мы тренировались! Никогда прежде в своей армейской карьере я не проходил такой длительной и интенсивной подготовки. Мы часами отрабатывали приемы действий в составе патрулей, в составе отряда и эскадрона, стреляли из всех видов оружия, имевшихся в арсенале, и после этого получали новое оружие — американские подствольники M202, четырехствольные гранатометы и 60-мм штурмовые минометы. Наше служебное время начиналось в 07:00, и работали мы до 22:00.
Ежедневно мы получали сводки от представителей Разведывательного корпуса, этих чудо-юдо в зеленых беретах. Они сообщали некоторые подробности, но почти всегда заканчивали предупреждением о том, что, по их мнению, до высадки британских войск весь этот конфликт будет решен политическим путем. Такое же мнение они высказывали всего за несколько дней до начала стрельбы, совершенно не понимая, что этим вторжением аргентинская хунта поставила на карту само свое существование, а Мэгги Тэтчер никогда не отступит. Иногда я задаюсь вопросом, что означало слово «разведывательный» в названии «Разведывательный корпус».
Мы упорно тренировались днем и ночью, но в глубине души никто из нас не верил, что нас отправят на задание. В период с 10-го по 26-го апреля 1982 года подразделения эскадрона «D» обеспечивали захват Южной Георгии. Двадцать первого числа, в ночь, когда на леднике Фортуна потерпели крушение два вертолета, я стоял в карауле
Второго мая аргентинский крейсер «Генерал Бельграно», шедший в сопровождении эсминцев «Иполито Боучар» и «Пьедра Буэна», был атакован кораблем Ее Величества «Конкерор». Британская подводная лодка выпустила три торпеды Mk8 с дистанции менее трех миль, добившись двух попаданий в крейсер — в нос и корму. Пострадавшее судно затонуло в течение часа, погибло более трехсот человек. Я проснулся от этой новости в следующий понедельник. Эффект был подобен удару электрическим током. Ошибки быть не могло — теперь мы были на войне. Я вскочил с кровати и включил телевизор, радуясь тому, что наше правительство наконец-то начало войну с агрессорами. На ежедневных докладах разведки боссы Разведывательного корпуса и наши собственные начальники считали, что такая демонстрация силы, вероятно, заставит аргентинцев сесть за стол переговоров. Никому и в голову не пришло, что они могут захотеть расквитаться с нами.
На следующее утро «Босс Эм» сообщил нам, что принято решение о подготовке эскадрона «В» к нападению на материковую часть Аргентины, чтобы атаковать и уничтожить «Супер-Этандары» на земле. Подготовка должна была начаться немедленно, на нее отводилось около двух недель. Мы уже находились в разгаре тренировочного процесса, но на этом этапе должны были сосредоточиться на конкретной тактике, которая должна была быть применена во время предполагаемого рейда.
По сути, операция планировалась очень простой. Предполагалось, что эскадрон перебросят два транспортных самолета C-130 «Геркулес», что напоминало рейд на Энтеббе в 1976 году. После высадки на земле эскадрон должен был развернуться веером, уничтожая «Этандары» и все «Экзосеты», которых удастся найти. Поскольку подробное планирование было невозможно, так как мы не знали, с чем столкнемся на земле, наша подготовка была сосредоточена на том, чтобы как можно быстрее высадиться с самолетов в течение нескольких жизненно важных секунд после приземления.
Моей задачей было атаковать офицерскую столовую и уничтожить всех находящихся там летчиков. Если все пойдет по плану, то мы нанесем удар так быстро, что они не успеют среагировать. В течение следующей недели эскадрон «B» начал отрабатывать штурмы аэродромов на всем протяжении от северной Шотландии до Мидлендса и далее.
Мы отрабатывали полеты на низкой высоте, высадку и штурм аэродромов до тех пор, пока не смогли выполнять это с завязанными глазами. Тот, кто никогда не испытывал удовольствия от бреющих полетов на «Геркулесе», не может себе представить, каково это. Сделайте это разок, и вы больше никогда не будете задаваться вопросом, почему в детских мультфильмах лица больных людей рисуют зеленым цветом.
С самого начала были те, кто выступал против операции. Самым непримиримым противником был мой штаб-сержант отряда Джейки Ви.
В качестве передового отряда, наших глаз и ушей на земле, предстояло отправиться девятерым военнослужащим эскадрона, собранным из разных отрядов. Их возглавил капитан Энди Эл, командир моего отряда.
Им предстояло добраться до острова Вознесения, откуда они должны были десантироваться на парашютах в расположение оперативной группы. В район цели с борта «Гермеса» их должен был доставить вертолет «Си Кинг», с которого поснимали все лишнее. Затем, в целях маскировки, его должны были бросить на чилийском побережье, как будто бы он ненароком сбился с пути оперативной группы. Лишь спустя время от нескольких участников группы я услышал их историю. На борту «Гермеса» девять человек готовились к высадке недалеко от основного аргентинского аэродрома, который должен был стать нашей целью.
Нейл был помешан на оружии, он взял с собой разнообразное вооружение, чтобы иметь возможность убивать как можно тише. На близком расстоянии он собирался использовать «Велрод»: однозарядный 9-мм пистолет, разработанный Управлением специальных операций во время Второй мировой войны и до сих пор используемый в САС. Для проверки Нейл подкрадывался сзади к ничего не подозревающим матросам и стрелял в ночь. Если моряк не реагировал, то Нейл был уверен, что оружие сработало как надо.
За двадцать четыре часа до начала операции Энди пришел с аэрофотоснимком предполагаемого места высадки возле фермы. Он беспокоился, что местные жители могут обнаружить их приземление, сообщив об этом армейским подразделениям, и попросил высказать всех свои соображения по этому поводу. Нейл достал свой «Велрод» и вымолвил: — Не волнуйтесь, босс. Я позабочусь о них. Энди выбежал, назвав Нейла сумасшедшим. Главную опасность для группы представлял взлет с авианосца, поскольку вертолет, перегруженный топливом, мог оказаться не в состоянии достаточно быстро набрать высоту. Вертолет взлетел с разбегом, по-самолетному, а затем резко снизился к поверхности моря. С небольшим запасом в несколько футов, он начал набирать высоту и направился к аргентинскому побережью, летя как можно ниже, чтобы избежать обнаружения береговыми радарами. Внутри него, несмотря на наличие арктической формы, группа замерзла.
Летчик приземлился в нескольких километрах от цели, чтобы патруль САС смог выйти к ней пешим порядком. Дверь открылась, но тут вдалеке над морем взвилась в воздух сигнальная ракета. Энди решил, что это доказательство того, что их обнаружили, и решил прервать высадку. Сообщение об этом было передано всем на борту. Нейл готовился к высадке, когда Мик Эф проорал, перекрикивая грохот вертолетного двигателя, что они летят в Чили. — Прохладно. Чертовски холодно! — Крикнул в ответ Нейл.
Летчик решил реализовать запасной план и высадить их возле чилийской границы, поэтому на последних остатках топлива долетел до побережья Чили, после чего, как и было приказано, вертолет был брошен.
Они отправились в ночь, остановившись однажды при звуке приближающихся копыт. Вдалеке показался всадник. Нейл прицелился в него из снайперской винтовки, на которую был установлен специальный ночной прицел. В конце концов человек ускакал, не обратив внимания на группу.
Теперь группа попыталась связаться с нашими агентами в Чили, но большинство из них просто бросали трубку. Один, правда, сказал, чтобы они сдались чилийским властям. Затем спецназовцы попытались добраться до своих пунктов встречи, где группы обеспечения должны были пополнять им запасы продовольствия, но обнаружили, что там никого нет. И только когда их пайки уже были на исходе, они скорее по счастливой случайности, чем намеренно, наткнулись на одну из таких команд, обедавшую в ресторане.
По итогу, бoльшую часть войны они проторчали в Чили, а затем были доставлены обратно в Херефорд, так и не вступив в бой с врагом. В Херефорде нам об этом всем было ничего неизвестно. Мы считали, что группа уже выведена в район операции, и что нам теперь требуется только окончательное решение.
Нам сказали отправиться в оружейку, получать оружие. Я огляделся в поисках Джейки, но его нигде не было видно. Выйдя на улицу, я столкнулся с Директором, направлявшимся к зданию нашего эскадрона.
— Ваш босс у себя?
— Да.
— Он один?
Я кивнул.
— Хорошо, — ответил он и прошел мимо меня.
Стали распространяться новости о том, что Джейки решил взять «ВВЧ», посчитав, что эта работа — форменное самоубийство. Он подал командиру рапорт об увольнении из рядов Полка накануне вечером, когда ему сообщили, что операция состоится. Джейки настолько уважали, что эта новость прозвучала для всех нас как удар грома. Группы останавливались, чтобы обсудить ситуацию. В одной из них слово взял старший сержант.
— Я думаю, Джейки прав, и мы должны поддержать его, также подав рапорты. Тут сердито заговорил Боб Ти. — То, что ты предлагаешь, это мятеж. Это недопустимо!
Послышался одобрительный ропот согласия. Пока шли все эти дебаты, случилось новое потрясение — уволили «Босса Эм». Когда Джейки объявил о своем уходе, командир в свою очередь высказал свои сомнения, и Директор уволил его тем же утром. Еще не прозвучало в гневе ни единого выстрела против нас, а мы уже были потрясены.
Единственной хорошей новостью было то, что командиром эскадрона стал Ян Крук, или Круки, как мы все его называли — заместитель командира Полка. Он отличался принципиальностью, и был уважаемым солдатом.
Мы отправились на остров Вознесения, приземлившись там рано утром.
На следующее утро все отправились в штаб нашего эскадрона, расположившийся в большой палатке в ста метрах от наших «баша», на свой первый импровизированный инструктаж. Мрачность предыдущего дня ушла, и подразделение, как обычно, было полно шуток. Из палатки высунулся Круки, и один взгляд на его лицо подсказал мне, что случилось нечто ужасное.
— Джентльмены, мой печальный долг сообщить вам, что Полк понес самые большие потери со времен Второй мировой войны. Во время переброски личного состава с корабля на корабль потерпел крушение вертолет «Си Кинг». Погибло двадцать человек.
Сама война развивалась стремительно, а мы застряли на солнечном острове Вознесения, подобно эскадрону тыловых засранцев. Пока наши тренировки в кошмарном ландшафте лавовых пластов острова Вознесения продолжались, мы получали новости о других эскадронах — в основном хорошие, но иногда и очень плохие.
Меня разбудили незадолго до полуночи 2-го февраля — у «Отряда» случилось еще одно боестолкновение, и по крайней мере один террорист был мертв. Почти все мы подорвались с постели и толпой повалили в оперативную комнату, чтобы послушать, как разворачивались события. Сотрудник «Отряда» был застигнут врасплох двумя членами ИНОА, которые устроили на него засаду возле дома. Он убил одного из них и ранил другого. Позднее погибший был опознан как Нил Макмонагл, доброволец ИНОА из Дерри. Через неделю мне посчастливилось побывать на праздничной вечеринке и встретиться с этим человеком лично — после того, как ему удалось вырваться из засады ИРА, Пол Дуги Орам стал легендой.
К концу вечера Дуги собрался уходить. Это был человек, который никогда не вписался бы в традиционный образ героя: длинноволосый и тучный, мимо него вы бы прошли на улице, даже не взглянув. Он всегда пренебрегал атрибутами спецназа: не качал железо и не носил модные наплечные кобуры. Но вокруг него находились одни из самых крепких мужчин в Северной Ирландии. У двери он приостановился, и, повернувшись, окинул нас долгим сардоническим взглядом, после чего изрек нам свою философию.
— Морпехи, — он сделал пренебрежительный жест, — полное дерьмо. Парашютисты — ссыкуны; САС — милые и сексуальные. — Тут он похлопал себя по выпуклому животу. — Но убивают смертоносные животы!
Все рухнули от смеха и зааплодировали ему стоя. Позже он был награжден Воинской медалью за храбрость. Это был последний раз, когда я видел его живым.
К середине января 1984 года я был в Катаре в звании капитана и помогал обучать спецназ этой страны методам САС. Это была хорошая работа, хотя и немного разочаровывающая. Армия в основном была наемной, набранной со всего Ближнего Востока. В ее рядах были египтяне, суданцы и даже несколько ливанцев, только что переживших ужасную гражданскую войну. Как и все профессиональные военные, я слежу за войнами, где бы они ни велись, всегда стремясь извлечь урок, который может спасти тебе жизнь, и с восхищением наблюдал, как израильская армия, значительно уступая в численности, одерживала победу за победой над объединенной мощью арабов.
Спустя менее чем через неделю обучения катарцев я понял, что израильтяне победили потому, что уровень подготовки у их противников был крайне низок. Мой первый урок рукопашного боя проиллюстрировал лишь некоторые из проблем, с которыми мы столкнулись. Пытаясь замотивировать класс, я доводил себя до экстаза, показывая уязвимые точки тела и убойные удары, наносимые по ним.
— У вас должна быть агрессия, — почти кричал я. Но повернувшись, я увидел, что половина из них держатся друг за друга. Я чуть не прослезился. Пришлось сменить тактику. Решив, что наглядная иллюстрация стоит тысячи слов, я попросил их самого сильного мужчину выйти вперед. Ко мне подошел громадный мужчина с плечами гиганта. В гражданской жизни он был борцом. Я попросил его обнять меня по-медвежьи. Он подчинился — сила у него была совершенно исключительной. Тут я нанес ему оглушающий удар по обеим сторонам головы, и он рухнул. Класс стал похож на взволнованных детей, — они загалдели, начали прыгать от радости, прося показать это снова. Моя жертва была не так воодушевлена, находясь в полубессознательном состоянии. Но с тех пор мне, по крайней мере, удавалось привлекать их внимание.
Мы продолжали тренировать катарцев и постепенно смогли привести их в нужную форму. Было очень трудно заставить их сосредоточиться более чем на несколько минут. Срочности в их мире не существовало, и сколько бы мы ни пытались донести до них, что в бою скорость действий жизненно важна, они всегда делали все в замедленном темпе. Несмотря на это, к тому времени, когда мне пришлось уезжать, они стали вполне приличным боевым подразделением
В САС нет настоящей формальной дисциплины. Звания значат очень мало. Все, кто был по званию ниже старших сержантов, называли тебя по имени, а ты, в свою очередь, называл по имени их. Руперты, конечно, были совсем другими людьми, и хотя им никогда не отдавали честь, их всегда называли «боссами». Лучше всего наше к ним отношение выразил Боб Ти: «Руперты приходят, получают свои медали, и уходят, а мы здесь навсегда».