Истратов Андрей Михайлович. «Путешествие из Москвы в Афганистан»

 
 


Ссылка на полный текст: Книга про Афганистан
Навигация:
80-я гвардейская учебная мотострелковая дивизия, посёлок Отар Джамбульской области Казахской ССР
Боевая подготовка в учебном полку
Взрывпакет в канализации
Служба делопроизводителем в штабе учебного полка
201-я мотострелковая дивизия, Душанбе
Тревога
Происшествия с личным составом и техникой
Вход в Афганистан
Кундуз - несение службы по охране гарнизона
Постоянный лагерь в Кундузе
Дедовщина
БТР-70
Торговля с местными
Снабжение
Денежное довольствие

80-я гвардейская учебная мотострелковая дивизия, посёлок Отар Джамбульской области Казахской ССР

Наш полк готовил сержантов - командиров мотострелковых отделений. Сначала нас привели на полковой плац, где началась уже местная сортировка. Шло распределение по ротам. В группе из шестнадцати призывников, в которой оказался я, были только славяне крепкого телосложения, спортивной подготовки и высокого роста. Я, со своими 178 сантиметрами, был почти самым маленьким. Это оказался учебный взвод, где готовили командиров отделений войсковой разведки.

Петличная эмблема мотострелков, изображающая звездочку в окружении листьев - расшифровывалась как "Сижу в кустах и жду героя". Мы же постоянно слышали в свой адрес "Весь в пыли и в жопе ветка - впереди ползет разведка".

Боевая подготовка в учебном полку

Что касается занятий на полигоне, то они были непредсказуемы и значительно интереснее. Пока другие роты строем брели в сторону полигона, разведвзвод преодолевал это расстояние бегом. Или просто бегом, или в противогазах. Через километр или раньше, чтобы не видели сержанты, оттягиваешь противогаз, выливаешь из него смесь пота, соплей и слез, возвращаешь резинку на место и бежишь дальше. Попытки незаметно открутить шланг от банки с фильтром и дышать только через гофрированную трубу пресекались незамедлительно и влекли для тебя и для всего взвода дополнительные километры бега или движения гуськом. Практиковались и ежеминутные команды "Вспышка слева, вспышка справа". Последние приказы требовали незамедлительно плюхнуться на землю. В независимости от состояния грунта под ногами. Лужа это или грязь, главное, чтобы тело было расположено головой в обратную сторону от вспышки. Простые отжимания раз пятьдесят тоже не располагали к хорошему настроению. Не стоит забывать, что все это с полной выкладкой. Автомат, подсумки, общевойсковой защитный костюм (ОЗК), противогаз, скрутка плащ-палатки за спиной, и все это в шинели и в каске. Все это навесное оборудование при беге било по всем частям тела и постоянно напоминало о своем наличии.
Основным занятием на полигоне были стрельбы. Упражнения были или неподвижно по мишени или на бегу по появляющимся силуэтам. Стрельба из положения лежа или стоя особого труда не составляла.

Что касалось стрельбы на ходу по появляющимся мишеням, то, в отличие от положенного прицеливания, начальник разведки полка капитан с говорящей фамилией Смелый заставлял наш взвод стрелять от пояса, объясняя это тем, что во время боя у нас не будет времени не только прицелиться, но и вскинуть автомат.
Стреляли из ручного и танкового пулеметов, гранатомета. Стрельба из пулемета была легче, чем из автомата по причине наличия у первого сошек, которыми он упирался в землю и не скакал в руках. При стрельбе из гранатомета РПГ надо было не забыть маленькую хитрость - стрелять с открытым ртом. Если не открыл рот, то на ближайшие полчаса лишался слуха. Прицел был расположен таким образом, что для удобства прицеливания ухо прижималось к трубе, в которой и происходил разрыв порохового заряда.
Стреляли из всего, что стояло на вооружении в мотострелковых войсках. Стреляли из оружия боевой машины пехоты - пулемета и пушки. Противотанковыми управляемыми реактивными снарядами (ПТУРС) стреляли в тренажерных залах. Стрельба на тренажере была похожа на игру в автоматах, которые тогда только стали появляться в кинотеатрах - "Морской бой", "Снайпер". На стене был экран, на котором была спроецирована неподвижная картина с пейзажем боя и танком на заднем плане. Нажимаешь пуск и ведешь джойстиком яркую точку, имитирующую след от снаряда, до совмещения с танком.
Впервые с танками вживую пришлось встретиться лично на так называемой обкатке танком. Упражнение состояло из двух этапов. На первом этапе ты сидишь в окопе с двумя муляжами противотанковой гранаты и с ужасом смотришь, как на тебя, гремя гусеницами, надвигается громада танка. За несколько метров ты должен бросить в танк гранату, после чего съежиться на дне окопа, снизу наблюдая, как это громада проносится над тобой, осыпая стенки окопа и закапывая тебя ошметками земли с гусениц. После чего вскочить и бросить вторую гранату в удаляющийся танк. Зачет - это когда обе гранаты ударили по танку. Для этого надо или далеко кидать или быстро прятаться. Как правило, в первый раз получалось наоборот. Быстро кидали и далеко прятались.
Второе этап - это когда ты ложишься на проселочную дорогу, а танк проезжает над тобой, пропуская тебя между гусениц. При этом в голове у тебя бегают мысли о неисправности танка, разрыве гусениц, ошибках водителя и других приятных моментах, связанных с эксплуатацией техники в Советской армии. Ты при этом вжимаешься в землю с такой силой, что кажется, что после тебя остается яма.
В отсутствие стрельб и другого времяпрепровождения на полигоне любимым занятием было посещение парка культуры и отдыха с аттракционом под названием "Тропа разведчика". Так называлась стандартная полоса препятствий с изысканными дополнениями. Автором дополнений был, наверное, человек, который сам не представлял, как справиться с его больным воображением. Проползти под колючей проволокой, пробежать по бревну, перепрыгнуть канаву с водой, перелезть через забор - это стандартный набор в каждой части. Такие тропы были известны всем военнослужащим, вне зависимости от рода войск. А вот чтобы перелезть через сетку рабицу, высотой три метра, слабо натянутую между двух столбов, требовалось проявить особые качества. И когда ты забираешься наверх, цепляясь пальцами за дырки в сетке, сетка отклоняется под твоим весом назад, и ты ненадолго зависаешь параллельно земле. После чего повисаешь на пальцах рук, судорожно цепляясь ногами за сетку. Дальше твой путь или назад спиной об землю, либо рывком перебросить через сетку сначала одну ногу, подтянуть вторую и, перевалившись всем корпусом, оставляя следы на теле, победно спрыгнуть с другой стороны.
Приятным аттракционом было преодоление МЗПЗ (малозаметное проволочное заграждение). Тонкая проволока, сплетенная особым способом, состоящая из ячеек, которые мгновенно затягивались, если нога при беге или ходьбе цеплялась за проволоку. Высотой заграждение было примерно сантиметров десять. Если не знать о его расположении, то вряд ли преодолеешь сразу. Наш командир взвода с разбегу загнал нас на это заграждение и долго хохотал, когда весь взвод залег, запутавшись в проволоке. После чего со словами "Учитесь, сынки" с разбегу побежал по заграждению, пытаясь вытягивать носки. Наш опрометчивый хохот, после того как он рухнул через несколько метров, вылился в дополнительные упражнения и еще долго отдавался в наших мышцах.
Учили разведчиков не только боевой и физической подготовке. Мы должны были иметь навыки диверсионно-подрывной работы. Несколько раз нас поднимали ночью по тревоге, и мы скрытно выдвигались на полигон. Занимали объект и вели наблюдение за железной дорогой, где в полной темноте, только по звуку и косвенным признакам, должны были определить тип проходящего железнодорожного состава, количество вагонов и примерный груз.

Взрывпакет в канализации

Запомнился один из сержантов, отличающийся умом и сообразительностью. Однажды засорился туалет. Попытки пробить трубу толстой проволокой не увенчались успехом. Тогда он предложил радикальный способ. Смысл был в том, что когда взрывпакет упрется в засор и рванет, то силой взрыва пробку вышибет и все будет как надо. Типа они всегда так делали. Сказано - сделано. К концу проволоки был привязан взрывпакет, зажжен бикфордов шнур, и, пока горит шнур, этот взрывпакет засунули в трубу до упора в засор. Полроты сбежалось смотреть на этот радикальный способ прочистки канализации. В предвкушении зрелищ и я высунул свой нос из-за спин сослуживцев.
Раздался взрыв и - нет, не этого результата мы ожидали - все содержимое трубы изо всех дырок выплеснулось наружу, забрызгав потолок и всех наблюдателей. Никогда я не был в таком состоянии. Да, грязью меня поливали, но что бы в прямом смысле - впервые. Только то, что он сержант, помешало засунуть его головой в ту же трубу. Потом, отстирываясь и отмываясь холодной водой, ржали весь день. Очередной преподан урок, что инициатива наказуема, что в армии надо держаться подальше от экспериментов, и хотя решение командира и принимается без обсуждения, но мозги отключать нельзя.

Служба делопроизводителем в штабе учебного полка

Командир полка сначала спрятал меня в госпиталь в поселке Курдай, а затем, посчитав, что это ненадежно, перевел меня в окружной госпиталь в город Фрунзе - столицу Киргизской СССР - в ста километрах от моей части. Пересидев все назначения и распределения вдали от дивизионного командования, я был зачислен в штаб на должность делопроизводителя, которую создали специально под меня. Один делопроизводитель уже в штабе был, и я стал вторым. Мне выделили отдельный кабинет, точнее, освободили место в архиве. Воткнули туда стол со стульями, поставив сверху печатную машинку. Меня отдали в подчинение начальнику делопроизводства - старшему лейтенанту с веселой фамилией. Приятным добавлением было денежное довольствие в размере 13 рублей 80 копеек в месяц.
Кроме срочного печатания, мне вменили в обязанности прием почты.

Тяглов - это боец, требующий отдельного описания. Родом из Алма-Аты, он отличался тем, что хорошо имитировал голоса и ко всему относился несерьезно. Рассказывали, что как-то от нечего делать рано утром он позвонил дежурному по части и голосом, похожим на голос командира дивизии, поднял часть по тревоге. А потом с хохотом наблюдал в окно, как мимо него пробегают офицеры с тревожными чемоданами. Когда все открылось, отсидел трое суток на гарнизонной гауптвахте и вернулся на службу как ни в чем не бывало. Так вот, он соединился с "Приметой" - позывной штаба дивизии - и, представившись генерал-майором Тюкачевым, потребовал соединения с "Акацией" - позывной штаба округа. Там, представляясь генерал-майором Тюкачевым, потребовал соединения с "Рубином" - позывной Генерального штаба. На "Рубине" попросил набрать московский номерок моего брата, с которым я и поговорил, пока кто-то на линии не понял подвох. И такая связь с Москвой стала регулярной.
Весело было, когда он захотел поднять по тревоге батальон химзащиты, где командиром был подполковник Рубеншпаузер. Каков же был наш хохот, когда на фразу "Добрый вечер. С вами говорит подполковник Рубеншпаузер" - в ответ услышал: "А кто тогда я?" Кто же знал, что он соединится с самим подполковником.

Вся корреспонденция из Министерства обороны, штаба округа, штаба дивизии и рапорты от офицеров поступали сначала ко мне на сортировку. Ознакомившись с их содержанием, я формировал папку командиру, сортируя документы по степени важности. Папка получалась внушительных размеров не только от обилия бумаг, но и от того, что командир достаточно редко появлялся в штабе. Когда же он появлялся на короткое время, то осилить всю кучу бумаг за раз не всегда удавалось.
Нерассмотренные документы уходили все далее и далее. Поэтому рапорты офицеров на отпуск, по статусу лежащие в самом низу папки, могли попасть на подпись и через день, и через неделю. Но если офицер был понятливый, то за несколько бутылок пива или бутылочку вина его рапорт мог оказаться сверху приказа министра обороны
Командир полка, увидев рапорт лейтенанта сразу поверх всех бумаг, удивленно обращался ко мне с вопросом: "Это что такое, почему сверху?", на что получал ответ: "Ой, извините, товарищ подполковник. Виноват, исправлюсь. Но раз уж прочитали, то подпишите, пожалуйста". И каждый раз это проходило без сучка и задоринки. Командир уже привык, что сначала я у него подписываю "свои" документы, а потом остальные. Этот вид деятельности приносил постоянный доход в натуральном выражении.

Полковая печать хранилась в металлическом цилиндре и опечатывалась печатью командира или начальника штаба. Секретная часть, точнее, комната находилась напротив командирского кабинета и кабинета начштаба, точнее, предбанника в их кабинеты. При необходимости они вызывали секретчика с печатью и, штампуя где надо, отдавали на опечатывание. В моей голове созрел план, который я стал воплощать в жизнь. В хозяйственном магазине я купил необходимые материалы. Баночку гуталина, эпоксидную смолу и пластилин. Такие покупки не вызывали никаких подозрений. Гуталин, естественно, для чистки сапог. Пластилин использовался для опечатывания помещений, разнообразных ящиков и шкафов.
...
Гуталин ушел по назначению, а пустая банка была тщательно очищена и плотно заполнена пластилином. Оставалось ждать, когда прапорщика из секретной части не будет и Коля останется один. При этом командованию понадобится печать. Через несколько дней такой момент наступил. Тех пяти секунд, что Коля нес печать командиру, мне хватило, чтобы сделать глубокий оттиск в пластилине. Дальше все было делом техники. Залив оттиск эпоксидной смолой, после ее затвердения я получил, ничем не отличающуюся от оригинала гербовую печать войсковой части. Штемпельная краска не прилипала к гладкой поверхности, но мелкая наждачная бумага быстро устранила этот дефект. Дело было сделано. Я прекрасно знал, как мне этим богатством распорядиться. И уже летом заработала моя контора "Рога и копыта".
Для проверки сначала набивалась рука проставлением в военных билетах приказов о присвоении знака "Гвардия" и "Отличник СА". Для выявления отличий и неточностей сделанные записи сверялись с официальными. Набив руку в этой мелочевке, постепенно перешел на более ответственные записи.
По правилам, если подразделение по учебному плану занимается на полигоне стрельбами, то командир подразделения должен начальнику полигона предоставить приказ по части о проведении таких стрельб. Бестолковые молодые лейтенанты, командиры взводов, в последний момент вспоминали об этом и бежали ко мне за таким приказом. И я готовил им такие приказы, благо печать была со мной. А подписи командира части и начальника штаба совсем не отличались от подписей, которые ставил я. Благодарили по-разному. От "спасибо" до сигарет и продуктов. Некоторые могли проставить пиво.

В штабе после изучения архивных материалов привел все в идеальный порядок. Отсортировал и подшил все документы, которые валялись как попало. Только не знал, куда деть громадную коробку с бланками постовых ведомостей. Изучив вопрос, я понял три момента. Во-первых, ведомости должны быть оформлены на каждый день, с подписями командира части и начальника штаба полка, заверенные полковой печатью. Во-вторых, ведомости последний раз заполнялись во времена, когда я еще не знал, что есть точка на карте под названием Отар. В-третьих, ведомости должны храниться не менее года. Такого безобразия я допустить не мог. Задним числом оформив постовые ведомости за время с момента моей службы в штабе, я ежедневно стал заполнять ведомости, заботливо подписывая и аккуратно ставя печать. После чего аккуратно прошивал их на специальном станке.

201-я мотострелковая дивизия, Душанбе

Мотострелковая дивизия, в которой мне предстояло продолжить службу, была кадрированной, то есть личного состава было раз в десять меньше нормы. Но этого хватало для содержания техники в исправном состоянии и несения караульной службы по ее охране. Ну и для участия в праздничных парадах на центральной площади столицы Таджикской СССР. Вместо положенных 16 тысяч человек, в дивизии было от силы не более двух тысяч. Вся техника была ДХ и НЗ - длительного хранения и неприкосновенный запас. В принципе такая служба меня устраивала. Что касается комендантской роты, то она тоже была кадрированной. Офицерский состав состоял из командира роты. Замполита не было. Командовали мотоциклетным, комендантским, автомобильным взводами прапорщики. Прапорщиками были старшина и техник роты.

В середине декабря наша рота выехала на плановые командно-штабные дивизионные учения. Расположились в двадцати километрах от города на полигоне, который служил нам не только стрельбищем, но и запасным районом для развертывания. Разбили палатки ППЛС (пункт приема личного состава) - сборный металлический каркас, на который натягивался брезент. Установили такие же палатки для штаба, столовой и для офицеров. Одним словом, подготовили все к приему штаба дивизии. Пока офицеров не было, сливали бензин с машин и продавали его местным жителям, в основном по ночам. Днем просиживали в палатках. Было холодно и мокро. Как говорится - не май месяц. Несколько дней шла подготовка, после чего приехали офицеры штаба на учения.
Командно-штабные учения - это значит без личного состава. Офицеры в горах, являющихся предгорьями Памира, корпели над картами, а мы в это время в низине изображали из себя красных и синих. Стреляя по команде холостыми патронами, взрывая взрывпакеты и ШИРАСы (шашка, имитирующая разрыв артиллерийского снаряда), имитировали наступление. Одним словом - зарница.
После последнего боя, когда уже стало темно на улице, всё, что не взорвалось, саперы сгребли в яму. Все отошли на безопасное расстояние и затаились. Сильный грохот и яркая вспышка оповестили о подрыве неиспользованных боеприпасов. После взрыва все, кто был рядом, подошли к воронке посмотреть - как там внутри. Наверху, как петарда, выпуская дым и искры, крутился ШИРАС. Из благих побуждений наш старшина решил подтолкнуть его в воронку. Когда он, как мяч, поддел эту фигню, рвануло все, что не рвануло раньше. От ослепительной вспышки глаза стали различать силуэты только минут через пять. Хорошо, что никто не получил ранений. Пострадал только наш старшина. Лицо было все черное от копоти и остатков пороха, в сапоге оторвана подметка, а шинель, которой он всегда гордился из-за ворса, была лысая, как застиранная простынь.

Тревога

В семь часов вечера на табло, расположенном над дневальным, с противным ревом загорелась красная табличка "Тревога". На табло было две таблички. Желтая и красная. Для проверки действия этого комплекса оповещения всегда загоралась желтая подсветка. В этот раз что-то пошло не так, и красная лампочка не только загорелась, но и не собиралась гаснуть.
- Дневальный, - раздался голос с кровати в глубине кубрика, - ударь по ящику. Может, заткнется.
Не помогли ни удары по ящику, ни по дневальному. Но, несмотря на принятые меры, звук продолжался. Я за свою службу видел такое впервые. Стало как-то противно и тревожно. Не отдохнувшие, стали вставать с кроватей и вспоминать, что нужно делать в таких случаях. Все вопросы были сняты с появлением командира роты, вбежавшего в расположение роты. Он был бледен и возбужден.
- Товарищи солдаты! Срочно в парк, заводим технику и выстраиваем в колонну, - отдал приказ ротный.
- Товарищ старший лейтенант! - обратился к нему старший сержант, которого называли Зиной, сокращая его фамилию. - Как заводим? Техника без аккумуляторов и запчастей.
- Так и заводим. Война, Зина, - ответил негромко ротный, после чего ровным и спокойным голосов стал отдавать приказы и распоряжения.
Не дай бог кому-нибудь когда-нибудь испытывать чувства, которые испытали мы от этого тихого слова - "война". Сомнений, что это не учебная тревога, не было. Получив приказ, я со своим отделением побежал в гараж, где нужно было снять с хранения и завести наши мотоциклы. Гараж находился за штабом, для чего пришлось пересекать улицу и территорию штаба. В штабе творилось что-то невообразимое. Все куда-то бежали, отдавали приказы, звонили по телефонам. Ворота были открыты, и через них постоянно заезжали уазики, выплевывая из себя очередных офицеров с тревожными фибровыми чемоданами и тут же уезжая за новыми. Время было позднее, и почти все офицеры отдыхали дома. По виду некоторых из них было понятно, что отдыхали они хорошо. Тем более, что некоторые из них только вчера вернулись с учений.

Тут же началась мобилизационная работа. Необходимо было укомплектовать части до полного состава. Кем? Офицерами и солдатами запаса, так называемыми "партизанами". Все Душанбе загудело, как растревоженный муравейник. По домам пошли посыльные из военкоматов, разнося повестки с указанием места и времени прибытия на сборные пункты. Практически все взрослое население, ранее уволенное в запас, было срочно призвано на службу.
А мы в это время пытались завести мотоциклы. Заправив их, стали заводить, понимая, что на многих отсутствуют детали, текут патрубки. Выискивание деталей на складе и работа по оживлению техники заняло много времени.

Перед проходной уже скопилась громадная толпа из женщин, которые провожали своих мужей и сыновей на войну. Почти все плакали и причитали. Пробравшись через это жуткое море плачущих женщин, я еще в большей степени осознал серьезность всего происходящего. Ротный дал нам пару часов на сон. Бессонницы не было, была потеря сознания на два часа. Как в омут: закрыл глаза и через два часа их открыл. Организм знал, что следующая возможность для отдыха представится нескоро. Проснувшись и осознав, что все происходящее не является сном, продолжили дальнейшие приготовления к выполнению поставленных задач. Была вскрыта оружейная комната, где мы взяли свое оружие.

Ездить на открытом мотоцикле с коляской в такую погоду было не совсем комфортно. Спасала наша специальная форма регулировщика комендантской роты, которая состояла из черной кожаной куртки и такого же цвета кожаных штанов, белой каски с красной буквой "К", белой офицерской портупеи и белых краг почти до локтя. Связь осуществляли по рации, обращение с которой требовало определенных навыков, которых многие не имели. Иной раз легче было доехать, чем пытаться выйти на связь. Весь день шла и шла техника. И не только техника части, но и гражданские грузовики, призванные по мобилизации вместе с водителями, нагруженные имуществом с армейских складов, выдвигались в запасной район.

Когда вся техника была выведена из Душанбе и опустошены все армейские склады, начался следующий этап. Марш до полигона в районе Термеза и погрузка гусеничной техники на железнодорожные платформы на станции Гиссар. Колонны уходили одна за другой, а мы регулировали движение танков до станции.

Полигон располагался между дорогой и рекой Амударья, по которой проходила граница. Нам сразу порекомендовали на берег без нужды не соваться: во-первых, запретная зона, а во-вторых, можно было нарваться на пограничников, охраняющих эту зону. Тем не менее, в последующем я пару раз был на берегу и сверху наблюдал, как по понтонному мосту в обе стороны движется военная техника. Полигон представлял собой обычную пустыню, да еще раздолбанную военной техникой. Посередине возвышался пункт управления с вышкой. И всё. Наша рота расположилась с краю полигона у насосной станции, которая закачивала воду из реки в оросительный канал. Это было громадное бетонное сооружение, похожее на плотину, только снизу от него отходили три громадные трубы, уходящие в воду канала, соединенного с рекой. Развернули свои каркасные палатки и стали ждать приказа на пересечение границы. За пару дней до нового года стали появляться короткие заметки в газетах о том, что, по просьбе правительства Афганистана, СССР оказывает срочную помощь, в том числе и военную. Это называлось оказанием интернациональной помощи дружественному народу.
Так и встретили Новый 1980 год. Начальник штаба дивизии построил нас и под бой курантов долго рассказывал нам про долг и дисциплину. А дисциплина в это время не то что хромала, она лежала, корчась в конвульсиях. Двенадцать тысяч взрослых мужиков, которых выдернули из семей и готовятся отправить на непонятную войну, вряд ли будут паиньками. Да и мы тоже прочувствовали момент и быстренько сменили униформу на обычные шинели, а на шапках кокарды на звездочки, став неотличимыми от партизан. За километр от полигона родственниками партизан был разбит палаточный лагерь, больше похожий на табор, через который не прекращался поток алкоголя. Поэтому вид партизана, валяющегося на песке и подложившего под голову гранатомет, прикрыв уязвимое место пистолетом Стечкина в деревянной кобуре, не являлся из ряда вон выходящим.

Питьевую воду привозили на водовозке. Вместо дров для печек буржуек использовали доски от оружейных ящиков, которых было в изобилии. Еду нам готовил наглый нерусский повар в автомобильной кухне, которая была устроена на базе "ЗИЛ-131". Готовил он так, как научили его в учебке поваров, где, скорее всего, он был двоечником. Поэтому, если было время, мы разогревали в своих котелках на печке сухой паек, разные каши с мясом и тушенку. Особое место занимал чай, который пили постоянно. Чайник с кипятком не покидал буржуйку.
Первое время было напряженно с туалетом, точнее, туалетов вообще не было. Все ходили по нужде на небольшой холм, склоны которого очень быстро покрылись продуктами жизнедеятельности. Всю ночь по холму блуждали люди с фонариками, выискивая свободное место, а утром открывался вид на холм, усеянный как веснушками, белыми точками использованной бумаги. Во время ветра, эти клочки бумаги, перекатывались по полигону, как перекати-поле.
Позже кто-то додумался делать стационарные туалеты, состоящие из узкого глубокого рва, шириной на пару штыков лопаты и огороженного маскировочной сеткой или брезентом. Унитазом служили две свободнолежащие доски, положенные поперек рва.

К этому времени всем стало понятно, что в партизанском составе и на раздолбанной старинной гражданской и военной технике за речкой делать нечего. Поэтому было принято решение о замене партизан на солдат и сержантов срочной службы. По всем частям Союза и западных групп войск прошло указание об отправке для выполнения интернационального долга отличников боевой и политической подготовки. Было глупо полагать, что командир откажется от солдат, на ком держались показатели. А вот избавиться от тех, кто своей службой портил всю отчетность, появилась прекрасная возможность. Опыт показывал, что возмутители спокойствия в частях и занозы в заднем месте командиров, сами по себе, как правило, были отличными ребятами. Просто у них была такая реакция на службу. Характер у них такой был - неугомонный. И основное их место службы было в нарядах и на гауптвахте. Но если случалось что-то неординарное, то они всегда были впереди. В том числе и такие солдаты, поодиночке и группами, стали прибывать в Термез, где их собирали и привозили в пункт приема. Здесь комиссия из офицеров просматривала их сопроводительные документы и распределяла по частям. Прибывали круглосуточно.

Происшествия с личным составом и техникой

Я был прикомандирован к военному прокурору и целый день развозил его на мотоцикле по местам происшествий. Почти каждый день на полигоне были ЧП, которые требовали присутствия прокурора. Перевернутый на повороте бензовоз с полупустой цистерной и с погибшим водителем. Снятое саперами колесо у чужой машины, где вместо колодки подложена стопка мин. А еще прокурор считал делом чести разобраться с пропавшим грузовиком "ЗИЛ-130". С его слов, грузовик, нагруженный под завязку ящиками с автомобильными свечами, выехал со всеми из Душанбе, но в Термез не приехал. Бесследно испарился по дороге. Я не знаю, нашли свечи или нет, но я думаю, что тот, кто за этим стоял, обеспечил свечами Таджикскую СССР на долгие годы, а деньгами не только себя, но и последующие поколения. Примерная стоимость свечей была в районе миллиона рублей. При стоимости "Жигулей" в то время около 6000 рублей.
Как говорили прапорщики, что если они не пойдут в Афган, то пойдут в тюрьму. Уж они-то с нетерпением ждали возможности списать все недостачи на войну. Часто ждал капитана у гауптвахты, представляющую собой квадратную яму метра три глубиной и размерами пять на пять. Туда по лестнице опускали бойца, а потом лестницу вытаскивали. Сверху, по периметру ямы, бродил часовой, пресекая попытки узников выбраться наверх.

Вход в Афганистан

К переправе наша колонна подошла к шести часам утра. Мы стояли на спуске к реке и ждали, когда нам дадут отмашку на движение. По понтонному мосту выдвигались другие части. Переправа была четко организована. Пограничники открывали шлагбаум и пропускали по несколько единиц техники. Наступила наша очередь. Сначала тронулся БТР, потом проехало несколько грузовиков. Ровно в 9.00 14 февраля 1980 года наш зилок съехал с горки и въехал на понтонный мост. Мы двинулись в сторону другой страны, пересекая границу, расположенную посредине реки.

За нами пошли другие грузовые машины, доверху забитые разнообразным имуществом, необходимым для жизнеобеспечения роты и штаба дивизии. Автобусы. Водовозка. Кухня. Бензовоз. Уазики. Снова грузовые. Кунг "ЗИЛ-157", называемый в армии мормоном или захаром. Мотоциклы не пережили дикие условия эксплуатации на полигоне и заняли свое почетное место в кузовах грузовых машин. Своим ходом поехал только один оставшийся в живых мотоцикл. На нем двинулись два отчаянных латыша, призванных из-под Риги. Понтонный мост, удерживаемый несколькими катерами от сноса по течению, прогибающийся под тяжестью груженых машин и боевой техники, вывел нас на другой берег, в другую страну, в другой век и в другой мир. И я чувствовал, что мой мир никогда уже не будет прежним. По местному летоисчислению был 1358 год, и это соответствовало действительности, в которую мы тут же окунулись. Мы были первыми. У нас не было ни опыта, ни знаний.

Наш путь лежал в город Кундуз одноименной провинции, который располагался на расстоянии трехсот километров от границы. Еще в декабре туда выезжали офицеры дивизии на рекогносцировку. В течение полутора месяцев, пока мы стояли в ожидании, обрывками до нас доходили слухи, а может, и правда, о происходящих за речкой событиях. В основном это были страшилки о коварности местных жителей.

Как только стемнело, останавливаться стали чаще, но из машин практически не выходили. Сидели в кабинах, отключив подсветку приборов, чтобы не было видно лиц. Двигатели не глушили, боялись не завести. На одном из поворотов заглох наш мотоцикл, который постоянно носился туда-сюда вдоль колонны. Все попытки его завести не увенчались успехом. Командиров рядом не было, и мы, притормозив, предложили его бросить, а наездникам сесть в автобус к Лёхе. Что и было сделано. Через полчаса об этом узнал командир мотоциклетного взвода. Прапорщик, развернув уазик, в котором ехал, помчался спасать мотоцикл. Но на том месте было пусто. Не было никаких следов, указывающих на то, что здесь совсем недавно стоял мотоцикл. Высоко в горах, хрен его знает, на каком расстоянии от ближайшего населенного пункта, тяжелый армейский мотоцикл был эвакуирован без следов. Два воспитательных момента были продемонстрированы данным происшествием.
Первое: мы никогда не остаемся одни, и всегда за нами следят.
Второе: после слов прапорщика - "Списать живую силу в боевые потери легче, чем технику", я понял, что самое главное - это живая сила, а не техника. И впредь для меня техника перестала представлять какую-либо ценность.

Кундуз - несение службы по охране гарнизона

Мы расположились на краю плоскогорья, перед достаточно глубоким оврагом шириной более ста метров. С другой стороны оврага простиралось холмистое плоскогорье, на горизонте которого виднелись горы. Никаких жилых построек с противоположной стороны не наблюдалось. Только наделы обрабатываемой или брошенной земли. Склоны оврага, или, скорее, лощины были пологими, со следами былой растительности и вытоптанных животными тропинок. Справа внизу овраг заканчивался, выходя на долину реки Кундуз. Ниже выхода располагался небольшой кишлак, в котором было не более трех десятков глиняных домов ...

Обустройство своих мест для ночлега заняло больше времени. Установить большую армейскую палатку не составило особого труда, а вот над своей десятиместной палаткой пришлось потрудиться. Сначала по размерам палатки вырыли прямоугольную яму с прямыми краями глубиной метр. Затем, отступив от двух сторон по два метра, углубились еще на метр. Сделали песчаные ступеньки, укрепив их досками. Все это сооружение накрыли брезентом, вкопав посередине ямы опорный столб. Края брезента крепко закрепили к земле и вырыли по периметру водоотводную канаву. В самом низу поставили печку-буржуйку и вывели трубу наверх. Получилось, что самое дно было полом, а то, что выше, стало нашими нарами. Закрытые досками, нары вмещали семь человек по длинной стороне и троих по короткой. А то, что наше лежбище было заглублено на метр, спасало нас от шальных пуль. Напротив входа в нашу палатку располагался вход в палатку ротного.
Своеобразно решался вопрос отопления. В отличие от Союза, с дровами было не то что плохо, а очень плохо. А если точнее, то их просто не было. Поэтому использовалось следующее приспособление. На стенку вешался бачок от автомобильного нагревателя, в который заливалось около литра солярки. По тонкой металлической трубочке солярка поступала в трубу и капала в печку. В печке зажигалась щепка, и, попадая на неё, солярка воспламенялась. И каждая последующая капля возгонялась и воспламенялась от предыдущей капли. И так, капля за каплей, все это горело с диким шумом и гулом, за что такие конструкции прозвали "фугасом". При этом труба и буржуйка раскалялись докрасна. За всем этим хозяйством нужно было постоянно присматривать, иначе можно было спалить палатку. На плоскогорье в других частях палатки вспыхивали с постоянной периодичностью.
Когда мы, уже почти деды, отбивались спать, всегда оставляли на дежурстве молодого бойца, который с автоматом в руках сидел сзади буржуйки и не только следил за необходимой температурой, но и охранял наш покой от вражеских лазутчиков.

Собственными силами мы себя охраняли по ночам. По расположению роты и автопарку ходили часовые. С вечера в окопы загружались бойцы и всю ночь попеременно следили за противоположным склоном. На той стороне были установлены сигнальные мины-растяжки. При задевании проволоки вверх поднимался столб огня, освещающий предполагаемое место нахождения нарушителя, а в небо летела ракета, издавая свист. Мины срабатывали практически каждую ночь. То ли так были поставлены, то ли ежик цеплял, но на каждый такой сигнал боевое охранение открывало шквальный огонь. Ежиков было много, и отличались они от привычных советских длинными ушами, торчащими над иголками на несколько сантиметров. Личный состав поднимался по тревоге и занимал заранее подготовленные места для отражения нападения. Первые ночи стрельба длилась долго и затихала тогда, когда всем надоедало пускать трассеры в ночь. К необходимости своей защиты примешивалось желание просто бесконтрольно пострелять из автомата, ощутив мощь собственного оружия. Такие односторонние перестрелки за ночь вспыхивали по всему периметру аэродрома. Со временем на такие мероприятия выбегало все меньше и меньше желающих пострелять. Лучше подольше поспать, да и постоянная чистка автомата не прибавляла энтузиазма. Чуть позже к нам на усиление прибыл танк. Окопался и стал нам помогать. Но за все время так ни разу и не выстрелил. Не было целей. А если бы выстрелил, то наши палатки снесло бы. Я один раз по неосторожности стоял рядом со стреляющим танком. Отбитая мягкая часть тела и глухота на несколько часов - хороший урок от подобного любопытства.
Приходилось быть внимательными и днем. За месяц до нас на аэродроме была дислоцирована десантная штурмовая бригада. У них с собой вообще не было имущества. И многие из них шастали по плоскогорью в поисках того, что плохо лежит. Их молодые бойцы в грязных бушлатах постоянно крутились возле нашей роты. Нужен был глаз да глаз. Об этой штурмовой бригаде ходили далеко не лестные отзывы. Начиная с одного из командиров, про которого говорили, что он переправил в Союз легковую "Тойоту", конфискованную у местного населения, заканчивая личным составом, который нес большие потери и отличался жестокостью по отношению к местному населению.
Начались первые поездки за водой в Кундуз. Мы битком залезали в БТР, занимая все места в десантном отделении и, высунув автоматы из бойниц, смотрели в триплексы, ожидая нападения. Несколько раз садился за пулеметы. Поездки были редкие. Вода нужна была только для приготовления еды. Хватало одной бочки на несколько дней. Ожидая водовозку, из бронетранспортера не выходили. Сидели на броне, рассматривая окружающую обстановку.

Грязь, скорее похожая по составу на сметану, была везде. Перед палаткой росли грязевые сугробы, которые образовывались от очистки сапог. Ко всем бытовым проблемам добавилась вечно сырая и грязная одежда. Постоянно раскаленная буржуйка не справлялась с сушкой одежды. Сушка десяти пар портянок в маленькой палатке над буржуйкой не прибавляли атмосфере приятных ароматов. Поэтому старались без особой нужды под дождь не высовываться, что получалось редко. Единственное, что скрашивало иногда, так это употребление той фигни, которая так в свое время воодушевила краснодарского парня. Володька не только постоянно ее находил, но и умудрился за короткое время почти всех научить ею пользоваться. Не курили только те, кто не курил совсем.

Постоянный лагерь в Кундузе

Чтобы иметь представление о нашей жизни, необходимо описать каждый объект расположения роты. Начнем с палаток для личного состава. Рассмотрим букву "П". По правой стойке буквы были установлены две армейские палатки, смотрящие входом на противоположную стойку. Это были достаточно обширные армейские палатки. В середине палатки были деревянные настилы. А по краям двухъярусные кровати, застеленные постельным бельем. Между опорных стоек и двух печек располагался ящик, на котором был установлен пулемет дневального по роте. Сзади палаток, параллельно правой стойке буквы "П", были более мелкие палатки штаба дивизии, выходившие на сторону взлётно-посадочной полосы. Параллельно крайней большой палатке со стороны столовых была организована волейбольная площадка.
Напротив входа в наши палатки, по левой стойке буквы "П", располагались три небольшие палатки, входами обращенные к нам. В первой снизу стояли одноярусные кровати наших командиров, а другая закрывала бассейн размером три на три, глубиной около двух метров. Процесс строительства бассейна был небыстрым. Бетонирование стенок осуществлялось трофейным цементом. Между палатками была дорожка, выложенная деревянными срезами бревен. Обе палатки были накрыты маскировочной сетью. Третья палатка выполняла функции оружейной комнаты. Интересна была начинка оружейки. Все оружие было на руках, поэтому там хранились только боеприпасы. Свободно валялись открытые ящики с цинками с патронами, ящики с гранатами, как наступательными, так и оборонительными. Сигнальные ракеты и цветные дымы. Там же стояли ящики с сигаретами. Согласно нормативам, на каждого было положено табачное довольствие, около двадцати пачек сигарет на человека в месяц. Сигареты не раздавались, а лежали в ящиках. Любой мог взять столько сигарет, сколько ему было нужно. Сигареты были простейшие, которые стоили в Союзе от шести до десяти копеек за пачку. Это были "Охотничьи" (Смерть на болоте) и "Памир" (Нищий в горах).
Слева от входа, по перекладине буквы "П", замыкала пространство палатка, выполнявшая роль склада. На складе валялось всякое барахло, о назначении которого знал только старшина роты. Там же я присмотрел ящик с прицелом ночного видения. Восстановив его, получил очень хорошую трубу для ночного обзора.
Автопарк находился примерно в ста метрах слева от расположения роты.

Пищеблок имел тоже форму буквы "П", перевернутой вверх ногами относительно нашей, где ножками были две армейские палатки с входами со стороны перекладины, выполнявшие роль столовых, а перекладиной кухня. Он обеспечивал питанием не только нашу роту, но и офицеров штаба дивизии. Офицерская столовая была цивильной, со столами и стульями. Офицеров обслуживали официантки, вольнонаемные гражданские женщины, вахтовым способом прилетающие из Душанбе.
Солдатская столовая разительно отличалась от офицерской. Столы появились в конце лета. А до этого прием пищи осуществлялся стоя, на широкой доске, которая была приколочена к двум вкопанным столбикам. Прием пищи ничем не отличался от полигонных трапез. Подходишь к котлу на кухне со своим котелком, в который повар черпаком на длинной ручке вываливает приготовленный продукт. Идешь в палатку и принимаешь содержимое, уютно установив свою металлическую емкость на нестроганую доску.

Палатки, в которых жили официантки, стояли параллельно офицерской столовой со стороны аэродрома как продолжение штабных палаток. Они были центром притяжения офицерского и летного состава. Неудивительно, что по вечерам туда подтягивались офицеры всех родов войск. На весь гарнизон это было единственное место, где были молодые женщины. Некоторые вертолетчики, возвращаясь с задания, на низкой высоте проходили над их палатками. На аэродроме располагались транспортные "МИ-6", боевые "МИ-8" и "МИ-24" ...

Чуть в стороне от дорожки, ведущей от наших палаток к столовой, стоял дизельный генератор на колесах. Он работал круглосуточно, и его громкое тарахтение преследовало нас все время службы. Электричество, вырабатываемое этим дизельным монстром ярославского завода, позволяло иметь освещение не только внутри палаток, но и на территории перед ними. Наш автопарк тоже освещался четырьмя лампочками, свободно болтающимися на столбах.

Место для умывания представляло собой участок, внутри которого на высоте более двух метров был установлен резервуар, от которого вода поступала не только в трубу с кранами, но и в трубу с душевыми лейками. Все это вокруг было закрыто деревянным забором. С началом изнуряющей жары вода в баке нагревалась до кипятка. Под душем можно было помыться с мылом.
О воде следует поговорить отдельно. У местных водопровода не было в принципе. Вся вода самотеком, по кяризам - подземным каналам и арыкам поступала с гор. То есть за много километров от города или кишлака делался отвод от горной реки, и где по поверхности, где тоннелями, эта вода доходила до места. Этим ирригационным системам была не одна сотня, а может, и тысяча лет. Вода использовалась и для полива и орошения полей, и в быту. Причем можно было наблюдать картину, как в арыке сидит корова, ниже по течению купаются дети, здесь же в арык вываливают мусор и тут же берут воду для нужд. Цвет воды желтовато-зеленоватый. Понятно, что при такой антисанитарии заболеть было легко и просто. Жара и грязная вода давали испарения, насыщенные целым букетом болезней, в том числе тех, про которые в Союзе давно забыли.
С целью недопущения заболеваний и переноса их в последующем в Союз, в начале лета прилетела группа врачей для вакцинации личного состава. Ты подходил к двум медикам, и с двух сторон тебе лупили в обе руки из бесконтактных шприцов. После чего у прививаемого поднималась температура, а некоторые еле стояли на ногах.

Каждое утро мы мочились в пробирку и капали сверху капельку йода. Если появлялся зеленый ободок, значит, желтуха. Желтуха - это три месяца в госпитале в Союзе, месяц отпуска дома и оставшаяся служба в Союзе. Были и такие, которые искали больных, чтобы от них заразиться. Как только появились первые заболевшие, мы в Кундузе отловили лавочника, который понимал по-русски, и узнали от него, что хорошей профилактикой является отвар верблюжьей колючки. Мы собирали верблюжью колючку, рубили на мелкие части и заваривали в ведре с водой.

Дедовщина

27 марта 1980 года вышел Приказ Министра обороны № 97 "О призыве и увольнении в запас". В этот день, соблюдая традицию, отхлестали кожаными ремнями по мягким местам призыв весны 1979 года, таким образом переведя их из молодых в черпаки. Сами же мы стали дедушками Советской Армии со всеми вытекающими последствиями.

В нашей роте дедовщины, основанной на унижении и издевательствах, не было в принципе. Не потому, что рядом штаб дивизии, а у молодых в руках всегда автомат. И откуда прилетела пуля во время операции, выяснять не будут. Нет. У нас было заслуженное уважение младших перед старшими. Молодые старались учиться нашему опыту. А мы старались их прикрыть от опасности. Такой субординацией пользовались и командиры. Им не было смысла воспитывать молодежь. Достаточно было вставить нам, дедам, а мы уже учили черпаков, а те в свою очередь молодых.
Ротный тоже поддерживал такую постановку вопроса. Он, конечно, воспитывал всех, но молодых старался через нас. Воспитанием он занимался просто и жестко. Чтобы показать, что мы не на прогулке и не на учениях, он всю роту вывел к санчасти, находившейся сравнительно недалеко от нас. И провел мимо штабелей с пока еще пустыми цинками и мимо лежащих окровавленных простреленных бушлатов. Это произвело сильное впечатление и соответственно настроило личный состав роты. Ротный был у нас отличным командиром. Москвич. Из семьи прокурорских работников. Носил усы щеточкой. Его физической подготовке можно было только позавидовать.
- Кто быстрее меня бегает, кто лучше меня стреляет, кто больше меня подтягивается на перекладине, тому я разрешу носить усы, - мотивировал он дедов. А какой дед без усов? Как говорится, был суров, но справедлив. Приходилось держать себя в отличной форме. А самой главной стала его фраза, которая проникла во все клеточки мозга и руководила сознанием в самых напряженных моментах. "Не видишь - не стреляй". Со страху или от возбуждения легко было расстрелять весь боекомплект и остаться беззащитным. И уповать только на отполированный патрон, который практически у каждого лежал в маленьком карманчике (пистоне) в галифе.

... Хотя был у нас рядовой из Западной Украины, который решил самостоятельно отправиться домой. Мы нашли его на вторые сутки в боевом охранении, где он готовился пешком идти домой. Его даже не стали наказывать, просто ближайшим рейсом отправили в психушку. За мою службу это был уже второй боец из моего окружения, который не справился со своей головой. Другие части не отличались от нас. Чуть ли не ежедневно к нам приходили из других частей и давали нам ориентировку на сбежавших и пропавших. Многих находили в охранении, кто-то прятался по закоулкам, некоторых так и не нашли. Наличие постороннего на территории нашей роты воспринималось подозрительно. Кто знает, что у него на уме. И как он может распорядиться своим оружием.

БТР-70

Передав охрану гарнизона сменившим нас артиллеристам, мы перебрались на новое место. Здесь, на постоянной основе, каждый получил свою зону ответственности.

... прожектор до нас располагался над люком старшего по машине и при его отсутствии был бесполезен, да и при его наличии был не синхронизирован с башней. Мне же для подсветки места обстрела необходимо было освещение. Поэтому прожектор перекочевал на ствол пулемета. Поставив прожектор на свое управление, я получил освещенный круговой обзор. Что касается Лёхиной области, то над двигателями воздухозаборные жалюзи были закреплены жестко. При высокой температуре за бортом не хватало воздуха для охлаждения радиаторов, что приводило к закипанию и перегреву двигателя. Мы их просто открутили со стороны башни и подперли досками. Когда при сопровождении колонны закипает двигатель, рвутся патрубки и вода из радиатора вытекает, есть три выхода. Встать, отстав от колонны, и поменять патрубки - что равносильно самоубийству. Зацепиться на буксир, что при отсутствии равнозначной бронетехники не представлялось возможным. Или продолжить движение без охлаждения. Мы использовали все возможные варианты. И чинились в дороге, догоняя колонну. И тащились на буксире, когда дорога была к дому. И возвращались домой без охлаждающей жидкости, что приводило к прогоранию прокладки блока цилиндров и соответствующему ремонту. Дважды двигатели полностью разбирались для замены прокладок. И все это надо было успеть сделать до следующего выезда. Кроме того, были сняты заводские ограничители скорости, что в свою очередь увеличило предельную скорость. По трассе разгонялись до ста десяти километров в час, а рекорд - сто двадцать с горы.
- Двигатель можно заменить или отремонтировать. А нас - хрен, - заявил Лёха, когда кто-то сказал, что в таком режиме двигатели долго не протянут.

Внутри БТРа, в заднем левом углу, находился суперсекретный фильтр противоатомной защиты, опечатанный пломбой. Мы один раз его использовали, когда задул "афганец", тот же "бабай", но только местный. С таким природным явлением я сталкивался три раза. Один раз в Термезе и два раза в Афганистане. Я уже говорил, что дышать, говорить, видеть - это совершенно бесполезные занятия. Причем отличий, что днем в Афганистане, что ночью в Термезе, не наблюдалось.
...
Когда на тебя несется хрень из песка, пыли и мелкого мусора, становится не по себе. И возникает желание спрятаться в защищенном месте. Мы прятались в БТР и включали фильтр противоатомной защиты. Он должен был создавать внутри повышенное давление очищенным воздухом, что препятствовало бы проникновению снаружи зараженного воздуха и мелких частиц. Но, несмотря на все действия по инструкции, внутри БТРа было полно пыли и песка. Что послужило нам основанием выкинуть из бачка фильтра всю начинку и использовать его как сейф. При осмотре БТРа офицерами особого отдела или командованием на предмет наличия запрещенных предметов, (особенно тщательный досмотр был после боевых операций), ни у одного проверяющего не появлялось даже мысли, что мы могли посягнуть на опломбированное святое.

Десантное отделение служило нам кубриком. Когда сиденья раскладывались, то получалось отличное спальное место, на которое помещался матрас, чем мы постоянно пользовались. Днем матрас скручивался, а ночью было отличное место для сна на мягком матрасе с подушкой. Наволочка и простыня делали сон более приятным. Летом, когда температура воздуха с восходом солнца резко поднималась, внутри оставалось прохладно и давало возможность подольше поспать. Вечером, перед сном, мы поливали БТР водой, чтобы он быстрее остывал. Так что, хоть у нас и были свои места в палатке вместе со всеми, в центре на первом ярусе, но комфортнее было спать в машине. Да и удобнее, если возникала срочная поездка.

Пользуясь наличием водоема, мы решили проверить плавучесть нашего БТРа. Сделали все по инструкции. Откинули волноотражатель. Открыли крышку водометного винта сзади. Задраили люки. Завели двигатели и гордые съехали в воду. Наша ласточка, покачиваясь, поплыла на середину реки и медленно, но уверенно пошла ко дну. Глубина была небольшой, поэтому, коснувшись дна, встала. Над водой была видна только башня. Быстрые потоки горной реки переливались через броню. Мокрые, мы вылезли наверх. На берегу в голос ржали бойцы.
Подогнали экскаватор. Лёха нырнул и подцепил под водой трос. Кирасир поднатужился и выдернул нас на берег. Через незакрытый сливной люк в днище стала выливаться вода. Через него она и заливалась в реке. Открыли боковые люки, и из них ударили водопады, неся в своих потоках разные мелочи, не закрепленные внутри. Лёха открыл двигатели и со словами - Главное, чтобы вода не попала в двигатели, - достал масляный щуп. Из отверстия фонтаном забила вода вперемешку с маслом. Слили воду из двигателей и залили масло, которым поделились экскаваторщики.
Так нас на буксире, на включенной передаче, до аэродрома и тащил мощный "КРАЗ". И только на подъезде к парку БТР зачихал, и двигатели начали работать самостоятельно. По приезде поменяли масло, вытащили на солнце наши матрасы, подушки и белье. Просушили внутри и решили, что рождённым ездить - не хрен плавать.

Торговля с местными

В наши обязанности входило сопровождение и охрана водовозки. До того, как пробурили свою скважину, питьевая вода набиралась на заводе Спинзар в центре Кундуза. Водовоз докладывал ротному, что вода закончилась, и ротный отправлял нас за водой. Сначала это был "ЗИЛ-130" с бочкой на три куба воды. Наш водовоз плохо учился в школе и вошел в поворот с неполной бочкой. После трех переворотов чудом выживший водитель долго рассматривал сплющенную кабину и цистерну, вспоминая про уроки физики и центр тяжести. Это происшествие способствовало появлению авторазливочной станции (АРС) на базе "ЗИЛ-131", вмещающей уже пять тонн воды. Мы вставали сзади водовозки и выезжали с плоскогорья.

Очень хотелось горячих лепешек и шашлыка, но боялись отравиться. Покупали часы "Сейко", но прятали их от командиров из боязни быть уличенными в мародерстве. Там их и оставляли, уезжая в Союз. Не хотелось получить обвинение в контрабанде. В 1980 году за это можно было схлопотать до десяти лет. А вечером, сидя на табуретке под маскировочной сеткой, поднять армейскую металлическую кружку, наполненную водкой и кока-колой с плавающими кусочками льда, и после этого закурить "Мальборо". Разве это не было исполнением мечты советского человека? Попробовать символы загнивающего капитализма - Кока-колу и "Мальборо".

В основном шла ожесточенная торговля. Мы пытались продать или поменять все, что попало, от ненужных запчастей до продуктов. Постоянно что-то меняли. Особым шиком считалось продать местным лавочникам аккумулятор. Конечно, неработающий, давно выработавший свой ресурс и списанный на свалку. Перед продажей он тщательно чистился. Клеммы зачищались и смазывались солидолом. Заливался свежий электролит. От нового не отличишь, хотя внутри была труха. Когда нам нужно было что-то купить или поменять в Кундузе, мы давали команду водовозу слить воду, и он докладывал ротному о пустой цистерне. Машина шла за водой, а мы за необходимым товаром.

Мы были там больше пятидесяти раз, но только один раз мы попали в передрягу. В тот день, когда мы подъехали, на заводе было пусто. Только перед воротами стояла БМД десантников. Встали рядом в ожидании выезда нашей водовозки. Около БМД стоял сержант-десантник. Вокруг него, как всегда, толпились местные жители. Один из них достал из складок одежды пистолет и выстрелил в сержанта. Сразу после этого еще, как минимум, с трех точек по нам открыли огонь. Увидев это, я с брони нырнул в БТР за пулеметы и дал очередь поверх голов, затем очередь вдоль улиц. Потом методично стал долбить крупным калибром в дом, из узкого окошка которого раздавались короткие очереди. Началась отчаянная перестрелка. Улицы мгновенно опустели, и только треск очередей и одиночных выстрелов нарушали порядок. Отстрелянные листья и ветки падали на землю, как в листопад. К нам на помощь подошли две БМПшки с мотострелками, которые сходу ввязались в бой. С охраны моста подтянулся танк, который, недолго думая, разнес из пушки второй этаж здания, откуда велась стрельба. После чего все стихло.

Снабжение

Вторым по значимости был маршрут в северный городок. Наш гарнизон состоял из двух частей. Боевые подразделения находились на аэродроме, а подразделения обеспечения в степи в нескольких километрах севернее Кундуза. Ремонтный батальон, прачечная (мыльный пузырь), полевой хлебозавод, продовольственные склады, хранилище ГСМ и т.д. По дороге это было более двадцати километров. Кроме сопровождения автотранспорта, шедшего за продуктами, за запчастями, за горючкой, хлебом и в прачечную, иногда требовалось перевезти туда офицеров штаба дивизии.
Сложно сказать, сколько раз мы были в северном городке, но два-три раза в неделю - это точно. После завода, куда мы ездили за водой, дорога уходила резко вправо и через метров пятьсот появлялась центральная площадь с круговым движением. Среди площади находилась широкая тумба со столбом, на которой сначала стоял регулировщик. Наш БТР не вписывался в круг, поэтому мы резали по встречке налево.
Дальше по улице мимо рынка доезжали до моста, который охраняли с обеих сторон танкисты, и уходили в заливные луга, покрытые высоким камышом. Этот камыш был для нас занозой в одном месте. Из камышей постоянно стреляли. В том числе из гранатомета. Буквально перед нами сожгли БРДМ. Этот участок мы пролетали на максимальной скорости. Духи боролись со скоростью, перекапывая дорогу, и когда водитель инстинктивно перед ямой жал на тормоз, стреляли по машине. Наш БТР не останавливала никакая яма. Я готовился к удару заранее и проходил это место безболезненно. Что не скажешь о наших пассажирах.
Нормальных офицеров мы предупреждали заранее, а вот некоторых - нет. Не предупредили о яме майора из политотдела, который по дороге вымотал нас своими разговорами и наставлениями. Проезжая яму, он умудрился с сиденья старшего, через открытый люк, подпрыгнуть так высоко, что с него сдуло фуражку.

Когда приезжали за запчастями, то всеми способами пытались достать новую резину на БТР. Ездили много, и на жаре резина быстро изнашивалась. Несколько колес у нас были просто лысыми. За все время нам удалось поменять четыре колеса из восьми.

Приезжали за бензином, который хранился в громадных прорезиненных емкостях размером с футбольное поле. В одно из таких сопровождений, бензовоз с техником роты заправил цистерну бензином, заправил свой бак и через двести метров заглох. На все попытки завестись никак не реагировал. На нем заменили почти все навесное оборудование, а он никак. И только когда уже стало нечего менять, прапорщик проверил бензин. Оказалось, вода. В резервуаре для бензина оказалась вода. Мы здесь воевали. А какая-то сука в Союзе воровала бензин, доливая вместо него воду. И ребята из автобата, рискуя своей жизнью, везли обычную воду вместо бензина. Наш прапорщик пообщался с начальником склада ГСМ, после чего слили бочку и бак, залив все снова, уехали, не заявив куда надо. Прапорщик прапорщика, как говорится.

Денежное довольствие

Долго решался вопрос с нашим денежным довольствием. Наконец мы узнали, что мы будем получать денежное довольствие двух видов. В Афганистане нам будут выдавать чеки Внешпосылторга, при этом в Союзе будут начисляться рубли на лицевой счет. Я отлично знал ценность чеков. В институте со мной училось много ребят, родители которых работали заграницей и получали чеки. Они всегда были модно одеты, имели продвинутую технику и постоянно обменивались редкими дисками зарубежных музыкальных групп.

Денежное довольствие значительно отличалось от довольствия в Союзе. Я как сержант получал двадцать пять чеков в месяц. Тринадцать рублей шло мне на счет в Союзе. Рядовые от 15 до 20 чеков, в зависимости от специальности. Офицеры получали от 180 до 250 чеков в зависимости от звания и должности.