Навигация:
Крымский Совет Обороны СССР 1969 года с точки зрения Запада
Взаимный страх атомной войны
Источник информации — конструктор МБР Р-36
Французский шпион полковник Владимир Ветров
Американский проект «Преемственность правительства»
Новая МБР Peacekeeper («Миротворец»)
Корейский «Боинг-747» и операция «Cobra Ball»
Разведчик RC-135 и корейский лайнер
Размещение ракет средней дальности в Европе
Сообщения шпиона Гордиевского об опасениях советского руководства
Крупнейшие военно-морские учения US NAVY, 1983 год
Советский шпион Джерри Уитворт
Советская программа бактериологического оружия
Американская программа бактериологического оружия
Связь и управление РВСН
Компьютерная система «Сигнал-A»
Система «Чегет»
Разработка командной ракеты на базе 15А16 (МР УР-100У)
Система «Периметр»
Стремление к диалогу на фоне давления на СССР
Глупая шутка Рейгана
Американский шпион Адольф Толкачев
Советский шпион Эймс
Странная история полковника КГБ Виталия Юрченко
Виталий Катаев (Отдел оборонной промышленности ЦК КПСС) о советском ВПК
Заявления Рейгана и Горбачёва на переговорах в Женеве
Скандал «Иран-контрас»
Ликвидация советских ракет малой дальности
Полезная нагрузка ракеты-носителя «Энергия» — «Скиф-ДМ»
Полёт Матиаса Руста
Бинарное химическое оружие
Академик Велихов и беспрецедентная открытость
Невозвращенец Пасечник
Горбачёв
Ельцин
Тайная продажа оружейного урана Казахастаном
Комбинат «Маяк»
Американская обеспокоенность доступностью радиоактивных материалов
Проект американских сенаторов Нанн и Лугар
Леонид Брежнев руководил группой недееспособных стареющих лизоблюдов, опираясь на консенсус, но к середине 1970-х его здоровье стало настолько слабым, что он практически отошёл от руководства. Вакуум заполнили промышленники. Они имели огромное влияние на то, какое вооружение будет производиться, — по некоторым данным, даже большее, чем военные. Яркий пример — кульминация напряжённого внутреннего конфликта о судьбе следующего поколения межконтинентальных баллистических ракет.
В июле 1969 года обеспокоенный Брежнев собрал в пансионате под Ялтой верхушку военного руководства и проектировщиков ракет. Конкуренция привела к тому, что друг против друга выступили два легендарных конструктора — Михаил Янгель и Владимир Челомей. Янгель предложил ракету РС-16 с четырьмя боеголовками, подходящую для новых укреплённых шахт; это решение давало лучшую гарантию ответного удара в случае нападения, но стоило дорого. Челомей вначале предлагал модернизировать свою ракету РС-10, предназначенную для использования в уже существующих, недостаточно укреплённых шахтах. Это решение обеспечивало военных большим количеством дешёвых боеголовок — идеальный вариант для превентивного удара. К моменту ялтинской встречи Челомей, однако, сменил тактику и предложил новую ракету РС-18 с шестью боеголовками, которая также требовала строительства новых укреплённых шахт.
Главой согласительной комиссии был назначен президент Академии наук Мстислав Келдыш, пользовавшийся доверием Брежнева. На ялтинском совещании он посетовал, что, бросившись строить ракеты, страна даже не определилась со стратегической доктриной: нужно готовиться к превентивному удару или же сохранять силы для возмездия? Но Келдышу не удалось разрешить спор. В итоге были утверждены все три варианта — одно из тех чрезвычайно дорогостоящих решений, которые в конце концов привели СССР к банкротству.
На основе трёх основных задач были выстроены пять вариантов нападения и около 90 более мелких вариантов. 11 мая 1969 года Никсон побывал на воздушном командном пункте управления в чрезвычайной ситуации — это был набитый коммуникационным оборудованием «Боинг-707» — и принял участие в тактических упражнениях по отработке действий в случае ядерной войны.
Глава его администрации Гарри Р. Халдеман записал в дневнике: «Довольно-таки страшно. Они провели все разведывательные и операционные брифинги — с обрывами связи и т. д., чтобы всё выглядело реалистично». Халдеман добавил, что Никсон «задавал множество вопросов о нашем ядерном потенциале и о том, сколько людей он способен убить. Он определённо волнуется, что решения о гибели целых миллионов можно принимать так беспечно». Те же страхи преследовали и советских лидеров.
В 1972 году генеральный штаб представил политическому руководству анализ возможной ядерной войны в случае, если первый удар нанесут США. Военные сообщили: мощь советских вооружённых сил снизится в тысячу раз, 80 миллионов граждан погибнет, 85 % промышленности будет уничтожено. По словам присутствовавшего на совещании генерала Адриана Данилевича, Брежнев и премьер-министр Алексей Косыгин были явно напуганы услышанным. Затем были запланированы три запуска межконтинентальных баллистических ракет с боеголовками-пустышками.
В ходе этих упражнений Брежневу предоставили кнопку, которую он должен был нажать в нужный момент. Министр обороны Гречко стоял рядом с Брежневым, а Данилевич — рядом с Гречко. «Когда пришло время нажать кнопку, — вспоминал Данилевич, — Брежнев был явно потрясён и бледен, его руки дрожали, и он несколько раз просил у Гречко подтверждения, что это не приведёт ни к каким реальным последствиям». Брежнев повернулся к Гречко и спросил: «Вы уверены, что это только учения?»
В 1970-е Соединённые Штаты начали размещать ракеты «Минитмен-3», способные нести три боеголовки вместо одной. Новое устройство называлось MIRV (разделяющаяся головная часть индивидуального наведения) и позволяло задать каждой боеголовке собственную цель, что привело к очередному резкому наращиванию арсеналов. Советский Союз воспроизвёл и даже превзошёл эту технологию, начав в середине 1970-х размещение нового поколения ракет наземного базирования. Одна из них, РС-20, могла нести боевой заряд в семь-восемь раз мощнее, чем американские ракеты.
Бесценным источником оказалась коллекция внутренних документов Оборонного отдела ЦК КПСС. Документы отдела, впервые опубликованные в этой книге, проливают новый свет на решения и образ мысли главных деятелей советского государства в эпоху Горбачёва. Они показывают, как Горбачёв противостоял генералам и могущественным представителям ВПК, а также как Советскому Союзу удавалось скрывать свою бактериологическую военную программу. Бумаги эти собрал Виталий Катаев, по образованию — конструктор воздушных аппаратов и ракет. В 1974 году Катаева перевели из ракетного комплекса в Днепропетровске в аппарат ЦК, где принимались главные решения. Там он проработал почти два десятка лет. Катаев вёл дневник и сохранял кипы оригинальных документов. Катаев хорошо знал и сами ракеты, и их разработчиков, и руководителей страны. Как и многие другие участники этой истории, он на собственном опыте узнал, что гонка вооружений превратилась в состязание излишеств.
Во время экономического саммита в Оттаве 19 июля 1981 года французский президент Франсуа Миттеран передал Рейгану сногсшибательную новость. Французы завербовали агента в Москве — ему дали кодовое имя Farewell («Прощание»), — и он открыл им целый кладезь информации. Полковник Владимир Ветров был инженером, и его задача заключалась в оценке данных, собранных подразделением научно-технической разведки КГБ — Управлением «Т». Оно отвечало за поиск и похищение на Западе новейших технологических разработок. Спецподразделение КГБ, известное как «Линия х» занималось собственно похищениями. Ветров, выразивший желание помочь Западу, смог тайно сфотографировать около четырёх тысяч документов КГБ, связанных с этой программой {Ветров впоследствии был арестован и приговорён к смертной казни за шпионаж. Приговор приведён в исполнение 23 февраля 1985 года. — Прим. пер.}.
После разговора Миттерана с Рейганом материалы были переправлены вице-президенту Джорджу Бушу-старшему, а затем, в августе, попали в ЦРУ. Досье «вызвало настоящую бурю», вспоминал Томас Рид, бывший офицер Пентагона, который позднее работал в Совете по национальной безопасности при Рейгане: «Документы… раскрывали масштабы советского проникновения в лаборатории, правительственные органы и на заводы США, и других западных стран». Ветров раскрыл имена более двухсот сотрудников «Линии х», прикомандированных к десяти резидентурам КГБ.
«Прочитав эти материалы, я понял, что мои худшие кошмары стали явью, — сказал чиновник Белого дома Гас Вайс. — С 1970 года “Линия х” завладела тысячами документов и образцов продукции — в таком количестве, что, похоже, советский военный и гражданский сектор во многом основывали свои исследования на западных разработках, особенно американских. Наша наука укрепляла их национальную оборону». Но вместо того, чтобы вывести на чистую воду и выслать представителей «Линии х», {Некоторых всё же выслали на родину. — Прим. пер.}
Рейган утвердил секретный план использования досье агента Farewell для экономической войны с Советским Союзом.
План состоял в том, чтобы «скармливать» Советам технологии, которые через определённое время будут самоуничтожаться. Вайс поделился этой идеей с Кейси, а тот — с Рейганом. ЦРУ стало сотрудничать с американской промышленностью, чтобы модифицировать продукты, которые планировалось передать КГБ — в соответствии с советским «списком покупок». «Испорченные компьютерные чипы попали в советскую военную технику, дефектные турбины были установлены на газопроводах, а полные ошибок чертежи позволили нарушить работу химических предприятий и тракторного завода, — рассказывал Вайс. — Пентагон передал недостоверную информацию, касающуюся самолётов-невидимок, космических аппаратов и тактических самолётов».
В самом верху списка пожеланий советского руководства значилось нефтяное и газовое оборудование. Советскому Союзу требовались сложные системы управления, чтобы автоматизировать работу клапанов, компрессоров и хранилищ для крупного нового трубопровода в Европу. Технологию нельзя было купить в Соединённых Штатах, так что КГБ заказал её кражу у канадской фирмы. Однако ЦРУ по наводке Ветрова модифицировало канадское программное обеспечение, чтобы через некоторое время оно пошло вразнос, сбросив настройки скорости клапанов и насосов, создав слишком сильное давление на швы и стыки трубопровода. В конце концов система взорвалась. «Результатом стали самый масштабный взрыв неядерного происхождения и самая крупная огненная вспышка, какую когда-либо видели из космоса», — вспоминал Рид. Взрыв в тот день, по его словам, вызвал немалое беспокойство американских чиновников, но затем на заседании Совета по национальной безопасности Гас Вайс зашёл в зал и попросил коллег «не беспокоиться». Взрыв стал одним из первых плодов конфронтации эпохи Рейгана {Речь идёт о взрыве на газопроводе Уренгой-Сургут-Челябинск летом 1982 года. — Прим. пер.}.
Девятнадцатого июня 1982 года Рид добился одобрения Рейганом нового проекта; в результате появился план, который в случае нападения должен был обеспечить выживание не президента, а президентства как института.14 сентября Рейган подписал сверхсекретную директиву, озаглавленную «Сохранение национального лидерства». Президент, вместо того чтобы бежать в случае опасности к вертолёту, должен оставаться в Овальном кабинете и быть готовым принимать решение, отдать приказ об ударе возмездия или переговорах. А его потенциальные преемники должны были исчезнуть и вынырнуть где-нибудь вдали от Белого дома, в безопасности.
Проект назывался «Преемственность правительства» и превратился в масштабную секретную правительственную программу. Рид говорил, что по плану назначенному преемнику должны были предоставить «самый большой в мире лэптоп», с помощью которого он бы продолжал управлять страной, если бы президент погиб. «То есть вы говорите: гм, начинается что-то непредсказуемое — исчезни. Парень не спускается в подвал, он испаряется вместе с коммуникационной установкой, оставаясь на связи со всеми остальными ведомствами, и может заместить президента». Как сформулировал Рид, «нашим вкладом была идея сохранить президентство, а не президента».
После Второй мировой войны за пределами столицы были построены большие подземные комплексы. Один из них — Маунт-Уэзер в горах Блю-Ридж в Виргинии, в 110 км от Вашингтона, другой — у горы Рейвен-Рок, в 10 км к северу от резиденции президента в Кемп-Дэвиде, на границе Пенсильвании и Мэриленда. Оба комплекса могли служить в качестве военного командного поста в случае войны. Но составители плана, работавшие у Рейгана, сообразили, что президент может и не добраться вовремя до этих бункеров. Они придумали план: отправить из Вашингтона три группы в три разных безопасных места в пределах США.
По словам автора идеи Джеймса Манна, каждая из этих групп должна была быть готова объявить имя нового американского лидера и принять командование страной. Если бы Советский Союз нанёс ядерный удар по одной из них, то другая команда была бы готова приступить к управлению.
Когда Рейган в 1980 году предупреждал об «окне уязвимости», самой страшной угрозой были советские ракеты наземного базирования, особенно модели нового поколения — PC-16, PC-18, РС-20. К 1982 году советские ракетные войска располагали уже примерно 1400 пусковыми установками и более чем 5000 боеголовок. В ракетных войсках США было 1047 пусковых установок и около 2150 боеголовок. Американцы боялись, что если СССР нанесёт первый удар, то даже не все советские ракеты могли бы уничтожить практически все американские, ещё находящиеся в шахтах.
Рейган, как прежде Форд и Картер, пытался ответить на советское наращивание вооружений разработкой супероружия нового поколения — MX, или «экспериментальной ракеты». Почти стотонная MX должна была быть втрое точнее ракеты «Минитмен-3» и нести десять боеголовок, каждая со своей системой наведения. Если бы первоначальный план о размещении двухсот ракет MX был выполнен, то на советские шахты в случае нападения могли бы обрушиться две тысячи боеголовок. Это ослабило бы беспокойство американцев насчёт «окна уязвимости». Но разработка MX столкнулась с политическим противодействием; особенное сопротивление вызвали предложенные сложные схемы размещения ракет, чтобы первый удар советских войск не мог их уничтожить.
Рейган отбросил идею Картера о размещении MX по обширному «скаковому кругу». Администрация Рейгана обсуждала три варианта решения и в 1982 году выдвинула план «компактного базирования», предложив разместить сто ракет MX в хорошо защищённых шахтах на полосе 22 км в длину и 2,4 мили в ширину на юго-западе штата Вайоминг. Идея была в том, что приближающиеся советские ракеты совершат «братоубийство»: они взорвутся так близко друг от друга, что общий эффект удара будет минимизирован и основная масса MX останется в неприкосновенности.
Пытаясь добиться политической поддержки своего плана, Рейган выступил по национальному ТВ с речью в защиту ракеты MX, дав ей новое название — Peacekeeper («Миротворец»). Он признал: люди стали больше бояться, что гонка вооружений выходит из-под контроля. «Американцы напуганы, и, надо сказать, страх неизвестности совершенно понятен», — сказал он. Но, несмотря на это выступление, палата представителей конгресса проголосовала против финансирования работы над MX; на следующий день председатель объединённого комитета начальников штабов, генерал армии Джон Весси-младший сообщил на слушаниях в сенате, что трое из пяти начальников штабов высказались против «компактного базирования».
У проекта MX были большие проблемы, и возникший политический тупик беспокоил военное руководство США. MX была его ответом на необходимость сохранить наземное звено стратегической триады «земля-море-воздух», которая была основой политики сдерживания. Тем летом адмирал Джеймс Уоткинс, начальник штаба ВМС, заключил, что США грозит опасный ступор, который он назвал «стратегической долиной смерти». По словам капитана ВМС в отставке Роберта Симса, бывшего тогда пресс-секретарём Совета по национальной безопасности, начальники штабов пришли к выводу, что «это, вероятно, последняя ракета, которую этот состав конгресса будет обсуждать.
По плану полёта, самолёт должен быть двигаться маршрутом R20 — самым северным из пяти маршрутов, отведённых для пассажирских рейсов через океан. Эти небесные магистрали были более 90 км в ширину и около 300 м в высоту. Маршрут R20 пролегал ближе всего к Советскому Союзу. Вылет из Анкориджа задержали из-за встречного ветра, чтобы самолёт мог прибыть в международный аэропорт Сеула ровно в 6 утра 1 сентября. Но вскоре после взлёта произошла ошибка.
Автопилот был установлен неправильно, и экипаж этого не заметил. Вместо того, чтобы выбрать инерциальную систему навигации, которая бы вывела самолёт на правильный маршрут, автопилот установили на постоянный магнитный курс. Возможно, это произошло из-за того, что пилоты забыли передвинуть тумблер управления системой навигации на ещё одну позицию вправо. Самолёт начал отклоняться к северу от R20. Примерно через 50 минут после начала полёта, находясь на высоте 9500 м, экипаж KAL 007 сообщил о прохождении радиомаяка «Вефиль». Однако, сами того не зная, они уже были в 22,2 км севернее маяка и за пределами своего маршрута. Согласно записям переговоров с авиадиспетчерами, Чон и его экипаж, пересекая океан, не заметили ничего странного.
В следующей контрольной точке после «Вефиля» они доложили, что всё в порядке, хотя отклонение от маршрута составляло 111 км, а в следующем пункте маршрута — уже 185 км. Через пять часов после взлёта команда сообщила о прохождении очередной контрольной точки, тогда как на деле самолёт был уже на 296 км севернее, направляясь к Камчатке. В какой-то момент пилоты обменялись сообщениями с другим пассажирским самолётом; его экипаж сообщил о совершенно другой картине ветров, что должно было подсказать команде рейса 007 — самолёт сбился с курса {Пилот другого рейса, 015, сообщил о сильном попутном ветре, тогда как у рейса 007 ветер был встречный. — Прим. пер.}. Но этого не случилось.
Той ночью в небе неподалёку от границы Советского Союза кружил ещё один борт — четырёхмоторный реактивный самолёт RC-135, который американские ВВС использовали для разведки. RC-135, переоборудованный «Боинг-707», в Советском Союзе знали как шпионский самолёт. Пилот Осипович вспоминал, что ему много раз доводилось преследовать его. Самолёты RC-135 следили за испытаниями советских баллистических ракет; это была разведывательная операция под названием «Cobra Ball».
Самолёт был набит камерами. В фюзеляже снизу были специальные иллюминаторы, позволявшие фотографировать боеголовку советской ракеты, приближающуюся к цели. Нижняя поверхность крыла со стороны камер была выкрашена в чёрный цвет, чтобы избежать отблесков. RC-135 базировались на острове Шемия — отдалённом скалистом образовании в Алеутском архипелаге. Во время испытаний целью советских ракет часто была Камчатка. Наблюдение за ракетами в момент, когда они достигали полигона, помогало Соединённым Штатам следить за исполнение договоров о контроле над вооружениями. На фотографиях можно было увидеть, сколько боеголовок отделилось от ракеты, и их финальную траекторию.
Самолёты RC-135 летали по кругу или описывали восьмёрку, а их объективы были нацелены на советское побережье в ожидании испытаний. Ночью 31 августа американцы предполагали возможность очередных испытаний, и RC-135 патрулировал небо. Размах крыльев RC-135 составлял 39,6 м, «Боинга-747» — 59,7 м. У обоих самолётов было по четыре двигателя, размещённых под крыльями. В передней части фюзеляжа «Боинга-747» был «горб» — там находилась верхняя пассажирская палуба.
Около часа ночи RC-135 кружил в небе, а более крупный «Боинг-747» летел на 120 км южнее. В этот момент и произошла фатальная ошибка. Советские военные отслеживали полёт RC-135 на радаре. Ракетных испытаний той ночью не было, и RC-135 направился назад, к своей базе на Шемии; но на радаре не было видно, как самолёт развернулся. На пути назад RC-135 пересёк траекторию полёта «Боинга-747». Радар «потерял» RC-135, но поймал сигнал «Боинга-747», который теперь направлялся к Камчатке. Самолёту был присвоен номер слежения 6065, а его след на радаре был помечен как «81» — один неопознанный летательный аппарат. Его траектория не совпадала с курсом рейса «Korean Air Lines», и советские операторы на земле подумали, что это может быть RC-135. Радар показывал движение самолёта на подлёте к Камчатке, но с перерывами. В какой-то момент цель была потеряна, а когда самолёт снова появился на радаре, он был уже над островом.
Весной 1983 года советские пилоты были измучены постоянной игрой на нервах, которую вели американцы. Им приходилось постоянно реагировать на шпионские самолёты, сновавшие у советских границ. Осипович совершил больше тысячи вылетов. Но полёт F-14 над островом Зелёный в апреле застал лётчиков врасплох. По словам Осиповича, американские самолёты четверть часа летали в тумане над островом. Факт нарушения границы гарантировал советским лётчикам неприятности: была создана следственная комиссия, чтобы выяснить, почему произошёл провал.
В ходе брифинга правительство впервые публично признало присутствие RC-135 в районе трагедии. Лидер большинства в палате представителей, демократ из Техаса Джим Райт, рассказал журналистам после встречи, что он слышал на плёнке упоминание о самолёте-разведчике. Чиновники Белого дома поспешили заявить, что Райт ошибается; но, отрицая это, они признали, что в день, когда был сбит самолёт, в воздухе был и RC-135. На следующий день эта новость появилась на первых полосах «Washington Post» и «New York Times».
Утром в понедельник 5 сентября Шульц потребовал у разведчиков исчерпывающую информацию о шпионском самолёте; в восемь часов утра он её получил. В тот же день госдеп разослал во все американские посольства четырёхстраничную справку, утверждавшую, что самолёт не мог быть сбит вместо RC-135. «Советы отслеживали корейский самолёт и американский самолёт отдельно, и знали, что там два самолёта, так что мы не верим в ошибку», — говорилось в документе. Это было неправдой, как и многое сказанное об этом инциденте.
С конца 1970-х, ещё при Брежневе, Советский Союз стал размещать ракеты РСД-10 «Пионер» (SS-20). 243 таких ракеты были нацелены на Западную Европу, 108 — на Азию. Максимальная дальность полёта «Пионера» составляла 5000 км — более чем достаточно, чтобы ударить по Парижу или Лондону. Но это оружие, в отличие от межконтинентальных баллистических ракет, относилось к классу ракет средней дальности. Российский историк Дмитрий Волкогонов утверждает, что на ракету «Пионер» было потрачено «астрономическое количество денег». Но, замечал он, «недальновидные советские стратеги вручили американцам нож, способный перерезать Советскому Союзу глотку».
НАТО в ответ на размещение «Пионеров» решило в 1979 году в качестве противовеса разместить в Европе — там, где территория СССР была уже в пределах досягаемости, — 108 ракет «Першинг-2» с одной боеголовкой и 464 крылатых ракеты, параллельно добиваясь переговоров. В 1981 году Рейган предложил отказаться от всего класса ракет средней дальности, но Советы выступили против и переговоры зашли в тупик. В 1983 году Андропов был поглощён надвигающейся угрозой размещения ракет «Першинг-2»; ожидалось, что это произойдёт в декабре в Западной Германии. «Першинга-2» боялись из-за её точности и скорости: ракета могла преодолевать за час более 9600 км и имела высокоточную систему наведения. А крылатые ракеты наземного базирования могли лететь ниже радиолокационного горизонта.
Именно это оружие, боялись руководители СССР, может обезглавить советскую власть. «Першинги-2» причиняли им такое беспокойство, что от разработчиков московской системы противоракетной обороны потребовали внести изменения, чтобы система могла обнаруживать и перехватывать эти ракеты.
Когда Гордиевского перевели в Москву (1978-82), он приостановил сотрудничество с британцами, но возобновил его в 1982 году, когда попал в Лондон. Кураторами Гордиевского были мужчина по имени Джек и женщина по имени Джоан. Вначале они планировали встречаться раз в месяц, но Гордиевский так много хотел им рассказать, что они начали встречаться раз в неделю. Сначала они каждый раз устраивали для него большой обед, но затем, когда времени стало мало, Гордиевский предложил ограничиться бутербродами и пивом. У него было кодовое имя «Феликс».
Гордиевский рассказал позднее, что кураторы расспрашивали его о советской политике. Он сообщил, что к началу 1983 года советские лидеры начали испытывать «острую тревогу» в связи с действиями Рейгана. Британцы обычно не проявляли никаких эмоций в ответ на его рассказы, вспоминал Гордиевский. Они сидели и писали в своих блокнотах. Они задавали простые вопросы. Но однажды они встревожились: Гордиевский рассказал нечто потрясающее.
Первое главное управление КГБ в Москве направило лондонской резидентуре инструкции: искать признаки подготовки Запада к ядерной войне. Это была система РЯН, глобальный разведывательный проект, инициированный Андроповым в 1981 году. В 1983 году этот проект стал набирать обороты. Британцы «были под впечатлением господствующей американской теории о балансе ядерных вооружений и о том, что такой баланс гарантирует мир», — вспоминал Гордиевский.
Их ошарашило известие о том, что Политбюро, Центральный комитет, Министерство обороны волновались насчёт «внезапной ядерной атаки вне контекста этого конфликта. Это шло вразрез со всеми американскими теориями, да и с британскими тоже». Видя эти сомнения, Гордиевский пообещал: «Я пойду на риск. Я положу документы в карман и приду с ними на встречу, а вы снимете копии». Вскоре он принёс меморандум на тринадцати страницах. Гордиевский вспоминал позднее, что куратор Джек «был изумлён и едва мог поверить» тому, что говорилось в этой бумаге, — «столь вопиюще глупыми и оторванными от реальности были требования Центра».
Страх Андропова перед «Першингами» был заметен и в его инструкциях агентам КГБ о том, как следить за признаками готовящейся ядерной атаки. В одном из приложений к февральскому документу, который Гордиевский «слил» британцам, описывалось, как заблаговременное извещение об атаке даст Кремлю драгоценные минуты для подготовки удара возмездия: «Например, если зафиксировать запуск стратегических ракет с континентальной территории США и учесть время, необходимое на определение направления их полёта, на реагирование остаётся около двадцати минут. Это время значительно уменьшится после размещения ракет “Першинг-2” в ФРГ, откуда время полёта до удалённых целей в Советском Союзе, по расчётам, составляет четыре-шесть минут…
Таким образом, совершенно очевидно, что проблему обнаружения угрозы РЯН необходимо решить безотлагательно». Гордиевский говорил, что Москва постоянно требовала от агентов в Лондоне вести пропаганду против ракет «Першинг-2»: «Мы довольно много обсуждали это на утренних совещаниях с военным атташе. Он говорил: “Они долетают из Британии до Москвы за восемь минут! И они могут попасть в подземные бункеры”.
Секретным указом Рейган также одобрил психологические операции против Советского Союза. Их целью было показать, что Соединённые Штаты могут разместить боевые группы с авианосцами вблизи уязвимых советских военных и промышленных объектов, не попав в поле зрения противника и не столкнувшись с сопротивлением на раннем этапе. Американские силы стали надвигаться на советские бастионы, чтобы увидеть, как те реагируют. Как выразился один офицер разведки, они хотели «прогуляться прямо под носом у Ивана».
В первые недели после речи Рейгана о стратегической обороне Соединённые Штаты стали увеличивать давление на Советы. В апреле и мае 1983 года Тихоокеанский флот США провёл крупнейшие со времён Второй мировой учения на севере Тихого океана, у полуострова Камчатка. Сорок кораблей, в том числе три боевых группы с авианосцами в составе, участвовали в масштабных маневрах под кодовым названием FLEETEX 83-1. «Энтерпрайз» отплыл из Японии 26 марта, и четыре дня спустя к нему присоединился «Мидуэй». Они двинулись на север через Японское море и через Сангарский пролив, встретившись с «Корал Си» 9 апреля. Примерно две недели все три авианосца совершали обход северо-западной части Тихого океана против часовой стрелки.
Учения включали 24-часовые воздушные операции на базе «Энтерпрайза» — попытка вынудить советские силы отреагировать, включив радары и подняв самолёты навстречу нарушителям. Учения недвусмысленно были нацелены на то, чтобы оценить работу противовоздушной и противолодочной обороны и понять, как группа из трёх авианосцев сможет поддерживать другие силы в случае полномасштабного конфликта.
В конце апреля, после учений с участием группы из трёх авианосцев, «Энтерпрайз» направился в залив Сан-Франциско. Авианосец не был в порту уже тридцать дней — самый долгий выход в море за этот год. Изучая советскую реакцию на учения, офицеры флота были озадачены. Хотя воздушное наблюдение было весьма активным, наземного наблюдения «практически не было», заметил в отчёте Келли. Другой командир вспоминал, что, несмотря на уникальный характер этих учений — единственный случай за несколько десятилетий, когда были задействованы сразу три авианосца, — «советская реакция была умеренной». Советский Союз отправлял на разведку стандартные самолёты Ty-16 и Ту-95 через день. Как сказал командир, «главным противником была погода»: туман, низкая температура, сильный ветер и плохая видимость.
Однако после учений Советский Союз узнал гораздо больше о том, чем занимались американцы. В течение года «Энтерпрайз» отправил 57000 сообщений, а получил больше 243000. Основой системы командования на флоте были шифрованные электронные коммуникации. Но некоторые важные сообщения, существовавшие на бумаге, похитил 44-летний старший радист Джерри Уитворт — долговязый бородатый моряк, служивший на флоте больше двадцати лет. Уитворт шпионил на Советский Союз с 1976 года и входил в сеть под руководством другого ветерана флота Джона Уокера. Уитворт встречался с Уокером от двух до четырёх раз в год, отдавая ему от двадцати пяти до пятидесяти катушек непроявленной плёнки, отснятой маленькой камерой «Minox». На плёнку попадала сверхсекретная информация, в том числе криптографические ключи, позволявшие расшифровать электронные переговоры на флоте по всему миру. Таким образом, Советский Союз годами читал переписку американских ВМС.
В этом рейсе Уитворт, никем не замеченный, выкрал бумажные копии сообщений об учениях. Он также записал свои наблюдения на магнитофон. «Мы много раз играли с русскими, пока были в И.о., — надиктовал он однажды ночью (под “И. о.” имелся в виду Индийский океан). — Там был русский авианосец, “Киев”… Он был там, и мы много раз играли с ним. А теперь мы в зоне Японии и Кореи, и русские каждый день наблюдают за нами. Каждый день. Повсюду мелькают сообщения. Они вмешиваются и в наши воздушные операции. Это жутко злит пилотов. А мне как-то смешно, по правде сказать…»
Когда «Энтерпрайз» вернулся на базу в Аламиде, Калифорния, 28 апреля 1983 года, у Уитворта была собрана практически полная схема учений, в том числе сообщения относительно пролёта самолётов F-14 над островом Зелёный. Уитворт решил покончить со шпионской деятельностью, но у него была ещё одна порция документов, которую надо было передать Уокеру. Он сфотографировал около трети сообщений, взятых с корабля, но сознательно не сфокусировал объектив, чтобы плёнка оказалась бесполезной. Возможно, он пытался подстраховаться и гарантировать себе получение большей суммы в будущем. Однако он всё же хотел передать Уокеру что-нибудь ценное, так что взял с собой и реальные документы о вторжении F-14 в советское воздушное пространство.
Они встретились 3 июня 1983 года, и Уитворт отдал Уокеру большой конверт с плёнками и документами. Уитворт кратко рассказал о материалах, а Уокер царапал пометки на обороте конверта: «Все сообщения… секретны, и одно совершенно секретно». Уокер отправил плёнку и документы в КГБ, завернув их в полиэтиленовый пакет для мусора и оставив в тайнике 12 июня 1983 года. В этот тревожный момент Кремль получил подлинную, из первых рук характеристику американских военных маневров.
Виталий Юрченко, высокопоставленный сотрудник КГБ, перебежавший в США в 1985 году, рассказал американским чиновникам, что шпионская сеть Уокера была «важнейшей в истории КГБ» и позволила Советскому Союзу прочитать более миллиона зашифрованных сообщений. Как впоследствии показала проведённая ВМС оценка ущерба, Уитворт предоставил советским властям оперативную переписку «Энтерпрайза» за целый год, в том числе совершенно секретную, и боевой приказ по ведению учений FLEETEX 83-1.[126] Он также передал планы «первичных, вторичных и чрезвычайных коммуникаций», которые должен был использовать президент для связи с вооружёнными силами. Оценка показала, что информация, переданная СССР сетью Уокера, «предоставила бы Советам возможность принимать практически в реальном времени тактические решения: им стали известны истинные преимущества наших сил, наши планы боя, подробности логистической поддержки и тактическая доктрина, которой руководствовались наши силы».
Через четыре дня после того, как Уокер передал КГБ мешок с секретами, Андропов сообщил ЦК, что произошло «беспрецедентное обострение борьбы» между Востоком и Западом. Московская штаб-квартира КГБ стала рассылать резидентам в США и европейских столицах панические телеграммы, подчёркивающие высокую важность сбора данных для РЯН и утверждающие, что администрация Рейгана по-прежнему готовится к ядерной войне.
В 1928 году Совет народных комиссаров РСФСР распорядился о создании полномасштабной программы подготовки к биологической войне. Декрет предписывал учёным превратить тиф в оружие. Главная лаборатория биологического оружия находилась в Ленинграде. В 600 км к северу, в лагере на одном из Соловецких островов в Белом море, в 1930-е годы были проведены дополнительные испытания возбудителя тифа, лихорадки Ку, сапа и ложного сапа.
В начале Второй мировой войны, после нападения Германии, все советские учреждения, разрабатывавшие бактериологическое оружие, были эвакуированы в Киров. Там программу воссоздали на базе местной больницы. К концу войны Советский Союз заполучил и превратил в оружие группу возбудителей чумы, сибирской язвы и холеры, которые называли «золотым треугольником».
Советские войска в 1945 году захватили в Маньчжурии штаб-квартиру японской программы по разработке биологического оружия. Отступавшие японцы уничтожили здания, но русским достались пленные и документация. В 1949 году советские власти отдали под суд больше десятка японских военнопленных, допрошенных об экспериментах с бактериологическим оружием. Москва получила подробное описание японской программы, в том числе планы «гораздо более крупных и сложных» заводов биологического оружия, чем были в СССР прежде. Сталин приказал построить по японским чертежам военное исследовательское учреждение в Свердловске. Ещё одна военная лаборатория открылась в 1953 году в Загорске, к северу от Москвы; она занималась исследованием вирусов. А удалённая база в Аральском море, где проводились испытания бактериологического оружия в 1937-38 годах, была вновь задействована в начале 1950-х.
В 1950-е и 1960-е годы американские спецслужбы пытались узнать как можно больше о советском биологическом оружии, но безуспешно. В связи с этим разведчиков очень интересовал один остров в Аральском море. Впервые на него указал как на возможную площадку испытаний биологического оружия Вальтер Хирш — пленный немецкий специалист по химическому оружию; он упомянул это место в отчёте, написанном в 1951 году для правительства США. Американская разведка изучила всю информацию об Аральском море, какую могла найти, но ничего не выяснила.
После случая в Свердловске советские чиновники отправили крупную партию бактерий сибирской язвы в отдалённое хранилище в городе Зима, неподалёку от Иркутска. Они хотели опять запустить производство, но требовалось новое место: они понимали, что Свердловск-19 будет вызывать подозрения так как он был военным учреждением. Теперь советские власти намеревались более тщательно скрыть это производство И наилучшим прикрытием был «Биопрепарат» — якобы гражданское фармацевтическое предприятие. В 1981 году Брежнев утвердил переезд свердловской фабрики в Степногорск на севере Казахстана. Это было предприятие «Биопрепарата», и руководить им должен был Алибеков.
В октябре 1941 года американский военный министр Генри Стимсон обратился в Национальную академию наук за советом. В феврале 1942 года он получил ответ: биологическая война вполне вероятна. В мае под руководством Джорджа Мерка, главы фармацевтической компании «Merck amp; Company», было организовано небольшое гражданское ведомство — служба военного резерва, которая должна была начать разработку программы биологического оружия.
В декабре ведомство перешло под контроль армейской военно-химической службы, где была подготовлена крупномасштабная программа исследований и прикладных разработок. В апреле 1943 года началась работа исследовательского учреждения на базе «Форт-Детрик», штат Мэриленд, в семидесяти километрах от Вашингтона — там располагалась небольшая учебная площадка национальной гвардии.
В декабре 1943 года Управление стратегических служб {На основе этого управления было создано ЦРУ. — Прим. пер.} получило «не позволяющую прийти к окончательным выводам» информацию, что Германия может использовать биологическое оружие — возможно, разместит в ракетах возбудителей сибирской язвы или ботулизма. Американская программа была расширена и теснее интегрирована с работой военного министерства. Озабоченность тем, что немцы могут применить биологическое оружие, побудила британского премьер-министра Уинстона Черчилля запросить у США 500000 боеприпасов, снаряжённых сибирской язвой. В 1944 году армия переоборудовала завод в Виго, штат Индиана, для производства взвеси спор сибирской язвы. Завод в Виго был оборудован двенадцатью биореакторами по 76000 литров и был способен производить каждый час начинку для 240 двухкилограммовых бомб с сибирской язвой. Завод прошёл испытания на безопасность, но война закончилась прежде, чем началось производство.
Немцы так и не превратили биологические агенты в оружие; как выяснилось, японская программа была гораздо активнее. Во время воины американская программа биологического оружия выполнялась на том же уровне секретности, что и «Манхэттенский проект»; Мерк рассказал о ней в подробностях только в январе 1946 года. Но один момент открылся лишь гораздо позже: Соединённые Штаты предоставили иммунитет от преследований руководителям печально известного японского «Отряда-731» в обмен на подробное знакомство с их исследованиями.
Во время Корейской войны Советский Союз и Китай развернули масштабную пропаганду против США, обвиняя их в использовании биологического оружия в Корее. Документы, рассекреченные в последние годы, показывают что хотя Соединённые Штаты и пытались ускорить работу и получить биологическое оружие ещё во время войны, это им не удалось. После Корейской воины из-за начавшегося соревнования с Советским Союзом программа была расширена. В 1954 году начала работать фабрика в Пайн-Блаффе, штат Арканзас; на ней в крупных масштабах выращивали, концентрировали, хранили микроорганизмы и создавали оружие на их основе. В 1955 году начались эксперименты на людях с привлечением военных и гражданских добровольцев. Биологические бомбы взрывали внутри сферической металлической камеры объёмом один миллион литров на базе «Форт-Детрик» в Мэриленде; её называли «шар 8».
На полигоне «Дагвей» в Юте была построена площадка для испытаний на открытом воздухе. В мае 1962 года была создана военная организация, координирующая программы химических и биологических вооружений, — испытательный центр «Дезерет» в Форт-Дугласе, Солт-Лейк-Сити. Этот центр служил штаб-квартирой рабочих испытаний биологического оружия. С 1949 по 1969 год Соединённые Штаты провели не менее 239 экспериментов на открытом воздухе. Среди прочего, американские города использовались в качестве лаборатории для тестирования аэрозолей и методов распыления, причём население об этом не извещали; испытания проводились, к примеру, в туннелях на пенсильванской магистральной дороге. При этом для имитации действия биологического оружия использовались безвредные микробы.
В конце 1950-х в ходе американской программы, известной под названием St. Jo, разрабатывались бомбы с сибирской язвой и методы их доставки для возможного использования против советских городов в военное время. В Миннеаполисе, Сент-Луисе и Виннипеге (Канада), где климат, городская и промышленная среда, а также топография примерно соответствовали показателям ряда советских городов, было проведено 173 испытания, в ходе которых распыляли не содержащий инфекций аэрозоль.
... несчастный случай. Он был связан с испытаниями химического оружия, но имел куда более глубокие последствия. В 5:30 вечера в среду 13 марта 1968 года военный самолёт пролетел над испытательным полигоном «Дагвей» и распылил 1200 л VX — смертоносного газа нервно-паралитического действия. Затем самолёт резко набрал высоту, но клапан не закрылся. VX продолжал выливаться из самолёта, ветер подхватил его и унёс не меньше, чем на 70 км. В течение трёх дней в долинах Скалл и Раш заболело или погибло несколько тысяч овец.
В начале разработки Советами ядерного оружия связь была примитивной. Чтобы передать сообщение войскам, требовалось немало времени. Ярынич понимал неуклюжесть этих процедур. Он родился в 1937 году в Кронштадте в семье морского офицера и окончил Ленинградское военное училище связи в 1959 году, через два года после запуска спутника. В декабре того года были учреждены ракетные войска стратегического назначения, а огромные, тяжёлые межконтинентальные ракеты P-7 на жидком топливе были поставлены на боевое дежурство. Хрущёв тогда хвастался, что Советский Союз выпускает ракеты, как колбасу. Ярынич служил в первой советской дивизии, имевшей на вооружении межконтинентальные баллистические ракеты, дислоцированной в Юрье, к северу от Кирова. Когда он прибыл туда, ракетная база только строилась.
В конце 1960 года Ярынича перевели в штаб-квартиру ракетных войск в Кирове, где формировались пять новых дивизий. В то время советский генштаб передавал приказы командирам ракетных комплексов по радио и кабельной связи, используя кодовые слова и систему под названием «Монолит». В случае тревоги командир вскрывал специальный пакет, подготовленный заранее и хранившийся в сейфе на командном пункте. Ярынич вспоминал, что во время учебной тревоги, в решающий момент дежурный офицер зачастую не успевал достаточно быстро вскрыть пакет ножницами — так сильно дрожали руки. Драгоценные минуты уходили впустую. Проблема с ножницами оказалась столь серьёзной, что экспертов попросили выработать новый метод. «Пакет снабдили застёжкой, которую оператор мог дёрнуть, чтобы открыть его», — вспоминал Ярынич. Вся система была неуклюжей. Но у «Монолита» был и более серьёзный недостаток: приказ нельзя было отозвать и отменить.
В конце октября 1962 года, во время Карибского кризиса, Ярынича отправили офицером связи в ракетную дивизию под Нижним Тагилом, в 1380 км от Москвы. На пике конфронтации боевые расчёты получили через систему «Монолит» недвусмысленный сигнал — кодовое слово «бронтозавр». Оно означало: переключить систему командования из режима мирного времени в режим боевой тревоги. Телеграф отпечатал сообщение, и Ярынич взял бумажную ленту у молодой женщины-оператора. «О боже, — произнёс он. — БРОНТОЗАВР!»
«Мы ещё никогда его не получали, — вспоминал Ярынич. — Это был сигнал вскрыть пакеты». В пакетах были новые позывные и частоты для радиосвязи в случае ядерной воины. «На мой взгляд, это была неверная идея; менять частоты и позывные в момент, когда вот-вот разразится война, значило обеспечить полную неразбериху, — говорил Ярынич. — Но такова была процедура. Так что мы должны были немедленно после получения приказа довести эту новую информацию до всех». Ярынич мгновенно понял, что это не учебная тревога. Он вручил ленту дежурному полковнику. «Понимаешь?» спросил Ярынич. Тот дрожал. Эту команду они ни разу не получали, даже во время учений. Ракеты в Нижнем Тагиле ещё не были заправлены топливом, но всё равно переключение в режим боевой тревоги было встречено с благоговейным ужасом.
Первая попытка автоматизировать систему оперативного управления была сделана в 1967 году. Система называлась «Сигнал» и могла передавать тринадцать установленных заранее команд из штаб-квартиры в ракетные части — например, приказать им повысить уровень готовности. В новой системе можно было отменить приказ. Хотя «Сигнал» был громадным шагом вперёд по сравнению с бумажными пакетами, эта система не могла управлять самим оружием: с её помощью приказы попадали в войска, а те, в свою очередь, должны были оперировать ракетными комплексами. Процесс требовал много времени.
Командование всё острее чувствовало необходимость ускорить и упростить его; в середине 1970-х была разработана вторая версия автоматизированной системы — «Сигнал-М». Теперь она позволяла отправлять приказы напрямую с самого верха на самый нижний уровень. «Сигнал-М» внедрили как раз тогда, когда Советский Союз поставил на боевое дежурство новое поколение ракет, в том числе гигантские РС-20. Впервые в советской системе оперативного управления появилась кнопка дистанционного управления: нажав её, можно было произвести запуск.
Ярынич вспоминал ещё один эпизод, который произошёл в середине 1970-х, когда он работал над оперативным управлением ядерными вооружениями. В системе аварийного оповещения произошёл сбой. С самого верха на командные пункты всех ракетных дивизий было по ошибке передано сообщение: повысить уровень боевой готовности. Большинство дежурных офицеров не подчинились приказу.
«Люди не поверили в это, — говорил Ярынич. — Мы же не вели войну». Вместо того чтобы созвать солдат из казарм на боевые посты, они принялись звонить своему начальству, чтобы выяснить, было ли сообщение подлинным. Только один дежурный офицер, подполковник, объявил тревогу в своём подразделении. Этот инцидент продемонстрировал, насколько ракетные войска сопротивляются нажатию каких-либо кнопок. Дежурные офицеры знали, говорил Ярынич, что «нельзя действовать слепо».
В 1985 году «Сигнал-М» была модернизирована и заменена компьютерной системой «Сигнал-A», позволявшей главному штабу ракетных войск наводить ракеты в удалённых шахтах на новые цели. В пусковой установке хранились семь планов полёта, которые можно было выбирать дистанционно. Для загрузки нового плана требовалось десять-пятнадцать секунд. В результате советские власти выигрывали в скорости и могли устранить неопределённость — человеческий фактор — на нижнем уровне. Система позволяла обойти любых военнослужащих, которые от недостатка дисциплины или просто из-за любопытства могли поддаться искушению и сначала спросить, что происходит.
На конструкторов всё время давили, требуя сделать систему запуска как можно более оперативной. «Конструкторы сказали, что нам это необходимо — сейчас это пять минут, потом будет три, а вскоре и двадцать секунд», — вспоминал Ярынич. Помимо скорости, конструкторам нужна была безотказность, железная надёжность. Они хорошо знали о проблемах советской промышленности и о возможности дефектов. Ярынич говорил, что защите от сбоев и обмана уделялось столько же внимания, сколько повышению скорости; по всей цепочке внедрили жёсткие процедуры и постоянную проверку на отклонения.
В 1985 году советские конструкторы завершили работу над «ядерным чемоданчиком», также известным как «Чегет». Их было изготовлено три штуки: для генерального секретаря ЦК партии, министра обороны и для начальника генштаба. Однако «Чегет» был чисто информационным устройством; его нельзя было использовать для запуска, в нём не было кнопок. Офицер, переносивший «Чегет», должен был подключиться к большой коммуникационной сети «Казбек», разработанной специально для руководства страны. Затем генеральный секретарь мог дать военным — также подключённым к «Казбеку» — разрешение на запуск. Это разрешение затем превращалось в приказ генштаба.
Команда должна была быть удостоверена, и в случае успешной проверки ракеты получали команду на запуск. Со временем, работая над созданием и укреплением этих систем связи, Ярынич пришёл к выводу, что идея о молниеносном применении ядерного оружия — это тупик. Ни та, ни другая сторона не получит преимущества, просто ускоряя процесс принятия решений.
Одним из ответов был неуязвимый подземный командный пункт в Уральских горах под названием «Грот», вырубленный в гранитной скале. Конструкторы долго искали и наконец нашли место, где радиосигналы могут проникать через толщу скал. Гранит был идеальным вариантом. «Грот» располагался в горе Косьвинский камень, к северу от Свердловска. Горный бункер должен был укрыть командование от ядерного удара. Но был разработан и параллельный план, позволявший отдавать приказы на запуск из другого безопасного места — высоко над землей.
Ракетная техника всегда была сильным местом Советского Союза, так что было естественно обратиться к ней для решения проблемы связи в военное время. Конструкторы придумали напоминающие роботов командные ракеты, которые можно было бы установить в хорошо укреплённых шахтах и быстро запустить в самом начале ядерной войны. Вместо боеголовок в носовой части командной ракеты находилась электроника. Поднявшись в воздух и оказавшись вдали от военных действий на земле, ракета должна была отправить всем оставшимся межконтинентальным баллистическим ядерным ракетам, находящимся в шахтах, сигнал: «Запуск». Даже при сбое всех остальных систем приказ об ударе возмездия был бы выполнен.
Был один минус: выполнение задачи могло занять у командной ракеты до получаса, и к этому моменту все межконтинентальные баллистические ракеты могли быть уже уничтожены. Тем не менее было принято решение создать такую систему. В условиях предельной секретности советские военные и гражданские конструкторы добились одобрения и начали работу в 1974 году.
Конструкторское бюро «Южное» — одна из ведущих организаций-проектировщиков ракет, находившаяся в Днепропетровске на Украине, — получило заказ на разработку командной ракеты. Электронику разрабатывало Особое конструкторское бюро Ленинградского политехнического института, элитарного инженерно-вычислительного вуза.
Генерал-полковник Варфоломей Коробушин, первый заместитель начальника главного штаба ракетных войск, отвечал за проект со стороны военных. Новая система бункеров и ракет была одним из самых поразительных и пугающих изобретений холодной войны. Оно называлось «Периметр». Когда в январе 1984 года Ярынича перевели на новую работу, это оказался именно «Периметр».
Согласно Ярыничу, логика была в том, чтобы снять громадное бремя принятия внезапного решения — запустить ракеты или погибнуть — с плеч советского руководителя, особенно столь немощного, как Брежнев или Черненко. Если удар возмездия был необходим, то решение немного откладывалось, его могли принять выжившие, Это бремя перекладывалось на плечи нескольких дежурных офицеров, которые, возможно, были всё ещё живы в своём бетонном бункере. Им и предстояло принять главное решение: уничтожить ли то, что осталось от планеты.
Это была не просто концепция, а чётко функционирующая программа, на создание которой потребовалось около десяти лет. Это была система «Периметр». А в недрах этой разработки была скрыта ещё более пугающая концепция, которую также рассматривало советское руководство: автоматизированная, управляемая компьютером система возмездия, известная как «Мёртвая рука». Она должна была функционировать, даже если все руководители страны и вся система командования были бы уничтожены. Компьютеры должны были запомнить данные раннего оповещения и информацию о ядерном нападении, переждать нападение и затем отдать приказ об ударе возмездия без какого-либо участия человека. Эта система передала бы судьбу человечества в руки компьютеров.
Концепция эта остаётся весьма схематичной. Катаев, сотрудник аппарата ЦК, описывал её как «суперпроект», но говорил, что в конце концов от идеи отказались. Советские конструкторы и руководители не смогли зайти так далеко. Ярынич подтвердил, что в начале 1980-х рассматривалась возможность создать полностью автоматическую систему, работающую без человеческого участия, но военные отклонили идею запуска ракет без какого-либо контроля человека.
... система «Периметр» была построена. В первые моменты ядерного кризиса приказ об её активации мог прийти из генерального штаба или, может быть, с подземного командного пункта в «Гроте». Как планировалось её включать, неизвестно. В мирное время в специализированных бункерах сидели дежурные офицеры невысокого ранга. В случае кризиса их могли дополнить или заменить опытными высокопоставленными военными; но в случае внезапного нападения там, вероятно, находились бы обычные дежурные офицеры. Бункеры прозвали «шариками»; они были укреплены железобетоном и закопаны так глубоко, что могли пережить ядерную атаку под поверхностью земли. У офицеров в «шариках» был список из трёх условий, которые нужно было проверить, пока бежали последние минуты.
Условие 1: проверить, что система «Периметр» активирована. Активация означала, что военное командование или Кремль дали предварительное разрешение на запуск.
Условие 2: проверить, утрачена ли связь с военным командованием и политическим руководством. Если линии вышли из строя, если рука, отдающая приказ, мертва, значит, руководство уничтожено.
Условие 3: выяснить, зафиксировала ли ядерные взрывы сеть специальных датчиков, измеряющих яркость, радиоактивность, сейсмические удары и аномально высокое атмосферное давление. Если все три условия имели место — система активирована, руководство погибло, ядерные бомбы взрываются, — то офицеры в «шарике» должны были отдать приказ: запустить командные ракеты «Периметра». А те, как предполагалось, после получаса нахождения в воздухе отправят сигнал всем остающимся советским ракетам с ядерными боеголовками, нацелив их на Соединённые Штаты.
Офицеры, засевшие в «шарике», были последними людьми в этой цепочке принятия решений — ведь цепочка теперь была сверхбыстрой и по большей части автоматизированной. «Таким образом, никому не надо было нажимать кнопки», говорил Коробушин.
Тринадцатого ноября 1984 года советские военные провели масштабные испытания «Периметра». Конструкторское бюро в Ленинграде играло роль командного пункта генерального штаба. На низкочастотный передатчик в Москве был отправлен сигнал; затем он был передан на командную ракету на испытательном полигоне Капустин Яр на берегу Волги, на юге России. Ракета взлетела в сторону озера Балхаш в Казахстане. В течение всего полёта ракета отдавала команду «пуск», и передатчики по всей стране принимали его. В ходе испытания Ярынич следил за поступавшими отчётами; в одних местах сигнал был сильнее, в других — слабее. Сигнал с командной ракеты в числе прочих получила и межконтинентальная баллистическая ракета, расположенная на полигоне Тюратам, также в Казахстане.
Ярынич дал Блэру подсказку насчёт командных ракет, но тот её не уловил. Когда книга Блэра вышла в свет, он пригласил Ярынича в Вашингтон. Тот твёрдо верил в гласность и привёз с собой документ, напечатанный на машинке через один интервал и датированный 24 февраля 1993 года. На одной странице стоял заголовок: «Резервная система командных ракет». Под ним Блэр увидел нарисованную от руки диаграмму — «Рис. 1. Система командных ракет для чрезвычайных условий». Там были изображены спутники на орбите, ракеты в шахтах и на подводных лодках, командные центры и стратегические бомбардировщики. Под диаграммой было полстраницы текста. Когда Блэр прочёл его, на него снизошло озарение: Ярынич прежде говорил ему, что в СССР не было автоматической «Мёртвой руки», зато была какая-то полуавтоматическая система. Она была описана здесь, на этой странице — «машина Судного дня».
Ярынич, работавший над системой в 1984 году, был очень осторожен: он не указывал в документе ни технических данных, ни цифр, ни местоположения системы и не использовал её настоящее название — «Периметр». Он изложил общие принципы её работы. Блэр тщательно изучил документ. Там говорилось, что в случае вероятного ядерного нападения политическое руководство должно было дать «согласие на доступ».
Дежурным офицерам в этом случае следовало спуститься в «шарики» глубоко под землёй. Если разрешение было отдано вовремя, если система получила сейсмическое подтверждение ядерных взрывов на земле и если связь с центром была потеряна, дежурные в бункерах должны были запустить командные ракеты. Они взлетели бы, передавая приказ баллистическим ракетам. А те выполнили бы миссию возмездия.
В мае 1993 года Блэр снова навестил Ярынича в Москве. В этот раз Ярынич отдал ему целую рецензию на его книгу — на одиннадцати страницах, отпечатанных через один интервал. Это был весьма содержательный текст, и ближе к концу Ярынич отметил несколько ошибок, найденных им в книге. Это помогло Блэру разрешить загадку, упомянутую на странице 78. Ярынич рассказал Блэру, почему за полётами командных ракет не следовали запуски межконтинентальных баллистических ракет: в СССР знали, что американцы следят за испытаниями, поэтому запуск откладывался на время от 40 минут до 24 часов, чтобы одурачить американцев и не выдать им тайну «Периметра». Блэр записал всё это.
Вернувшись домой, он позвонил источникам и снова проверил американские данные о лётных испытаниях ракет. Особенно его интересовали испытания, прошедшие 13 ноября 1984 года, сразу после избрания Рейгана. Ярынич был прав: баллистические ракеты взлетели сорок минут спустя после запуска командных ракет. Ярынич считал, что «Периметр» играл положительную роль. После его активации Кремль получал время на раздумья, и опасное решение о запуске по раннему оповещению было бы принято с меньшей вероятностью. Лидеры СССР имели возможность помедлить, и это давало шанс избежать ужасной ошибки.
Хотя Рейган хотел диалога с советскими лидерами, он параллельно давал одобрение действиям, напрямую бросающим вызов Советскому Союзу. Он согласился на просьбу директора ЦРУ Кейси расширить масштабы войн против советского влияния в странах третьего мира.
В 1984 году случился важный поворотный момент, касающийся секретной американской поддержки моджахедов, воевавших с советской армией в Афганистане. Канал помощи со стороны США и Саудовской Аравии, пролегавший через Пакистан, вдруг заработал на полную мощность; по некоторым данным, общий объём помощи в считанные недели вырос в три раза, до сотен миллионов долларов.
Параллельно Рейган стремился обеспечить финансирование «контрас» — партизан, противостоявших сандинистскому правительству Никарагуа. Рейган назвал «контрас» «моральным эквивалентом наших отцов-основателей», а сандинистской хунте Никарагуа во главе с Даниелем Ортегой отвёл роль линии фронта в войне с коммунизмом. Но конгресс прекратил помощь «контрас», и в 1984 году деньги стали подходить к концу. Рейган проинструктировал Макфарлейна, своего советника по национальной безопасности: надо держать «контрас» “на плаву. Летом Макфарлейн заверил президента, что Саудовская Аравия гарантирует перевод 1 млн долларов в месяц на секретный банковский счет для «контрас».
Движущей силой войн в Афганистане и Центральной Америке был Кейси. «К концу 1984 года секретная война Кейси против Советского Союза и его представителей в странах третьего мира развернулась вовсю», — вспоминал Гейтс, который тогда был заместителем Кейси.
Одиннадцатого августа 1984 года Рейган готовился к субботнему радиовыступлению на «Ранчо дель Сиело» в Калифорнии. Во время подготовки он острил, и подразумевалось, что это разговор неофициальный, не для публикации. Когда в тот день его попросили проверить микрофон, президент сказал: «Мои дорогие американцы, я рад сообщить вам, что подписал документ навсегда объявляющий Россию вне закона. Мы начнём бомбардировку через пять минут». Это замечание быстро просочилось в прессу и попало к заголовки газет по всему миру, укрепив карикатурный образ Рейгана-авантюриста. ТАСС осудило эту фразу как «беспрецедентно враждебную по отношению к СССР и опасную для дела мира». Президент был огорчён.
... источников ЦРУ в советском ВПК был Адольф Толкачев, тихий, сутулый человек пятидесяти с лишним лет. Он был старшим научным сотрудником российской военной программы аэрокосмических исследований в одном из московских институтов {НИИ радиостроения. — Прим. пер.} и участвовал в разработке радаров, систем противовоздушной обороны и новых истребителей. ЦРУ присвоило ему кодовое имя GTVANQUISH. Толкачев тайно почитал Америку хотя никогда не выезжал из России.
В течение семи лет Толкачев предоставил ЦРУ огромное количество сведений о военных исследованиях и разработках, в том числе планы следующего поколения советских истребителей. Эта информация помогла США сэкономить миллиарды и позволила построить самолёты, способные победить в противостоянии с СССР. В апреле 1984 года Толкачев, встретившись со своим куратором в Москве, передал ему схемы советской радарной системы, 96 кадров плёнки с фотографиями секретных документов и 39 страниц заметок от руки. Иногда он фотографировал документы в туалете своего института. В октябре 1984 года Толкачев передал куратору две миниатюрных камеры, где было девяносто кадров с документами, и двадцать две страницы письменных заметок.
Для встреч с американцами Толкачев выработал специальную систему: он подавал сигнал, открывая одну из форточек в своей квартире с 12:15 до 12:30 ночи. Квартира находилась на девятом этаже высотки, где жили представители советской конструкторской элиты. Это здание находилось на той же улице, что и американское посольство, так что офицеры ЦРУ могли проверить, открыто ли окно, просто прогуливаясь мимо. Пятого июня 1985 года форточка была открыта. Но когда офицер ЦРУ подошёл ближе, он почувствовал тревогу: наблюдение было пристальным; для агентов в Москве это часто представляло проблему: за ними постоянно следили.
Следующее свидание было намечено на 13 июня. Окно снова было открыто. Сотрудник резидентуры ЦРУ не заметил наблюдения — только женщину, которая громко говорила в трубку в телефонной кабинке. По информации ветерана ЦРУ Милтона Вердена, у агента с собой были два полиэтиленовых пакета для покупок. В одном лежали 125000 рублей мелкими купюрами (эквивалент 150000 долларов), а также пять новых миниатюрных камер с плёнкой, спрятанных в брелоке для ключей. Во втором были книги, а в них были спрятаны сообщения о секретах, которые ЦРУ желало заполучить, и инструкции по связи с агентами.
Ровно в 9:40 вечера, когда должна была начаться встреча, на офицера ЦРУ налетело больше десятка сотрудников КГБ в военном камуфляже, прятавшихся в стоявших неподалёку автобусах. Агента Пола Стомбауха-младшего («Скипа») отвезли на Лубянку, где располагались громадная тюрьма и штаб-квартира КГБ. Там, прямо перед ним, открыли и опустошили пакеты, которые он собирался отдать Толкачеву; всё это записывалось на видеокамеру. В записке, лежавшей в пакете, Толкачева благодарили за «очень важную письменную информацию», которую он предоставил ранее, но добавляли, что из-за плохого освещения некоторые фотографии оказались испорченными. В записке также говорилось о том, что ЦРУ может сделать для Толкачева новый пропуск — подделать его, как «мы это сделали в 1980 году». Это был провал. Толкачев уже был арестован. Впоследствии его казнили.
Эймс буквально только что передал КГБ самую большую кучу секретов за всю историю ЦРУ. Но тем не менее он сидел напротив одного иа важнейших перебежчиков, предложившего выдать США секреты КГБ, и опрашивал его. Подробности, выложенные Юрченко, Эймс затем передал обратно в КГБ; ЦРУ не имело представления об этом. Юрченко сообщил две ошеломительных новости. Первая заключалась в том, что бывший стажёр ЦРУ продавал секреты русским. Юрченко сказал, что знал этого человека как «Роберта», а также что «Роберт» должен был отправиться в Москву, но не поехал. ЦРУ как громом поразило. Это описание подходило только к обиженному стажёру Эдварду Ли Говарду, которого уволили в 1983 году.
Затем разорвалась другая бомба. КГБ, как вспомнил Юрченко, собрал богатый урожай секретов благодаря пришедшему в советское посольство в 1980 году работнику Агентства национальной безопасности, отвечавшего за глобальную электронную прослушку. Этого информатора Юрченко знал как «мистера Лонга». Он передал Советскому Союзу информацию об операции ЦРУ по прослушиванию подводных коммуникаций в Охотском море. Это была операция «Ivy Bells», которую СССР пресёк в 1981 году. (Аналогичная операция, проведённая в Баренцевом море, осталась незамеченной.)
ФБР объявило охоту на «мистера Лонга» и четыре месяца спустя арестовало Рональда Пелтона, специалиста АНБ по связи, который продал СССР секретные данные за 35000 долларов. Директор ЦРУ Кейси был в большом восторге от перебежчика Юрченко.
Примерно через десять дней Дегтярь получил ещё одно письмо от агента, которого КГБ называл «Б»; конверт был отправлен из Нью-Йорка. В письме предлагалось воспользоваться тайником под мостиком в Ноттоуэй-Парк в северной Виргинии, неподалёку от места, где Хансен жил прежде. В субботу 2 ноября сотрудники КГБ оставили под мостом 50000 долларов. ЦРУ перевезло Юрченко в новое, более просторное убежище в лесу у озера около Фредериксберга. Но Юрченко разочаровывался всё сильнее. В
прессу просочились слухи о его побеге, хотя он просил ЦРУ хранить это в тайне. А его надежды на воссоединение с русской женщиной, которую он знал за много лет до того, оказались разбиты. Когда в августе Юрченко стал перебежчиком, он думал, что у него рак желудка, но анализы, проведённые в США, показали, что это не так. 2 ноября, будучи в ресторане «Аu Pied de Cochon» в Джорджтауне, Юрченко просто ушёл от своего неопытного куратора из ЦРУ. Когда агент понял, что произошло, ЦРУ и ФБР бросились искать Юрченко по всему Джорджтауну. Они не нашли его.
В понедельник 3 ноября он появился в советском посольстве и провёл там странную пресс-конференцию, заявив, что в Риме его похитили, накачали наркотиками и насильно увезли в США. «Подозрительно всё это», — записал Рейган в дневнике 4 ноября. Юрченко сел на самолёт в Москву 6 ноября. Его побег и возвращение долгое время были одной из загадок холодной воины. Не мог ли КГБ намеренно подсадить его американцам? Но с какой целью? Или он просто был разочарован тем как к нему относятся в ЦРУ? Правда неизвестна до сих пор.
На борту самолёта, который вёз Юрченко домой, был и агент КГБ Валерий Мартынов, работавший в советском посольстве офицер «Линии X», которая занималась промышленным шпионажем. К этому моменту и Эймс, и Хансен указали на Мартынова как на перевербованного агента. В Москве Мартынова арестовали, а после казнили.
Один из сотрудников аппарата ЦК был знаком с тайными пружинами военно-промышленного комплекса. У Виталия Катаева была внешность погружённого в свои мысли профессора, вытянутое, угловатое лицо и волнистые волосы, которые он зачёсывал назад. Будучи подростком, он увлекался моделированием самолётов и кораблей. Он провёл двадцать лет в конструкторских бюро в Омске и в Украине, разрабатывавших самолёты и ракеты, и участвовал в крупнейших ракетных проектах холодной войны прежде чем его перевели в аппарат ЦК для работы над вопросами обороны. Катаев был остроумным и эксцентричным человеком, он любил петь и играть на музыкальных инструментах. Но во всём, что касалось работы, он был очень серьёзным и дотошным. Его должность предполагала близость к самому сердцу власти, примерно как работа в Совете по национальной безопасности США.
Катаев работал в отделе оборонной промышленности, позже переименованном в оборонный отдел, который контролировал ВПК. Много лет Катаев вёл подробные записи в больших блокнотах; он зачастую набрасывал ряды цифр, перерисовывал схемы боевых комплексов, записывал важные решения и ход дискуссий. Его блокноты и записи, материалы из которых впервые публикуются в этой книге, дают беспрецедентную возможность взглянуть на внутренние механизмы советского военно-промышленного колосса. Катаев когда-то назвал его «чем-то вроде советского Техаса — всё здесь было построено с размахом». Но Катаев знал, что советский ВПК не столь грозен, каким его изображали. Катаев знал, что планирование просто не работает.
Оружие выпускалось не потому, что оно было необходимо, а потому, что этого хотели выдающиеся конструкторы, генералы и члены Политбюро. Чтобы соответствовать искусственным контрольным показателям, надо было каждый год увеличивать объёмы производства, так что склады часто были переполнены не нужным армии оружием. Многие производства не отличались точностью и надёжностью, необходимыми для выпуска высокотехнологичных вооружений.
Катаев вспоминал, что хотя в Советском Союзе были передовая наука и высокий конструкторский уровень, многие проекты были провалены из-за негодных материалов и небрежностей в производственном процессе, однако за это никого не увольняли. Даже качество такого простого сырья, как металл, зачастую было трудно предугадать, так что конструкторам приходилось предусматривать большие отклонения. Но одной конструкторской работой нельзя было решить проблемы в области высоких технологий.
Увеличение размера печатной платы вдвое не прибавило бы ей надёжности. Между чертёжными досками и заводами наблюдался, по словам Катаева, «постоянный разрыв». Такой была оборотная сторона советской военной машины. Согласно записям Катаева, у Горбачёва имелись основания для опасений: советский ВПК был действительно огромен. В 1985 году, по оценке Катаева, на оборону работало 20 % советской экономики. Из 135 млн работников 10,4 млн работало непосредственно на 1770 предприятиях ВПК.
Когда Рейган и Горбачёв пришли в международный пресс-центр, чтобы зачитать свои заявления, Рейган повернулся к Горбачёву и прошептал: «Клянусь, реакционеры и у вас, и у нас истекают кровью, когда мы пожимаем руки». Горбачёв кивнул. Главной новостью саммита было то, что Горбачёв н Рейган встретятся снова. Но это была не самая важная новость. Гораздо более существенной была короткая фраза в совместном заявлении: две сверхдержавы согласились с тем, что «ядерная война недопустима, и в ней не может быть победителей». Эти слова можно списать со счетов как стандартный позитивный лозунг, да и Рейган произносил их раньше.
На переговорах в Женеве не было принято решения ни по одной ядерной боеголовке; Рейган нисколько не приблизился к лелеемой мечте о системе противоракетной обороны; Горбачёв также не приблизился к тому, чтобы устранить её. Но объявив открыто, что ядерная война недопустима и в ней не может быть победителей, реформатор из Ставрополя и голливудский мечтатель добились передышки после долгих лет напряжённости и страха. Они отбросили страхи перед ядерной атакой. Они отказались от мысли, что Советский Союз планирует вести ядерную войну и победить в ней. Оба хотели, чтобы в мире было меньше ядерного оружия, и они вместе сделали в Женеве первый шаг по этому пути.
Той осенью экономическое давление на советскую систему серьёзно усилилось. Саудовская Аравия радикально изменила свою политику и повысила добычу нефти, чтобы расширить своё присутствие на рынке. Избыток сырья ударил по мировому рынку нефти, цены рухнули, а с ними упали и советские валютные доходы. По некоторым оценкам, Москва ежегодно теряла 20 млрд долларов. Отсталая страна Горбачёва вдруг ещё больше обеднела.
... Рейган был поглощён крупнейшим скандалом за всё время своего президентства. Речь идёт об истории «Иран-контрас». В центре скандала были секретные операции с участием Совета по национальной безопасности Белого дома. США продавали ракеты и их детали Ирану, чтобы обеспечить освобождение американских заложников в Ливане, а затем направили часть поступлений от продажи оружия на помощь никарагуанским «контрас», несмотря на запрет, наложенный конгрессом. Скандал продемонстрировал суть противоречий, характерных для рейгановского мышления.
В официальных заявлениях он твёрдо стоял на определённых принципах и клялся никогда не вступать в сделки с террористами или государствами, которые их поддерживали. Но его лично могли глубоко тронуть страдания отдельных людей, и он мог продать оружие Ирану, повинуясь своей эмоциональной реакции на мольбы семей заложников.
Выделение помощи «контрас» также было типичной операцией ЦРУ под руководством неотёсанного Кейси, готового вести сумасбродные тайные войны против коммунизма на всех континентах и плевать на конгресс. Из-за этого скандала популярность Рейгана в стране в конце 1986 и в начале 1987 года резко упала. Его президентство вошло в фазу глубокой заморозки.
Четырнадцатого апреля Горбачёв встретился в Кремле с Шульцем и поведал ему о своём глубоком разочаровании. Он жаловался, что администрация Рейгана ведёт себя так, будто в Советском Союзе ничего не происходит, хотя на самом деле у неё было больше возможностей улучшить отношения, чем у любой другой администрации за много десятилетий. «Куда нам двигаться дальше?» — недоумевал он. Они тут же начали спорить о деталях отказа от «Пионеров» и «Першингов». Переговоры о ликвидации ракет средней дальности должны были касаться ракет дальностью от 500 до 5600 км. Максимальная дальность полёта «Першингов-2» составляла 1770 км, «Пионеров» — около 5000 км.
Советский Союз также размещал относительно новую ракету малой дальности — ОТР-23 «Ока». Эту одноступенчатую ракету на твёрдом топливе было легко транспортировать и запускать с передвижных пусковых установок. Советские военные утверждали, что дальность полёта «Оки» составляет всего 400 км, поэтому её судьбу не стоит обсуждать на переговорах о ракетах средней дальности. Однако американские эксперты подозревали, что ОТР-23 может лететь и дальше, учитывая размер её головной части. Советские военные высоко ценили эту ракету за её мобильность; её можно было оснастить как ядерными, так и обычными боеголовками.
Сначала Горбачёв предлагал заморозить число ракет ОТР-23, а потом пошёл дальше и предложил договориться о серьёзном сокращении их числа, в конечном счёте — о ликвидации. Но на встрече в Кремле Шульц предложил, чтобы Соединённые Штаты сначала создали собственный арсенал ракет малой дальности, соответствующий советскому, и только после этого пошли бы на переговоры. Горбачёв вдруг, не откладывая в долгий ящик, предложил полностью ликвидировать ракеты «Ока», если Соединённые Штаты согласятся на «глобальный ноль» — то есть никаких ракет с обеих сторон. Когда Горбачёв выдвинул эту инициативу, начальника Генштаба Ахромеева не было в комнате. Он должен был появиться позже, после перерыва. Шульц ответил: он проконсультируется с НАТО.
— Почему вы не можете принять решение? — удивился Горбачёв.
— Я удивлён, что Соединённые Штаты возражают против односторонней ликвидации советских ракет малой дальности, — вмешался Шеварднадзе. Горбачёв только что пошёл на чрезвычайно болезненную уступку.
К моменту, когда в зале появился Ахромеев для обсуждения стратегических вооружений, Горбачёв уже отказался от целого класса ракетных комплексов. Только на следующий день Ахромеев узнал об этом, обнаружив своё имя в списке участников встречи. Горбачёв записал его туда, чтобы изобразить, будто тот одобрил решения. Потом Ахромеев говорил, что это был «просчёт», и этот просчёт привёл генералов в бешенство. «Военное руководство было в негодовании, узнав об инциденте с “Окой”, — вспоминал Ахромеев. — МИД не дал убедительного объяснения односторонней сделки. Между военными и Шеварднадзе возник первый серьёзный раскол».
К лету 1987 года прошло уже почти два года с тех пор, как конструкторы и производители ракет положили на стол Горбачёву планы масштабного советского варианта Стратегической оборонной инициативы. Чтобы посмотреть на плоды их труда, 11 мая Горбачёв прилетел на космодром Байконур в Казахстане. На следующий день он осматривал стартовую площадку для запуска гигантской (две ступени, четыре двигателя) ракеты-носителя «Энергия». Горбачёв — в костюме и каске — обошёл колоссальную ракету высотой 59 метров и весом 2400 тонн, которая была полностью заправлена. В течение нескольких недель пусковую установку поддерживали в состоянии двухдневной готовности к запуску. «Энергия» ещё не успела побывать в космосе: её построили, чтобы переносить советский космический челнок «Буран», но он ещё не был готов. Поэтому конструкторы решили при первом запуске «Энергии» отправить в космос загадочный чёрный цилиндр. На нём белыми буквами было написано «Полюс», внутри находился «Скиф-ДМ», демонстрационный образец космического лазерного оружия; пока что это был самый ощутимый результат советских «звёздных войн».
«Скиф-ДМ» был одним из проектов, за которые конструкторы агитировали в 1985 году. Но как поспешно ни шла работа, лазерной установки внутри «Скифа-ДМ» не было. Это был муляж, а само оружие ещё предстояло создать. Советские производители пока не освоили эту технологию. Горбачёв потратил два года, убеждая США в недопустимости применения вооружений в космосе — но именно такова была цель «Скифа-ДМ». 12 мая Горбачёв, обходя огромную ракету-носитель и выслушивая доклады (остальные члены Политбюро плелись позади), вдруг произнёс: «Политбюро не позволит запустить эту ракету». Горбачёв много раз говорил, что не хочет гонки вооружений в космосе — и говорил серьёзно.
Главный конструктор Борис Губанов был обескуражен, но всё же продолжил разговор. Он рассказал Горбачёву об особенностях работы тяжёлой пусковой установки: о топливе, о колоссальном давлении и температурах при запуске. Через час или около того Горбачёв смягчился. Он спросил — могут ли они подождать несколько месяцев? Губанов сказал, что это невозможно: ракета готова, заправлена топливом, люди работают круглые сутки — такой режим невозможно поддерживать постоянно. К обеду, вспоминал Губанов, они получили ответ: разрешение на запуск дано. На следующий день Горбачёв расхваливал работников Байконура. Но он напомнил им: «Мы категорически против переноса гонки вооружений в космос».
Четырнадцатого мая Горбачёв покинул космодром. В 21:30 на следующий день «Энергия» и её груз — «Скиф-ДМ» в чёрном цилиндре с надписью «Полюс» — взлетела. Системы «Энергии» сработали безупречно. Спустя 460 секунд после запуска «Полюс» отделился от ракеты-носителя. Но потом что-то пошло не так. Вместо того чтобы развернуться на 180° и включить двигатели с целью подняться на более высокую орбиту, «Полюс» повернулся на 360° и полетел назад к Земле — прямо в Тихий океан. Горбачёву приходилось много — и зачастую очень ловко — маневрировать. Проекту «Скиф» Горбачёв просто позволил рухнуть под собственной тяжестью. Чёрный цилиндр упал в воду, и все работы в рамках проекта были остановлены.
Случившееся вновь заставляет задуматься о состоянии нашей армии. Ведь произошло это не из-за несовершенства техники. Чтобы засечь такой самолётик, достаточно техники образца 1930-х. “Сработало” разгильдяйство, которое стало уже не чем-то эпизодическим, а признаком серьёзной болезни армии». Черняев просил Горбачёва рассмотреть возможность военной реформы и уволить министра обороны Соколова: «Может, я во власти эмоций, под действием этого позорнейшего случая с самолётом, который в одно мгновение обесценил очень многое во всей нашей военной структуре, а не только в наших ПВО и ПРО, но чувствую, что не может быть перестройки и победы нового мышления без принципиальной перестройки армии». Заседание Политбюро проходило напряжённо. Горбачёв, насмешливый и грозный, заявил, что вторжение Руста продемонстрировало беспомощность Министерства обороны. Первый замминистра Петр Лушев стал докладывать Политбюро о том, что произошло. Он описал, как самолёт подлетел к Москве незамеченным. Горбачёв:
— И это продолжалось два с половиной часа, в течение которых самолёт-нарушитель находился в зоне 6-й армии? Они вам доложили?
— Нет. Я узнал об этом после посадки самолёта в Москве.
— От ГАИ узнали?
Лушев объяснил, что, согласно действующим правилам гражданские самолёты нужно не сбивать, а принуждать к посадке. Истребители двигались слишком быстро. Рыжков, глава правительства, спросил:
— А вертолёты — их разве нельзя было использовать?
— В ПВО нет вертолётов, — ответил Лушев. Он заявил, что причинами инцидента были «потеря бдительности и притупление чувства ответственности, прежде всего на дежурстве», а также «беспечность офицеров, привыкших к рутинным процедурам и не подготовленных действовать в нестандартных обстоятельствах». Горбачёв поинтересовался: «И как мы тогда будем действовать в боевых условиях, когда возникнут нестандартные ситуации?» Горбачёв уволил главу сил ПВО и тут же принял отставку министра обороны Соколова. Были уволены ещё около 150 офицеров высшего ранга. На место Соколова был назначен его заместитель Дмитрий Язов, известный своим кротким нравом. Единственный из высокопоставленных военных, кого эта история не затронула, — Ахромеев.
В 1985 году конгресс одобрил ликвидацию старых запасов, равно как и создание химического оружия нового типа — бинарного. Оно должно было состоять из двух частей, стабильных ингредиентов, которые соединялись в последний момент, образуя внутри снаряда или бомбы токсический «коктейль». Это была непростая задача для инженеров, но зато бинарное оружие можно было дольше хранить на складе. Рейган одобрил создание нового бинарного оружия сразу после саммита с Горбачёвым в декабре 1987 года. «Может, это заставит Советский Союз присоединиться к нам в ликвидации химического оружия», — записал он в дневнике.
Советские власти уже спешили — втайне — сделать то же самое. СССР экспериментировал с бинарным оружием в 1970-х, но так и не смог найти работоспособную модель. Затем в 1980-х в СССР вернулись к этой проблеме. В рамках этой программы ставилась задача создать бинарное оружие из обычных химических веществ, которые можно было бы использовать как удобрения или пестициды. Это поколение химического оружия называлось «новички». Вил Мирзаянов знал не понаслышке об опасности этих веществ. Он много лет работал в центре разработок химического оружия в Москве.
В мае 1987 с одним из его друзей, опытным военным химиком Андреем Железняковым, произошёл несчастный случай. Железняков был инженером-испытателем, его работа заключалась в проверке готовой продукции. Он работал над бинарным оружием поколения «новичков». По словам Мирзаянова, химический реактор стоял под вытяжным шкафом, а от реактора тянулась трубка к спектрометру, слишком большому, чтобы поместить его под вытяжной колпак. В помещении была вентиляция на потолке, но защитного колпака над спектрометром не было. Трубу прорвало, и яд попал в воздух. Железняков быстро перекрыл утечку, но было уже поздно.
Американцам редко удавалось так близко подобраться к советской ядерной ракете. Суть эксперимента была в том, чтобы определить: могут ли дозиметры зафиксировать наличие или отсутствие ядерной боеголовки? Хотя по этому поводу были теоретические исследования, эксперимент давал возможность проверить дозиметры на реальном оружии. Это был важный вопрос.
В то время шла общая дискуссия о том, возможна ли эффективная проверка международных требований по крылатым ракетам морского базирования. Соединённые Штаты утверждали, что проверить наличие ядерных боеголовок на морских крылатых ракетах невозможно, и настаивали на том, чтобы вывести эти ракеты за рамки переговоров о стратегических вооружениях. Советские же власти хотели подсчитать их и ограничить их число, поскольку американцы имели здесь преимущество. Велихов хотел сорвать пелену секретности, надеясь, что это поможет уменьшить опасность гонки вооружений. Он действовал точно так же в 1986 году, отвезя Кокрэна в Семипалатинск, а в 1987 году — на спорный красноярский радар. КГБ пытался остановить Велихова, но вмешался Горбачёв.
В солнечный день 5 июля 1989 года американцы вместе с группой советских учёных доставили свои дозиметры на борт «Славы» — 186-метрового советского крейсера, стоящего в Ялте. В тот момент на корабле была одна ядерная крылатая ракета П-500 «Базальт», загруженная в пусковую установку на правом борту. Советские власти так нервничали из-за этого эксперимента, что репетировали его неделями. Они боялись, что американцы узнают слишком много о конструкции боеголовки. Море искрилось, Кокрэн был в шортах, футболке и бейсболке; он и его команда крепили оборудование, чтобы измерить радиацию. Вечером перед экспериментом советские власти настаивали, чтобы американцы провели один очень короткий замер, но Кокрэну удалось провести более долгие измерения и собрать уйму данных. Одновременно советские учёные проводили собственные испытания.
Произошла ещё одна необычайная вещь: военные открыли люк шахты, и американцы сфотографировали боеголовку крылатой ракеты. Не успели американцы вернуться в Москву, как 7 июля Велихов собрал их в аэропорту, чтобы отвезти на ещё один секретный объект. Они пролетели почти 1400 км на восток, в Челябинск-40 — ядерный комплекс, построенный неподалёку от города Кыштым в сталинские времена. Там было поставлено на поток производство топлива для ядерного оружия. Комплекс был засекречен, но когда Велихов добрался до ворот, они были настежь открыты. «Впервые иностранцы оказались в городе, чьим единственным предназначением было уничтожение Америки»
Последним и самым поразительным пунктом в том туре гласности был полигон Сары-Шаган, где испытывали лазеры. Велихов уже предлагал его ЦК, но в первый раз идею отвергли. Этот объект, как утверждали в администрации Рейгана, мог быть использован против спутников, а также для противоракетной обороны. Именно он был запечатлён в брошюре «Советская военная мощь», где лазерный луч бил в небо. Советские руководители знали, что эти утверждения ошибочны, но им было стыдно это признавать. 8 июля Велихов отвёз туда американцев, чтобы они всё увидели собственными глазами. Фон Хиппель быстро понял, что опасения американских чиновников были чрезвычайно преувеличены. «Это был какой-то реликт», — сказал он об увиденных там лазерах, эквиваленте промышленных лазеров, которые легко было купить на Западе. На полигоне ничто не наводило на мысль о советской военной машине, которую выдумала администрация Рейгана...
В первые дни Пасечник сильно нервничал. Он оставил семью. Он боялся, что его будут судить как военного преступника, пригвоздят к позорному столбу или заставят вернуться к работе над микробами, а то и отправят назад в Советский Союз. Он знал массу всего об исследованиях «Биопрепарата» и испытывал страх перед возможной реакцией британцев. «Это, наверное, было как быть сброшенным в море, не зная, кишит ли вода акулами, доберёшься ли ты до берега, всё ли будет в порядке, — вспоминал Дэвис. — И от этого, я думаю, всё выглядело ещё более драматичным — его решение, что не может больше заниматься тем, чем занимался. Это был необыкновенный шаг».
Дело получило кодовое наименование «Truncate», («Усечённый»). Дэвис стал одним из двоих, ответственных за допросы, вместе с человеком из MI-6; периодически в беседах участвовал Дэвид Келли, глава микробиологического отдела в Портон-Даун — британском военном исследовательском учреждении в Уилтшире, где занимались вопросами химической и биологической защиты. Дэвис принадлежал к небольшой группке экспертов по биологическому оружию, которых многие годы ставила в тупик советская деятельность. Во время бесед с Пасечником тому было присвоено вымышленное имя Майкл, но Дэвис знал, кто он такой. Они говорили по-английски, хотя иногда Дэвис просил о переводе — скажем, когда Пасечник пытался объяснить ему, кто такие гамадрилы.
Тогда, когда Пасечник не рассказывал о Советах, он расспрашивал англичан о Великобритании, задавал вопросы о семейной и общественной жизни. Пасечник изумился, услышав, что у Келли дома есть персональный компьютер. Дэвис с коллегой узнали от Пасечника больше, чем за многие годы шпионской работы. «Это был исключительный момент, — говорил Дэвис. — Если вы работаете в разведке, такое случается раз за всю жизнь. А может быть, и ни разу. Это был один из таких моментов. До того, как он пришёл к нам, перебежчиков вовсе не было. И не было надёжных, высокопоставленных источников информации».
Он также говорил: «Побег Владимира стал одним из главных моментов, приблизивших кончину Советского Союза и конец холодной войны. Это был наш величайший прорыв». Пасечник рассказал им нечто удивительное. Советский Союз не только превращал традиционные болезни в оружие, но и хотел создать новых возбудителей, устойчивых к антибиотикам и способных пробить иммунную защиту жертвы. Советские власти также работали над вакцинами, защищающими операторов бактериологического оружия, и датчиками, способными зафиксировать нападение. У СССР была не только обширная программа тактического оружия; внимание к чуме и оспе говорило о намерении создать оружие большой дальности — стратегическое.
Пасечник отмечал, что советские власти ещё не достигли одной из главных целей — создания нового патогена для биологической войны, совершенно устойчивого к лекарствам. Но эта работа продолжалась. Пасечник также объяснил британцам, каким образом планировалось замаскировать советскую программу — возможно, это позволили бы сделать небольшие мобильные лаборатории, которые нельзя обнаружить. Пасечник рассказал об обширной сети лабораторий и производств, работающих под прикрытием «Биопрепарата».
Весной и в начале лета младший научный сотрудник из института, в котором работал Пасечник, начал передавать британцам секреты. Агенту присвоили кодовое имя «Xpaм Фортуны». Британцев встревожили его слова о том, что программа биологического оружия продолжалась даже после того как Ельцин пообещал ее закрыть.
Перебежчик сказал, что старый институт Пасечника — НИИ особо чистых биопрепаратов в Ленинграде, ныне Санкт-Петербурге, — продолжает работать над разновидностью возбудителя чумы Yersinia pestis устойчивого к антибиотикам. Более того, рассказывал перебежчик, весной разработка была закончена, и патоген готовили к полномасштабному производству, которое предполагалось наладить в Лахте. Учёный говорил, что была подготовлена легенда: производство якобы было предназначено для выпуска гражданской фармацевтической продукции. Опять выходило, что Ельцин не контролирует ситуацию.
Вопрос о честности России по поводу биологического оружия был важен не только потому, что нужно было установить прошлые нарушения международных договоров, но и потому, что от этого зависело будущее законопроекта Нанна-Лугара об устранении наследия холодной войны. Если бы оказалось, что Россия нарушает конвенцию о биологическом оружии, по нормам закона она не могла бы претендовать на деньги, выделяемые в рамках программы Нанна-Лугара. Деньги уже поступали, но критики воспользовались бы нарушением договора и завернули бы кран.
После падения стены перед Горбачёвым замаячили ещё более суровые времена. Советская экономика быстро шла ко дну: наступили острый дефицит продуктов и зерновой кризис, производство нефти сокращалось. Перестройка не смогла поднять качество жизни. На заседании Политбюро в день падения Берлинской стены Горбачёва заботила не Восточная Европа, а вероятность дезинтеграции Советского Союза — республики начали откалываться. Руководители Эстонии и Латвии незадолго до этого заявили Горбачёву, что «у них есть чувство, что нет другого варианта, кроме как выйти из состава СССР»; об этом Горбачёв и сообщил Политбюро.
Весной 1990 года положение Горбачёва стало шатким. Начались массовые протесты против его правления, прибалтийские республики объявили о своей независимости, а Ельцин стал председателем российского парламента. Съезд народных депутатов, ставший высшим законодательным органом в результате реформ Горбачёва, аннулировал монополию КПСС на власть. Черняев, ближайший советник Горбачёва, был охвачен сомнениями.
«Всё больше беспокоило меня, что то, что должно было происходить под руководством Горбачёва, — писал он, — происходило не так, как хотелось бы и даже как он сам хотел». Горбачёв хотел спасти страну с помощью реформ, однако она трещала по швам. 4–6 февраля Шеварднадзе побывал в Вашингтоне, и американцы осознали, что советская армия находится почти на грани восстания против гражданского руководства.
Горбачёвская перестройка — начавшаяся с идеи омолодить социализм, а затем направленная на создание гибрида социализма и капитализма, — никогда не была полноценным и бескомпромиссным движением за свободный рынок. Горбачёв экспериментировал с капитализмом и разрешил частным предпринимателям организовывать свой бизнес — кооперативы. Но страну охватил дефицит, началась дестабилизация, возникли и другие трудности. Серьёзный удар нанесли катастрофическое снижение добычи нефти и падение мировых цен на неё. Резервы иностранной валюты были практически исчерпаны, а недоступность коммерческих кредитов, по сути, лишала страну возможности импорта. Хлеб начали выдавать по карточкам.
На весеннем заседании Совета безопасности Горбачёв объявил, что через два-три месяца кормить страну будет нечем. И его нетвёрдые, неуверенные попытки отойти от центрального планирования провоцировали другие требования, поборником которых был Ельцин: совершить радикальней скачок к свободному рынку. «В Москве уже очереди за хлебом — такие, как два года назад за колбасой, — вспоминал Черняев. — В субботу объехал на машине пол-Москвы: на булочных либо замки, либо в них абсолютная пустота, не фигурально выражаясь, а буквально так!» В тот день он записал в дневнике: «Такого Москва не видела, наверное, за всю свою историю — даже в самые голодные годы». И, также писал он, «в этот день, наверное, совсем ничего не осталось от имиджа Горбачёва».
Тэтчер расположилась в кресле в кабинете Брейтвейта, повернулась к Мэтлоку и сказала: «Пожалуйста, передайте сообщение моему другу Джорджу». Она имела в виду президента США. «Нам нужно помочь Михаилу, — призвала она. — Конечно, вы, американцы, не можете и не должны делать всё сами, но Джорджу придётся возглавить эту помощь, как было с Кувейтом». Тут, как вспоминал Мэтлок, она сделала паузу, а затем объяснила, почему так убеждена в этом. «Всего несколько лет назад Рон и я отдали бы всё в мире, чтобы добиться того, что сейчас уже произошло».
Позднее Горбачёв признавался: «В то время я не до конца понимал масштабы трагедии». Он мешкал — возможно, всё ещё чувствовал потрясение после Фороса или же погрузился в страдания своей семьи. Он не поехал ни в Белый дом, где толпа ждала его, ни на огромную демонстрацию на следующий день. Он не понимал, как изменились люди и как хотят они полного разрыва со старой системой.
22 августа Горбачёв сказал на пресс-конференции, что Коммунистическая партия — всё ещё «прогрессивная сила», несмотря на предательство её руководителей. Через два дня он под давлением Ельцина пошёл на попятную. Он ушёл в отставку с поста генерального секретаря партии и приказал распустить ЦК. Ельцин приостановил деятельность КПСС. Горбачёв всё ещё был президентом, но страна быстро распадалась, республики одна за другой провозглашали независимость, одни — до попытки переворота, другие — после.
В телевыступлении 29 декабря 1991 года Борис Ельцин пообещал, что будет управлять совершенно новой страной. «Мы отбрасываем миражи и иллюзии, — объявил он. — Мы уходим от милитаризации жизни, мы больше не готовимся к войне со всем миром». Ельцин описал мрачное наследие Советского Союза: опустошённые сельскохозяйственные земли, «больная» экономика, растущий внешний долг.
Ельцин играл с историей в азартную игру: он пытался совершить рывок от оказавшегося несостоятельным социализма к рыночной экономике, отпустив цены и отдав колоссальные государственные активы в частные руки. Ельцин был уверен, что только этот путь позволит России стать нормальной страной, выйти на глобальные рынки, модернизировать отстающую промышленность и улучшить качество жизни людей. Но были и явные, тревожные диспропорции.
...
В новой капиталистической экономике появились фондовые рынки, частные банки, дорогие рестораны, превосходные автомобили и сверкающие офисные башни, но более глубокой трансформации — модернизации промышленности, обеспечения верховенства закона, построения гражданского общества и диверсификации экономики — добиться было намного сложнее, и поначалу это не получалось. Печальная реальность тех лет: многие не смогли адаптироваться к новому миру и оказались брошены на произвол судьбы. Среди них были учёные, занимавшиеся вооружениями, а также работники военно-промышленного комплекса.
Ельцин желал деградации ВПК. Он видел в старых оборонных структурах реликт эпохи сверхмилитаризации, обрёкшей Советский Союз на гибель, и не слишком верил в то, что военные заводы и НИИ можно приспособить для мирных целей, и вообще как-либо применить в условиях капиталистической экономики. Ельцин и его команда были настроены разрушить советскую систему до основания и построить новую. Этому было много причин, и не последней было то, что Ельцин гораздо лучше представлял, что нужно снести, чем то, что нужно возвести.
Небольшая группа американцев незаметно приехала в Усть-Каменогорск летом, чтобы проверить, сможет ли взлётно-посадочная полоса принять транспортные самолёты С5 «Galaxy», и обследовать контейнеры на складе в Ульбе. Лаборатория Y-12 в Окридже собрала мобильное процессинговое оборудование. Для операции были отобраны 29 женщин и мужчин, в том числе Элвуд Гифт, участвовавший в первой поездке. 7 октября президент Клинтон подписал секретную директиву, одобрявшую переброску урана по воздуху, и в Окриджской лаборатории прошёл последний инструктаж.
На следующий день три самолёта С5 (они относятся к числу самых больших летательных аппаратов в мире) поднялись с базы ВВС «Довер» в Делавэре. Они взяли курс на Турцию, а после отправились в Усть-Каменогорск. Вебер ждал их в диспетчерской вышке небольшого аэропорта. «Это одна из тех диких ситуаций, которые случались после холодной войны. Такое нужно пережить самому, чтобы поверить в это. Так или иначе — я в диспетчерской, и никто там не говорил по-английски, — вспоминал Вебер. — Так что они сказали: “Энди, а можешь поговорить с лётчиками и повести их?”»
Самолётам С5 нужна была посадочная полоса длиной 1800 метров, и они приземлились на ухабистой усть-каменогорской полосе в 2400 метров, по выражению одного из пилотов, как «необъезженный жеребец». Самолёты разгрузили, и они улетели на базы в Турции; там самолёты должны были ждать приказа о возвращении в США. Американцы приступили к работе на заводе в Ульбе. Двадцать пять человек были из Окриджа; ещё там были: специалист по связи, врач и четверо военных, в том числе трое переводчиков, говорящих по-русски. Каждый день они покидали гостиницу до рассвета и возвращались, когда было уже темно, по двенадцать часов в сутки упаковывая уран в специальные контейнеры, в которых его можно было перевезти в США. Всего надо было упаковать 2200 кг, в том числе около 600 кг высокообогащённого урана.
На складе было семь разновидностей материалов, содержащих уран, большая часть была усыпана бериллием. В целом команда нашла на складе 1032 контейнера. Все их надо было распаковать, осмотреть содержимое и заново упаковать для транспортировки в банках объёмом один литр. Затем банки нужно было поместить в 448 транспортных контейнера — 208-литровые барабаны со вставками из пенопласта. Требовалась кропотливая проверка: каждую банку надо было сопоставить с заполнявшимся от руки складским журналом. Американцы обнаружили на складе несколько контейнеров без жетонов. Часть урана нужно было разогреть в специальной печи, чтобы удалить воду и ускорить упаковку. Процесс требовал точности, выдержки и секретности. Если бы информация просочилась наружу, операцию, возможно, пришлось бы отменить.
«Спецгруппа» Старра в Вашингтоне придумала легенду: если американцев обнаружат, им следует сказать, что они помогают Казахстану составить декларацию для Международного агентства по атомной энергии. Работа шла в условиях серьёзного стресса. Многие члены команды никогда не бывали за пределами США. Некоторые так тосковали по дому, что в нарушение правил звонили на родину с местных телефонов.
Спецназ Казахстана издали следил за ходом операции, готовясь при необходимости защитить американцев. К 11 ноября работа была закончена, и 448 бочек погрузили на тягачи. Команда была настроена добраться домой до Дня благодарения, но вмешалась погода. Сначала пять самолётов С5 получили приказ эвакуировать группу и груз, но в нужный момент из-за плохой погоды и технических проблем оказались готовы только три самолёта. Наконец, 18 ноября один самолёт вылетел из Турции в Казахстан.
Пока он был в воздухе, в три часа утра уран стали подвозить с завода в Ульбе в аэропорт. Вебер ехал в главной машине службы безопасности, старой «Волге». «На дороге была тонкая ледяная корка, — рассказывал Вебер. — Грузовики скользили, а я думал, как же мне не хочется звонить в Вашингтон и объяснять, что одна из машин с обогащённым ураном слетела с моста в реку, и мы её ищем. Каким-то чудесным образом мы добрались до аэропорта в целости и сохранности». На погрузку самолёта ушло три часа. Но перед вылетом полосу нужно было сначала очистить от снега. Пилот вспоминал, что колотил дождь с градом и снегом. Снегоуборочных машин не было. Тогда работники аэропорта подогнали грузовик с реактивным двигателем, установленным сзади. Они включили двигатель и расчистили с его помощью полосу для взлёта. «Galaxy» поднялся в небо.
На следующий день ещё два С5 вывезли оставшийся уран, оборудование и команду. Транспортные самолёты полетели на базу «Довер» с несколькими дозаправками в воздухе. Полёт длился двадцать часов — это был самый длинный рейс С5 в истории. Когда они приземлились, уран перегрузили в большие грузовики без маркировки, специально подготовленные для защиты ядерных материалов, и отвезли разными дорогами в Окридж. Вебер оставался на аэродроме, пока не взлетел последний самолёт.
О проекте «Сапфир» объявили на пресс-конференции в Вашингтоне утром 23 ноября. Он стал сенсацией. Министр обороны Уильям Перри назвал операцию «обороной другими средствами и с большим размахом»: «Мы навсегда убрали этот пригодный для изготовления бомб материал из пределов досягаемости потенциальных игроков чёрного рынка, террористов или режимов, желающих стать новыми ядерными державами».
В октябре фон Хиппель приехал на комбинат «Маяк» недалёко от Челябинска — туда, где он побывал пятью годами ранее вместе с Велиховым. Этот объект значился в списке Фэйрфакса одним из вероятных источников радиоактивного материала, изъятого полицией в Мюнхене. В этот раз фон Хиппеля отвезли в здание № 42, которое он прежде не видел. Это был одноэтажный склад, построенный ещё в 1940-х.
Одинокий охранник, приставленный МВД, открыл дверь ключом. В здании находилось 10250 контейнеров размером с гостиничную кофеварку, в каждом из которых лежало 2,5 кг оксида плутония. Они были размещены в траншеях и дважды запечатаны во избежание утечек, однако склад был настолько радиоактивным местом, что сотрудникам разрешалось заходить внутрь только на короткое время. Более того, туда легко могли проникнуть воры. Там не было камер видеонаблюдения, а сбежать можно было через вентиляционную шахту.
Десятого мая 1994 года в немецком городке Тенген-Вихс неподалёку от Штутгарта полиция, обыскивая дом бизнесмена Адольфа Йекле, обнаружила в гараже цилиндр с 56,3 граммами порошка. Анализ показал, что около 10 % — это необычно чистый плутоний. Йекле был арестован и осужден, источник плутония так и не удалось выяснить, 10 августа полиция Баварии конфисковала в аэропорту Мюнхена чёрный чемодан, прибывший рейсом «Люфтганзы» из Москвы. Внутри был цилиндр с 560 граммами топлива из смешанных оксидов, в том числе 363,4 грамма плутония-239 чистотой 87,6 %. В чемодане также был полиэтиленовый пакет с 201 граммом нерадиоактивного лития-6 — элемента, используемого в производстве трития, компонента ядерного оружия. Баварские власти арестовали предполагаемого владельца чемодана, Хустиниано Торреса Бенитеса, и двоих испанцев, один из которых приехал в аэропорт встречать Бенитеса. Арест стал кульминацией операции по внедрению, которую проводили совместно баварская полиция и немецкая федеральная разведка (BND).
Эта история сильно повлияла на западные представления о доступности в России ядерных материалов: там, похоже, происходили утечки, и серьёзные. «Мы сходили с ума от беспокойства почти весь 1994 год», — вспоминал Банн. Фэйрфакс отправил из Москвы сообщение, где были названы четыре российских ядерных объекта — самые вероятные, на его взгляд, источники происхождения материалов.
Месяц спустя после мюнхенских арестов Фэйрфакс отвёз фон Хиппеля в Москву, в Курчатовский институт. Они побывали в здании № 116. Сотрудники института высыпали на поднос перед ними урановые шайбы. Фон Хиппель заметил, что они хранят уран в шкафчиках вроде тех, что стоят в школьных раздевалках. «Я лишился дара речи», — вспоминал фон Хиппель. Там не было ни охраны, ни датчиков движения. Уран оттуда мог вынести кто угодно.
В июне Инглинг впервые побывал в бывшем Советском Союзе, сопровождая американскую делегацию в Украину. Группа отправилась в Харьковский физико-технический институт. Инглинг пробирался по лабиринтам коридоров: «А потом мы открыли дверь, и за ней был зал, в котором на полу лежали 75 килограммов высокообогащённого урана. Прямо на полу! На стеллажах, впрочем, тоже. И там был огромный лифт, который доставил нас в одно из помещений наверху, где они проводили эксперименты. Уран там в самых разных конфигурациях. Часть в трубках, часть в ящиках. И у всех нас было это чувство внезапной слабости — зачем? Зачем вам всё это дерьмо, ребята? Мы поднялись ещё на пару этажей, теперь мы на автостоянке. Там хранятся ядерные материалы, и между стоянкой и этими дверьми нет ничего. Всё это лежит всего в семнадцати метрах от чёрного входа.
В 1992 году сенаторы Нанн и Лугар решили рискнуть. Скептики считали, что бывшему Советскому Союзу следует позволить отправиться в свободное падение. Нанн и Лугар не согласились. Они помогли России и другим бывшим советским республикам справиться с дьявольским наследием Советов, и эти вложения принесли огромные дивиденды. В следующие годы Украина, Казахстан и Белоруссия отказались от обладания ядерным оружием. Россия ликвидировала 7298 ядерных боеголовок, 728 межконтинентальных баллистических ракет, 31 подводную лодку, много другого оружия.
Это и так предполагалось договорённостями о сокращении вооружений, но Нанн и Лугар нашли ресурсы, чтобы сделать это реальностью. Многие объекты, располагавшие расщепляющимися материалами, в середине 1990-х прошли модернизацию. К 2008 году более 70 % зданий на территории бывшего СССР, где хранились пригодные для изготовления оружия ядерные материалы, были укреплены, хотя уран и плутоний по-прежнему были разбросаны по более чем двумстам объектам.
После проекта «Сапфир» высокообогащённый уран был изъят — зачастую без особого шума — ещё из 19 исследовательских реакторов и важных объектов в странах бывшего советского блока.
Международный научно-технический центр, открывшийся после визита Бейкера в Челябинск-70, за четырнадцать лет смог поддержать около 70000 учёных и инженеров, участвовавших в создании вооружений. Фабрика сибирской язвы в Степногорске, включая гигантские биореакторы в здании № 221, была ликвидирована.
На острове Возрождения были обнаружены одиннадцать могильников с сибирской язвой; этот розовый порошок, напоминавший мокрую глину, извлекли из земли и патогены были нейтрализованы. В степи у южной границы России была за миллиард долларов построена фабрика на которой должны быть уничтожены огромные запасы химического оружия, в том числе зарина, находящегося на близлежащих складах.
На химическом комбинате «Маяк» в Озерске Соединённые Штаты за 309 миллионов долларов построили огромное укреплённое хранилище для хранения избыточных ядерных материалов. Это хранилище со стенами толщиной семь метров удовлетворяет потребность, ставшую такой острой после распада СССР, — своего рода Форт-Нокс для урана и плутония. Стране столь беспокойной, как Россия, всегда было непросто принимать помощь от богатого и могущественного соперника.