Навигация:
58 мотострелковая Рославльская дивизия
Эксперимент по созданию дивизий двойного базирования
Песчаные бури
Мобилизация
Ввод 58 мсд в Демократическую Республику Афганистан
Вывод 58 мсд из Демократической Республики Афганистан
Кушка
Испытания БМП-2
201-я мотострелковая Гатчинская дважды Краснознамённая дивизия
Гибель разведывательной группы разведбата 201 мсд
Комплектование разведывательных подразделений
682-й мсп в Панджшерском ущелье
Миномётные обстрелы
Реализация разведывательных данных
Гибель разведчиков 783 разведывательного батальона
Комплект разведывательных приборов 1К18 «Реалия»
Тактика
Самосуды
Месть старослужащему
Начальник оперативной группы Генштаба генерал-майор Орел
Потерявшееся отделение из 149 гв.мсп 201-й мсд
Воспитание офицера
Засады
Трубопровод
Картотека на бандформирования в зоне ответственности 201-й мсд
Подполковник Николай Заяц — дезертир, убивший майора афганской госбезопасности
58 мотострелковая Рославльская дивизия была одним из старейших соединений ТуркВО. Сформированная в конце 1941 года под Куйбышевом (ст. Барыш) из частей пограничных войск и НКВД, она прошла всю войну и закончила её в Вене. Сразу после войны её передислоцировали в Ашхабад. В 1949 году после страшного землетрясения в городе, когда в дивизии погибло более 300 человек, она была передислоцирована в г. Кизыл-Арват, районный центр в 200 км западнее Ашхабада, где находилась до самого её расформирования в 1992 году.
Части дивизии были растянуты на 250 км вдоль единственной в Каракумах железной дороги и стояли в трёх гарнизонах: Кизыл-Арват — управление дивизии, 162 мсп, артиллерийский и зенитно-артиллерийские полки, части дивизионного комплекта; Казанджик — 231 тп, 160 мсп; Небит-Даг — 161 мсп. 58 мсд была когда-то горнострелковой и до настоящего времени сохраняла некоторые её элементы: в мотострелковых полках вместо танковых батальонов были отдельные танковые роты, кроме полковых артдивизионов, были ещё и батареи 76-мм горных пушек, в батальонах — батареи 82-мм переносных миномётов.
Развёрнутыми почти до полного штата были лишь 162 мсп на БМП-1 и 231 тп на танках Т-55, остальные части — сокращённого состава. Техника и вооружение мотострелковых полков, кроме 162 мсп — самая допотопная. Так, 161 мсп имел на вооружении бронетранспортёры БТР-40, произведённые в 50-х годах, а в реактивно-миномётном дивизионе дивизии были на вооружении 160-мм миномёты этого же возраста. Предназначение дивизии — прикрытие границы с Ираном на Закаспийском участке — почти 400 км. Других соединений Сухопутных войск в Центральных Каракумах не было.
в 1975 году я почти 3 месяца находился в командировке в пустыне Гоби (Монголия). Тогда там происходил первый эксперимент в Советской армии по созданию дивизий двойного базирования, по примеру американцев в Европе. Смысл его состоял в том, что вся бронетанковая техника дивизии ставилась на хранение в пустыне Гоби в 200 км от монголо-китайской границы. Личный состав нашей 92 мсд, дислоцированной в 40 км от Иркутска в посёлке Чистые Ключи, должен быть переброшен туда самолётами прямо на полевой аэродром, расположенный в 700—800 м от самой базы хранения. Колёсная техника прибывала своим ходом.
Не буду описывать эти 3 месяца в пустыне в самый жаркий период (июнь—август). Но страдали мы там не столько от жары, сколько от инфекционных болезней. Чуть не половина полка оказалась в санитарной зоне: инфекционных палатках, развёрнутых метров за 500 от лагеря. А кто будет ставить танки на хранение? Ведь лишних людей нет — только офицеры и механики-водители. Все независимо от звания и должности работали на технике с раннего утра до поздней ночи, ходили грязные и злые, но объем необходимых работ выполнили в срок.
Посёлок Мандал-Гоби, около которого строилась наша база, — центр аймака (района), маленький в две улицы, в центре несколько одноэтажных кирпичных зданий: администрация, почта, магазин, школа. Все остальное — юрты. Вот и вся Монголия, увиденная мной. В конечном счёте оказалось, что идея двойного базирования не оправдала себя. Наша дивизия была сокращённого состава, и прибывшие в Монголию самолётами офицеры, механики-водители танков и БМП должны были там сидеть в одиночестве, ожидая приписной состав, который мог начать прибывать не ранее чем через 3 суток. А Китай — вот он рядом, и случись какая заваруха, их вооружённые силы не стали бы ждать прибытия нашего личного состава и приведения дивизии в боеспособное состояние. Это поняли, наконец, даже в Генеральном штабе СССР.
Внешне пустыня Гоби больше похожа на степь, Каракумы — барханные пески, такыры и связанные с ними миражи. Такыры, это — ровные, эллипсообразные площади с твёрдыми, лишёнными растительности поверхностями, располагающимися иногда изолированно, иногда целыми группами. Глинистый покров такыров настолько твёрд, что при движении по нему раздаётся далеко разносящийся стук. Глинисто-солонцовая поверхность такыра непроницаема для воды, поэтому когда после весенних и редких осенних дождей образуются небольшие дождевые озера и лужи, то они обычно долгое время сохраняются как водоснабжающие источники. При этом следует помнить, что стоит проехать по ней на машине, как через несколько часов из такой ямы вода исчезает. Это объясняется тем, что продавливается размякший слой глины, открывая воде выход к песку.
Такыры обычно окружены со всех сторон песками. На них сходится множество троп, пересекающих пустыню в разных направлениях. Миражи — порождение такыров. Выходишь на бархан, и перед тобой разлито огромное озеро с лёгкой дымкой над поверхностью воды. Подъезжаешь — воды нет, это такыр. Его поверхность отсвечивает на солнце, создавая иллюзию воды. Несмотря на кажущуюся однообразность и какое-то безмолвие, в пустыне есть тоже своя красота и неповторимость, особенно утром.
Бич обеих пустынь — песчаные бури. Конечно, действуя на технике, особенно танках и БМП, ничего нет страшного. Надо остановить колонну, машины вплотную подогнать одну к одной, предупредить людей о том, чтобы не отходили от машин, и ждать окончания бури. Двигаться нет смысла, потому что видимость составляет 10—20 м и сохранять направление невозможно. Песчаная буря всегда сопровождается магнитной бурей, когда стрелка компаса крутится как бешеная и он становится бесполезным. Пешим подразделениям приходится гораздо труднее. Опять же, необходимо собрать людей вместе. Желательно лечь на землю, замотать голову чем угодно и ждать окончания бури, продолжительность которой обычно составляет 5—6 часов. Только действуя так, можно её переждать и не растерять людей.
15 декабря в 15.00 у оперативного дежурного в штабе 58 мсд ТуркВО, где я проходил службу в должности заместителя начальника оперативного отделения, а в настоящее время исполнял обязанности начальника, сработала система оповещения «Шнур», в дивизии была объявлена повышенная боевая готовность. Явившись по тревоге, я прибыл к начальнику штаба дивизии подполковнику Журбенко уточнить задачу. Он сам в растерянности, — «ничего не пойму, сигнал боевой. Буду звонить в Ташкент, может, что прояснится». Однако и из Ташкента никто ему ничего толком не разъяснил. Через несколько часов идёт новый сигнал — «Военная опасность». Ого! Это уже серьёзно, так как в учебных целях он никогда не применяется. Звонят из военкоматов, докладывают, что объявлена мобилизация, уточняют, куда привозить «партизан» — приписанных к частям военнослужащих запаса. К ночи стали приходить автобусы с приписниками: мы начали их распределять, обмундировывать, выдавать оружие и все остальное.
В течение трёх суток мы приняли в дивизию почти 8500 человек и довели общую численность личного состава до 12 тысяч. Тогда же получили шифротелеграмму командующего ТуркВО с приказом: дивизии после отмобилизования сосредоточиться в районе 90 км севернее Кушка в готовности к вводу в Афганистан. 18 декабря командир дивизии с частью штаба и с первым эшелоном частей убыли в район сосредоточения. Я с Журбенко контролировал формирование и убытие остальных частей дивизии. Что творилось в эти дни — передать словами невозможно. Тысячи людей и машин двигались в одну сторону — на восток. Ведь отмобилизовывались не только соединения ТуркВО, но и пограничники, МВД и прочие. В ТуркВО было призвано в общей сложности более 60 тыс. приписников, «партизан» — как их звали. Мужиков всех призвали подчистую, некоторые предприятия вообще остановились. Мрак, подобное, наверное, было только в 1941 году. С «партизанами» — свои сложности. Туркмения не Украина: плотность населения низкая, основной контингент — туркмены, крупных предприятий нет, нужных военных специалистов тоже. Ведь представители туркменского народа служили в армии в основном в стройбатах, а кому и довелось служить в боевых войсках, то в кадрированных частях СаВО, ТуркВО, где боевая подготовка была явно не на высоте.
Сами условия отмобилизования тоже были крайне неблагоприятные. Вторая половина декабря, на улице зима, мороз минус 3—5 градусов, это, конечно, не Сибирь, но и не Африка. «Партизаны» же, получив обмундирование и оружие в районах отмобилизования, которые находились в предгорьях хребта Копетдаг, оказались на морозе в чистом поле. Палатки есть, печки-буржуйки тоже, однако топлива для них крайне мало. Уголь, имеющийся в мобилизационных запасах мирного времени, был израсходован буквально за первые сутки. А ведь кругом голая степь и никакого леса вообще нет. В печки полетели ящики от боеприпасов и оружия, колья от палаток, столы и табуретки, и вообще все, что могло гореть.
Транспорт, прибывающий из народного хозяйства, был явно непригоден для военных целей. Это были автомашины ЗИЛ-130 и ГАЗ-53 с металлическими кузовами, низкой проходимости, неприспособленные для перевозки людей. В этих условиях командиром дивизии было принято решение вывести отмобилизованные подразделения из полевых районов в жилые помещения гарнизонов, а где их не было, то и в помещения предприятий и ведомств. Повторяю, наша дивизия в мирное время насчитывала около 4,5 тыс. человек, а надо было устроить на жилье ещё более 8 тыс. Все это, конечно, не укладывалось ни в какие рамки планов мобразвёртывания, но держать тысячи людей на морозе тоже было нельзя.
Через трое суток после начала отмобилизования начали формировать колонны готовых подразделений и отправлять их в район сосредоточения за 960 км от Кизыл-Арвата, он находился прямо в пустыне, между Кушкой и Тахта-Базар, в 90 км от госграницы с Афганистаном. Здесь тоже проблемы. Машины из народного хозяйства тентов не имели, а как везти людей на открытых машинах почти тысячу километров в мороз? Правда, догадливые «партизаны», люди с житейским опытом, сумели и тут найти выход. Стали прямо в кузовах устанавливать лагерные палатки и так выходили из положения. Конечно, внешний вид колонн с такими сооружениями в кузовах напоминал больше цыганский табор или бродячий цирк, но было не до красоты. Эти колонны растянулись по всему маршруту длиной около 1300 км от Небит-Дага через Казанджик, Кизыл-Арват, Ашхабад, Мары и почти до Кушки. И это только одна наша 58 мсд! А ведь на нашем направлении отмобилизовывались ещё и 5 гв. мсд (Кушка, Иолотань, Тахта-Базар), части ВВС и ПВО ТуркВО и многие другие. 25 декабря мы узнали, что по просьбе правительства Афганистана на территорию их страны из Термеза была введена 108 мсд.
Утром 25 декабря с последней колонной нашей дивизии из Кизыл-Арвата выехал и я. 27-го в середине дня прибыли в район сосредоточения, а ночью я услышал по радио «Свобода», что вечером 27-го был штурм дворца в Кабуле, Амин убит, а новый президент Бабрак Кармаль (непонятно, как он, даже формально, успел стал президентом?), обратившись по радио к населению, объявил о создании нового правительства. Скажу откровенно, что это сообщение повергло меня в недоумение. Мы все считали, что ввод советских войск в Афганистан осуществляется как раз для защиты Амина и его правительства, а тут такой поворот...
В этот же день, а точнее, в ночь на 28 декабря начался ввод в Афганистан 5 гв. мсд, дислоцированной в Кушке. К этому времени её полки, находившиеся в Иолотани и Тахта-Базаре (удаление от Кушки 220 и 90 км соответственно), были подтянуты к госгранице. Мы, стоящие за ней «в затылок», тоже ждали своего часа. 28 декабря получили боевой приказ командующего ТуркВО на ввод в Афганистан и мы. 58 мсд приказано было сосредоточиться в районе восточнее Кандагара и прикрыть границу с Пакистаном. Время начала выдвижения конкретно указано не было. «Начать выдвижение с получением сигнала...» Этот приказ я лично держал в руках и читал, так как не было такого входящего или исходящего оперативного документа, который бы мне не докладывали.
Среди встреченных нами цивильных афганцев я никого с оружием не заметил. Они стояли вдоль дороги, некоторые, особенно дети, хватали все, что им только бросали с машин: хлеб, консервы, шинели, бушлаты, сапоги. Другие стояли поодаль и молча смотрели на проезжающую технику. Однако каких-то враждебных чувств к нам в их поведении я не заметил. По афганскому календарю заканчивался 1356 год (новый 1357-й начинался 1 марта). Кстати сказать, некоторые авторы, говоря об этом периоде, ссылаются на статью генерала Ю.В. Шаталина — командира 5 гв. мсд, который вспоминает, что афганское население встречало советские войска цветами. Это не так. Что-то я не помню, чтобы 28 декабря на севере Афганистана росли цветы. Я повторяю — была мерзкая холодная погода со снегом и дождём, и афганцам было не до цветов.
Впервые увидел на дорогах и афганскую экзотику — грузовики, которые наши солдаты с первых дней стали называть «бурбухайками». «Бурбухайки», от слов «Бурум бухай» — «вперёд езжай» (дари), — грузовые машины в Афганистане. Для дешевизны приходят в страну в заводской комплектации как шасси, т.е. без кузова, а бывает, и без кабины. Если мотор четырёхцилиндровый, грузовик называют «рокэт», 6-цилиндровый — «шеш» (на фарси значит «шесть»). В ремонтной мастерской устанавливают огромный кузов с высокими бортами и вместительную шестиместную кабину (для пассажиров). Затем машину «расписывают». На кабине везде, где только можно, водитель развешивает металлические украшения, бляшки, мониста, флажки с изречениями из Корана, кисточки. В кабине устанавливают множество зеркалец, а над ветровым стеклом с внешней стороны рисуют два больших ока — отвести дурной глаз. На усиленных металлом стенках кузова вырисовывают живописные картины: Мекка, Тадж-Махал, крылатые кони, птицы и прочее. Изображения людей — табу, запрещено Кораном. Все внешние части машины, которых касалась кисть, красят в разные, наиболее яркие, цвета. В общем — цирк на колёсах. Их, конечно, безжалостно сгоняли в кюветы...
Однако руководство СССР, видимо, не решилось на ввод дополнительного контингента, и в первых числах марта, наконец, была решена судьба нашей дивизии. Её решили вернуть в места постоянной дислокации, а «партизан» отпустить домой. Видимо, в Москве посчитали, что ввод войск в Афганистан завершён успешно и введённых сил достаточно для выполнения задач. Скажу сразу, что считаю это серьёзным военным просчётом. Как раз в Кандагаре-то и не хватало дивизии, чтобы блокировать открытую границу с Пакистаном. Силы 70 гв. омсбр в Кандагаре, развёрнутой на базе 373 гв. мсп (п. Тахта-Базар) 5 гв. мсд, были слишком малы для выполнения этой задачи. Хотя бригада и имела четыре мотострелковых, один десантно-штурмовой батальон, танковый батальон, артиллерийский дивизион 5 батарейного состава — всего 4000 бойцов, до боевых возможностей дивизии она явно не дотягивала. Не зря через 4,5 года, в 1984 году, на этом направлении была развёрнута 22 бригада спецназа для борьбы с караванами, однако в целом эту проблему до конца войны так и не решили.
Потому к 1986 году ОКСВА постепенно увеличили с 80 до 108,8 тыс. человек (в том числе 106 тыс. военнослужащих), а количество воинских частей довели до 509 в 179 военных городках. Для нашей же 58 мсд Афганская война тогда благополучно закончилась. Мы с сознанием выполненного долга отправились в обратный путь. Что опять творилось на дорогах — не описать. Опять около 5 тыс. машин двигались, но теперь уже от государственной границы и все одновременно. Ведь параллельных маршрутов в Туркмении не было.
Кушка. Я здесь впервые. Много слышал об этом городе. Кто не знает известную армейскую поговорку, которую приписывают бывшему коменданту крепости Севастополь генералу Востросаблину, который в 1905 году отказался открыть артиллерийский огонь по мятежному крейсеру «Очаков» и был отправлен комендантом в Кушку — «Меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют». Первое, что видишь, подъезжая хоть на поезде, хоть на автомобиле — это 10-метровый крест на постаменте на самой высокой сопке (выс. 802). Его видно с любой точки города. Этот крест — единственный сохранившийся из четырёх построенных в 1913 году в честь 300-летия царствования династии Романовых. Они были поставлены на всех окраинных точках Российской империи: западной — в Польше, восточной — Беринговом проливе, северной — Кольском полуострове, южной — в Кушке. Время, революции, войны, климат уничтожили все кресты, кроме кушкинского. Другая известная туркестанская поговорка: «Есть на свете три дыры: Теджен, Кушка и Мары, есть у них и младший брат — небольшой Кизыл-Арват».
На железнодорожной станции Кушка организовали площадку сбора техники, отправляемой в ремонт и на металлолом. Там находились побитые и покореженные танки, БМП, БМД, БТР. Имелась полная возможность своими глазами увидеть результаты оказания интернациональной помощи афганскому народу, и как этот народ реагировал на эту помощь. Охрану площадки толком не организовали, поэтому все желающие могли ознакомиться с этой экспозицией. И прежде всего дети. В разбитых боевых машинах для них было много интересного: боевые патроны, пулемётные ленты, гильзы, приборы наблюдения и т.д. Однако после инцидента, когда в стволе разбитого танка Т-62 был случайно обнаружен боевой артвыстрел, площадку огородили колючей проволокой и выставили пост охраны к большому удовлетворению всех кушкинских родителей.
Москва проводила войсковые испытания новых боевых машин пехоты БМП-2. Сначала их испытывали в горах на Кавказе, потом паромом перевезли в Красноводск, где они должны были совершить 500-километровый марш по пустыне до Ашхабада. Мне было поручено выбрать маршрут по пустыне и провести по нему колонну из 20 машин подальше от людских глаз, так как техника была секретная. Я выбрал маршрут, проехал по нему, встретил в Красноводске прибывшую технику и заместителя командующего войсками СКВО генерал-лейтенанта Дубинина, доложил ему свои предложения, он их утвердил и после этого мы двинулись в путь. Не буду описывать, как мы шли 500 км по такырам и барханам при 50-градусной жаре — это можно только прочувствовать на своей шкуре, но задание было выполнено, и я вернулся в дивизию.
Отмечу, что из всех трёх мотострелковых дивизий (5 гв, 108, 201) 40А наша дивизия была самой малочисленной — 11,5 тыс. человек, так как танкового полка в её составе не было, а это минус 1100 человек. Для сравнения скажу, что с середины 1984 года, например, 108 мсд имела в своём составе около 14 тыс. человек и четыре мотострелковых полка по 2200 человек каждый. 5 гв. мсд, кроме трёх мотострелковых полков, имела в своём составе ещё и 24 гв. танковый полк, насчитывала при этом до 13 тыс. человек. В чем причина такой неравномерности штатного состава дивизий — сказать трудно.
Видимо, считалось, что наиболее важными были центральные районы страны с городом Кабулом и прилегающие к Пакистану территории с городами Джелалабад и Кандагар. А, мол, в северные районы, у границы с СССР, войска можно добавить в любое время. Кроме того, в этой зоне, глубиной 150—200 км находились ММГ от 8 пограничных отрядов Восточного и Среднеазиатского пограничных округов. Также на территории СССР около границы находились десантно-штурмовые маневренные группы (ДШМГ) пограничных отрядов и вертолётный полк пограничных войск. В целом группировка пограничников была серьёзной силой и насчитывала до 11 тыс. человек — целая дивизия! Так что северные районы Афганистана были прикрыты надёжно. Наша же дивизия имела зону ответственности совместно с пограничниками и южнее, вплоть до хребта Гиндукуш, где была основная головная боль 40А.
Не хочу утомлять читателей подробностями, в книге приведена организационная структура разведывательных частей и подразделений дивизии, она несколько отличалась от той, что была на территории СССР. Это прежде всего наличие в дивизии отдельной вертолётной эскадрильи — 20 вертолётов, в том числе 6 боевых Ми-24. Эта воинская часть значительно увеличивала возможности дивизии по разведке и огневому поражению. Однако несмотря на значительную силу, дивизии и особенно её разведке крепко доставалось от душманов в те годы.
Во-первых, это было вызвано огромной территорией зоны ответственности дивизии — 6 провинций зоны «Северо-Восток». На этой территории площадью в 90 тыс. кв. километров (13% территории всей страны) проживало до 4 миллионов человек, преимущественно таджиков и узбеков (93% от всего населения). Основная территория — горы, остальное — полупустыни с зелёными зонами в руслах рек Кундуз, Тахар, Пули-Хумри, Пяндж.
Во-вторых, высокие температуры воздуха: летом +45—50° С, температура грунта до 60° С, влажность чуть больше 30%. Песчаные бури, в зимнее время частые землетрясения.
Важным негативным обстоятельством была и сложная санитарно-эпидемиологическая обстановка, поскольку высокий процент (до 20% личного состава дивизии за год) больных инфекционными заболеваниями значительно снижал боевые возможности подразделений. Ну и конечно, интенсивная боевая деятельность разведчиков (до 300 суток за год) вызывала и значительные их потери с первых дней пребывания на афганской земле.
Первые серьёзные потери разведчики нашей дивизии понесли уже 13 мая 1980 года. Тогда в полном составе погибла разведывательная группа разведбата численностью 8 человек. Группу возглавлял помощник начальника разведки дивизии старший лейтенант Н.Р. Шигин. Не знаю, чем была вызвана необходимость назначения офицера штаба дивизии командиром разведоргана, обычно это редко практикуется. Разведгруппа была высажена с вертолёта в отдалённом горном районе западнее г. Файзабад.
В течение дня душманы их не трогали, наблюдали, изредка обстреливали. К вечеру же, убедившись, что их никто не поддерживает, окружили в ущелье. Радиосвязь у разведчиков с командованием отсутствовала, иначе им была бы оказана необходимая огневая поддержка и эвакуация. Случись такая утрата связи в 1982—1983 годах, в район их предполагаемого нахождения были бы немедленно высланы вертолёты и группа была бы найдена. Но был всего-навсего май 1980 года, и боевой опыт ещё надо было получить. Боевой опыт и кровь — вещи неразрывные. Ожесточённый бой шёл более трёх часов. Когда кончились патроны, разведчики попытались, используя наступившую ночь, отойти вдоль ущелья, но разве они могли сравниться в знании местности с местными жителями? Они были плотно окружены, и после ожесточённой схватки все погибли. Утром посланный в район боя десант обнаружил всех мёртвыми.
Причиной гибели разведгруппы было то, что наши войска тогда ещё были во власти требований старых уставов и наставлений, абсолютно не подходивших к условиям Афганской войны. Ведь согласно «Наставлению по тактической разведке» 1966 года, действующему в тот период, разведывательные группы от дивизии могли высылаться в тыл противника на глубину до 100 км! Особой проблемой в горах была и радиосвязь. Должно существовать несколько дублирующих радиоканалов, при этом обязательно один в коротковолновом диапазоне. При утере связи — немедленный поиск вертолётами и восстановление связи. Как показала дальнейшая практика в Афганистане, за ворота гарнизона можно было высовываться не менее чем взводом, а то и ротой. Десант в глубину зоны — не менее роты, да ещё и при поддержке артиллерии и боевых вертолётов. А тут высадили 8 человек без всякой поддержки, а потом и без связи, практически на верную гибель. 1980 год изобиловал подобными случаями и не только в нашей дивизии.
Надо сказать, что, на мой взгляд, лучшими разведподразделениями дивизии в смысле отбора личного состава были разведывательные роты мотострелковых полков (как я уже ранее говорил — танкового полка в нашей дивизии не было). Это и неудивительно: из 2,2 тыс. личного состава полка всегда можно отобрать полсотни бывалых солдат и найти лучших офицеров. С разведбатом тяжелее — он комплектуется практически на общих основаниях и люди туда приходили всякие, в том числе и офицеры. Полковую разведроту и кормили лучше, и было у них по 2 комплекта обмундирования, и технику меняли почаще. Но и требовали от них намного больше.
Условия жизни этого полка в последующем были очень тяжёлыми даже для Афганистана. На протяжении неполных четырёх лет он будет дислоцироваться на небольшом плато на месте заброшенного кишлака Руха, окружённого со всех сторон горами в 3—4 тыс. метров. Для того чтобы обезопасить себя от обстрела противника, практически 60% подразделений полка были рассредоточены сторожевыми заставами и выносными постами в радиусе 2—3 километров от штаба полка. Казармы для личного состава полка, а также все объекты полка (штаб, столовые, клуб, лазарет, мастерские, склады и т.д.) будут представлять собой низкие укреплённые постройки наподобие землянок и блиндажей. В буквальном смысле слова «полк был вкопан в землю».
Фактически в тёмное время суток 682-й мсп каждый раз оказывался на осадном положении. Огневые контакты с противником на сторожевых постах происходили ежедневно. Также часто происходили обстрелы территории полка реактивными снарядами и минами. В сущности, периметр военного городка полка являлся передовой линией обороны. Подобного неординарного прецедента в истории ВС СССР, когда полк фактически оборонял собственный пункт дислокации в состоянии непрекращающегося соприкосновения с противником столь длительное время — не имеется.
... миномётные обстрелы были самым большим злом в диверсионно-террористической деятельности душманов. Во-первых — внезапность, во-вторых — высокая плотность огня, в-третьих — безнаказанность. Делается это так. Днём по городу ходит, как правило, обычный крестьянин, иногда и довольно пожилой. Это душманский миномётчик, определить его можно только подвергнув обыску. Блокнот, карандаш и компас — вот его улики. Он определяет цели для обстрела и огневые позиции для миномёта. Найдя цель (объекты администрации властей, казармы армии и милиции, промышленные предприятия, комендатура и т.д.), он выбирает позицию для миномёта с удобными подходами и путями отхода. Отмечает её каким-то знаком (камень, кучка камней), от огневой позиции при помощи компаса снимает азимут на цель. Дальность до неё определяет на глаз, а иногда измеряет и шагами. Данные записывает в блокнот. Причём записи всегда кодированные, замаскированные под хозяйственные. И так 2—3 огневых позиции и 6—7 целей.
Ночью в город прибывает легковая машина, обычно типа ГАЗ-69 (грузовой вариант), там миномёт, мины и группа из 4—5 человек: это миномётчик и обслуга. Развернув миномёт, в течение нескольких минут производится 5—10 выстрелов по избранной цели, далее миномёт сворачивается и машина переезжает на другую огневую позицию. Там то же самое. Иногда в течение ночи душманы выпускали 40—50 мин. Точность стрельбы была, конечно, невысока, но потери были. Кроме того, психологический фактор постоянной угрозы миномётного обстрела. Надо сказать, что наши крупные гарнизоны миномётным обстрелам практически не подвергались: боевое охранение не позволяло приблизиться к гарнизону, а небольшая дальность стрельбы 60—82-мм миномётов — 1,5—3 км, позволяла обстреливать только мелкие наши гарнизоны или объекты в городе.
Как ни пытались мы бороться с этим злом — ничего не получалось. Технические приборы артиллерийской разведки местонахождение миномётов малого калибра не могли установить, а засады в местах возможных позиций не приносили результатов. Каждого же крестьянина на улице не обыщешь. Начиная с 1985 года у душманов появилось новое оружие, более эффективное — 107-мм неуправляемые реактивные снаряды китайского производства. Эти снаряды запускались прямо с земли, в качестве пусковой установки использовались мешки с песком, чтобы придать им нужный угол возвышения. Это оружие имело гораздо большую дальность стрельбы, чем миномёты, примерно 7—8 км. Однако, имея большое рассеивание и неточную наводку, снаряды редко попадали в цель, а имели скорее психологическое, чем огневое воздействие.
Часто приходилось выезжать на реализацию разведывательных данных (намного позже, уже в Чеченскую войну, это будут называть «зачистками»), которые были одной из основных форм боевых действий в Афганистане. Мы выходили в 3—4 часа утра, в установленном месте брали на броню солдат Царандоя (войска МВД) и выдвигались к объекту нападения. Зачастую к этому объекту с вечера выходила пешая группа, которая выставляла засады на путях возможного отхода мятежников. Услышав рёв двигателей БМП, душманы выскакивали из домов и уходили из кишлака. Тут они и нарывались на засаду. Далее мы окружали кишлак и «зелёные» (так мы звали афганцев) прочёсывали его в поисках схронов и оружия.
... эффект был только тогда, когда была достигнута внезапность. Иногда для достижения этого применяли вертолётные десанты. Правда, начальство шло на это неохотно, так как была высока опасность поражения вертолёта при посадке и на взлёте. Такие случаи были не единичными.
Ранним утром 3 августа три роты 783 разведывательного батальона дивизии с приданными им миномётным и гранатомётными взводами 149 гв. мсп, сапёрами, также группами арткорректировки и авианаведения — всего 142 человека под командой командира батальона майора Л.К. Кадырова — выдвинулись в пешем порядке (на технике движение было невозможным) на юг от Кишима по ущелью Машхад.
Что же произошло 3 августа 1980 года в горах Памира провинции Бадахшан на севере Афганистана? В этот день в Советском Союзе происходило торжественное закрытие Московских Олимпийских игр. Взлетал в небо олимпийский Миша, растроганные зрители вытирали слезы под песню «До свиданья, Москва, до свиданья...» А в это время на земле Афганистана обильно лилась кровь советских солдат. С 29 июля по 9 августа 1980 года командование 40А проводило Яварзанскую операцию в провинции Файзабад. Надо было взять отроги ущелья Машхад, где, по разведданным, были большие склады оружия и продовольствия. И если само ущелье Машхад было более или менее контролируемым, то многие из его отрогов — Яварзанское ущелье, например, — были «краем непуганых птиц», где «духи» чувствовали себя вольготно. Вход в это ущелье закрывало плато. Слева и справа к этому плато подходили сквозные ущелья. Второй батальон 149 гв. мсп прошёл по ущелью Машхад, дошёл до плато и занял его. Где-то 30—31 июля они начали штурм Яварзанского ущелья, однако, встретив упорное сопротивление и подошедшие свежие силы «духов», сами были окружены и перешли к обороне.
Вечером 2 августа 783 орб сосредоточился у Кишима и получил приказ выдвинуться на помощь окружённым. Ранним утром 3 августа три роты 783 разведывательного батальона дивизии с приданными им миномётным и гранатомётными взводами 149 гв. мсп, сапёрами, также группами арткорректировки и авианаведения — всего 142 человека под командой командира батальона майора Л.К. Кадырова — выдвинулись в пешем порядке (на технике движение было невозможным) на юг от Кишима по ущелью Машхад.
В материалах расследования по этому случаю говорится: «Совершая обход, не обеспечив огневое прикрытие передовыми дозорами с господствующих высот, батальон попал в засаду, устроенную бандформированием главаря Вазира Хистаки. Разведчики оказали ожесточённое сопротивление, и в течение почти суток вели неравный бой в окружении. Только на следующее утро к ним на выручку прибыл мотострелковый батальон 860 омсп, когда душманы уже сами отошли ночью».
Командир мотострелковой роты 860 омсп Сергей Кашпуров (Файзабад) вспоминает: «Мою роту и управление от штаба батальона под утро высадили с «вертушек» (хотя мы готовы были с вечера). Совершив марш, мы вышли к месту, когда уже все было закончено. Очень много было убитых и раненых из разведбата. Мы их почти весь день грузили в «вертушки» и собирали, что осталось. Нашли только одного убитого «духа», и того — «свежего». Может, мои ребята замочили. Остальные, набрав оружия, ушли ещё ночью. Может, я из-за давности ошибаюсь, но не помню, чтобы там были сарбозы (афганские солдаты) или кто-то ещё. Во второй половине дня подошли ещё наши, не знаю, из какой части. Я сам лично нашёл рабочую карту командира разведбата, но у меня её сразу забрал особист. Очень много было погибших, которые сами подорвали себя гранатами. Вот, в принципе, и все, что я помню. Может, было бы все по-другому, если бы нас выкинули с вечера. А то мы всю ночь просидели возле вертушек в полной готовности.
Моё личное мнение — в это ущелье мог сунуться только полный идиот: узкое, посредине течёт ручей, склоны крутые и в «зелёнке». А ведь мог пройти по хребтам, я там со своими все облазил — нормально ходили. И все ущелье как на ладони, и деться некуда — склоны крутые. С этих хребтов их и расстреливали, там были «духовские» лёжки и гильзы. А ещё помню раненого бойца из разведывательного батальона. Мои ребята на плащ-палатке его тащили, а он повторял: «Чабан говорил комбату — там душманы». Дальше не слышал. Вот такие дела. А сам-то комбат жив? Если да, то почему карту потерял? Я её нашёл на входе в ущелье».
Командование дивизии попыталось найти «стрелочника» и во всем обвинило командира батальона майора A.К. Кадырова, командовавшего в этом бою. Однако руководитель оперативной группы МО СССР генерал армии С.Л. Соколов нашёл более крупные фигуры виновных, и с должности «полетели» не только Кадыров, но и командир дивизии полковник В.А. Степанов, начальник штаба дивизии полковник Д. Стасюк и ещё некоторые должностные лица. Начальника разведки дивизии подполковника B.Е. Шпилевского не тронули, не нашли на нем вины. Он погиб в бою под Кундузом почти через 3,5 месяца — в ноябре 1980
Судьба непосредственных виновников этой трагедии — кишимских главарей Вазира Хистаки и Забета Хайдара, а также их банд общей численностью около 80 человек оказалась незавидной. Поскольку такой разгром подразделений ОКСВА набрал широкий политический резонанс, всем властным силовым структурам на севере Афганистана было приказано немедленно уничтожить эти бандформирования. Вскоре это было сделано с азиатской жестокостью и изощрённостью. Органы госбезопасности (ХАД) заслали в банду Вазира Хистаки своего человека, и он в удобный момент так удачно накормил всех отравленным пловом, что сам главарь и большинство его «воинов Аллаха» (около 40 человек) быстро отправились в райские сады. Несколько оставшихся в живых, поняв, что их тоже ожидает подобная участь, потихоньку разбежались, и банда перестала существовать. Банда Забета Хайдара была также разгромлена подразделением ХАД в 1981 году, большинство бандитов, как и их главарь, были убиты.
В начале 1983 года мы получили в дивизию несколько комплектов новых разведывательных приборов 1К18 — разведывательную сигнализационную аппаратуру (РСА) под названием «Реалия». Это была автоматическая система, позволявшая определять и идентифицировать в месте установки датчиков на местности прохождение людей, животных, техники. По радиоканалу сообщалось об этом на приёмное устройство. Максимальная дальность передачи информации составляла около 20 км. Сами датчики представляли собой металлические коробки размером с современный видеоплеер. Из-за невозможности их снятия, они оборудовались самоликвидаторами — 200-граммовым гексогеновым зарядом и очень чувствительным взрывателем. Сразу же пришло решение проверить новинку для контроля караванных путей в труднодоступном горном районе. Предполагалось использовать РСА не только для контроля прохождения караванов, но и для ведения артиллерийского огня по ним. Такой район был обнаружен не сразу, так как к нему было слишком много требований. Однако всё-таки был найден почти идеальный вариант установки.
Было решено установить датчики на двух маршрутах через перевалы гор Зардкамар на удалении 9 км от небольшого гарнизона наших войск на трассе Ташкурган — Айбак. По агентурным данным, через эти перевалы в ночное время осуществлялось перемещение групп моджахедов для совершения диверсий на трубопроводе и обстрела колонн. Перевалы охранялись душманами и местные жители там не ходили. Все это позволяло полномасштабно использовать возможности РСА. В конце марта 1983 года вместе со специалистами по установке РСА командиром отдельной роты сигнальных средств 40А капитаном Зомановым и несколькими его солдатами, а также командиром батареи 122-мм гаубиц, дислоцированной в гарнизоне Газнигак и группой охранения, мы отправились на установку датчиков на перевалы. В отличие от американской аналогичной системы «РЕМБАСС», устанавливаемой дистанционно, нашу приходилось ставить вручную.
Поднявшись к перевалу, мы попали под обстрел душманского сторожевого охранения. Вызвав артиллерийский огонь, мы быстро их разогнали и занялись установкой датчиков. После их установки мы пристреляли место установки из орудий. Для маскировки заминировали дорогу, чтобы оправдать свой выход на перевалы. Моджахеды потом без труда нашли эти мины. Датчики же стояли в стороне от дороги метрах в 50—70 и не были ими обнаружены. При возвращении опять попали под обстрел, и пришлось бы нам несладко, так как мы были внизу, в каменном мешке, а душманы вверху, и мы были у них как на ладони. Спасли нас опять артиллерийский огонь и наступившие сумерки. Потерь не было, однако командиру взвода пуля рикошетом попала в ботинок и прошла между пальцами ноги, только поцарапав их. Вернулись в гарнизон только утром, уставшие смертельно, а тут сюрприз: командир батареи докладывает, что при отходе под огнём у него упал в пропасть автомат. Ну что ты будешь делать? Вещь не смертельная, но неприятная. Идти опять назад? А где его искать, этот автомат? Опять подвергать опасности жизни людей из-за куска железа? Я принял решение: оружие не искать, командир батареи написал рапорт по команде и объяснительную записку, я подтвердил указанное и инцидент был исчерпан.
Приёмное устройство (УПОИ) мы расположили на батарее, данные для стрельбы установили на двух дежурных орудиях, которые через несколько минут после получения сигнала от датчиков были готовы открыть огонь. Установкой датчиков мы парализовали движение через эти перевалы практически на три месяца, так как любая попытка движения через них вызывала артиллерийский огонь с нашей стороны. Моджахеды тщетно искали корректировщика, подозревали измену, даже кого-то расстреляли из своих, но догадаться об установке автоматических сигнальных устройств не смогли. Через три месяца, после того как электропитание приборов стало критическим, они самоликвидировались, но ещё несколько месяцев там никто не ходил. Боевики вынуждены были искать новые маршруты, и прекратили диверсии в этом районе. В последующем мы неоднократно выставляли РСА на маршрутах.
После этой операции я укрепился во мнении, что длительные действия в определённых районах эффекта не дают. Приносят успех мощные удары авиации и вслед за ними - десантно-штурмовые действия. И все! Дальше новая подготовка и новая операция. И так всё время. А рейды в горах в пешем порядке — анахронизм. Даже в гражданскую войну в горах действовали горнокавалерийские части. Это понимали все, в том числе и комдив, но не мы определяли характер операций в Афганистане. Бесцельные же блуждания по горам наносили только вред: мы несли потери, выматывали людей, вносили психологический элемент неуверенности в способность эффективно бороться с бандформированиями. Тому есть множество примеров.
8 февраля, 2-я рота 395 мсп действовала в районе перевала Чаль (20 км северо-восточнее Ишкамыша) в поисках мифического учебного центра «духов». Сведения были получены от пленных, не проверялись другими источниками, воздушная разведка не велась из-за постоянного тумана и дождей. Однако было принято решение осуществить разведывательно-поисковые действия, причём для выполнения задачи была назначена не разведывательная рота полка, а обычная мотострелковая рота. Как оно почти всегда бывает в горах, на подъёме к перевалу рота растянулась по тропе, головной взвод под командой лейтенанта Гадецкого оторвался метров на 300—400 от основных сил роты. Выйдя на перевал, дозор — 4 человека был внезапно обстрелян небольшой группой «духов», при этом один солдат был убит, сержант тяжело ранен в голову, ещё один раненый в ноги солдат спрятался за валун и открыл огонь по нападавшим. Другой солдат, абсолютно невредимый, побежал вниз от места боя. Душманы, видя, что их засада не достигла цели, отошли, так как видели сверху, что на перевал поднимается ещё до 60 человек. Удравший с места боя солдат, подбежав к Гадецкому, доложил, что дозор попал в засаду, все погибли, и душманов там видимо-невидимо. После этого они уже всем взводом рванули вниз. Вышли к главным силам роты, Гадецкий доложил о случившемся... и вот уже вся 2-я рота рванула где-то на километр назад. Тем временем начало темнеть, наступила ночь.
Командир 395 мсп подполковник Мазур, получив доклад командира роты, принимает решение направить в район боя разведроту полка. Разведрота выполняла другую задачу в стороне, и пока её доставили в район действий, уже наступил рассвет. А 2-я мср сидела всю ночь на месте и неизвестно чего ожидала. Разведчики под командой капитана Валика, командира разведроты, поднялись на перевал, обнаружили там наших солдат. Живым был только один, раненый сержант ночью умер, солдат же отморозил обе раненые ноги и двигаться не мог. Командир роты валил все на Гадецкого, а тот на сбежавшего солдата. Солдат оправдывался, что очень испугался, ему показалось, что стреляют отовсюду десятки душманов.
На вопрос к командиру 2-й роты, почему он не организовал разведку после случившегося и не попытался выручить дозор, тот сказал, что боялся новых потерь и фактически пожертвовал дозором якобы для того, чтобы спасти роту. В Великую Отечественную войну за такие действия офицеры бы немедленно были направлены в штрафной батальон, но так как в 40А его не было, ограничились для них дисциплинарными наказаниями. Командира роты сделали командиром взвода, а Гадецкого куда ниже? Он, кстати, ранее был командиром взвода у нас в разведбате, но я его оттуда убрал из-за высокомерного отношения к солдатам и тяги к рукоприкладству. Убрал, причём для сохранения его же жизни, так как в один прекрасный день он бы получил пулю в спину. Такое было.
Кстати, как мне рассказывали, зимой 1987 года так был убит командир разведывательной десантной роты в разведбате. Убийц не нашли, да и не искали. Проще было все списать на душманов. А такие случаи самосуда над офицерами, сержантами и особенно старослужащими были и у нас, и в других частях и соединениях ОКСВА.
... в парке боевых машин разведбата после возвращения с операции в Ишкамыше. Идёт обслуживание техники. Я и командир батальона Тихонов стоим около боевых машин и что-то обсуждаем. Вдруг раздаётся очень глухой взрыв, больше похожий на выстрел. Смотрю, от машины МТО (машина технического обслуживания на базе ЗИЛ-131) с диким криком бежит солдат. Его догнали, повалили. А у солдата... нет руки по локоть! Хлещет кровища. Затянули жгутом, немедленно отправили в медсанбат, находившийся в 300 м от этого парка. Там срочная операция, все обошлось нормально. Начинаем разбираться, что же произошло? У ЗИЛа разворочен взрывом бензобак, вырвано днище. Но возгорания бензина не произошло, хотя вся земля под машиной мокрая от него. Начали просеивать грунт под машиной, нашли осколки от наступательной гранаты, кусочки костей и мышц от руки солдата.
Позже этот солдат, механик-водитель БМП, рассказал: «Я подошёл к водителю МТО и попросил полведра бензина для обслуживания двигателя. Он дал мне ведро и шланг, сказал взять бензин из бака. Я открыл его крышку, оттуда торчал конец бинта. Потянул за этот бинт, он сначала пошёл легко, потом за что-то зацепился и я не смог его вытащить. Тогда я запустил руку в бак и нащупал на дне какой-то предмет. Хотел его вытащить — но тут взрыв!» Дело, видимо, обстояло так. Кто-то, взяв гранату, примотал её предохранительную скобу бинтом к корпусу, вытащил чеку и в таком виде положил на дно бака с бензином ЗИЛа. Конец бинта прижал крышкой бензобака. Расчёт был на то что, при движении машины граната будет елозить по дну бака, бинт размотается и сработает запал. Но этого не произошло, так как бинт зацепился за какой-то заусенец в баке. И граната взорвалась только после того, как её пытались вытащить. Кто положил туда гранату, так и не нашли. Скорее всего кто-то из молодых солдат, чтобы отомстить водителю-старослужащему. А пострадал совсем невинный человек. При официальном же разбирательстве свалили все на душманов: мол, диверсия, теракт.
Надо сказать, что новому командиру полка подполковнику В.А. Сидорову недолго пришлось командовать полком: в конце сентября 1984 года он погибнет от случайного взрыва своей собственной гранаты в подсумке, у которой сломается предохранительная чека. Теперь пришёл наш черед наводить страх на местных душманов. Комдив поставил задачу: завтра с утра высаживаем 3 вертолётных десанта, по роте каждый, в район созданной душманами дамбы, подрываем её и начинаем «чистить» окрестности. Одновременно два батальона действуют в других направлениях с аналогичными задачами. Батальон же 860 омсп с нашим усилением идёт по дороге на Бахарак, где дислоцировался их 1 мсб, ведёт туда колонну с материальными средствами и новой техникой. В обычное время сообщение с Бахараком было только по воздуху.
Утром следующего дня я уже был на своём НП и наблюдал высадку вертолётного десанта. Первые несколько машин удачно приземлились и, высадив десант, взлетели. Следующая тройка вертолётов садилась уже под огнём душманского пулемёта ДШК. На счастье, пулемётчик открыл огонь, когда вертолёты были уже у земли, на высоте метров 10, и две машины, получив попадания, свалились набок и, зацепив лопастями винта землю, рухнули вниз. Находившиеся в вертолётах люди получили травмы, но никто не погиб. И это было уже хорошо. Прилетевшие боевые вертолёты Ми-24 быстро подавили огневую точку, и высадка десанта продолжилась. Взорвав дамбу, пехота начала прочёсывать близлежащие районы и вскоре обнаружила несколько пещер, подготовленных как пункты базирования бандформирований. Там были мины, взрывчатка, выстрелы к РПГ, пропагандистская литература, продовольствие и медикаменты. Сами душманы разбежались ещё при высадке десанта. Что же, первый день дал хорошие результаты, как всегда, сыграл фактор внезапности.
А вот на дороге, что вела на Бахарак, события разворачивались не так успешно. Сама эта дорога проходила по ущелью, ширина дороги 3—4 м вдоль протекавшей здесь реки Кокча. Она была буквально нашпигована минами. Кроме того, с прилегающих гор постоянно вели огонь снайперы. Особого эффекта огонь их не давал, так как вёлся с большого расстояния, но изрядно мешал сапёрам снимать мины. На второй день, когда наша колонна продвинулась километров на 10, душманы подорвали целую скалу, которая завалила вообще приличный участок дороги почти на километр. Здесь уже мы были бессильны, ведь для проделывания прохода в этом завале была нужна тяжёлая дорожная техника и время недели 2—3. А поскольку ни первого, ни второго у нас не было, то пришлось вернуться ни с чем.
В основном районе операции тоже не все шло гладко. Прежде всего погода. Хоть и был уже конец марта, но было холодно, шли дожди, сплошная грязь. Ночью заморозки, люди, насквозь промокшие, покрывались ледяным панцирем. Было уже несколько случаев смерти от переохлаждения. К тому же большинство мотострелковых и разведывательных рот действовали в высокогорных районах, где лежали вечные снега. Кого мы там искали, видимо, знал только генерал-майор Орел, начальник оперативной группы Генштаба, присланной из Москвы. Им нужны были громкие победы, ордена и все такое прочее. Вот и чесали мы обледенелые горы, хотя все прекрасно понимали, что никого и ничего там нет. Обычная тактика душманов: при прибытии наших значительных сил в район операции они прятали оружие и расходились по домам.
Почему-то Орел считал, что душманы сидят в высокогорных пещерах, стуча там зубами от холода. Мои доводы он отвергал и все требовал взять «языка». Я предлагал ему вместе с батальоном ХАД провести облаву на базаре: там бы мы наловили этих душманов сколько душе угодно. А он — «...какой базар, какая облава? Вы войсковая разведка и должны вести разведку уставными способами». Комдив, слушая наши разговоры, только хмыкал, но не вмешивался. Пришлось несколько ночей гонять в засады разведроту 149 гв. мсп. Ничего, конечно, они не нашли. Я же, опасаясь случайных потерь, приказал командиру роты ставить засады вблизи нашего боевого охранения, а в горы не ходить. Оно ведь хорошо в тёплой палатке штаба мыслить и выдумывать чёрт-те что, а люди будут мёрзнуть и мокнуть всю ночь, проклиная меня за бесполезную засаду. Кроме того, большая возможность самим нарваться на засаду или мины. Этого я боялся больше всего. Поэтому поморочил я голову генералу несколько дней, он вскоре потерял к своей идее интерес и отстал от меня.
Отделение численностью 8 человек во главе с сержантом действовало в качестве дозора от роты, шли впереди где-то в метрах 500. Как уж там они потерялись, точно не помню, питание на их рации село, и они оказались чуть не в центре Памира на высоте более 2000 м без карты и связи. Начало темнеть, смотрят, стоят несколько хижин. Вошли туда, там несколько стариков, женщин, детей. Мужчин нет. Остановились на отдых, афганцы им дали поесть, вскипятили чай. Отдохнули до утра, утром продолжили движение. Но «духи», оказывается, следили за ними давно и поняли, что эта группа заблудилась. Когда они спали, они не стали нападать на них, хотя это было легко сделать. Боялись за жён, детей и кишлак, который бы наверняка разбомбили, если бы наши установили в нем факт нападения. Поэтому они дали им уйти от кишлака километра на 3, где и организовали засаду. Причём нападение планировали в самом уязвимом месте, где дорога переходила через брод на другой берег речки.
Однако солдаты стали переходить брод грамотно, не толпой, как этого ожидали душманы, а разделившись на две группы. Когда первая группа вошла в воду и душманы открыли по ней огонь, вторая прикрыла их своим огнём. Душманов было немного — человек 5, причём вооружённых винтовками. Они и напасть-то решились только с расчётом на внезапность. Вступать же в огневой бой им было не по силам. Поэтому, увидев, что с налётом ничего не получилось, они отошли назад в надежде, что выдастся более удачный момент. Вот и ситуация: двое убитых, двое раненых, причём неходячих. Оставшиеся 4 человека решили дальше по ущелью не идти, да и не было у них такой возможности, а подняться вверх из ущелья, в надежде, что, может быть, какой-то пролетающий вертолёт их увидит. Да и надеялись всё-таки, что их будут искать. Сил, однако, хватило подняться метров на 100. Глубина же ущелья была метров 700—800. Полностью обессилев, они заняли оборону на площадке, с которой мы их потом эвакуировали. Кстати сказать, не окажись мы там, неизвестно, что бы ещё с ними было. Ведь командир 149 полка подполковник Акимов не доложил в дивизию о том, что у него пропало отделение солдат, а сам поиски не организовал. И когда комдив его «драл», оправдывался, что он только хотел доложить, а мы уже нашли их. Вот такой детский сад!
Майор Михаил Григорьевич Ярощук — старший помощник начальника разведки дивизии, мой старший помощник. В ДРА прибыл в октябре 1983 года из Калининграда по замене вместо майора Н.И. Булдыка. Возраст такой же, как и у того — 43 года. Не знаю, как уж он согласился на службу в Афганистане: до пенсии — 2 года, в Калининграде — квартира, жена, две взрослые дочери. Тем не менее приехал не только служить, но и воевать, ведь война в Афганистане шла уже 4 года и в армии хорошо знали, что там делается. Скажу честно, что при первой нашей встрече он мне не понравился. Во-первых, неопрятный внешний вид, щетина, видно, что с «бодуна». То есть главный принцип — «встречают по одёжке, провожают по уму», до него в 43 года ещё не дошёл. Во-вторых, пожилой, помятый жизнью человек, явно не высказывающий комсомольского энтузиазма активно участвовать в процессе оказания интернациональной помощи ДРА. Сейчас-то я понимаю, что он был настолько растерян и потрясён тем, что на старости лет оказался в Афганистане, уже считая себя погибшим для семьи. А раз пропащий, зачем бриться и чистить сапоги? Я первым делом отправил его приводить себя в порядок, потом обстоятельно с ним побеседовал. Он, конечно, был старый служака и в войсковой разведке, как говорится, зубы съел, но в пустыне и горах не бывал, а на войне — тем более. Поэтому я постарался хотя бы в общих чертах обрисовать обстановку в зоне ответственности дивизии, рассказать о наших задачах, его роли и месте во всем этом. Надо сказать, что мои слова тогда он слушал вполуха, видимо, донимали свои мысли и заботы, а все остальное не слишком его интересовало.
По своему опыту я знал, что первое впечатление о человеке не всегда правильное, поэтому выводов делать не стал, решил далее понаблюдать за ним. Если он в дальнейшем более или менее стал следить за своим внешним видом, то с алкоголем пока все оставалось по-прежнему. На мои замечания он отмалчивался, но в его некоторых высказываниях проскальзывало, что он человек конченый и хуже ему не будет. Я к тому времени был в Афгани почти 10 месяцев, уже кое-что повидал и не собирался терпеть такую службу. Прежде всего я ему на практике показал, что ему есть чего терять, и хорошую жизнь ещё надо заслужить. Через несколько дней я отправил его с разведротой 149 гв. мсп на боевые действия в зелёную зону уезда Чардара под Кундузом. В общем-то задание самое рядовое: и я сам, и все офицеры разведотделения периодически выходили на боевые действия с ротами. Но ему сразу крепко «повезло», они там напоролись на такой огонь и сопротивление, что даже опытные разведчики давно такого не видели. Бой шёл целый день и лишь к вечеру рота вышла в назначенный район.
Далее, через несколько дней опять подобный случай: направил его с ротой разведбата в десант. И опять ему «везение» — сбили наш вертолёт после высадки десанта, хорошо, что хоть пустой, погиб только экипаж вертолёта. Десантной же группе пришлось идти пешком через зелёную зону почти 10 км, под обстрелом выходили в расположение наших войск, вплавь преодолевали реку Кундуз, вынося с собой тела двух лётчиков и техника вертолёта. Короче, впечатлений от всего увиденного — масса. Смотрю, Михаил Григорьевич уже начинает поглядывать на меня с уважением. Решил закрепить это дело, послал с разведотрядом в горы на неделю. Боев там особых не было, но физические нагрузки дикие. Молодёжь валилась с ног, а ему, хотя он вроде и жилистый мужик был, — вдвойне тяжелее. Зато мысли в голову дурные не лезут и от алкоголя далеко.
Короче говоря, стал он мне намекать, что использую я его не по назначению, что он старший помощник начальника разведки дивизии, а не командир взвода. «Правильно, — сказал ему я, — наконец-то ты вспомнил об этом. Но пока ты не будешь делать, что положено тебе по должности, будешь резервным командиром взвода». Он все это прекрасно понял, занялся бумажной работой в разведотделении и другими насущными вопросами. Практически перестал выпивать, оказалось, что это опытный и надёжный человек, хороший специалист. А боевой опыт он с моей помощью приобрёл быстро и в дальнейшем мы работали с ним без всяких уже эксцессов. Но, как это ни печально, всё-таки погиб Михаил Григорьевич.
Одним из самых распространённых видов боевых действий в Афганистане были засады. По всем военным канонам, засада — это способ ведения разведки, заключающийся в нападении разведывательного органа в тылу противника на выдвигающийся небольшой объект с целью захвата пленных и документов. В специфичных же условиях войны в Афганистане засада считалась видом боевых действий для всех общевойсковых частей и подразделений. Их проводили не только разведывательные, но и мотострелковые подразделения. Обычно в дивизии ежесуточно проводилось 10—12 засад, однако их эффективность была гораздо ниже ожидаемой. Все дело в том, что главным критерием успеха здесь была внезапность действий, а для этого — скрытость занятия положения для нападения. В условиях, когда наши гарнизоны были под постоянным наблюдением душманов и их пособников, практически невозможно было незаметно выйти из гарнизона в район засады. Что уж мы только не делали, какие приёмы не использовали, чтобы обмануть наблюдение, однако редко это удавалось. Зачастую наши засады заканчивались тем, что засадная группа сама попадала в засаду и несла потери.
Вместе с командованием разведбатальона я разработал план засады, особенность которой заключалась в том, что под Ханабад скрыто выводилась пешая группа, которая на шоссе устраивала засаду. Поддерживать её должна была бронегруппа, заранее выведенная в этот район. Сложность заключалась в том, что от места дислокации разведбатальона напрямую до района засады было около 10 км непроходимого для техники пути: заболоченная местность, сеть арыков, кустарники. Бронегруппу же необходимо было скрытно сосредоточить недалеко от места боя, чтобы поддержать огнём действия пеших разведчиков. От самого Кундуза до места засады тоже было далеко (15—16 км), поэтому решил разместить бронегруппу поближе, у танкистов, в 2—3 км от места засады.
В экипажах наших БМП были только механики-водители и наводчики орудий, из офицеров — один я. Прибыв в гарнизон, сообщил командиру танковой роты, что мы — дивизионная комиссия по проверке службы охранения на участке дороги Кундуз—Талукан. Поскольку было уже поздно (в Афганистане все движение по дорогам заканчивалось в 16.00), мы заночуем у них, а завтра с утра поедем дальше. Все это слышали и несколько афганских офицеров и солдат, которые были тут же (афганская рота располагалась через забор от нашей). Устроенный нами «спектакль» не вызывал сомнения. Все видели, что в БМП пехоты не было. Наш расчёт состоял в том, чтобы «духовских» осведомителей, а они были наверняка среди местных жителей и афганских солдат, не насторожил сам факт внезапного прибытия в гарнизон бронегруппы. Плановые проверки гарнизонов на дорогах — дело обычное, в составе бронегруппы пехоты нет, одни экипажи, да и то сокращённые. Так что повода для волнений у душманов не было.
В 22.00 пешая группа разведчиков численностью около 25 человек под командованием начальника штаба разведбатальона капитана Владимира Терещенко с двумя проводниками-афганцами перешла боевое охранение гарнизона и углубилась в зелёную зону. Шли в полной темноте по тропам, но проводники отлично выполнили свою задачу и где-то к 1.30 ночи вышли в назначенный район засады. Вышли со мной на связь, доложили о готовности к действиям. Все, засада была готова к действию. Между пешими разведчиками и бронегруппой было расстояние не более 2 км, так что мы могли прибыть к ним по асфальту через 4—5 минут. Я разбудил командира танковой роты, довёл до него истинный наш замысел действий и поставил задачу подготовить 3 танка, на случай, если надо будет нас поддержать. Ночь прошла у радиостанции. Терещенко периодически докладывал обстановку, все было тихо, лишь под утро прошло несколько конных повозок с крестьянами, видимо, ехавшими на базар в Кундуз.
Рассвет был близок, надо было принимать решение на дальнейшие действия. Снимать засаду? Это логично, но что-то удерживало меня от этого. Район засады я знал хорошо, поэтому по радио поставил задачу Терещенко выйти и тихо занять водяную мельницу, находившуюся в 300—400 м от него прямо у шоссе. Задача: понаблюдать, что делается на дороге днём, когда отсутствуют наши блокпосты. Если появится явная банда — уничтожить. Надо сказать, что Терещенко отнёсся к поставленной задаче творчески. Он не только организовал наблюдение, но и отправил прямо на дорогу обоих проводников-афганцев. А они, кстати, сами бывшие душманы, одетые в полувоенно-национальную одежду, лохматые, бородатые, с оружием и патронташами, абсолютно не вызывали сомнения в своей принадлежности к «борцам за веру». Они простояли у дороги с полчаса, осмелели, стали останавливать повозки и машины, проверять документы. Дальше — больше, вошли в роль, начали обыскивать, отбирать деньги у крестьян. Собирать «дорожный налог», как это было принято у душманов.
Короче, где-то ещё через час их «работы» из Ханабада подъезжает автобус ПАЗ, из него выходят вооружённые люди и идут к нашим проводникам. Оказывается, жители уже пожаловались местным главарям, что на дороге за Ханабадом орудуют грабители, и просили защитить их. Вот полевые командиры Царанвол и Джейлани с 16 боевиками лично прибыли разобраться с бандитами. Царанвол, высокий и здоровый мужик, подошёл к одному из наших проводников — Хамидхану и сразу, молча, врезал тому по бородатой роже. Остальные «духи» стояли сзади. Хамидхан и второй проводник бросились от них к мельнице. Главари медленно пошли за ними, куда те денутся от расправы? Тут открыла огонь засада. Понятно, что из 25 автоматов с расстояния 50 м они за несколько минут сделали 18 дырявых «духовских» трупов. И опять ни одного пленного, так как к моему приезду проводники, видимо, в расплату за свой страх и позор, уже успели дострелить 3—4 раненых душманов. Услышав интенсивную стрельбу, я с бронегруппой немедленно выехал к месту боя и через несколько минут был там.
Однако дело ещё не закончено. Надо ещё теперь уйти отсюда, так как по опыту я знал, что местные «духи» нам не простят убийства их главарей и обязательно попытаются отомстить. Дорога, на которой мы стояли, была единственной, по которой мы могли вернуться в Кундуз. И хотя у разведчиков было правило — никогда не возвращаться по той же дороге, что и пришли, другого выхода у нас не было. Единственной надеждой была скорость, с какой нам надо было покинуть район боя. Поэтому я немедленно доложил обстановку и результаты засады в центр боевого управления дивизии и попросил выслать нам навстречу взвод или роту на БМП для подстраховки. Погрузили на одну из БМП трупы Царанвола и Джейлани, трофейное оружие и «аллюр три креста» в сторону Кундуза. Ушли мы вовремя, буквально вслед нам из «зелёнки» издалека прозвучало несколько очередей, не принёсших нам никакого вреда. Думал, уже все, ушли. Однако нет. Уже и Кундуз показался вдали, вдруг из близлежащего арыка выстрелы, вижу, одна граната из РПГ пролетает впереди метрах в 10, другая бьёт прямо в борт впереди идущей БМП, та остановилась, солдаты с неё прыгнули в кювет, залегли, завязался огневой бой. «Духовская» засада была организована явно впопыхах, в течение 20—30 минут, задача им была поставлена по радио: отбить доблестных моджахедов Царанвола и Джейлани, захваченных в плен «неверными». Поэтому и подготовили они её в неподходящем месте — чистом поле, и только с одной стороны. Если бы они нас «прижали» в зелёнке, да и огонь вели с двух сторон: уверен, что, конечно, они бы нас не разгромили, но потери наши были бы значительными и сводили бы к нулю результаты
У этой истории есть небольшое продолжение. Через агентурную сеть мы получили сведения о том, что на следующий день состоялись пышные похороны убитых нами главарей в одном из кишлаков под Ханабадом. Там было много других главарей, все они клялись отомстить за погибших. Долго ещё потом они искали предателей, подставивших их главарей под засаду, даже, кажется, расстреляли кого-то. А ведь это произошло абсолютно случайно — такова была, как они говорят, воля Аллаха! И ещё. Душманы везде раструбили о том, что их главари были предательски захвачены в плен живыми, а их охрана была расстреляна на дороге. Когда же мужественные моджахеды напали на колонну и уже почти отбили их, трусливые «неверные» бросили «борцов за веру» под танки.
... нас, всех начальников разведки соединений, вызвали на расширенный Военный совет армии, где давали хорошего «прочухона» за усилившуюся активность «духов» на трубопроводе Термез—Баграм. Ежедневные (а точнее еженощные) диверсии, сотни тонн вылившегося на землю горючего и никакие действия Ограниченного контингента не могли это предотвратить. Как всегда в таких случаях, во всем обвинили разведчиков. Начальник штаба 40А генерал-майор Н.Г. Тер-Григорянц чуть ли не с пеной у рта обвинял нас в преступной халатности и нежелании вести разведку: почему мы не знаем, кто и где будет пробивать трубопровод? Короче говоря, нашли стрелочников. А ведь надо было бы, как оказалось позднее, всего-навсего просто навести порядок в трубопроводной бригаде. Ведь только им были выгодны аварии и диверсии на трубопроводе. Списывая на душманов огромные потери топлива (авиационного керосина), они на самом деле торговали им направо и налево, продавая за бесценок афганцам. Кстати, когда через полгода посадили большую группу солдат, офицеров и прапорщиков этой бригады, то активность душманов на трубопроводе почему-то сразу значительно снизилась.
Картотека была моим детищем и моей гордостью. Я её вёл лично, не доверяя своим помощникам. Она представляла собой обычный металлический ящик, разделённый на 6 отсеков (по числу провинций в зоне ответственности). В каждом отсеке стояли стандартные карточки, где указывались сведения о банде и её главаре: численность, национальный состав, вооружение, район действий, где, когда и чем проявила себя. На некоторых карточках были фотографии главарей, полученные в органах госбезопасности и Царандоя. Данная картотека всегда производила впечатление на старших начальников, так как было очевидно, что в дивизии разведчики относятся к делу серьёзно, учёт бандформирований ведётся. Учёт бандформирований и прогнозирование их деятельности были серьёзным делом. Только непосвящённому может показаться, что бандиты вокруг все одинаковые.
Проведённый мною анализ показал, что из имеющихся в нашей зоне ответственности 380 бандформирований только около 60 имели явную антиправительственную направленность. Они совершали диверсии, минировали дороги, нападали на органы власти, обстреливали наши колонны и места дислокации. Остальные — это просто отряды самообороны. Каждый кишлак собирал деньги, покупал оружие, нанимал молодых парней и содержал этот небольшой отряд в 10—12 человек. Ведь милиция и прокуратура в Афганистане существовала только в городах, да и то днём. А ночью там хозяйничали душманы. А что говорить о кишлаках? Любой, пришедший туда с автоматом, мог творить все, что ему вздумается. Убить, ограбить, изнасиловать — таких случаев было множество. Поэтому, не надеясь на власти, жители так решали этот вопрос. Вреда для нас такие отряды не представляли, если, конечно, иногда по незнанию, а иногда и по злому умыслу «оборотней» из числа местных органов власти, мы наносили удары и проводили «зачистки» по ним. Любая такая силовая акция — это убитые, раненые, искалеченные мирные жители, разрушенные дома, сожжённые посевы. И тогда отряд самообороны становился активным отрядом мстителей.
Вот эта картотека и позволяла разделить бандформирования на активных и пассивных. Ведь к нам приходили боевые распоряжения на авиаудары и «зачистки» из Кабула, полученные из агентурных источников в среде афганцев. А эти источники, часто в провокационных целях, как раз подставляли под удары тех, кто не хотел сотрудничать с душманами. И они нашими же руками создавали нам врагов. Получив боевое распоряжение на действия, я всегда обращался к картотеке, и если в ней находились данные, что это формирование не воюет против нас и властей, то обращался к командиру дивизии и докладывал положение вещей. Шаповалов был умный и опытный командир, умножать количество наших противников он не хотел. Поэтому зачастую, вместо авиаударов и боевых войск, он отправлял в данный кишлак БАПО (боевой агитационно-пропагандистский отряд), переводчики и офицеры которого беседовали со стариками, а иногда и с руководителями самообороны, убеждали их подписать соглашение о сотрудничестве. Жаль, что это не всегда удавалось, так как с советскими войсками большинство представителей кишлаков такой договор подписать соглашались, но вот с властями — ни в какую! Считали местные власти продажными и ненадёжными. А мы не имели права на заключение таких договоров.
... известие о назначении Зайца я встретил спокойно. Хотя в 122 мсп складывалась ситуация в разведке парадоксальная. Командиром разведывательной роты там был тоже снятый с должности начальник штаба 1083 дорожно-комендантского батальона из Суруби майор Борис Алдохин. Правда, снят он был не за служебные упущения, а за то, что, выпив с друзьями, они колесили на БТР по Кабулу и нарвались на члена Военного совета армии. Тем не менее я знал, что Заяц — офицер опытный, в разведке прошёл все должности, в ГСВГ был командиром разведбата и неплохо там зарекомендовал себя. Так что мало ли чего бывает в жизни! Где-то через недели две я встретился с ним, мы поговорили, настроен он был оптимистически, я поддержал его и мы расстались обоюдно удовлетворёнными. И меня тогда почти не насторожило заявление майора Алдохина, что Заяц трус и от него можно ожидать всякого. Я по-человечески понимал, что Зайцу почти 40 лет, у него двое детей, к тому же снят с должности не совсем справедливо, т.е. особенного энтузиазма ждать от него глупо. Делает человек своё дело — и ладно. Однако последующие события показали, что я был не прав, и Заяц был совсем не заяц, а тянул на хорошего волка.
16 октября произошло следующее. Разведывательная рота полка в полном составе во главе с Зайцем вышла на засаду. В качестве проводника взяли пленного душмана из местных жителей того района, который отбывал наказание в местной тюрьме. Он сообщил о прохождении в ту ночь каравана с оружием. Данные были настолько важными, что «духа» сопровождал офицер ХАД в звании майора. Вышли ночью в проливной дождь. Дальше рассказываю словами самого Зайца: «...прошли километров 10, я решил сориентироваться по карте. Остановил колонну, вместе с афганцами отошли за бархан метров на 50, чтобы определить направление по компасу. Смотрю я на карту, вдруг вижу, что пленный душман напал на офицера ХАД и пытается вырвать у него автомат. Я инстинктивно дал очередь по «духу», но упали оба. Смотрю, оба мёртвые...»
Командир взвода и солдаты, бывшие свидетелями этого, показали, что, после того как Заяц с афганцами ушёл за бархан, вскоре они услышали выстрелы. Прибежав туда, они увидели, что афганцы лежат мёртвые, а Заяц стоит рядом с автоматом в руках. Все это было более или менее похоже на правду, хотя кое-где возникают вопросы. Но вот дальше идёт вообще несуразное. Заяц приказывает взять автомат хадовца, они бросают трупы убитых в степи и возвращаются в полк. Там он докладывает командиру полка о том, что афганцы оказались предателями, хотели убить его, но он их опередил и застрелил наповал обоих. Командир полка подполковник Иван Васильевич Зубко не стал особо в этом разбираться, случаев измены афганцев было немало, он так и доложил утром командиру дивизии. Вопрос, казалось, был исчерпан, но в середине дня в полк приехал советский советник ХАД с афганскими офицерами-хадовцами и поинтересовался, где душман и сопровождающий его офицер. Они не вернулись утром, что с ними? Версии Зайца они однозначно не поверили, советник потребовал от командира полка привезти трупы, вызвал афганского врача, который освидетельствовал их. Потом он допросил офицеров и солдат роты, и чётко доказал, что Заяц совершил умышленное убийство двух человек. Доложили наверх, случился громкий скандал, командир дивизии немедленно отстранил его от должности и вызвал в Кундуз для разбирательства.
Заяц тогда мне сказал — «я не захотел обманывать». Довольно наивное объяснение для 40-летнего мужика. А я думаю, что он, наоборот, хотел огласки. Теперь я думаю, что Алдохин тогда был прав. Заяц ужасно трусил и в 108-й дивизии, где был начальником разведки, ну и тем более в полку, где было уже намного опаснее. Видимо, этот животный страх толкнул его на преступление. Он считал так, кто будет поднимать шум из-за каких-то афганцев? Снимут его и с этой должности, отправят потихоньку в Союз от скандала подальше, а там он своё наверстает. Не учёл он того, что убил не простого афганца, а офицера госбезопасности, по званию майора, а это, как говорят в Одессе, две большие разницы.
Высоких покровителей у Зайца не было, и «спускать его дело на тормозах» никто не собирался. Вопрос о нем решался на самом верху, а там не знали, как поступить. Судить его или ограничиться административными мерами: исключить из партии, уволить из армии. Конечно, по закону за совершенное двойное убийство — суд без разговоров. Но опять же, сажать в тюрьму старшего офицера, подполковника, год честно выполнявшего свой долг в Афганистане, тоже как-то не с руки. Поэтому где-то месяца три Заяц находился как бы между небом и землёй.
Где-то в конце января 1984 года, наконец, приняли решение по нему, однозначно — судить! Арестовывать его не стали, мол, куда он денется с подводной лодки. Но как впоследствии оказалось — напрасно, так как он дезертировал. Из встреч со следователем он уяснил, что «светило» ему со всеми смягчающими обстоятельствами лет 9—10 тюрьмы, и суда не избежать. Он был в огромной растерянности, не ожидал такого. Видимо, от растерянности, от беспомощности что-то изменить, а делать что-то надо было. Вот он и решил нелегально пробраться в Союз, а там уж как получится. На Волыни, откуда он был родом, что ли, собирался в бывших бандеровских схронах отсиживаться? Впрочем, это все мои фантазии. Что он планировал и что решил, знал только он сам. Фактом было только то, что 15 марта 1984 года он дезертировал. Помог ему в этом удобный случай.
Дивизия выходила на боевые действия в провинцию Бадахшан. В течение нескольких предшествующих суток обычная в таких случаях суматоха и неразбериха. Формируются колонны, из гарнизона в гарнизон снуют группы машин — чего в обычных условиях не допускалось. Картина такая. Стоит у дороги БРДМ-2 комендантской роты дивизии, в машине один водитель. Подходит Заяц, и между ними состоялся такой диалог: «...твоя машина выходит на операцию? — Выходит. — Готов к выезду, машина исправна, заправлена? — Все в порядке. — Давай-ка я проверю». Водитель знает подполковника как офицера штаба дивизии, не раз бывавшего в их роте. Без всякой задней мысли он вылезает из машины, Заяц занимает его место, заводит двигатель и уезжает. Стоит солдат час, стоит два. Уже темнеет, машины нет. Мимо проезжает командир их роты, спрашивает, почему он здесь стоит. Солдат объясняет ситуацию. В гарнизоне всего одна дорога вокруг аэродрома, потеряться негде. Ротный объехал гарнизон, ничего. Забеспокоился. Доложил начальнику штаба дивизии, тот распорядился начать поиски. Выясняется, что БРДМ комендантской роты дивизии в 15.30 прошла через КПП в боевом охранении с небольшой колонной в Северный Кундуз, о чем имеется запись в журнале. Позвонили туда, выяснили, что БРДМ действительно шла в колонне, но в гарнизон не прибыл. Утром выслали пару вертолётов, которые вскоре обнаружили её в 20 км северо-восточнее Кундуза в зелёной зоне уезда Калаи-Золь у кишлака Саксаколь, места в полном смысле бандитского. Немедленно выслали туда батальон 149 мсп, через некоторое время сообщили результаты: БРДМ полностью разобрана, снято вооружение, все агрегаты, даже колёса — осталась одна броневая коробка. Следов боя нет. Допрошенные местные жители показали, что вечером эта машина застряла на этом месте. Из неё вышел офицер, попытался объясниться с подбежавшими мальчишками. Видя, что кроме офицера больше «шурави» нет, а офицер без оружия, подошёл главарь местной группы Мулло Рахим, с ним человек 5 местных душманов, и увели его с собой. Больше не удалось узнать ничего.