Ссылка на полный текст: REENACT&GEAR • Просмотр темы - Inside the Delta force
Навигация:
Создание в США национального антитеррористического подразделения
Прибытие в «Дельту» для прохождения отбора
Прохождение отбора
Командирский совет
Появление термина «оператор» из-за юридических и политических нюансов
Организационно-штатная структура «Дельты»
Курс подготовки операторов
«Стрелковый дом»
Тренировка в «Стрелковом доме»
Стрелковая подготовка
Изучение способов вскрытия замков и проникновения в здания
Цветовой код
Влияет ли стекло на траекторию пули?
«Энциклопедия аэронавтики»
Шпионаж
Курс динамического вождения
Выпускной экзамен
Учения по возвращению украденного ядерного устройства
Подготовка к операции «Орлиный коготь» и запасной вариант отхода на территорию СССР
Замысел операции «Орлиный коготь»
Реализация плана
Анализ катастрофы на базе «Пустыня-1»
Показные учения «Великий нортфилдский цирк с конями»
Дежурство «Дельты» в Бейруте
Психологическая подготовка операторов
Сальвадор
Гондурас
Почему «Дельта» перестала заниматься подготовкой иностранных сил по борьбе с терроризмом
Странный угон самолёта в Гондурасе
Гренада? Какого хрена?
Вторжение США на Гренаду (Операция «Вспышка ярости»)
Захват рейнджерами недостроенного аэропорта в Пойнт-Салинас и контратака трёх БТР-60 моторизованной роты гренадской армии
«Дельта» против гондурасских повстанцев
Командир партизанского отряда — штаб-сержант армейского спецназа США
Усталость профессионального спортсмена лишённого пауз межсезонья
В течение многих лет голос полковника спецназа Чарли Беквита был гласом вопиющего в пустыне, кричащем о террористической угрозе, стоящей перед страной, и о том, что необходимо предпринять, чтобы эффективно ей противостоять.
Созданное по образу организации британских коммандос, Специальной Авиадесантной Службы (SAS), такое подразделение могло бы стать хирургическим инструментом, который мог бы использоваться по первому уведомлению для решения задач, выходящих за рамки обычных боевых действий. Упорство Бэквита сыграло свою роль и запустило маховик процессов, которые, в свою очередь, и привели к созданию такого подразделения. Однако формирование такой организации внутри закостенелой армейской иерархии оказалось задачей не менее сложной, чем избрание Папы Римского.
Как правило, в армии ненавидят изменения — и никто не ненавидит изменения больше, чем те, кто извлекает наибольшую выгоду из своего статус-кво: армейские генералы. Однако время от времени рождаются инновационные мыслители, которые также носят большие звезды на своих погонах, и громкие и постоянные призывы полковника Беквита о необходимости создания национального антитеррористического подразделения нашли двух своих высокопоставленных единомышленников: генералов Боба Кингстона и Эдвина «Шай» Мейера.
Кингстон служил в Форт-Брэгг, в Северной Каролине, и он с готовностью воспринял идею Беквита, разглядев возможности, которые давало новое подразделение. Но он знал, что попытка пробиться с такой идеей сквозь армейскую бюрократию будет походить на прогулку по минному полю, — тебя может убить на нем тысячью разными способами. Чтобы добиться здесь прогресса, требовался кто-то, обладавший незаурядной силой и отличным знанием военной и политической машины Вооруженных сил, и таким человеком стал «Шай» Мейер. Генерал Мейер служил на должности заместителя начальника штаба сухопутных войск, и ходили слухи, что вскоре он может заменить на посту своего начальника.
... когда более могущественные генералы поняли, что новое подразделение не станет вторгаться на их территорию или перекачивать деньги из их бюджетов, то, по крайней мере, выказали свое уважение к такой идее, если не одобрение. С этим всем, трио Кингстона, Мейера и Беквита было готово представить свою идею. Формальный доклад с предложением о создании национального антитеррористического подразделения был представлен в Форт-Беннинге, на Конференции сухопутных войск летом 1977 года. Со всеми ухищрениями и политическими махинациями, осуществленными заранее, предложение было должным образом одобрено, а начальнику штаба сухопутных войск было рекомендовано сформировать подобное подразделение немедленно.
Сержант-майоры являются живым, ходячим воплощением того, что «в Армии США полный порядок!» Этот же парень больше напоминал Джо Старьевщика. Его рубашка была широко расстегнута, и он не носил футболки. Его солдатские жетоны были позолочены. Его головной убор был сдвинут на затылок, и он носил огромные, тщательно завитые и натертые воском усы. Это был какой-то обман. Конечно, единственной вещью, которую я ожидал от этой поездки, — это неожиданности. Итак, если это игра, я буду играть и посмотрим, что получится. Я подошел на три шага перед ним, щелкнул каблуками, и, остановившись в положении смирно, громко доложил: — Сержант-майор, мне было приказано обратиться к вам, чтобы получить снаряжение! Он следил за мной в течение секунды или около того, и морщины усмешки выползли из-под его усов, чтобы обосноваться вокруг глаз.
— Черт побери, рейнджер, расслабься, я тебе говорю. Тут никто не собирается тебя награждать. Если ты продолжишь так орать, то ты меня сдуешь на фиг. — Прогрохотал он, и его голосе послышалось эхо с окрестных холмов. Для меня это была сила привычки. В рейнджерах, когда Вы обращаетесь к более старшему военнослужащему сержантского состава, вы должны стоять по стойке смирно.
Я расслабился немного, встав в положение «вольно».
— Так немного лучше, — сказал он и улыбнулся. Казалось, он не высмеивал меня, а был только удивлен обращением в такой официальной манере.
— Иди вон к той хибаре со снаряжением, дерни себе сумку этого барахла, и напиши свое имя в списке, который на двери. И не надо вычищать это барахло, когда придет время его возвращать обратно. Все знают, что мои стандарты не высоки. «Господи Боже мой!» Какое странное место! Я прошел вниз к зданию, где хранилось снаряжение, расписался за сумку, и переговорил с парнем, который там сидел, пока проверял содержание сумки в соответствии с перечнем снаряжения.
— Тот парень действительно сержант-майор?
— Шумейт? Да, действительно. Он главный сержант-майор, отвечающий за отбор.
— Хорошо, но он определенно отличается от любого другого сержант-майора, с которым я когда-либо встречался прежде.
— Он отличается от любого человека, которого вы когда-либо встречали прежде.
Сержант-майор Уолтер Дж. Шумейт был живой легендой спецназа. Старый ветеран, который пошел в армию во время войны в Корее, он уже повидал и испытал все. В свои сорок четыре он стал самым возрастным человеком, который когда-либо проходил через отбор в «Дельту». И он оказался неоценимым для формирования отряда. В те первые критические годы, Шумейт добавил человечности, которой так не доставало в отряде. Без его особого обхождения и уникального влияния, все вопросы в подразделении решались бы в бюрократическом стиле. Но рядом с Шумейтом, независимо от того, что вы о себе мнили, вы понимали, по-прежнему остаетесь человеком. Уолт серьезно относился к военной службе, но он был полной противоположностью бездушной армейской машине…
В те дни в армии было четыре теста на уровень физической подготовки. Был тест для личного состава штабов и частей обеспечения, более напряженный тест для боевых подразделений, тест для школы воздушно-десантной подготовки и тест для рейнджеров/спецназа. У первых трех тестов была понижающая шкала оценок в зависимости от возраста. Чем старше вы были, тем меньше вы должны были выполнить для получения нужного количества баллов и сдачи данного теста. Для теста рейнджера/спецназа возраст не имел значения — все оценивались на уровне семнадцатилетнего юноши. Тест включал в себя следующие упражнения: отжимания, подъем верхней части туловища из положения лежа, упражнение «бег-уклонение-прыжок», обратное переползание и кросс на две мили. Упражнения теста выполнялись в полевой форме и ботинках — кроссовки тогда еще не вошли в моду. В жаркую погоду рубашки можно было снимать.
Я пошел в казарму «Б», чтобы проведать своего товарища. Джо Макадамс был старожилом нашей роты рейнджеров, который в прошлом году пошел в спецназ. Я его не встречал, но слышал, что он находится на отборочном курсе. Сегодня утром за завтраком Паркс сообщил мне, что Джо пострадал во время марша прошлой ночью и лежал на своей койке, ожидая, когда его подразделение пришлет кого-нибудь за ним. «Должно быть, подвернул лодыжку», — подумал я, войдя в казарму и оглядывая ряд коек в поисках Мака. — Привет, Хейни. Сюда, дальше, — позвал он и вяло помахал рукой с койки на полпути в глубине здания.
— Боже всемогущий, Мак, что с тобой произошло? — спросил я, подойдя достаточно близко, чтобы увидеть ободранные и окровавленные подошвы его приподнятых ног. — Подошвы моих ног остались в ботинках, когда я снял их после марша. От носка до пятки его ступни были полностью лишены кожи. Выглядело все так, будто какой-то древний индейский воин с извращенным чувством юмора снял скальп с его ног вместо головы. Эта грубая, обнаженная плоть, должно быть, чертовски болела на открытом воздухе.
— Да, немного раздражает, — сказал он, читая мои мысли. — Знаешь, что случилось? У меня на ногах все еще были эти старые мозоли рейнджера, но они уже подживали и не очень хорошо держались. Я не совершал марш-бросков с рюкзаком с тех пор, как год назад закончил этап квалификационной подготовки сил спецназа. Медик сказал, что во время марша прошлой ночью у меня под старыми мозолями появились волдыри, и в конце концов все это безобразие просто отвалилось. Ну разве это не дерьмо?
— Да, Мак. Так и есть, — произнес я, передернувшись при виде его ног. — Похоже, тебе придется какое-то время посидеть на заднице.
— Думаю, да, — ответил он, затягиваясь сигаретой, которую только что зажег.
— Полагаю, теперь у меня будет возможность наверстать упущенное в чтении.
— Думаю, будет. Ты в порядке? Кто-то едет за тобой?
— Медик моей группы выезжает с полевой машиной скорой помощи, чтобы забрать меня, а хирург группы встретит нас в Вомакском армейском госпитале. Вероятно, проведу день в больнице, чтобы почистить и вылечить ноги от инфекции, а затем отправлюсь в отпуск по выздоровлению, пока я не смогу отрастить новую кожу, — сказал он, покачивая ногами.
— Тебе что-нибудь нужно? — спросил я, поднимаясь, чтобы уйти.
— А, я в порядке. Медик скоро будет здесь, и у меня много сигарет, так что я просто расслаблюсь, пока он не приедет.
— Ладно, напарник, держись там. И передавай любому из старой банды, кого увидишь, мой привет. — Будет сделано, чувак. Ты тоже — и приходи ко мне, когда здесь закончишь.
— Конечно, Мак. Береги себя.
Мы пожали друг другу руки, и я ушел, унося в голове образ этих неприлично ободранных ног. Мне вновь оставалось гадать, где проходит грань между твердолобым и тупым. Но думаю, что это индивидуальное суждение, и Мак нашел его прошлой ночью, где-то на протяжении последних восемнадцати миль. Джо Макадамс сразу же вошел в армейскую легенду как «Парень, который стер ноги при отборе в отряд “Дельта”». Все знали этот миф, но мало кто знал человека, с которым это случилось.
Джентльмены, эта последняя неделя была тренировкой. Некоторые из вас определенное время отсутствовали в тактических подразделениях, и им нужно было отточить свои навыки ориентирования. Некоторые люди, которые ушли до этого, на самом деле и не хотели быть здесь, им просто нужно было дать немного времени, чтобы осознать этот факт. До сих пор в свои подразделения вернулись только те, кто оказался ранен, чтобы продолжать курс, или те, кто добровольно отказался от курса. Завтра все изменится. Стоя совершенно неподвижно, он сделал паузу, словно собираясь с мыслями. Я затаил дыхание и почувствовал, что замер вместе с ним. Затем он продолжил, и я снова вздохнул.
— Завтра у вас начинается этап стресса. Вы будете переброшены в отдаленное глухое место в горах и разобьете полевой лагерь на открытом месте. Подготовьтесь к десятидневному пребыванию в полевых условиях и соответствующим образом сложите свое снаряжение. Из питания будут только сухпайки. Вам будет предоставлена питьевая вода; не пейте из ручьев или других водоемов. После построения всем необходимо прибыть на склад, и получить оружие и топографические карты, которые вам понадобятся. Всегда держите эти предметы при себе. Свое оружие придется носить в руках; у него нет прикрепленных ружейных ремней, крепить ремень или привязывать оружие к своему телу запрещено. Замените или получите любое дополнительное снаряжение, которое вам понадобится сегодня вечером. Упакуйте все, что вам не понадобится в полевых условиях, и сдайте это на склад. Личные автомобили останутся здесь. С завтрашнего дня ваше передвижение между пунктами встречи будет рассчитано по времени, и вас будут оценивать по выполнению определенного норматива. Не утруждайте себя попытками определить этот временной норматив, просто делайте все, что в ваших силах.
... мне предстояло поближе познакомиться с рельефом и топографией горы «Золотой рудник». Этот день стал известен как «День звезды», потому что при нанесении на карту маршрутов, они напоминали шестиконечную звезду. Весь день я пересекал эту проклятую гору с одной стороны на другую. На карте гора выглядела как большой, мертвый, скрюченный осьминог, туловище неправильной формы которого было бугристым, а верхняя часть извивалась, как змея, в виде ряда седловин с острыми гребнями. Щупальца, отходящие по бокам гребня, были узловатыми и скрюченными, как страдающие артритом руки старика. Измученный и запыхавшийся, я приходил в одну контрольную точку только для того, чтобы меня отправили обратно на следующую контрольную точку по ту сторону горы, откуда я только что пришел. Гора была слишком большой, чтобы ее можно было обойти, а рельеф местности был таков, что я никак не мог проложить ничего похожего на прямой путь или находиться на с таким трудом достигнутой высоте в течение какого-либо продолжительного периода времени. Никогда никуда не добираться, и просто ходить туда и обратно через одну и ту же гору.
Это была изощренная пытка. Но потом на меня снизошло откровение. Какая разница, если я буду ходить туда-сюда по одной и той же горе до конца времен? Гора есть гора, время есть время, а выбор маршрута есть выбор маршрута. Единственное, что имело значение, — это скорость и покрываемая мной местность. Мой пункт назначения определялся временем, физическое же расположение этого конечного пункта было случайным, и определялось лишь местом моего нахождения здесь и сейчас. Разочарование и душевные муки, которые я испытывал, были полностью моими собственными — и в моей власти их было полностью игнорировать. Я отбросил все посторонние мысли, и сосредоточился только на том, чтобы как можно лучше подойти к следующей точке встречи, и было удивительно, насколько это умственно и физически придало мне сил. С того момента этот день в горах стал просто тяжелым днем в горах. И, как это бывает со всеми днями, какими бы трудными они ни были, он тоже подошел к концу.
Я уже говорил о неизвестном и необъявленном нормативе времени отборочного курса. Пройдя отбор, а затем работая в качестве проверяющего инструкторского состава по отбору, я по-прежнему не знал этот временной норматив. Единственные люди, которые знают это наверняка, — это командир отделения отбора и его заместитель-сержант. Никто другой к такой информации не допущен. Даже лично сам командир «Дельты».
Этот секрет — один из наиболее тщательно хранимых и оберегаемых в западном мире, и это гарантирует, что ни у одного кандидата никогда не будет преимущества перед кем-либо другим, даже перед теми, кому приходится делать повторную попытку попасть в отряд. Каждый человек, который в конечном счете проходит отбор в «Дельту», должен оценивать свои результаты по собственному внутреннему критерию. Ему пришлось выложиться на все сто, потому что он не мог быть уверен, насколько хорошо было «достаточно хорошо». Это делает всех честными.
Перед завтраком нас вывели на улицу перед грузовиками, где сержант-майор Шумейт, как и обещал, сделал снимок «после». На фотографии было восемнадцать человек. Восемнадцать из первоначальных ста шестидесяти трех, которые начинали. Но отборочный курс еще не закончился. Впереди был еще командирский совет.
Оказалось, что во время сорокамильного марша я получил маршевый перелом левой ноги. Думаю, что знаю, когда это случилось, но к тому моменту на марше мои ноги так онемели, что боль просто не ощущалась. После нескольких дней отдыха я почувствовал себя превосходно.
Он позволил мне занять свое место, несколько раз оглядев меня с ног до головы, прежде чем, наконец, ответил на мое приветствие и велел мне сесть. Затем началась атака.
— Хейни, я так понимаю, что вам не нравятся офицеры, — вот были первые слова, вырвавшиеся откуда-то из глубины его груди, которые он бросил мне. До того, как все началось, я сказал сам себе, что буду предельно честен, и не буду танцевать чечетку вокруг каждого вопроса. Они собирались схватить Эрика Хейни, милостью Божьей штаб-сержанта, собственноручно и в сыром виде. Я же собирался отдать им целое бревно, на котором еще оставалась кора, и к черту последствия.
— Совершенно верно, сэр. — Говоря это, я пристально посмотрел ему в глаза. — Я презираю большинство офицеров, которых когда-либо встречал. Он взбудоражился. Его лицо распухло и покраснело, а вены вздулись на шее. Но я был полон решимости не принимать никакого дерьма.
— Черт возьми, Хейни, да это бунт! — крикнул он мне. — Что, черт возьми, с вами не так? Как вы могли сделать такое заявление?
— Сэр, большинство офицеров, которых я встречал, бoльшую часть своего времени тратят на то, что строят планы карьерного роста и ищут способы нанести удар друг другу в спину. Единственная хорошая вещь в этом заключается в том, что они обычно оставляют сержантов и солдат в покое, чтобы те занимались делами своего подразделения — по крайней мере, до тех пор, пока они не захотят устроить какое-нибудь шоу с собаками и пони, чтобы произвести на кого-то впечатление тем, насколько они круты.
Затем он откинулся на спинку стула, выпятил грудь и высокомерно спросил:
— Ну, сержант Умник, что вы думаете об этапе стресса?
— Сэр, я все еще ожидаю, когда он начнется.
— Вы — что!? — Он вскочил со стула, разбрызгивая слюну в воздухе.
— Вы все ожидаете, когда начнется стресс? Что, во имя всего святого, вы имеете в виду под этим? Вы что, с ума сошли? — Его лицо так исказилось от ярости, что я подумал, что у него может случиться инсульт. Он стоял, уставившись на меня, хватая ртом воздух.
— Сэр, я ел четыре раза в день и спал не менее восьми часов каждую ночь. Никто в меня не стрелял. Я не ходил по минному полю. Погода стояла хорошая. Я ничего не отморозил и меня не хватил тепловой удар. Я отвечал за себя и ни за кого другого. Да, это было тяжело. В некотором смысле, это была самая трудная вещь, которую я когда-либо делал. Но, сэр, в жизни есть вещи и посложнее, чем отбор.
Он все пыхтел и пыхтел по этому поводу, пока не придумал что-нибудь еще, чем можно было бы меня ударить. И вот так все и пошло. Мы по очереди покрикивали друг на друга. Он говорил мне, что рейнджеры — это кучка анютиных глазок, а я говорил ему, что он полон грязи. Он сказал мне, что я всего лишь парадный солдат, а я возразил, что он, очевидно, не читал мое личное дело, потому что я никогда ни единого дня не служил нигде, кроме как в боевых подразделениях.
Когда совет завершил свою работу, в 1-м оперативном отряде спецназа «Дельта» появилось двенадцать новых сотрудников. Из первоначальных 163 человек, начавших отбор, восемнадцать прошли этап стресса, а двенадцать из них пережили командирский совет. Четверым было отказано сразу, еще двоим сказали, что они могут попробовать пройти отбор еще раз в будущем. Оба воспользовались этим шансом, и в конечном итоге были отобраны. Показатель успеха на этом отборочном курсе составил чуть выше 7 процентов. Это оказалось самым высоким показателем в истории отряда «Дельта».
Для обозначения оперативного сотрудника подразделения (в отличие от сотрудника вспомогательных и обеспечивающих служб) мы остановились на термине «оператор» из-за некоторых юридических и политических нюансов. Мы не могли использовать слово «оперативник», или «оперативный сотрудник», потому что такое название несло в себе определенные шпионские коннотации, связанные с ЦРУ. Термин «агент» также нес с собой определенные юридические проблемы. Для выполнения своих служебных обязанностей агент обладает юридическими полномочиями, которыми его наделяет правительственный орган, уполномоченный конституцией штата или федеральной конституцией. В нашем случае мы выполняли бы свои обязанности под руководством Министерства обороны и Министерства армии, находящихся в ведении федерального правительства. Однако в Вооруженных силах юридически закрепленными полномочиями обладают только офицеры, которыми их наделяет Президент и которые утверждает Конгресс.
Сержанты, являющиеся военнослужащими младшего командного состава, уполномочены выполнять свои обязанности в силу их назначения на должность Министром армии, поэтому сержанты не могут быть агентами правительства. А поскольку почти каждый оперативный сотрудник отряда «Дельта» является сержантом, нам нужно было выбрать для себя другой термин. Следовательно, оператор, и если это звучит несколько запутанно, то только потому, что так оно и есть. Но если вы работаете на какое-либо государственное учреждение, для вас это имеет определенный смысл.
В общих чертах, организационно-штатная структура «Дельты» создавалась по образцу 22-го полка Специальной Авиадесантной Службы Великобритании. Самым маленьким подразделением была группа из четырех человек. Четыре или пять групп, вместе с небольшим подразделением управления, составляли отряд (роту). Два отряда — штурмовой и снайперский — формировали эскадрон, в каждом из которых находилась своя небольшая группа управления. Когда КПО-3 закончил свое обучение, мы сформировали два эскадрона: эскадроны «A» и «B», известные как сабельные (оперативно-боевые) эскадроны.37 Отдел отбора и боевой подготовки, как и сабельные эскадроны, состоял из операторов. У нас также был эскадрон связи, который обеспечивал непосредственное обеспечение подразделения по связи, а также обычный состав административных, разведывательных, оперативно-штабных и вспомогательных подразделений. На вершине пирамиды находились командир, заместитель командира и начальник штаба, главный сержант-майор, а также сотрудники штаба, такие как хирург подразделения и психолог.
Самые лучшие люди в армии, в рамках своих соответствующих специальностей, выполняли в отряде «Дельта» небоевые функциональные обязанности. Операторы всегда знали, что нас поддерживают и обеспечивают абсолютные мастера в своих профессиях, независимо от их специализации — укладчики парашютов, административные или финансовые клерки, повара, снабженцы, специалисты по связи или оружейники. Вы называете работу, и ребята из «Дельты» были в ней лучшими.
Первоначальный план предусматривал создание в отряде трех оперативно-боевых эскадронов, но для достижения этой цели потребовалось более десяти лет. Даже в первый год нам было трудно справляться с истощением, и дальнейший рост оказался медленным и болезненным. Третий эскадрон «Дельты» была окончательно сформирован только в 1990 году, перед операцией «Буря в пустыне».
Полковник Беквит лично отобрал группу из четырех человек, которые должны были стать нашими ведущими инструкторами. Ранее летом они прошли обучение тактике и способам борьбы с терроризмом у приглашенной группы инструкторов из британской САС. Кроме того, мы должны были получать помощь от приглашенных инструкторов и лекторов из других правительственных органов, таких как Академия ФБР, ЦРУ, Государственный департамент, Федеральное управление гражданской авиации, Бюро по алкоголю, табаку и огнестрельному оружию, Оборонное ядерное агентство, Министерство энергетики и Служба маршалов США. Мы также могли пользоваться услугами приглашенных докладчиков и экспертов по терроризму из научных и академических кругов.
С самого начала Беквит был полон решимости превратить Курс подготовки операторов в самую обширную и глубокую программу обучения в своем роде и готовить самых квалифицированных и профессиональных борцов с терроризмом на планете. И со временем, по мере накопления опыта, этот курс становился только лучше. Это был совершенно иной подход к решению задачи, который ранее не применяла ни одна организация. И, по правде говоря, с тех пор все в нашей жизни должно было быть по-другому.
После назначения в отряд «Дельта» мы перестали существовать в регулярной армии. Подразделение было (и остается) секретной организацией. Официально оно, как и его сотрудники, не существует, и не значится в штатном перечне армейских частей и подразделений. Мы просто исчезли из армейской системы. Наши личные дела были изъяты и с тех пор стали вестись в рамках засекреченной программы, известной как Секретный реестр Министерства армии.
Мы исчезли из армии и другими способами. Ходили в гражданской одежде и почти никогда не носили униформу. Свободная политика касательно внешнего вида позволила нам отрастить более длинные волосы и бороды, что облегчило нам работу под прикрытием. И в конце концов, если нам нужно было выглядеть по-военному, гораздо проще было быстро постричься, чем наоборот.
Во время курса подготовки у нас развилось глубокое уважение друг к другу, мы завязали дружбу на всю жизнь. И когда мы объединялись в единое целое, это качество распространялось на каждого участника. Это была лучшая мужская компания, с которой я когда-либо общался в своей жизни. Время от времени у нас возникали разногласия. Это вполне естественно в любом сплоченном клане — тем более, когда этот клан населяют твердолобые мужчины. Но мы всегда их улаживали, даже если размолвка становилась немного жаркой.
Однако в «Дельте» существовало одно железное правило: ты в гневе никогда не должен поднимать руку на брата-оператора. Это было непростительно и вело к немедленному увольнению. За восемь лет моей работы в организации, это случилось только один раз, и я не верю, что с тех пор это когда-либо произошло вновь. Так что те первые несколько недель на стрельбище были ценны по целому ряду причин. Мы узнали характер наших товарищей и заложили общий фундамент для развития основных навыков. Были определены потенциальные снайперы, отобранные как за их природный талант, так и за склонность служить в этом качестве.
Само учебное место было построено прочно, чтобы оно могло выдержать попадание любых пуль и воздействие взрывчатых веществ, применявшихся внутри. Дверные рамы в каждой комнате были изготовлены из тяжелых бревен и слегка утоплены так, чтобы мы могли выбить их подрывным зарядом, а затем установить новые двери. Там также была оборудована центральная система вентиляции для удаления дыма, но, к сожалению, она втягивала воздух внизу у стен и выпускала через потолки, так что нам приходилось дышать свинцовой пылью и парами. Когда мы поняли, в чем проблема, то вентиляцию изменили, однако еще на протяжении года в крови у некоторых парней обнаруживали опасно высокую концентрацию свинца, из-за чего им пришлось ограничить время нахождения в «Стрелковом доме». «Стрелковый дом» может быть жутковатым местом.
День, когда наши инструкторы привели нас на вводный инструктаж, стал для нас настоящим открытием. Каждая комната была обставлена по-разному; одна была похожа на офис, вторая была похожа на гостиную, третья имела промышленную обстановку, и, конечно же, там была «самолетная комната». Все выглядело неестественно натуралистично. Мебель была новой, ковры чистыми, а помещение было заполнено манекенами в одежде, находившимися в естественных позах. Некоторые из них изображали террористов, а другие — заложников, там были даже дети. Если раньше я не понимал, насколько серьезным является это дело, то теперь я знал точно. Именно здесь сошлась воедино вся наша работа, которую мы выполняли на стрельбище. В «Стрелковом доме» мы добавили к стрельбе тактику.
Формула нашей работы стала бесконечно более сложной и намного более опасной. Наши инструкторы продемонстрировали это на практике. Наш курс КПО, все двадцать три человека, отвели в большую комнату «Стрелкового дома». Некоторые расселись на диване, другие сели за карточным столом, часть разошлась по углам, а остальные просто стали в центре комнаты. Среди нас были «плохие парни» — силуэтные мишени ФБР в форме человека, держащего пистолет. Билл, наш старший инструктор по стрельбе, положил портативную радиостанцию на стол в центре комнаты и сказал нам внимательно слушать, когда она включится, после чего вышел наружу и закрыл дверь.
При первом выкрике «Пошел!» дверь в комнату распахнулась, и я увидел бегущего Аллена. В тот самый момент, когда он вошел, что-то вылетело из его руки к потолку в центре комнаты и взорвалось. Я попытался было понаблюдать за входившей группой, но мой взгляд — как и всех остальных — был неотрывно прикован к этой летящей вспышке. Когда она взорвалась над нашими головами, я почти не слышал выстрелов пистолетов и автоматов вокруг нас, и застыл на месте, ошеломленный. Все было кончено менее чем за три секунды. Наши инструкторы были рассредоточены по всей комнате. Аллен стоял в одном углу, а по диагонали от него, в противоположном углу. находился Майк. Слева от двери стоял Боб, а справа — Билл. В воздухе висел дым, и в горле першило от едкого привкуса дыма от свето-шумовой гранаты. Билл посмотрел на Аллена и произнес: — К осмотру!
Держа оружие наготове, Аллен прошелся по сектору комнаты, которую он контролировал, проверяя мертвых «террористов» на наличие признаков жизни. Билл прикрывал, пока тот проверял каждую мишень, а затем вернулся на свою позицию в углу. Вернувшийся Аллен утвердительно кивнул Биллу, и тот переключил свое внимание на Майка, отдав ему ту же команду. Пока тот проверял «мертвецов», его прикрывал Боб, и дважды ему пришлось делать шаг вперед или в сторону, чтобы легко контролировать мишень, пока ее проверял Майк— он ни разу не встал перед непроверенной мишенью таким образом, чтобы Боб не смог выстрелить, если бы это понадобилось. Я оглядел комнату и увидел, что у каждого «террориста» было два пулевых отверстия в жизненно важном месте: либо в голове, либо в центре груди, либо в горле.
Пока Билл говорил, Аллен демонстративно прошелся по комнате.
— Человек, вошедший в комнату первым, первый номер, бросил свето-шумовую гранату, — начал пояснения Билл, — и мгновенно принял решение повернуть налево. Он сделал так, потому что левая сторона была «тяжелой» стороной комнаты, это означает, что на этой стороне было больше людей, чем на другой. Это также может означать, что это более длинная сторона комнаты — вы узнаете об этом больше чуть попозже. Первый номер всегда переходит на «тяжелую» сторону, что обычно означает более опасную сторону. Аллен шел по левой стороне, имитируя стрельбу по мишеням, по которым он стрелял во время демонстрации с практическим огнем.
— Держась поближе к стене, он идет по этой стороне комнаты, поражая любые цели в своем секторе. В углу он поворачивает и идет вдоль второй стены, по-прежнему поражая цели. Дойдя до дальнего угла, он останавливается и поворачивается лицом обратно в сторону комнаты. Мы все посмотрели на Аллена.
— Кто-нибудь следил за Алленом в первый раз, пока он не остановился в своем углу? — невинно спросил Билл, хотя и знал ответ.
Мы все покачали головами.
— А почему? — спросил он.
Несколько человек сказали, что их отвлекла вспышка. Гай Хармон привел еще одну причину.
— Я попытался понаблюдать за ним, — сказал он, — но вместо этого я заметил Майка, вошедшего прямо за Алленом, но он повернул направо, и это отвлекло мое внимание
— Вы видели, как он стрелял? — спросил Билл.
— Нет, не видел, — ответил Гай. — Я знал, что он стрелял, и старался казаться маленьким и укрываться. Я думал только о том, как выжить. Билл кивнул.
— Хорошо, — затем он продолжил. — Майк вошел прямо за Алленом, но он повернул направо, тогда как Аллен пошел налево. Майк немедленно поразил цели у дальней стены напротив двери, затем прошел вдоль ближайшей стены до первого угла, повернулся и остановился, наблюдая за углом дальше вдоль стены и за центром комнаты. Пока Билл рассказывал, Майк прошел через каждый этап.
— Вы поняли, что здесь произошло? Невозможно уследить за движением в противоположных направлениях. Если вы террорист, вы не можете уследить за тем, что происходит, потому что ваше внимание раздваивается — и это фатально, — тогда как атакующего волнует только то, что находится перед ним в его секторе комнаты.
— Кто видел меня и Боба, когда мы вошли в комнату? — спросил он. На самом деле их не увидел никто. Когда стрельба прекратилась, я заметил, что они были в комнате по обе стороны от дверного проема. Я чувствовал их присутствие, но по-настоящему не видел их, пока действие не прекратилось. Билл продолжил объяснять.
— Вместо того, чтобы вваливаться прямо за первыми двумя людьми, мы подождали долю секунды, прежде чем войти в комнату. Таким образом, внимание террористов было сосредоточено уже не на двери, а на двух человеках в комнате, которые все еще находились в движении. Отвлекшись от двери — первый и второй номера продолжали двигаться, — мы вошли незамеченными.
— Я перешел на «тяжелую» сторону и начал поражать цели в этом секторе, чтобы помочь первому номеру. Я работал из центра комнаты влево. Боб перешел на другую сторону и начал работать от центра вправо. Пока он рассказывал это, они заняли то положение, которое он описывал. Это было здорово.
— Посмотрите на нас сейчас. Обратите внимание на наши позиции и сектора, которые мы прикрываем. В этой комнате не осталось ни одного квадратного дюйма, который не находился бы под нашим наблюдением и огнем. Если какой-то предмет мебели представляет собой препятствие для одного, то, по крайней мере, двое других могут видеть то, что находится вокруг этого предмета — и вести по нему огонь. Мы полностью доминируем в комнате. Она принадлежит нам и всем, кто в ней находится.
— Если бы вы, ребята, действительно были заложниками, — продолжал Билл, — как руководитель группы, я бы начал разговаривать с вами сразу же после прекращения стрельбы. Мы хотим, чтобы заложники сохраняли спокойствие и выполняли наши команды.
— Когда мы определяем, что здесь все под контролем, я представляю отчет об обстановке командиру отряда, и сообщаю ему, что комната зачищена, прошу о медицинской помощи, если она нам требуется, и говорю ему, что мы готовы эвакуировать заложников. Мы будем продолжать разговаривать с заложниками и уделять им внимание до тех пор, пока их не переведут в зону содержания заложников, где их сначала допросят и опознают. Когда заложники выйдут, мы кратко рассказываем о том, что произошло в помещении.
В свою очередь, каждый сотрудник команды демонстрирует и объясняет свои действия в комнате. Он рассказывает, куда он шел, в кого стрелял, сколько выстрелов он сделал и где; он отчитывается за каждый произведенный выстрел. Только после того, как мы все точно узнаем, что команда делала в комнате, я докладываю командиру отряда, что комната под контролем группы. Единственным исключением из этого правила может быть экстренная эвакуация, вызванная, скажем, неконтролируемым пожаром или обнаружением взрывчатых веществ.
Скорость, неожиданность и жесткость действий, — вот ключи к успеху и выживанию. Они, вкупе со способностью поражать то, что мы должны были поражать, и ничего больше. Мы не собирались просто нанести вред врагам, мы были готовы через глотку схватить их кишки и вывернуть наизнанку. Такие личные качества, как агрессивный дух и смекалка, являлись настолько фундаментальными требованиями для этой работы, что считалось само собой разумеющимся, что каждый сотрудник всеми ими обладал. Об этом позаботился отбор. Теперь мы просто развивали свои навыки.
Стрельба (как и операторы) делится на две категории: короткий ствол и длинный ствол. Сотрудники штурмовых групп известны как стрелки-короткоствольщики, а снайперы / наблюдатели называются стрелками из длинноствольного оружия. Каждый на КПО обучаются стрельбе из длинноствольного оружия. Люди, отобранные для снайперских отрядов, будут проходить специальную — и исчерпывающую — подготовку после их назначения.
Вместо тренировок с модной снайперской винтовкой мы использовали стандартную армейскую винтовку М14, предшественницу М16. M14 является прямым потомком винтовки M1 «Гаранд», прославившейся во время Второй мировой войны. Винтовка М14 тяжелее, чем М16, стреляет патроном бoльшего калибра, и обладает бoльшей дальностью и мощностью. Продуманное и точное, это отличное оружие для стрельбы по мишеням. Доработанная, оснащенная оптическим прицелом, она годами использовалась в армии в качестве снайперской винтовки.
Снайперы «Дельты» все еще используют ее для определенных задач, но в целях обучения мы использовали ее более простую версию. Нет смысла учиться водить «Порше», пока вы не освоите «Форд». Первые три недели курса мы провели на стрельбище. Это был хороший, и лишенный стресса способ узнать друг друга получше.
Основными инструментами сотрудника штурмовой группы отряда «Дельта» являются пистолеты и пистолеты-пулеметы. Первоначально оба наших короткоствола имели один и тот же калибр: .45 AP. Нашим пистолетом–пулеметом был старый добрый «шприц для смазки» — пистолет-пулемет М3 эпохи Второй мировой войны. Мы использовали эту модель вместо более современных образцов, потому что полковник Беквит бесплатно раздобыл у ЦРУ целый склад такого оружия, а Чарли никогда не мог отказаться от выгодной сделки. Один из наших парней пожаловался на то, что их очень много, однако полковник возразил: «Черт возьми, тебе не нужно их кормить, и не нужно выгребать из-под них дерьмо, так на что ты жалуешься?» С практикой, «шприц для смазки» становится простым в использовании оружием. Даже учитывая его плохие прицельные приспособления и ограниченную дальность стрельбы, патрон .45-го калибра придает ему довольно впечатляющую мощность.
В течение года мы приняли ему на замену немецкую модель «Хеклер&Кох» MP-5, однако сохранили несколько «шприцев» для использования в качестве бесшумного оружия с глушителем. В таком режиме он был непревзойденным. Его пуля дозвуковая, поэтому при прохождении сквозь воздушную среду она не издает характерный звук, но достаточно тяжелая, чтобы сохранить приличную энергию и убойную силу. Нашим пистолетом являлась усовершенствованная версия Кольта М1911А1, — старого армейского служебного оружия. Этот пистолет .45-го калибра — большое, мощное оружие, по своей сути точное, но весьма сложное в освоении. У каждого оператора по два таких пистолета, и это то оружие, которое он использует в ближнем бою больше, чем что-либо другое. Пистолеты — это всегда компромиссы. Вы обмениваете мощность, дальность и точность на удобство и скрытность. С пистолетом .45-го калибра мы сохранили желаемую мощность, а постоянные интенсивные тренировки обеспечили нам хорошую дальность стрельбы и ее точность.
Наш основной способ стрельбы из пистолета назывался «инстинктивный огонь», он считается фундаментальным навыком для ведения огневого боя на близком расстоянии, и вот почему. Бoльшая часть стрелкового мастерства основана на способах, используемых при стрельбе по мишеням, которые требуют во время стрельбы смотреть на мушку. То же самое относится и к пистолету — если вас интересует стрельба по мишеням. Но перестрелка на короткой дистанции — это мир, далекий от стрельбы по мишеням. И вот почему. Боевая стрельба больше похожа на стрельбу влёт — подобно стрельбе по летящей птице — и вы можете сделать это, только наблюдая за целью и полностью сосредоточившись на ней. Вместо того чтобы плавно нажимать на спусковой крючок до тех пор, пока он не сработает, для того, чтобы поразить цель вам нужно нажать на него в нужный момент. И прежде чем вы сможете выстрелить в цель, вы должны ее идентифицировать, должны определить, кто есть террорист. Вы должны отделить смертельную угрозу от невинного свидетеля. И чтобы сделать это эффективно, вы должны смотреть на людей, а не на свои прицелы.
Если на своих тренировках вы научились смотреть в прицел, и внезапно, из чистого инстинкта выживания, вы обнаружите, что смотрите на своего противника, то в лучшем случае ваш выстрел пройдет выше. Но скорее всего, вы не будете иметь ни малейшего представления о том, где находится ваш пистолет относительно вашего противника, и вы вообще промахнетесь. Вот почему во время вооруженных стычек так много полицейских промахиваются, когда стреляют. Они смотрят на своих противников, но они тренировались смотреть на свои прицелы. У военных есть старая поговорка, гласящая, что вы должны «тренироваться так, как вы сражаетесь», однако по бoльшей части в армии ее игнорируют. Вот почему подразделения регулярной армии в первых боях почти всегда получают пинком под зад, — если только у них нет продолжительного периода подготовки до того, как они впервые почувствуют вкус боя. В таких условиях в подразделениях разработают учебные программы, которые фактически подготовят людей к ведению боевых действий. Но по какой-то странной причине генералы и другие старшие офицеры следят за тем, чтобы подготовка в мирное время имела мало общего с реальностью.
Сначала мы делали по одному выстрелу за раз. Когда у нас стало последовательно получаться попадать в то место, на которое мы смотрели (куда смотрю, туда стреляю), дистанция стала последовательно увеличиваться. Когда мы сокращали дистанцию, то снова приближались к мишени и стали практиковаться в производстве сдвоенных выстрелов — двух очень быстрых выстрелов — в одно и то же место. Цель сдвоенного выстрела состоит в том, чтобы нанести обширную рану, которая наверняка окажется смертельной. Мы делали это снова, снова и снова.
Вскоре из тренировок ушло всякое веселье, это стало серьёзной работой, и почти сразу же болезненной. Пистолет .45-го калибра очень мощный, с сильной отдачей, и крепкий хват, который мы применяли, означал, что всю силу отдачи принимают наши руки и предплечья. Вскоре, как и у всех остальных, от отдачи пистолета у меня на большом пальце появился большой болезненный волдырь. Ночью он заживал ровно настолько, чтобы на следующий день болеть по-настоящему. Через некоторое время волдырь превратился в большую мозоль, которая оставалась на моей руке на протяжении следующих восьми лет. Такая характерная мозоль на стреляющей руке — самый верный способ определить сотрудника штурмовой группы отряда «Дельта». Она была у каждого из нас. Мы стреляли много и постоянно. Восемь часов в день, тысячи выстрелов. Мы стреляли до тех пор, пока не уничтожали свои мишени, а затем ставили новые.
Отработав технику стрельбы стоя из одного положения, инструкторы начали учить нас стрельбе с разворота влево и вправо. После того, как мы овладели таким способом, мы стали учиться стрелять по команде, с разворота на 180 градусов, стоя спиной к мишеням. Потом мы научились стрелять на ходу. Сначала мы шли прямо к мишени, затем параллельно ей, затем отходя от нее, с разворота и по команде. Мы работали в группах из четырех человек, которые возглавлял один из четырех инструкторов — Билл, Майк, Боб или Аллен. Инструкторы менялись ежедневно. Наши навыки росли вместе с нашей уверенностью друг в друге, и во время стрельбы мы становились все ближе и ближе к другим товарищам по группе. Вскоре мы стреляли по нескольким мишеням, поначалу в «двойках» и «тройках», а затем в составе всей группы.
Затем мы добавили мишени, изображавшие «хороших парней» вперемешку с «плохими парнями». Мишени стали сближаться, и «плохие парни» иногда частично прикрывались «хорошими парнями». Затем мы освоили стрельбу на бегу, всегда приближаясь к мишеням, и всегда действуя агрессивно. Мы должны были переходить от пистолета-пулемета к пистолету или от пистолета к пистолету-пулемету. Наш инструктор заряжал для нас пистолет, заранее создавая отказ оружия, или снаряжал неполный магазин, так чтобы нам при стрельбе пришлось или переходить на другой ствол, или перезаряжаться, или устранять неисправность. Мы должны были научиться естественным образом реагировать на неожиданное.
Потом мы делали это в группах по двое, по трое, а затем по четверо. Мы открывали огонь по нескольким мишеням группой, сближаясь с ними и распределяя по ним огонь, точно чувствуя своего партнера рядом с собой, зачастую стреляя рядом с ним, тогда как он стрелял рядом с вами. Смысл упражнения состоял в том, чтобы рассчитать угол обстрела с ходу, поразив «плохих парней» так, чтобы пули, пройдя сквозь них, не попали в «хорошего парня». Попадание в «хорошего парня» означало немедленное проведение «китайского упражнения по самокритике». Все останавливались, и тебе приходилось объяснять инструктору и своим товарищам по команде, почему ты застрелил «хорошего парня». Это воспринималось без смеха и на полном серьезе. Если не считать выстрела в своего товарища, это была худшая ошибка, которую вы могли допустить.
Теперь настала моя очередь. Я сидел в кожаном кресле в одной из комнат «Стрелкового дома». Помещение было обставлено как гостиная с диванами и стульями, журнальными столиками, зеркалами, картинами и книжными шкафами. На полках стояли даже книги. Освещение было тусклым. По всей комнате были расставлены манекены и бумажные мишени. У некоторых было оружие, у других руки были пустые. Они были террористами, а я был их заложником. Позади меня на корточках сидел вооруженный манекен, держа одну руку у меня на шее, а другую на плече, направив пистолет на дверь. Другой «террорист» находился с другой стороны от меня, направив пистолет-пулемет мне в голову. В течение следующих десяти минут дверь будет взломана, и четверо моих коллег-однокурсников ворвутся в комнату, используя приемы ближнего боя, которым мы научились. В течение трех секунд после взрыва они должны были убить террористов, установить полный контроль над комнатой — и спасти меня. Пули должны были сыпаться дождем по всей комнате, и кому-то придется стрелять боевыми патронами в нескольких дюймах от моей головы. И если они пропустят хоть одного террориста или попадут по ошибке в меня, команда провалит этот этап подготовки. И я искренне хотел, чтобы они сдали экзамен.
Этим утром я со своей командой успешно прошли первое испытание. Марти Джонсон был заложником, и он едва успел только моргнуть глазами, когда пара сдвоенных выстрелов из моего пистолета .45-го калибра снесла головы манекенам-«террористам», стоявшим так же близко от него. Затем мы, меняясь местами в команде, совершили еще три штурма в разных комнатах, пока другие наши товарищи занимали «горячее место». Теперь, сидя здесь, я понял, что быть стрелком труднее, чем заложником. Чтобы находиться в штурмовой группе, требовалась большая уверенность в своих силах. Чтобы быть заложником, требовалась вера в своих товарищей. Легче было думать о том, чтобы быть застреленным, чем о том, чтобы застрелить товарища.
У каждого было несколько смен в качестве заложника и штурмовика с живым заложником в комнате. Никто не пострадал, и ни одна цель не была пропущена. И та уверенность, которую дал нам такой выпускной экзамен в стиле «жизнь или смерть» — как в самих себя, так и в своих товарищей, — осталась с нами на всю оставшуюся жизнь.
Дейв собирался научить нас взлому, что означает проникновение на место с причинением наименьшего ущерба и с использованием наименьшего количества материалов. Дейв и его команда уже довольно хорошо знали о механических способах вскрытия и проникновения, но для того, чтобы подготовиться к курсу, они поговорили с настоящими экспертами: осужденными взломщиками и мастерами побегов, отбывающими длительные сроки в тюрьмах строгого режима. Как только заключенные поняли, что раскрывая свои методы работы и уникальные способности, они помогают секретной военной организации, то не на шутку воодушевились. Все мы ушли с занятий весьма впечатленные и лучше информированные. Это было довольно забавно — эти парни демонстрируют свои навыки, и правительство отправляет их в тюрьму, а мы используем одни и те же навыки от имени того же самого правительства и получаем за это деньги.
Начали мы с того, что научились тихо проникать в здания. Научились взбираться по внешней стороне сооружений, добираясь на верхние этажи, потом спускаться на нижние или невредимыми спрыгивать с крыш. С помощью ручной дрели и выпрямленной вешалки для одежды, мы открывали снаружи оконные шпингалеты. Затем мы приступили к работе над дверными замками. Мы изучили различные конструкции замков и их внутреннее устройство, делали дубликаты ключей, взламывали и вскрывали замки. Как только мы проходили сквозь замки, с помощью резинок, скрепок и кнопок мы побеждали внутренние дверные цепочки. Для скользящих засовов мы возвращались к дрели и вешалке для одежды. Мы открывали навесные замки кусочками жестянки в форме ногтей, вырезанными из пивной банки. (Если вы заметили, я не объясняю, как все это сделать; вам придется научиться этому где-нибудь в другом месте.) Каждый день мы заканчивали практическим экзаменом: преодолением множества различных замков в течение определенного периода времени. Занятие также включало в себя освобождение от наручников. Мы использовали любой инструмент, который мог помочь нам проникнуть в любое место. Мы научились обращаться с резаками, пилами по металлу, домкратами, подъемными механизмами и знаменитыми «Челюстями жизни».
Затем появились транспортные средства. Мы открывали запертые двери и отпирали заблокированные рулевые колонки. Запускали автомобили, замыкая провода в замке зажигания с помощью комплектов, изготовленных под опытным руководством Дейва. С тех пор они стали частью нашего оснащения для угона автомобилей, которое мы всегда носили с собой. Наверно, в наши дни это не так уж удивительно, но приличный угонщик с комплектом для угона, состоящего из трех инструментов, может сесть в машину и завести ее так же быстро, как и вы с помощью ключей. Так же может сделать и оператор «Дельты».
Несколько дней мы провели на демонстрационном полигоне, изучая основы подрывных работ и выполняя простые операции со стандартными взрывчатыми веществами. Мы делали воронки динамитом и рубили деревья тротилом, создавая заграждения. Изготавливали и взрывали такие штуки, как подрывные заряды типа «наушники», предназначенные для уничтожения мостовых опор, из пластичной взрывчатки С-442 создавали подрывные заряды специальной формы для перебивания железнодорожных рельсов, двутавровых балок и толстых стальных стержней. С помощью специальных кумулятивных зарядов, изготовленных из винных бутылок и взрывчатки C-4, мы взламывали сейфы. Наконец, сначала мы подорвали большой транспортный фургон, а затем дом, используя только мешок муки, прокладку из стальной ваты для полировки и четыре унции тротила.
Отправившись в местный хозяйственный магазин, мы изготовили простую в использовании и безопасную в обращении взрывчатку. Заряд нитрата аммония, например, состоял из двухсот фунтов удобрений, десяти литров моторного масла и пяти фунтов динамита. Закопайте такой заряд в землю, — и вы сможете сделать воронку шириной тридцать и глубиной пятнадцать футов. Затем мы работали со специализированными зарядами для взлома. Это были взрывчатые вещества, которые позволяли нам делать очень точные и хирургически точные проломы в дверях и стенах любого здания или любого другого искусственного сооружения. С помощью этих зарядов, мы могли проникнуть внутрь любого объекта безопасно не только для нас самих, но и для заложников внутри. Теперь мы были в деле, и никакое заграждение не могло нас удержать. После периода нашего обучения с Дейвом мы отправились обратно в «Стрелковый дом», чтобы применить наши вновь приобретенные навыки на практике. Имея на руках все пальцы, с которыми мы начинали.
Определенным сторонам здания присваивается цветовой код. Передняя часть обозначается белым цветом. Задняя часть объекта — черная. Собственная левая сторона объекта окрашивается в красный цвет, а правая — в зеленый. Этажи или уровни обозначаются фонетическим алфавитом в порядке возрастания. Таким образом, первый этаж отмечается как Альфа, второй — как Браво, третий — как Чарли и так далее. (И да — в некоторых зданиях этажей больше, чем букв в алфавите, но у нас были способы справиться и с этим). Все отверстия в здании, будь то дверные проемы или окна, нумеруются на соответствующих этажах цифрами слева направо.
Например, если бы я наблюдал за фасадом здания и увидел, что что-то произошло в шестом окне на седьмом этаже, я бы отметил и сообщил о местоположении следующим образом: «Белый, Гольф, Шесть». Поступив в оперативный штаб управления снайперами, информация будет записана и нанесена на схему объекта. Все остальные снайперские команды немедленно узнали бы, что произошло и где, и как только я сказал «белый», команды на других сторонах здания поняли, что что-то произошло за пределами их собственных участков наблюдения. Один и тот же способ идентификации мы использовали для самолетов, поездов, автобусов и судов. Фактически, это был адаптированный вариант идентификации бортов судов и самолетов навигационными огнями: красный для левого и зеленый для правого борта судна.
Изучив все угоны самолетов террористами, случившиеся за последнее десятилетие, мы установили, что случаев, когда снайперы самостоятельно могли разрешить кризисную ситуацию, было очень немного. Однако одно препятствие для снайперов оказалось не таким большим, как предполагалось вначале. Главарь террористов обычно располагался в кабине самолета. Ведь это центр управления воздушным судном. Довольно часто другие члены террористической группы также тянулись к кабине. Если бы снайперы смогли ликвидировать любого террориста, находившегося в ней, во время начала штурма, это значительно повысило бы шансы на успех операции.
Но существовала проблема. В большинстве снайперских подразделений считали, что пуля, выпущенная через очень толстое стекло кабины самолета, отклонится достаточно для того, чтобы промахнуться или, что еще хуже, может отклониться от траектории и попасть в одного из членов экипажа самолета. Снайперы ФБР и Секретной Службы тоже так думали, но никто не проводил никаких эмпирических исследований проблемы, пока не появились мы. Мы добыли целый грузовик стекол от кабин различных самолетов, установили их в металлические рамы и начали стрелять.
Наши снайперы установили, что в конце концов особых проблем нет. Отклонение было настолько незначительным, что в пределах кабины самолета оно мало могло повлиять на точность выстрела. Они могли поразить и убить террористов, оставив невредимыми членов экипажа в кабине. Выяснилось даже, что любое разбитое пулей стекло, разлетевшееся внутри кабины, имело консистенцию песка и не представляло особой опасности для экипажа.
Мы начали с изучения наземных аэродромных операций. Нам приходилось водить багажные тележки и тягачи; загружать и выгружать багаж на всех типах самолетов; водить бензовозы и заправлять самолеты; запускать и управлять аэродромными пусковыми агрегатами (АПА) — установленными на прицепе реактивными двигателями, которые нагнетают воздух в двигатели самолета и запускают их. Самой любимой наземной работой из всех у нас была эксплуатация «ГВД» — грузовика для высасывания дерьма — крайне важного транспортного средства, которое откачивает туалеты. (Поверьте мне, если вы когда-нибудь окажетесь в самолете, взятом в заложники и удерживаемом более суток, вы обрадуетесь прибытию ГВД больше, чем спасательной команде).
Научившись занимать наземные должности, связанные с заботой о самолетах, мы чувствовали себя комфортно на загруженных стоянках и зонах их обслуживания, научившись сливаться с окружающей средой аэропорта. Мы провели несколько часов на складе колес, шин и тормозов и обнаружили кое-что, что опровергло одну из наших теорий. Стрельба по шинам самолета вряд ли поможет при штурме. Мало того, что реактивные самолеты могли совершать рулёжку с лопнувшими шинами, эти чертовы штуки могли даже взлететь — их мощность это позволяла. Но также мы обнаружили еще одну уязвимость, которая давала возможность обездвижить самолет, и она сразу же вошла в наш растущий репертуар действий.
Потом мы полезли внутрь самолетов — любых видов. Первыми были узкофюзеляжные борта: Боинг-707 и DC-8; Боинги-727, -737 и DC-9. Мы даже поймали несколько турбовинтовых «Конвэйров», которые все еще находились в эксплуатации. Затем мы принялись за широкофюзеляжные самолеты, на которых летала «Дельта»: гигантский Боинг-747 и Локхид L-1011. Мы ознакомились с их внутренней планировкой, расположением в них аварийного оборудования и местами повышенной опасности, такими как топливные и кислородные магистрали. Люки самолетов стали нашей навязчивой идеей. Мы научились управлять люками каждого самолета не только изнутри, но и, что важнее, снаружи. Было крайне важно, чтобы мы могли быстро открыть любую дверь или аварийный выход. Нам нужно было знать, как попасть в любой самолет — в мгновение ока — и мы быстро научились это делать.
Следующая проблема заключалась в том, что делать после входа в самолет, но на практике мы обнаружили, что она оказалась не такой уж и большой, как мы ожидали. С нашей точки зрения, пассажирские салоны, кабина и бортовая кухня самолета мало чем отличались от комнат в здании, за исключением того, что самолет был битком набит людьми. С тактической точки зрения, мы могли зачистить самолет почти так же, как это делали в здании. Несмотря на то, что самолет будет заполнен заложниками, по необходимости большинство из них опустятся вниз на своих местах. И, как мы выяснили в результате экспериментов, сиденья в самолетах чрезвычайно прочны и обеспечивают отличную защиту от выстрелов и осколков. Закрытые двери кабины и туалета так же, как оказалось, не представляли проблем. Мы нашли способ проходить через них, как будто на них не было замка.
Затем нам понадобились данные обо всех коммерческих пассажирских самолетах в мире. Нам нужно было знать их высоту, как высоко над землей расположены пороги каждого люка, в какую сторону они открываются и как отключать аварийные трапы. Нам нужно было знать, где установлены выключатели системы аварийного освещения и где находятся огнетушители. К счастью, эту информацию было легко получить от производителей самолетов и отдельных авиакомпаний. Это было только начало, но это было хорошее начало. В течение следующих шести месяцев мы собрали крупнейшую в мире базу данных подобного рода, охватывающую все существующие коммерческие пассажирские самолеты. Данные были обобщены, проиллюстрированы масштабными схемами и сведены в небольшой справочник, который был назван «Энциклопедия аэронавтики». У каждой группы отряда «Дельта» была его копия.
По большей части это звучит гламурно и интригующе, но должен сказать вам, что в полевых условиях шпионаж — это просто тяжелая работа, и к тому же, по большей части, довольно скучная работа.
В шпионаже бывают волнующие моменты, но мы учились этому ремеслу не для того, чтобы стать шпионами. Сбор разведывательных данных был не тем полем, которое мы должны были вспахать, хотя, как потом оказалось, в этом мы ошибались. Мы учились этим навыкам, чтобы научиться проникать на чужую территорию и выходить с нее, а также чтобы организовывать операции в недружественных или откровенно враждебных странах. И первое, чему мы научились, — как проводить осмотр места будущей тайниковой связи и составлять об этом отчет.
Допустим, мы собираемся проводить операции в новом городе. Нам нужно будет спланировать способы связи через сообщения или встречи, включая тайниковые операции, конспиративные личные встречи и съем информации на автомобиле. Для всех этих действий мы должны найти несколько мест, каждое из которых должно иметь запасной вариант на случай, если пользоваться им будет невозможно. В рамках этого нам нужно проложить маршруты, которые позволят нам проверить всех, кто может следить за нами, и определить места, которые мы можем использовать, чтобы сбросить со своего следа любой подозрительный «хвост».
Все тайные полевые агенты (включая преступников), независимо от страны или правительства, используют для ведения своей деятельности одни и те же места и одни и те же способы шпионского ремесла. Это как играть в бейсбол. Неважно, за кого вы играете — за Америку, Россию, Францию, Израиль или кого бы то ни было — способы действий всегда одни и те же. Это сводит с ума — начать осматривать участок на предмет возможного использования и увидеть признаки того, что кто-то другой уже использует это место. Ощущение такое, как будто какая-то другая собака уже обоссала пожарный гидрант, который вы присмотрели. Это особенно верно для тайников, потому что существует только два вида сигналов «закладки» и «выемки»: отметки мелом или канцелярские кнопки (да и то, с сокращением количества деревянных телефонных столбов в крупных городах сигналы канцелярскими кнопками, скорее всего, исчезли).
Если вы живете в Вашингтоне, в округе Колумбия, или в Нью-Йорке, иногда оглядывайтесь по сторонам, когда находитесь на улице. Если вы видите полосу мела на стене примерно на высоте кармана пиджака человека или, может быть, небольшой кусочек мела, раздавленный на тротуаре возле угла улицы, вы, вероятно, видите сигнал, оставленный агентом. С учетом распада Советского Союза и окончанием Холодной войны, прямо удивительно, как много из всего этого все еще продолжает использоваться. И если вы обращаете на это внимание, то вы это увидите. Наш инструктор рассказывал нам, что некоторые места в разных столицах мира были настолько покрыты меловыми отметинами, что агенты разных стран использовали мел разного цвета, и использование «чужого» цвета являлось ужасным нарушением социального и профессионального этикета. Такой себе «воровской кодекс чести».
Курс динамического вождения — одна из тех редких вещей, которые доставляют столько удовольствия, что никогда не ощущаются как работа. Как и при прыжках с парашютом, чем сложнее и опаснее задача, тем больше она нам нравилась. Но думаю, что это сбывшаяся мечта каждого мужчины — научиться управлять машиной, как каскадер, и еще получать за это деньги.
Первое, что мы сделали, — пошли и арендовали дюжину машин. Наши инструкторы на собственном горьком опыте усвоили, что для таких вещей нельзя использовать собственный автомобиль. Один из наших парней, готовясь к курсу, перевернул свою тачку, и когда Беквита спросили, покроет ли подразделение стоимость ремонта, он ответствовал, что будь он проклят, если возместит ущерб, потому что, — цитирую самого полковника, — «Это было бы просто глууууупостью!»
Тема с прокатом автомобилей хорошо работала на протяжении года или около того, до тех пор, пока почти каждое агентство по прокату автомобилей в радиусе пятидесяти миль не разобралось, что происходит. Но к тому времени, когда агентства окончательно нас заблокировали, мы собрали собственный тренировочный автопарк.
Последние полтора дня мы потратили на групповую езду — как действовать в колонне из нескольких автомобилей и использовать машины как оружие для защиты «лимузина». Это была квинтэссенция того, чему мы учились — головная машина, лимузин, ведомая машина — и как маневрировать этими тремя машинами как единым целым.
Это ваш последний экзамен, и я считаю, что он проверит ваши способности в полной мере. Мне нравится думать об этом как об упражнении на изобретательность, и, прежде чем вы закончите, уверен, что вы тоже будете думать об нем таким же образом. Он указал на дальний конец комнаты.
— Там на столе, для каждого из вас подготовлена папка, отмеченная вашим позывным. Внутри вы найдете тысячу долларов наличными и набор инструкций. На внутренней стороне обложки вы увидите номер телефона для экстренной связи. Используйте этот номер только в случае чрезвычайной ситуации, когда вам необходимо выйти из игры. Во всех других ситуациях, для прикрытия своего статуса и своих действий, вы должны полагаться на свою разработанную легенду. Вы не имеете права нарушать какие-либо национальные или законы штата, а также местные законы. Однако вы можете трактовать правила по своему усмотрению. — Подчеркивая последнее замечание, он улыбнулся.
— Да, кстати. — Он хлопнул себя по лбу ладонью. — Чуть не забыл. ФБР начнет вас искать примерно через три часа. — Он поднял запястье и сверился со своими часами. — Или меньше. Думаю, вам будет очень неприятно, если вас задержат, и будут допрашивать эти прилежнейшие и убедительнейшие господа. И поскольку вопросов больше ни у кого нет — а я знаю, что маршрут у каждого из вас напряженный и разнообразный, — желаю, чтобы вы все… всего хорошего, в общем. Он отпустил нас взмахом руки, словно церемониймейстер, требующий начала представления. «Три часа, — подумал я, найдя свою папку, пересчитав внутри деньги и расписавшись в получении в списке рядом.
Самые возбудимые разбежались, как перепелки, оторвавшиеся из стаи, но большинство мужиков просто разошлись, как будто заканчивали свой обычный скучный день. Мой метод подготовки к предстоящему испытанию заключался в том, чтобы спешить медленно. Целенаправленно замедлять свои движения и мысли — по крайней мере, до тех пор, пока не закончится выброс адреналина. Так я научился вырабатывать самодисциплину и не действовать сгоряча. Вернувшись в свою комнату, я спрятал деньги и сел читать свои инструкции. Они направляли меня на личную встречу с агентом и гласили следующее:
ПЛАН ЛИЧНОЙ ВСТРЕЧИ С АГЕНТОМ
Цель: проведение личной встречи с местным агентом.
Дата/время: 9 июня 1979 г., 22:00.
Общее место встречи: отель «Эмбасси Роу», 2105 Массачусетс авеню, Вашингтон, округ Колумбия (см. карту).
Точное место встречи: холл отеля на первом этаже, рядом с ресторанон «Ле Консулат».
Порядок проведения встречи:
Войдите в холл, найдите агента и присоединитесь к нему за столиком или в баре. Агент даст краткие устные инструкции о повторной встрече и передаст письменные инструкции по задаче, поместив их в газету или журнал, которые он оставит на столике перед уходом. Сотрудник отряда забирает газету/журнал и уходит в подходящее время позже. Сигналы опознавания: (Bona Fides) Визуально: и сотрудник отряда, и агент делают видимыми один (1) красный и один (1) черный фломастер.
Вербально: Сотрудник: «Вы долго ждали? Мы застряли в пробке».
Агент: «Нет, не слишком. Пробки иногда бывают серьезными».
Сигнал опасности: сотрудник отряда или агент, увидев опасность или возникновение риска провала, чешет пальцем нос.
Легендированное прикрытие: бар отеля «Эмбасси» рекомендовали в Вашингтоне, округ Колумбия, как место для посещения.
Соображения безопасности: отель «Эмбасси Роу» используется иностранными высокопоставленными лицами. Скорее всего, повсюду в отеле будут настоящие агенты. Наиболее уместна неброская гражданская одежда.
Запасная связь: если запланированная встреча не состоится в течение десяти минут от указанного времени или если встречу необходимо прекратить досрочно, попытайтесь восстановить контакт ровно через два (2) часа в том же месте.
Инструкции по обеспечению непрерывности связи: если ни запланированная, ни запасная встреча не состоится, попытайтесь установить контакт, позвонив по телефону 202-324-2805. Назовите себя «Мистер Джонс» и спросите, когда и где вы могли бы встретиться с «Мистером Олденом».
Необходимый реквизит: Агент: Газета или журнал, красный и черный фломастеры.
Сотрудник отряда: красный и черный фломастеры.
Последняя страница инструкций состояла из карты района, на которой была отмечена улица, где расположен отель, и схемы отеля, показывающей расположение ресторана, холла и его главного входа. Прочитав инструкции по встрече, я позвонил на стойку регистрации и продлил свое пребывание в отеле на два дня. Затем открыл справочник «Желтые страницы» и просмотрел несколько компаний по аренде микроавтобусов, выписав телефонные номера нескольких из них на клочке бумаги из своего бумажника, а не в блокноте с тумбочки — не стоило оставлять никаких следов этих номеров. Затем я вернулся к разделу «Отели» справочника и переписал номера шести отелей, расположенных в округе Колумбия, на карточку возле клавиатуры телефона. Потом позвонил по каждому номеру и спросил о наличии номеров и их стоимости, а когда закончил, то вытащил карточку с номерами из клавиатуры, порвал ее на мелкие кусочки и выбросил в мусорную корзину. Все, что я хотел сделать, — это оставить достаточно следов, чтобы замедлить ищеек.
Я знал, что ФБР начнет свои поиски отсюда, из отеля, и хотел задержать их внимание здесь хотя бы на одну ночь. К этому времени я бы увеличил расстояние ??между тем местом, куда бы они смотрели, и тем местом, где я буду на самом деле. Мне нужно было обменять пространство на время. Проверив комнату, чтобы убедиться, что ничего не забыл из того, что не собирался забывать, я вышел из здания, отправившись налегке, с маленьким портфелем и чемоданчиком, поэтому багаж не был в тягость. Пройдя несколько кварталов от отеля, я поймал такси и сказал шоферу отвезти меня на вокзал. Как только мы подъехали к входу на станцию, рассчитался с водителем, сказав ему оставить сдачу себе, и выскочил из машины. Потом вошел на станцию, побродил по зданию и снова вышел через боковой выход, где поймал такси до автовокзала «Грейхаунд». Я помнил о том, что Герхард сказал, что у нас есть трехчасовой запас времени до начала охоты, но я этому не верил и решил, что лучше всего приступить к программе сразу. На автовокзале я переоделся и спрятал свой багаж в камеру хранения. Я бы не оставил его там надолго, но мне нужно было, чтобы какое-то время он находился не при мне. Затем из телефона-автомата на улице я позвонил в компании по аренде микроавтобусов, номера которых были выписаны в отеле, и выбрал ту, которая показалась мне самой маленькой из всех, и не связанной ни с одной национальной прокатной сетью.
— Да, сэр, верно, — сообщил я управляющему. — Просто приличный грузовой микроавтобус, на котором я смогу переехать в свою новую квартиру. Нет, у меня нет ничего особо тяжелого, в основном только одежда и некоторые другие личные вещи. Мебели у меня не так много. Самое большое, что у меня есть, это телевизор и сумка с клюшками для гольфа. Это что? А, прекрасно, как раз то, что нужно, да и цена хорошая. Я буду там к двум часам. Спасибо, сэр, тогда до встречи.
Позаботившись о транспорте, я решил перекусить и заняться планированием, и пока ел бутерброд в маленькой закусочной рядом с автовокзалом, раздумывал об остатке дня. «Нет необходимости строить на завтра какие-либо планы, потому что, скорее всего, я буду выполнять любые инструкции, которые получу сегодня на встрече». А пока мне просто нужно было максимально использовать время, которое у меня оставалось до встречи в десять часов вечера. Я доел бутерброд и пошел забирать свой микроавтобус. Автомобиль оказался почти идеальным — семи лет, без боковых и задних стекол, кремового цвета с несколькими вмятинами и царапинами там и сям. Да, он отлично справится.
Я оставил залог наличными вместо того, чтобы использовать кредитную карту, и поехал искать «Кеймарт». Поиск не занял много времени. Я купил всего несколько вещей, которые, по моим расчетам, мне потребуются: спальный мешок и подушку для шезлонга, набор ручек, пару блокнотов, коробку белого и коробку цветного мела, небольшую записную книжку в кожаной обложке, пару темно-синих комбинезонов, пару бейсболок, небольшой дешевый бинокль, охладитель из пенополистирола, полотенце и пару мочалок, моток изоленты, набор карт округа Колумбия, Мэриленда и Вирджинии и маленький игрушечный водяной пистолет.
Следующей остановкой был продуктовый магазин, где я купил фрукты, консервы, соленые крекеры, несколько бутылок с водой и бутылку нашатырного спирта. Затем подъехал к задней части магазина и нашел в мусорных баках последние нужные мне предметы: пару картонных коробок для своих «товаров» и пятигаллонное пластиковое ведро с крышкой, которое служило ночным горшком. После этого я отъехал на два квартала на другую стоянку, где разобрал и разложил в салоне микроавтобуса свои вещи, а водяной пистолет наполнил нашатырем. Чтобы он не вытекал, носик пистолета я заклеил кусочком лейкопластыря из своего бумажника. Теперь я был упакован и при необходимости мог бы прожить в микроавтобусе в течение длительного времени, а если бы мне пришлось на несколько дней «залечь на дно», то мог бы безопасно отсидеться, не поднимаясь на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. На всякий случай у меня было средство самозащиты. Водяной пистолет, наполненный нашатырным спиртом, был трюком, которому я научился у старика, с которым в детстве работал на развозном грузовике. Такое оружие могло остановить злобную собаку и одинаково хорошо подействовало бы на людей, но не причиняло вреда надолго. И, что не менее важно, это было не огнестрельное оружие, которое в данной ситуации оказалось бы бесполезным и могло навлечь на меня неприятности, если бы его заметил коп. Но в безобидном водяном пистолете не было ничего плохого.
Оставшись довольным своими приготовлениями, я отправился в город, чтобы осмотреть территорию вокруг отеля, где должна была состояться встреча. Мне хотелось получить представление об улицах и маршрутах движения, а также найти несколько легко узнаваемых ориентиров со всех четырех сторон отеля. Я выбрал несколько разных вариантов мест для парковки и проложил от них маршруты отхода — мне хотелось иметь несколько различных путей скорейшего отхода с этого места, или возможность совершить короткий рывок и скрыться в каком-нибудь укрытии. Пробежавшись по маршрутам на микроавтобусе, я вернулся, припарковался в каждом месте и прогулялся по местности, чтобы убедиться, что знаю, как выглядит и ощущается местность, когда к ней приближаются с разных сторон. Я также нашел и отметил на своей ментальной карте несколько точек, в которые я мог бы нырнуть и ускользнуть от преследователя, и был совершенно уверен, что если дело дойдет до беготни, то смогу оторваться от любого агента ФБР. Но все это означало бы только проложить ложный след и вернуться к микроавтобусу.
Когда я почувствовал, что знаю этот район так, как будто он мой собственный, я вернулся к машине и отправился на лодочную пристань на реке Потомак возле Национального аэропорта. Там я поговорил с человеком, управлявшим заправочной станцией, и сказал ему, что приехал сюда для того, чтобы встретиться со своим боссом, который приводит сюда свою лодку из Вирджиния-Бич. Лодки — моя страсть, так что это обеспечивало мне легенду для прикрытия, позволявшую находиться в этом районе, не привлекая особого внимания.
то был изысканно одетый мужчина лет шестидесяти, с головой, полной искусно уложенных седых волос, и пьяный, как лорд. У него был выставлен соответствующий парольный сигнал в виде цветных фломастеров, — красный был заткнут за левое ухо, черный за правое, и он что-то вещал бармену, который изо всех сил старался держаться от него на расстоянии.
Вернувшись в микроавтобус, я вытащил из складок газеты, полученной от моего пьяного знакомого, плотный конверт и прочитал его содержимое. Картонная карточка, прикрепленная к нескольким листам бумаги, гласила: ЗАДАЧА: ИЗЪЯТЬ ТАЙНИК (См. приложенный отчет о закладке) Я бросил карточку в конверт и посмотрел на остальные бумаги:
ОТЧЕТ О ЗАКЛАДКЕ ТАЙНИКА Место: Ричмонд, Вирджиния.
Описание района: центральный район города, часто посещаемый людьми из всех слоев общества.
Место закладки: средняя телефонная будка (№648-9587) из пяти, стоящих в левой задней части холла отеля «Джефферсон», расположенного по адресу: 112 Вест-мэйн стрит (см. схему 2).
Точное место закладки: под металлической полкой внутри кабинки (см. схему 1).
Размер и тип контейнера: коробка с магнитным ключом, прикрепленная снизу полки.
Время работы: только с 08:00 до 22:00.
Легендированное прикрытие: осуществление телефонного звонка.
Через несколько миль я остановился на стоянке небольшого ресторана, где развернул и прочитал три листа папиросной бумаги, которые находились в магнитной коробке (или волшебной коробке, как я часто думал об этом). На первой странице содержалось указание найти и обследовать место на предмет: (1) снятия парольного сигнала или подбора агента на автомобиле, и (2) проведения тайниковой операции, а также подготовить отчеты для каждого выбранного места. Остальные материалы представляли собой инструкции по проведению личной встречи в 15:00 в тот же день на Мемориале морской пехоты, посвященному сражению на Иводзиме, на Арлингтонском мемориальном кладбище. На этой встрече я должен был передать свои отчеты и получить дополнительную информацию от своего агента.
Материалы мы должны были передать друг другу в свернутой газете или журнале. Ничего необычного, но если я собирался обследовать оба места, написать отчеты и вернуться в Арлингтон к 15:00, мне нужно было действовать быстро. Я приступил к делу. Моим связным оказался сам майор Альтманн. Он сидел на скамейке, глядя на весь мир, подобно ветерану, погруженному в созерцание мемориала, изображающего небольшую группу героических морских пехотинцев, поднимающих американский флаг на вершине горы Сурибати.
Мы занимались огневой подготовкой по восемь часов в день. Эскадрон «B» выходил на полигон каждое утро, в то время как эскадрон «А» находился в Стрелковом доме, потом, во второй половине дня, они менялись местами. Снайперы ежедневно оставались на полигоне весь день, а зачастую и до поздней ночи. Стрелковый дом подвергался таким ударам, что каждые три недели нам приходилось восстанавливать внутренние стены, потому что они были полностью расстреляны. Раньше нам приходилось восстанавливать стены только каждые десять недель. Не знаю, сколько боеприпасов мы израсходовали тем летом, но для сравнения скажу: следующим летом, когда более половины отряда было разбросано по всему миру для выполнения различных заданий, полковник Беквит созвал тех из нас, кто находился в пункте постоянной дислокации, в классе и надрал нам задницы за то, что мы недостаточно много стреляли. Он сказал, что мы лажаем, что он проверил отчеты о расходе боеприпасов, и что за июнь и июль мы израсходовали всего миллион патронов. Для Чарли это было убедительным свидетельством ленивого поведения.
Каждый эскадрон каждые две недели участвовал в крупных учениях, которые всегда проводились ночью, и всегда включали, как минимум, заранее спланированный штурм и штурм, инициированный снайперами. Для разработки вводной обстановки и подготовки сценария для каждого учения назначались разные группы. Смысл состоял в том, чтобы каждый раз проверять новую проблему (и другой аспект проблемы).
Дважды за то лето все подразделение вылетало на внезапные учения, проводившееся без предварительного уведомления, на каждом из которых отрабатывались разные задачи. На первых учениях отрабатывалась операция по возвращению украденного ядерного устройства, находившегося в руках банды террористов, которые также удерживали группу захваченных американских ученых. Перед этим мы провели неделю в ядерных лабораториях Министерства энергетики в Айдахо-Фолс, в штате Айдахо, изучая реакторы, ядерные материалы и атомное оружие. Во время этих учений у нас появилась первая возможность поработать с группами NEST Министерства энергетики. Аббревиатура «NEST» означает «Группа обнаружения ядерных нештатных ситуаций». Существует две такие группы, NEST-Восток и NEST-Запад, и они расположены по обе стороны от Миссисипи. Это группы ученых, чья работа состоит в том, чтобы отслеживать и обнаруживать пропавшие ядерные материалы или ядерные устройства, которое нелегально были доставлены в Соединенные Штаты. Они феноменально хороши в том, что делают, и могу заверить вас, что, как бы не казалось это маловероятным, в нашу страну практически невозможно доставить ядерное устройство и спрятать его в террористических целях. Группа NEST виновных найдет, и найдет быстро. Работая в рамках этих ядерных учений, мы чуточку вернулись назад и обнаружили, что наши обычные правила ведения боевых действий не всегда применимы к ядерным материалам.
Философия работы «Дельты» заключалась в том, что мы шли на любые крайности, чтобы не причинить вреда заложнику, однако национальная политика диктовала, что когда речь идет о ядерных материалах, жизнь заложников имеет второстепенное значение. Основная задача заключалась в том, чтобы изъять опасный материал, невзирая на цену человеческих жизней. Однако такой подход не изменил ни нашего мышления, ни того, каким образом нужно проводить операцию — мы были уверены, что даже в случае ядерного инцидента сможем спасти заложников. Ведь когда нужно просто вернуться к беспорядочной стрельбе по цели, не нужно трудиться настолько усердно. Это могла сделать любая группа балбесов.
Ядерные учения также оказались чрезвычайно ценны, поскольку мы начали строить профессиональные отношения как с ФБР, так и с Министерством юстиции. Нам нужны были очень четкие ответы на юридические вопросы, с которыми мы столкнемся. Крайне важно было разработать юридический механизм боевого применения отряда «Дельта» в случае внутреннего террористического акта, тем более, что закон Posse Comitatus запрещает использовать федеральные силы в целях обеспечения правопорядка на территории Соединенных Штатов.
Большинство новостей, которые мы получали поначалу, были настолько смехотворными, что не заслуживали даже термина «разведывательная информация». У ЦРУ не оказалось пригодных для использования разведывательных активов, оно оказалось неспособным предоставить нам ту информацию, которая была необходима, и они ясно дали понять, что не собираются идти на риск ради того, чтобы получить то, что нам нужно. (Это оказалось для нас долгосрочной проблемой, которая так и не была решена).
Именно тогда возглавить небольшую группу под прикрытием в Тегеране вызвался Дик Медоуз. Дик был легендой спецназа и рейнджеров, возглавлял наземные силы во время рейда на Сон Тай в 1970 году по освобождению американских военнопленных в Северном Вьетнаме, а теперь, будучи майором в отставке, был нанят полковником Беквитом в качестве гражданского консультанта, когда мы формировали подразделение. Как только Дик оказался на территории Ирана, к нам начал просачиваться поток полезной информации, и мы смогли серьезно приступить к планированию.
Чарли Беквиту понадобилось «продавать» эту идею американским военным. Это была коммерческая работа, сродни принудительной постановке клизмы, и она не добавила симпатий к Чарли ни у кого из сидячих «коммандос» Пентагона, которые считали, что должны руководить операцией. Но такой подход стал требованием отряда «Дельта»: только те, кто фактически проводит операцию, и должны планировать, как ее проводить.
Это также предотвращает проявление «синдрома Рэмбо»: для тех, кому на самом деле это не нужно, нет ничего невозможного.
Итак, мы зарылись вдали от Форт-Брэгга, в уединении нашего убежища ЦРУ, и начали выяснять, как разбить яйцо, не повредив его внутренности. По сути, комплекс посольства превратился в тюрьму. Это было яйцо, в которое нам предстояло проникнуть, и где нужно было взять, обезопасить, удержать, защитить, эвакуировать заложников и, что не менее важно, сбежать самим.
Наша самая большая нерешенная проблема заключалась в том, как попасть в Тегеран. Военно-воздушные силы могли бы доставить нас в Иран и эвакуировать из него на своих «рабочих лошадках» — транспортниках С-130. Но нам нужны были вертолеты с большим радиусом действия и большой грузоподъемностью, которые могли бы перебросить нас близко к городу, а потом снова вытащить нас вместе с заложниками. И вот тут начал вылезать ряд настоящих проблем. На уровне Объединенного комитета начальников штабов было принято решение, что «винтокрылой» частью операции будет авиация Военно-морских сил.
На первый взгляд это казалось разумным решением. В конце концов, вертолеты должны были вылетать с авианосца, а мы хотели, чтобы все выглядело как можно более нормально. Но с вертолетами были одни проблемы. В то время, — вскоре после Вьетнама и во время скудного военного бюджета администрации Картера — когда техническое обслуживание и запасные части не являлись приоритетом, они были сущим наказанием в обслуживании. Грубо говоря, от «птичек» дурно пахло. Экипажи не были готовы, и, что более важно, полагаю, пилоты убедили сами себя, что операция никогда не состоится. Вопрос о вертолетах просто так не исчезал, и вот тут-то и подняло свою безобразную голову служебное местничество.
Даже когда стало очевидно, что ни экипажи морской авиации, ни вертолеты ВМС не способны выполнить поставленную задачу, вышел приказ: никаких изменений. Адмиралы хотели сохранить свой кусок пирога любой ценой. Моя группа была последней, которую планировалось выводить из Тегерана, и мы были уверены, что вертолеты не выйдут из строя на этапе эвакуации. План предусматривал, что мы должны были взлетать с футбольного стадиона, находящегося через дорогу от здания посольства. В то время как стадион был относительно защищенным местом (и безопасным для заложников), он был кошмаром для вертолетов, — даже для лучших из них.
После нескольких действительно неудачных опытов с этими «птичками», мы были уверены, что по крайней мере один из вертолетов разобьется на стадионе. Поскольку такая авария оставляла нас в Тегеране наедине с самими собой, моя группа подготовила план действий в такой нештатной ситуации. Мы должны были покинуть город на угнанных машинах, затем уйти пешком на север, в далекие горы Эльбурс, а после перейти через границу в Советский Союз. Оказавшись там, мы должны были сдаться русским властям. Ситуация не идеальная, но это гораздо лучше, решили мы, чем уходить по очевидному маршруту в Турцию, где нас будут ждать приспешники Хомейни.
Группы отряда «Дельта» выводились на промежуточную базу в США. Оттуда мы должны были вылететь на удаленный пункт сбора (REMAB), располагавшийся на аэродроме советской постройки в Египте, где нам предстояло собраться вместе с другими силами и средствами. Другие силы для проведения операции в себя включали: роту рейнджеров, которая должна была захватить иранский аэродром в Манзарии для его использования на этапе эвакуации; отделение рейнджеров, которое должно было отправиться с нами в пункт «Пустыня-1» с задачей обеспечения безопасности вертолетов во время их стоянки; группа армейского спецназа из подразделения, дислоцированного в Западном Берлине, которая должна была найти американцев, засевших в канцелярии посольства Канады; и пара бывших иранских генералов, которые должны были оказать какую-то помощь (я так и не понял, какую именно), когда мы окажемся в их стране.
Мы также должны были взять с собой чванливого, шумного и хитрожопого бывшего члена САВАК, иранской тайной полиции. Предполагалось, что он был человеком, который знал изнанку Тегерана, но когда пришло время покинуть Соединенные Штаты, у него развилось то, что полковник Беквит называл «проблемами с кишечником» (попросту, трусостью), и он отказался садиться в самолет. Предполагаю, что он был принципиально против того, чтобы вступать в бой против кого-либо, кроме безоружных гражданских лиц.
Из Египта мы должны были перебазироваться на островной аэродром у побережья Омана, выждать там несколько часов, а затем сесть на самолет C-130 «Комбат Тэлон» для перелета в Иран. Вертолеты с несколькими радистами из нашего эскадрона связи на борту должны были вылететь с авианосца «Нимиц» в Персидском заливе в точку в пустыне с кодовым названием «Пустыня-1» для дозаправки от самолета-заправщика С-130. В точке «Пустыня-1» мы планировали сесть на вертолеты и перелететь в укрытый каньон, где «птички» будут замаскированы и оставлены на ночлег.
В тот же день, на закате, Дик Медоуз и его группа должны были встретить нас на крытых грузовиках, чтобы доставить нас в переулок, примыкающий к посольству. После этого мы должны были проскользнуть через стены посольства и осуществить освобождение заложников, в то время как над головой должны были кружить боевые ганшипы AC-130, чтобы противостоять ожидаемым полчищам вооруженных боевиков, а истребители ВМС должны были контролировать небо, чтобы отразить атаки иранских ВВС.
Задача моей группы состояла в том, чтобы провести штурм и зачистить резиденцию посла, а также освободить находившихся там американских женщин. У меня до сих пор хранится ключ от входа на кухню, через который мы планировали войти — повар прихватил его с собой, когда бежал из страны. Другим группам было поручено атаковать и зачистить соответствующие участки территории посольства и освободить заложников в этих местах. Для того, чтобы отбиться от неизбежных и непрошенных гостей у парадных ворот, было выделено два пулеметных расчета; они были нагружены, как вьючные мулы, таща на себе без малого сотню фунтов боеприпасов.
После этого должен был начаться этап эвакуации. Быстрый Эдди, наш подрывник, должен был пробить дыру в стенах посольства — прямо через дорогу от стадиона. Заложники выводились из здания через коридор, подготовленный пулеметчиками, далее через улицу к стадиону, после чего загружались вместе с сопровождающими их группами охранения на первые вертолеты и доставлялись на захваченный рейнджерами иранский аэродром. Остальные из нас должны были эвакуироваться другими вертолетами. Оказавшись на аэродроме, мы должны были загрузиться в транспортник C-141 для вылета из страны вместе с истребителями ВМС, обеспечивающими прикрытие. План амбициозный, но, безусловно, осуществимый.
Если и существует что-то, что всегда осталось в моей памяти о том, как отряд «Дельта» отправляется на операцию, так это абсолютно деловое отношение людей к этому процессу. Нет всего этого голливудского дерьма, — никаких понтов, лозунгов, вот этих вот «дай пять», позёрства, бахвальства и напыщенности. Просто спокойная решимость продолжать свою работу. Таким образом, ближе к вечеру 24-го апреля 1980 года мы очнулись от сиесты, произвели крайнюю проверку снаряжения, произвели пристрелочную стрельбу и поднялись на борт самолетов С-130, которые должны были доставить нас в Иран. Мой эскадрон находился на борту головного самолета. В ходе операции мы — вместе с приданым отделением рейнджеров, двумя иранскими генералами и несколькими водителями, говорящими на фарси, — будем известны как «Белая команда». Нам предстояло приземлиться в пункте «Пустыня-1» примерно на десять минут раньше остальных и обеспечить безопасность прибытия остальной части подразделения.
Мне сказали, что командиром транспортника «Белой команды» является старый подполковник, налетавший на С-130 больше часов, чем любой другой живой человек. Вероятно, это правда. И я не сомневаюсь, что сидел он на специально сконструированном сиденье — достаточно большом, чтобы вместить его огромные стальные яйца. Выписывая зигзаги и уворачиваясь, прижимаясь к земле, летя на волосок от нее, самолеты «Комбат Тэлон» прокладывали себе путь через бреши в зонах действия иранских радаров.
Мы сильно приложились о землю — очень сильно — и без заметного изменения скорости или звука двигателя. Самолет не подпрыгивал; винты только изменили шаг, и мы замедлились так быстро, что казалось, будто приземлились в озере из патоки. Позже я узнал, что летчик выбрал аварийную скорость посадки на тот случай, чтобы, если самолет провалится сквозь корку на поверхности пустыни, у него все еще оставалась достаточная скорость, чтобы поднять его обратно в воздух. Охрененный пилот.
Моя группа должна была высаживаться первой, за ней следовали рейнджеры и остальная часть «Белой команды». Но когда задняя часть самолета открылась, и мы смогли выглянуть наружу, мы увидели фары — прямо над нами! Мы выпрыгнули из самолета, как леопарды. Три машины выше нас! Впереди шел автобус, за ним бензовоз, и колонну замыкал небольшой пикап. Моя группа двинулась прямо к автобусу, обстреляв переднюю часть машины, — прямо в передний бампер положили сорокамиллиметровую осколочно-фугасную гранату из подствольника, а потом дали залп ниже, в выемку подножки, где пассажиры садятся в автобус. Огонь велся настолько близко к водителю, что он сразу же остановил свой автомобиль.
Рейнджеры преследовали бензовоз, который теперь пытался уйти. Я хорошо знал всех этих людей — это было третье отделение моего старого взвода. Молодой Рикки Маги теперь был командиром огневой группы, а Элли Джонс — командиром отделения. Я также отчетливо помню, как кто-то кричал рейнджеру с противотанковым гранатометом М-72: «Стреляй в тот грузовик!». «Ба-вуууум!» Вылетела граната, и сразу же последовал другой, бесконечно более эффектный «Бадабум!», когда головная часть прошла под передним бампером, ударилась о землю, подпрыгнула вверх и взорвалась под днищем бензовоза, воспламенив содержащийся в нем бензин. Водитель и его напарник выскочили из кабины и нырнули в пикап, следовавший за ними.
Затем в облаке пыли маленький грузовик умчался с этого места так быстро, что мотоцикл рейнджеров не смог его догнать, и его отозвали, прежде чем он оказался слишком далеко. Пока все это происходило, мы высаживали и обыскивали пассажиров автобуса. По бoльшей части это были старики и женщины, разбавленные добротной долей детей и несколькими молодыми людьми. Всего около сорока очень напуганных человек.
Пассажиров автобуса мы решили задержать. Нам предстояло погрузить их на один из самолетов С-130, отправлявшийся в обратный рейс из страны той же ночью, и привезти потом обратно для освобождения после завершения операции. Майор Фитч поручил моей группе охранять пассажиров, поскольку именно мы взяли их под свой контроль. Я закончил обыск задержанных при свете горящего бензовоза.
... зарево можно было увидеть за сотню миль через всю иранскую пустыню.
— Билл, как ты думаешь, операция раскрыта? — спросил я. Билл кивнул в сторону бензовоза.
— Эрик, держу пари, что эту штуку мог заметить даже Рэй Чарльз.
— А потом, взглянув на сидящих пассажиров-задержанных, добавил: — Ты только подумай, на протяжении года мы работали как собаки, чтобы превратиться в антитеррористическое подразделение Америки, и что мы делаем в нашей самой первой операции? Угоняем чертов автобус!
Прибыли заправщики С-130, и «птичкам», которые нас привезли, нужно было улетать. Но полковник Кайл, командир авиационной части операции, задержит их с нами, пока не прибудут вертолеты. На всякий случай. Часы тикали. Мы впустую тратили драгоценную темноту, а вертолетов по-прежнему не было. Несколько раз нам казалось, что мы их видим, но это был всего лишь плод нашего воображения. И вдруг высоко в небе — даже слишком высоко — показался один из них. У него был включены посадочные огни, и он направлялся к пылающему «маяку», который мы подожгли. Вслед за ним подошли остальные, но оказалось, что нам не хватает одной «птички», — у одного вертолета возникла какая-то проблема с двигателем, как только он пересек береговую линию Персидского залива и он повернул обратно к авианосцу. Остальные двинулись прямо вперед, прямо в хабуб — бурю из очень мелких частиц песка и пыли, которые могут подниматься в небо на тысячи футов. Это стало уничтожением вертолетных сил.
Командир морских летчиков был сильно потрясен, когда прибыл. Я слышал, как он, будучи сильно взволнованным, сказал, что никогда в жизни не испытывал ничего подобного, и вел себя как человек, который искал дверь на выход. Его увели на совещание с полковниками Кайлом и Беквитом. Пока шел весь этот слёт, подбежал другой летчик и сообщил, что в его машине загорелись предупредительное табло о неисправности главного редуктора, и он не может лететь. План предусматривал, что из «Пустыни-1» отправятся шесть вертолетов, и мы рассчитывали, что по крайней мере один из них не заведется в укрытии, потому что их, как известно, трудно запустить самостоятельно. Теперь же у нас осталось пять вертолетов, и мы ожидали потерять по крайней мере еще один. Все, казалось, неуклонно разваливалось на части, но мы зашли так далеко, а Тегеран был теперь так близко.
Вызвали по радио командира оперативной группы генерал-майора Джеймса Воута, чтобы доложить ему об обстановке. Он мудро предоставил право принятия решений командирам на местах. Даже в самых благоприятных обстоятельствах Чарли Беквит не отличался терпением, но до сих пор он довольно хорошо контролировал себя. Однако когда он услышал, как пилоты отговаривают сами себя идти вперед, с него оказалось достаточно.
— Хорошо, черт возьми! Уходим к чертовой матери! На сегодня сворачиваем операцию! Возвращаемся на Масиру и на «Нимиц», пока еще темно, перегруппировываемся и возвращаемся завтра вечером. Передайте по радио Дику Медоузу обстановку и грузитесь на самолеты-заправщики для вылета. Все, работаем!
Пока мы грузились на борт самолета-заправщика, он заправлял три вертолета. Заправщик С-130 перевозит топливо в огромных плоских резиновых резервуарах, полностью покрывающих полетную палубу, на которых мы и растянулись. Подумайте об этом, как о сидении на ковре, изготовленном из двадцати тысяч фунтов реактивного топлива. Но, по крайней мере, резервуары снаружи были сухими. Внутри вертолетов всегда протекало топливо и гидравлическая жидкость, из-за чего в них было трудно даже ходить. В ВВС такого разгильдяйства не терпят.
Наконец вертолеты были заправлены, а самолет закрыт и готов к взлету. Все время, пока C-130 находились на земле, их двигатели работали на полных оборотах, но с флюгированием винтов,88 так что для тех из нас, кто находился внутри, не было никакой разницы в звуке между самолетом, находящимся в полете, и самолетом на земле. Несколько моих товарищей уже спали, когда мы почувствовали, что самолет начал двигаться вперед. Но потом что-то чудовищно пошло не так. Как только мы рванулись вперед, будто бросив тормоза, впереди над головой взорвался сноп голубых искр. Моя первая мысль была о коротком замыкании в блоке электроники, расположенном между кабиной экипажа и грузовым отсеком — «а мы вот сидим на всем этом реактивном топливе!» Потом мелькнула следующая безумная мысль: «Где ближайший огнетушитель?» Я оглянулся, выискивая его.
Пока я мчался по левому борту самолета, сержант-майор нашего эскадрона Делл Рейни убрал первоначальное замешательство короткой командой: — Выпрыгиваем в люк, ребята, как на прыжках!!! Все мы так и сделали, и это нас спасло. Пробка у люка сразу же рассосалась, и очередь двинулась с поспешностью пожарного шланга — точно так же, как мы прыгали на парашютных прыжках на короткую площадку. Спокойствие и присутствие духа Делла спасли многих из нас. Знаю, что это спасло и меня. Когда я захлопнул левый люк и развернулся, в очереди с другой стороны было всего три или четыре человека, которые исчезли в проеме. Тогда я нырнул прямо через самолет и последовал за ними в эту открытую дверь, дарующую надежду.
Нас ударил гребанный вертолет. Смотри. — Он указал на обломки. Именно тогда я, наконец, заметил то, что осталось от вертолета у кабины транспортника, когда вся пылающая масса начала разрушаться. Мы встали на ноги и начали уходить. Другие выжившие в столкновении возвращались туда, где стояли другие самолеты, крича: «Садитесь на борт, самолеты взлетают!» И это была не шутка. Они действительно взлетали.
— Мы должны уничтожить вертолеты? Экипажи бросили машины, и их нигде не было видно.
— Нет, они собираются вызвать авиаудар, чтобы позаботиться о них, просто садитесь в самолеты!
К этому времени примерно полдюжины из нас собрались вместе и начали преследовать выруливавший С-130. Но по мере того, как мы приближались, он закрывал рампу и набирал скорость, ослепляя нас своей пылью, готовясь к взлету. Джей Ти показал на него и крикнул: — Это последний. Мы должны поймать его! И тогда я смог разглядеть его сквозь пыль. Кто-то освещал заднюю часть рампы, осматривая пустыню туда-сюда. Мы рванули к этому свету изо всех сил. Борт набирал скорость для взлета, и когда мы приблизились к рампе движущегося самолета, я увидел свисающего с нее Родни Хедмана, которого держал за ноги Логан Фитч. Он освещал пустыню фонариком, выискивая потерявшихся. Я был последним человеком, которого втащили на борт как раз в тот момент, когда рампа закрылась и самолет приготовился к взлету.
На разбеге мы пронеслись прямо через грязевую насыпь вдоль проезжей части, подпрыгнули футов на пять в воздух, рухнули обратно вниз, но продолжали набирать скорость, пока, наконец, не оказались в воздухе.
... когда крайний вертолет закончил дозаправку, он начал взлетать, уходя от места заправки. Но летчик потерял ориентацию в облаке пыли и отклонился слишком далеко вправо, так что лопасти вертолета пробили верхнюю часть С-130. Это привело к тому, что вертолет оказался сверху самолета у основания его левого крыла. При ударе огромный дополнительный топливный бак, расположенный в грузовом отсеке вертолета, взорвался, и горящее топливо залило транспортник, а вращающиеся винты самолета разбрызгали на себя топливо, способствуя собственному самосожжению. Беквит приказал подняться на борт С-141, который ждал нас, чтобы доставить обратно в Египет. Оттуда мы возвращались в Штаты и думали о чем-то другом. Это был печальный, тихий, полет. Все были погружены в себя. Когда мы прибыли в Штаты, то перегрузились на пару C-130 для короткого перелета на наше конспиративное место, принадлежащее ЦРУ.
Однажды воскресным утром к нам прибыл президент Картер. До этого для нас он являлся далекой фигурой, но после визита мы очень полюбили его и прониклись большим уважением и привязанностью к этому человеку. Он сказал нам, что берет на себя полную ответственность за то, что произошло, и что с нашей точки зрения никакой охоты на ведьм не будет.
Полковник ВВС США в отставке Джеймс Х. Кайл, командир авиаторов, подробно рассматривает авиационную часть операции в своей превосходной книге The Guts to Try (Orion Books, 1990). Вот его вывод: По моему взвешенному мнению, мы были на волосок от успеха. Несмотря на все препятствия, разочарования, человеческие неудачи и невезение, несмотря на все это, мы были на грани. Мы были там, у нас были закаленные в бою спецназовцы из отряда «Дельта», находившиеся на расстоянии вытянутой руки от нашей цели. Я знал Чарли [Беквита] и его людей — их отношение, их навыки, их компетентность и их руководство — и не сомневаюсь, что если бы мы могли доставить их в Тегеран, они бы справились. Также имеется достаточно свидетельств опрошенных бывших заложников, которые позволяют предположить, что попытка спасения оказалась бы успешной. Подумайте об этом! Недоставало только смелости попробовать. Это довольно суровое обвинительное заключение, но я также считаю его верным. Так чем же все это закончилось? Что ж, конечно, была неизбежно создана полномочная комиссия, назначенная для проверки операции, выявления причин ее провала и вынесения рекомендаций по устранению этих проблем.
Но из провальной операции выросли некоторые положительные моменты. Полковник Беквит все это время лоббировал одну из них: постоянное Объединенное командование специальных операций (ОКСО), которое могло бы объединять и контролировать усилия различных служб по проведению специальных операций. Вскоре Командование было создано, но его юрисдикция распространялась только в отношении контртеррористических операций.
Вторым положительным результатом — и самым важным для нас в отряде «Дельта» — стало формирование армейской авиационной группы специальных операций. Это подразделение первоначально было известно как «160-я тактическая группа», и в конечном итоге превратилась в 160-й авиационный полк специальных операций — сегодняшние «Ночные охотники».
Третьим результатом неудачного рейда стало то, что мы начали что-то записывать. До этого Беквит был непреклонен в том, что ничего не должно фиксироваться на бумаге. Это означало, что все конспекты занятий, учебные документы и материалы, относящиеся к отбору и внутреннему обучению, состояли не более чем из загадочных заметок на разбросанных клочках бумаги. Но эскадрон «В» — целая половина подразделения — чуть было не погиб в иранской пустыне. А вместе с ним погибло бы чертовски много с трудом завоеванных институциональных знаний. Итак, мы приступили к работе, чтобы систематизировать все, что мы знали и делали, и то, как мы это делали, на случай, если нас всех когда-нибудь убьют и нашим последователям придется восстанавливать это из пепла.
И последнее, но не менее важное: мы разработали и изготовили огнестойкие штурмовые костюмы. Эскадрон «B» почти сгорел заживо, а исторические исследования показывали, что около 30 процентов боевых потерь являлись результатом ожогов. Так что с тех пор, в своих будущих операциях, мы будем носить наши черные костюмы.
Наша часть шарады состояла в том, чтобы провести «Капекс», или, по другому, учения по проверке боеспособности. Это то, что любят все адмиралы и генералы. В искусственном и тщательно поставленном представлении подразделения демонстрируют свои уникальные таланты. Сами навыки подлинные, но то, как они демонстрируются, мало похоже на действительность.
Уверен, что Военно-морские силы также устраивали не менее липовое представление. Мы чувствовали, что бoльшая часть всего этого действа была шуткой. Но начальству это шоу так понравилось, что несколько лет спустя оно стало ежегодным, с привлечением рейнджеров, 1-го крыла специальных операций ВВС (1-го SOW) и недавно сформированной 160-й тактической группы. Мероприятие всегда проводилось в месте под названием Норт-Филд, — заброшенном аэродроме времен Второй мировой войны, расположенном недалеко от Оранджбурга, в Южной Каролине. Армия дала ему какое-то глупое и совершенно забытое кодовое название, но мы сразу же окрестили эту феерию «Великим нортфилдским цирком с конями». Естественно, нас предупредили никогда не произносить эту фразу в пределах слышимости тех, кто носит на кителе большие звезды.
Мы просто считали это мероприятием поводом для относительно безобидной взаимной мастурбации генералов и адмиралов и их приглашенных гостей, и использовали его, чтобы с максимальной пользой провести тренировочное время, которое на него выделялось. Вы же понимаете, что если присмотреться повнимательнее, то в любом событии всегда найдется серебряная подкладка.
Инструктаж был чисто для проформы. Я должен был заменить Дона Фини в качестве сотрудника эскадрона «В», выделенного для охраны американского посла в ливанском Бейруте. От эскадрона «А» в наряде по охране тогда находился Карл Истман. Я должен был работать под прикрытием агента службы безопасности Госдепартамента; о том, что я из отряда «Дельта», должны были знать только посол и сотрудники службы безопасности посольства. Государство должно было обеспечить все необходимое сопровождение и полномочия. В разведотделе я также сделал несколько фотографий и заполнил бумаги для получения дипломатического паспорта.
Я мог взять с собой в Бейрут свои собственные пистолеты; по приезде в Вашингтон их упаковали в чехол, и я вез его с собой как агент, временно выполняющий функции дипломатического курьера. В посольстве имелось и другое оружие, но мне посоветовали иметь при себе много боеприпасов, поскольку они были в дефиците.
Выйдя из разведотдела, я зашел в соседнее административное помещение, чтобы обновить свой пакет оказания помощи семье погибшего военнослужащего и просмотреть свое завещание — это была стандартная процедура всякий раз, когда мы уезжали из страны на задание. Затем отправился в медпункт, чтобы обновить свои прививки и узнать, нужно ли мне принимать какие-либо особые медицинские меры предосторожности во время командировки.
Вернувшись в расположение своей группы, я устроился поудобнее, чтобы почитать анализ региона. Я вспомнил рассказы о Бейруте ...
Город разделен между христианским Восточным Бейрутом и мусульманским Западным Бейрутом. Граница между этими двумя районами называется «Зеленой линией» — не знаю почему, вблизи этой линии нет ничего зеленого. Это просто полоса щебня между двумя сторонами. Разные части города соединяются в трех основных местах. На севере вдоль набережной находится Портовый переход. Дальше на юг — Содеко, а затем Галерея Симона. Портовый переход почти всегда открыт, но два других обычно заблокированы. Различные бандформирования, контролирующие территории вокруг переходов, с помощью бульдозеров насыпают большие отвалы песка и щебня, чтобы не пропускать машины, а снайперы отстреливают тех, кто идет пешком.
Время от времени объявляется, что в такой-то день откроются Содеко или Симоне, после чего приходит сирийская армия и зачищает переход. Солдаты остаются там до конца дня, а на следующий день стрельба начинается снова.
Донни продолжил исполнять роль гида. — Мы никогда не пользуемся ни одним из основных переходов, кроме Портового; два других просто слишком опасны. Если все закрыто, ребята знают несколько маршрутов через улицы, которые некоторые из их друзей в ополчении открывают на несколько минут. Но, как видишь, несмотря на все правила здравого смысла, наши передвижения очень ограничены. И это только в отношении переходов через «Зеленую линию». По обе стороны от нее, в любой части города постоянно вспыхивают бои между соседними отрядами ополченцев, между ополченцами и сирийцами, между сирийцами и христианами.
Между христианами, мусульманами, сирийцами, а иногда и между всеми ними, ведутся дальние артиллерийские и ракетные обстрелы. Потом, чтобы подлить масла в огонь, это место бомбят израильтяне, когда им становится скучно. Просто для острастки они отправляют вдоль берега группу арабоговорящих агентов, чтобы те выставили блокпост, — как это делают все ополченцы, — но в данном случае они проверяют документы у палестинцев. И когда они их находят, то вытаскивают их и казнят. По факту, последние два раза, когда израильтяне такое проделывали, они взяли напрокат автомобили в агентстве, расположенном прямо через дорогу от дома, где мы живем. Когда палестинцы нашли этот прокат, то просто сожгли его нафиг.
Когда мы подъехали к парадному входу в посольство, стало ясно, что здание изначально было роскошным отелем. Широкий портик прикрывал полукруглый проезд, который отходил от главной улицы, названной бульваром Кеннеди, и выходил затем на большую боковую улицу, ведущую вверх по склону мимо французского посольства к главной магистрали «центра города», улице Хамра. Меня поразило отсутствие охраны на входе в посольство. Любой автомобиль мог просто проскочить внутрь и подъехать к зданию. Донни заметил мое беспокойство.
— Эрик, я знаю, о чем ты думаешь: нет ни заграждений, ни контрольно-пропускного пункта, только пара швейцаров у входа. Любой старый гопник может запросто ворваться сюда и устроить хаос. И ты прав. И можешь спорить с Госдепартаментом до посинения, но такова их позиция, — он задрал нос и коснулся его мизинцем, спародировав аристократический акцент, — Американское посольство должно иметь открытый и гостеприимный вид, который символизирует открытость и вовлеченность американского общества.
В час дня 18-го апреля 1983 года группа из одиннадцати ливанских телохранителей во главе с оператором отряда «Дельта» Терри Гилденом ждала перед американским посольством в Бейруте, чтобы отвезти посла на встречу, когда начиненный взрывчаткой грузовик, которым управлял водитель-смертник, вылетел из соседнего переулка и врезался в здание посольства. Люди, стоявшие под портиком, мгновенно разлетелись на части в результате ужасающего взрыва, снесшего фасад здания.
Окончательное число погибших в результате теракта составило шестьдесят четыре человеческие души. Раненые и искалеченные исчислялись десятками. Никто с обеих сторон так никогда и не был привлечен к ответственности.
Когда вы находитесь в полевых условиях на задании, всегда есть кто-то, кто бодрствует и находится в охранении. Но когда нас только двое, мы не могли разделить сторожевую службу, поэтому ночью полагались на скрытность своей огневой позиции. Полагались на это и на тот факт, что мы оба были обучены спать и отдыхать, но при этом сохранять часть своего сознания в состоянии боевой готовности. Ты спишь, но в то же время бодрствуешь. Ваш разум отдыхает, но если что-то движется рядом, или что-то издает звук, который воспринимается как опасность, вы мгновенно и полностью просыпаетесь. Полевой сон был не единственным умением снайперов отряда «Дельта» работать с телом.
Нас также учили сознательно замедлять пульс, что позволяло нам буквально стрелять между ударами сердца — что очень важно, когда понимаешь, что на большой дистанции стук сердца может отклонить выстрел на несколько футов от траектории. Это также давало нам возможность направлять тепло в разные части тела, так что мы могли выборочно согреть палец на спусковом крючке или ноги, которые слишком замерзли. Мы также могли лежать совершенно неподвижно в течение нескольких часов подряд, позволяя телу отдыхать, хотя разум оставался активным — это давало возможность пристально наблюдать за целью на протяжении многих часов, не теряя внимания (и не отвлекаясь умом), и при этом быть готовым к немедленному действию. Считайте, что это терпение рептилии. Эти бесценные навыки были приобретены благодаря занятиям по биологической обратной связи, которые мы проходили у психолога подразделения.
Сальвадор имеет многовековую традицию политического насилия и гражданской войны. Плотность населения здесь больше, чем в Индии, и традиционно им управляла небольшая горстка семей, которые считали, что единственный способ удержаться на вершине власти — это твердо и, при необходимости, жестоко наступать на шею «низшим слоям» населения. В 1980-х годах, когда наша страна пыталась помочь сдержать там недовольство существующим положением вещей, отряд «Дельта» увяз в этой воинственной маленькой стране по пояс. Это была трудная работа.
Армия Сальвадора была плохо оснащена, плохо организована и ею плохо руководили. Офицерский корпус был настолько коррумпирован, насколько это вообще возможно. Они убедили себя, что если долго тянуть время, то президент Рейган введет американские войска и сделает за них всю работу. И если за основную революционную группировку, FMLN (Фронт национального освобождения им. Фарабундо Марти),125 они взялись неохотно, то когда дело доходило до убийств священников, монахинь и бедных сельских жителей, сомнений у них не возникало. Как я уже сказал, это должна была быть тяжелая работа. Некоторые из нас обучали их силы специальных операций, делая все возможное, чтобы вбить им в голову мысль о том, что неизбирательные убийства campesinos только создают партизан. До сих пор я встречал только четырех офицеров латиноамериканских армий, которые искренне понимали эту истину.
Другие операторы участвовали в приграничных операциях по перехвату оружия. Работая в сотрудничестве с властями Гондураса, мы довольно успешно перекрыли поставки оружия из Никарагуа по суше, что вынудило никарагуанцев, при обеспечении своих сальвадорских товарищей всем необходимым для восстания, пользоваться водными путями.
За операцию по борьбе с контрабандой отвечал мой старый товарищ Андрес Беневидес. Если вам интересно, почему программу возглавил американец, а не кто-то из местных жителей, то ответ прост. Сальвадорцы не могли доверять своим собственным людям, которые могли бы конфисковать лодку с оружием, убить контрабандистов, а после толкнуть налево оружие и лодку, на которой оно перевозилось. Но при наличии американца, который бы присматривал за порядком, местные жители хорошо справились бы с работой. Флотилия перехватчиков Андреса состоял из трех двадцатисемифутовых «Бостонских китов», на каждом из которых был установлен пулемет М-60, а экипаж состоял из четырех человек.
Мой коллега хорошо обучил свою небольшую флотилию — они могли двигаться в строю ночью в очках ночного видения, могли точно стрелять из своего оружия и переговариваться по радио, не болтая, как старая дева (что само по себе было немалым подвигом). И как только они вышли в море, их дела пошли в гору. На протяжении двух недель они прекрасно проводили время. Следуя навигационным указаниям с наблюдательного поста на острове Тигр, они почти каждую ночь перехватывали груженые оружием лодки.
Андрес придумал простую и эффективную тактику, которая работала как швейцарские часы. Когда радар засекал цель, он располагал свою флотилию перед приближающимся судном в форме буквы V, и когда контрабандист оказывался охвачен с двух сторон, три катера одновременно освещали его своими прожекторами, а Андрес объявлял через мегафон, что прогулка окончена. Окруженные со всех сторон, капитаны лодок непременно сдавались. Кроме одного случая.
В бурное десятилетие 1980-х годов Гондурас стал несколько неохотным союзником Соединенных Штатов. Самая бедная страна на американском континенте, она делала первые реальные, но неуверенные шаги в сторону демократии, и делала это между молотом и наковальней. На юге продолжался беспредел в Сальвадоре, который привел к тому, что через границу хлынуло несколько волн беженцев. На востоке Гондурас разделяла длинная, малонаселенная и дырявая граница с Никарагуа, которая была удобна для трансграничных рейдов поддерживаемых американцами Контрас и ответных атак сандинистов.
Больше всего на свете жители Гондураса хотели, чтобы все это исчезло. Но пока дядя Сэм был намерен сделать мир безопасным для олигархов-производителей фруктов, этому не суждено было сбыться. А пока янки были зациклены на Никарагуа и нуждались в потенциальных базах в Гондурасе… так почему бы и не взять миллионы долларов у этих гринго, которыми они швыряли в округе, и не выжать по максимуму из неудобной ситуации?
У Гондураса уже была довольно приличная и относительно хорошо обученная армия, но когда у него начались проблемы с похищениями по политическим мотивам, убийствами и трансграничными рейдами, было принято решение обратиться к американцам за помощью в формировании небольшого специализированного подразделения, которое могло бы противостоять этим проблемам. Просьба была воспринята в Вашингтоне благосклонно, и в итоге для оказания помощи был направлен мастер-сержант Сантос Матос.
Он обладал удивительно тонким тактическим чутьем, но в то же время отличался очень детальным отношением к планированию. В отличие от многих других так называемых экспертов-планировщиков, Сантос прекрасно понимал, что сработает в бою, а что окажется пустой тратой сил. Однако по-настоящему сильной стороной у него было умение управлять людьми. Неважно, руководил ли он американскими войсками или племенем коренных воинов, Сантос всегда мог довести дело до конца и вернуть своих солдат домой. Это была задача, достойная Титанов, но за десять недель, отведенных на подготовку, Сантос организовал внушающее доверие подразделение из сорока человек. Они умели стрелять, двигаться и взаимодействовать. Их навыки оперативного планирования были не очень хороши, но с практикой они должны были улучшится.
Однако Сантос не питал иллюзий относительно срока службы нового подразделения. Они не были способны к самообеспечению, — и это был культурный факт. В гондурасской армии нет сержантского корпуса. Такого нет ни в одной латиноамериканской армии. В их рядах есть сержанты, но не в том качестве, в каком мы их привыкли видеть. В латиноамериканской армии сержант — это более или менее слуга или водитель своего офицера. В лучшем случае, это старший рядовой солдат. Но у него практически нет полномочий
Мы преследовали множество самолетов на Ближнем Востоке, но нам никогда не разрешалось к ним прикасаться — мы могли наблюдать, но не трогать. Трогать разрешалось только в редких случаях угона самолета в необычных местах, таких как Восточная Азия или Южная Америка. Однажды мы отправились в одну из таких погонь и были уже почти готовы спустить курок, когда пришло сообщение, что, поскольку захваченный самолет был египетским, то и брать его будут египтяне. И так получилось, что у египтян были совершенно новые контртеррористические силы, полностью обученные и готовые, любезно подготовленные их хорошими американскими друзьями из 1-го отряда спецназ «Дельта». Я был отправлен в качестве бойца ВМС, чтобы присоединиться к нашим египетским товарищам и поехать с ними в качестве «советника». Но когда я прибыл в Египет и попал в отряд, в нем не оказалось ни одного знакомого лица. Это пример, о котором я говорил ранее.
Египетское правительство пришло к выводу, что дееспособные контртеррористические силы представляют собой скорее внутреннюю угрозу, чем что-либо еще, и поэтому разбросало солдат, которых мы обучали, на все четыре стороны, и пополнило формирование своими «политически благонадежными сотрудниками». Я связался по радио с нашим командиром в Италии и сообщил ему о ситуации. Он сказал мне, что пришлет самолет, и что я должен тихо проскользнуть на аэродром и быстро убраться оттуда. Вернувшись на авиабазу, я встретил присланный за мной борт и вернулся в Италию.
Впоследствии египтяне штурмовали самолет. Для того чтобы попасть внутрь самолета, они выбрали следующий способ: поместили на брюхо самолета пятидесятифунтовый подрывной заряд С-4 и взорвали его. Никто так и не выяснил, почему они это сделали. В конце концов, всем известно, что взрывчатые вещества и самолеты плохо сочетаются друг с другом. В результате взрыва и пожара погибло более шестидесяти человек. Вот вам и вся политическая благонадежность. После этого мы перестали заниматься подготовкой иностранных сил по борьбе с терроризмом. Это никому не помогло и являлось пустой тратой нашего времени и ресурсов.
Однажды одним ленивым днем, всего за несколько дней до того, как мы должны были передать дежурство на «тетиве» эскадрону «А», пришло сообщение об угоне самолета в Гондурасе. Самолет был захвачен на земле и стоял на асфальте в Тегусигальпе. И на этот раз Вашингтону захотелось надрать задницу, чтобы произвести впечатление на местных князьков в регионе. Была только одна проблема: это был самолет, которого не было в нашем дежурном справочнике — это был «ДеХевилленд» DH-7, четырехмоторный турбовинтовой самолет, который брал на борт около пятидесяти пассажиров. Поэтому, пока весь эскадрон загружался в C-130 для перелета в Гондурас, я отправился в Вирджиния-Бич, чтобы заполучить в свои руки «Дэш-7», как называют эти самолеты, и произвести его замеры.
Все оказалось проще простого. Нам не нужны были лестницы — все двери и люки находились на уровне земли и открывались наружу. Все места в салоне были без перегородок, разделяющих фюзеляж на отдельные отсеки — салон можно было простреливать из пистолета на всю длину. После того, как у меня появилась вся необходимая информация, я отправился на юг, чтобы присоединиться к своим товарищам в прекрасном Гондурасе.
— Я не уверен, Эрик, но здесь точно происходит что-то нехорошее. Ты ведь знаешь, что на месте угона обычно находимся только мы и несколько представителей местных властей? — Да. — Так вот, это место просто кишит людьми — и это не местные жители. Похоже, что здесь собрались все секретные агенты американской разведки — ЦРУ, АНБ, РУМО, ну ты в курсе. Невозможно ухватить дохлую кошку за хвост, не ударив при этом по меньшей мере трех двойных агентов по голове. И вот что странно, Эрик. Они как будто знали, что все произойдет. Прибыли сюда раньше нас; да что там, они уже все заранее подготовили. Заполнили все свободные места в зданиях, — мы не могли попасть ни в одно из них, — в которых, должно быть, установлено пятнадцать мощных радиопередатчиков, и повсюду тянутся телефонные провода.
Плохой Боб [командир нашего эскадрона] сегодня утром уже имел две серьезные стычки с местным резидентом ЦРУ. Похоже, этот парень думает, что мы работаем на него. А теперь смотри. Угонщик — какой-то старый хрен лет шестидесяти с парой мальчишек-подростков в качестве помощников. Говорит, что у него нет политических планов — ему просто нужны деньги. И он уже проделывал такое раньше — около пяти лет назад захватил самолет, получил выкуп и уехал на Кубу. А сейчас вернулся. Гай сделал паузу и задумчиво затянулся сигарой, прежде чем продолжить.
— И еще кое-что. В самолете находятся пять или шесть членов съемочной группы местного кабельного канала новостей, и они устраивают настоящий ад. Руководитель группы выходит на радио по крайней мере два раза в час, крича гондурасцам, что он важный человек, поэтому они должны заплатить выкуп. Несколько других членов телевизионной группы, которые не попали на рейс, сейчас бегают по всему городу, пытаясь собрать деньги на выкуп. Полагаю, они собирают деньги в отеле «Майя» и других тусовках болтливых гринго. Зная, насколько эта публика любит друг друга, они, скорее всего, уже собрали центов тридцать пять или сорок.
Речь идет о характерном недостатке динамитов как взрывчатых веществ — эксудации нитроглицерина, т.е. его выделении каплями на поверхности динамита, что делает его еще более опасным в обращении.
... у них на борту взрывчатка. Около часа назад угонщик связался по радио с гондурасцами и попросил известь. Сказал, что его динамит протекает, и ему нужна известь, чтобы покрыть его. Мы в ответ передали, чтобы он оставил все как есть, а мы вышлем кого-нибудь ему на помощь. Туда отправился Андрес с опилками. Они пустили его на борт, и оказалось, что у них восемь шашек «потеющего» динамита, обвязанных в две бомбы.
Старик знает о динамите достаточно много, чтобы понять, что у него на руках охренительная проблема, поэтому он позволил Андресу положить каждую бомбу в коробку и закрыть динамит опилками. Затем старик показал ему, как он крепит взрывные устройства к главным выходам — на случай, если кто-то надумает напасть на самолет. Сейчас мы разместили снайперов и держим наготове аварийную штурмовую группу. Дежурит группа Фини; смените его в 14:00.
Но самое забавное, Эрик, что никто не ведет переговоры с угонщиком. Нет, они разговаривают с ним время от времени, вроде как полусерьезно, но похоже, что никто не хочет, чтобы он сдался. Похоже, они просто хотят его смерти.
— Эрик, я думаю, что вся эта чертовщина — неудачная операция ЦРУ, возможно, связанная со сбором средств для Контрас. Но что-то пошло не так, гондурасцы не смогли расплатиться достаточно быстро, и никто не рассчитывал, что на борту окажется съемочная группа местных новостей. Прежде чем они поняли, что происходит, кота вытащили из мешка, и последнее, что Управление может себе позволить, это чтобы парень сдался и заговорил. Поэтому, чтобы защитить свои супер-секретные задницы, угонщиков нужно убить, а мы — те, кто это сделает. И вот почему это место забито этими ублюдками — они должны убедиться, что все не станет еще хуже, чем есть сейчас.
Я немного поразмыслил над этим. Прозвучавшее имело смысл. Другой веской причины для чрезмерного внимания, которое Управление уделяло этому делу, не было. Конгресс недавно поставил точку в вопросе финансирования Контрас, и ходили слухи, что ЦРУ проводит какую-то внештатную работу, чтобы собрать деньги для своих любимцев-никарагуанцев. Так что да, в этом был смысл. От наркоторговли до угона самолетов всего один шаг, но я готов был поспорить, что тот, кто это придумал, сейчас потеет кровью.
— Ларри, вы четко держите угонщика на прицеле, когда он говорит по радио?
— Да, Эрик. Он должен стоять посередине кабины, чтобы держать микрофон, и у нас есть пересекающиеся сектора стрельбы через каждый боковой иллюминатор кабины. Пилот и второй пилот сидят гораздо ниже траектории стрельбы, так что они в безопасности. Это был бы безупречный выстрел. Именно это я и надеялся услышать. Я повернулся к Бобу.
— Мы можем попасть в самолет через люки аварийного выхода, расположенные с каждой стороны примерно посередине фюзеляжа. Люки подпружинены; они открываются наружу. Это дает нам две точки проникновения, по одной с каждой стороны, которые нельзя заблокировать или заминировать взрывными устройствами, которые у них есть на борту. Если мы сможем перед рассветом разместить штурмовые группы на позиции у этих люков, а затем передать радиосообщение на самолет, снайперы смогут уничтожить по крайней мере одного из угонщиков. Со звуком выстрелов мы сразу же окажемся внутри и, что более чем вероятно, пронесемся прямо через двух других, прежде чем они успеют насторожиться и сообразить, что произошло. Андрес возглавит первую штурмовую группу, а я — вторую. Таким образом, гондурасцам не придется думать о том, что они делают. Они просто идут туда, куда идем мы, и делают то, что делаем мы — у них это неплохо получается.
— Добирайтесь туда, откуда сможете наблюдать. Заложники бегут. Многие из них выпрыгнули из R-2 [аварийный выход с правой стороны самолета]. Группа Отто сейчас занимается их задержанием. Подожди секунду, у меня есть еще информация. Андрес тоже слышал доклад, он вскочил и повесил свой MP-5 на шею. Я схватил свое оружие, и мы помчались в конец соседнего ангара, откуда можно было наблюдать за самолетом. В тусклом свете аэродромных фонарей мы увидели, как две фигуры в черной одежде уводят с летного поля в близлежащую канаву толпу людей. Радио снова ожило.
— Отто сообщает, что около дюжины заложников смогли выбраться, прежде чем угонщики восстановили контроль. Старый Петух [угонщик] сейчас на радиосвязи с гондурасцами. Ваш приказ — быть наготове. Штурм отменяется. Повторяю, штурм пока отменяется. Подтвердите. — Вас понял, штаб, — ответил я. — Штурм отменен, пока я не получу другие указания.
Незадолго до полуночи Старый Петух поручил пассажиров двум пацанам и прилег соснуть пару часиков. Пока он спал, двое молодых придурков приложились к спиртному, находящемуся на борту, и устроили небольшую частную вечеринку. Когда они уснули, наш новостной корреспондент, прислонившийся к люку R-2, просто взял и потянул за ручку. Но он не знал, что люк был подпружинен, поэтому, когда тот открылся наружу, он вылетел вместе с ним — лицом вперед на асфальт. Как только он исчез, все, кто был рядом, начали выпрыгивать наружу. Если бы все вели себя тихо, то уверен, что смогли бы выбраться, но они начали кричать и подняли такой шум, что Старый Петух проснулся и положил конец великому побегу.
Он указал на пассажиров, которые все еще передавали друг другу фляги и вели себя довольно бодро. Ничто так не скрашивает жизнь, как побег от смерти.
Когда старик увидел, что половина его заложников сбежала с корабля, он вышел на связь по радио и сообщил гондурасским властям, что с ним покончено, и потребовал разговора с менеджером местного офиса авиакомпании. Вызвав по радио представителя авиакомпании, он изложил свои новые требования: топливо для самолета, продукты питания для себя, своих сообщников и экипажа, а также денежное вознаграждение в размере двухсот пятидесяти тысяч долларов. Если все это не будет получено к десяти часам, заявил он, то освободит оставшихся пассажиров и членов экипажа и подожжет самолет.
Старик предложил представителю авиакомпании, чтобы его фирма связалась со своим страховщиком и узнала, что скажут здравомыслящие люди по поводу этой идеи — выложить какие-то жалкие двести пятьдесят тысяч долларов или купить новый самолет. Он добился своего. Деньги были быстро доставлены — вместе с картами воздушной обстановки и схемами захода на посадку на Кубу. Экипаж самолета был настолько высокого мнения о старике, что сам вызвался совершить полет. Отто, Андрес и я сгрудились на нашем маленьком пригорке возле рулежной дорожки и наблюдали, как самолет завелся и поднялся в воздух. Через несколько минут вдали осталась блестящая точка, а затем она исчезла. Я больше ничего не слышал ни о Старом Петухе, ни о двух его молодых учениках.
Гренада? Какого хрена? В этом не было никакого смысла. Примерно за месяц до этого я видел по телевизору выступление президента Рейгана, который рассказывал стране об аэродроме, который кубинцы помогали строить в Гренаде, но все знали, что в этом нет никакой угрозы. У кубинских военных не было войск, которые могли бы его использовать, а Советы никогда бы не вывесили свои задницы в таком удаленном и неохраняемом месте.
Это была просто хорошая пропагандистская миссия — проявление социалистической доброй воли в работе, помощь братской стране третьего мира. Я просунул голову в расположение эскадрона, чтобы сообщить о своем прибытии. Там стоял Плохой Боб, рассматривая на стене карту. Когда я вошел, он поднял глаза.
— Гренада? — спросил я.
— Да, Гренада, — подтвердил он.
— У тебя случайно нет хорошей карты этого места? А то у меня только ксерокопия страницы из путеводителя, и она ни к черту не годится. Мы направили запрос в картографическое управление Минобороны и ЦРУ, но ты же знаешь, чего это стоит. Карт мы не получим, но зато получим чертовски интересные оправдания, — добавил он.
— Когда мы выдвигаемся? — спросил я.
— Завтра… э… сегодня, — ответил он, глядя на часы. — Транспортники C-5A, загруженные вертолетами 160-й тактической группы, летят на Барбадос. Когда мы приземлимся, вертолеты вытащат и соберут. Потом стартуем мы. Сегодня вечером вылетаем на Барбадос, а на следующее утро перед рассветом совершим высадку на Гренаду. Эскадрон «В» атакует тюрьму Ричмонд-Хилл, чтобы освободить всех содержащихся там политических заключенных. Мы также попытаемся снять напряжение с рейнджеров, когда те выйдут на аэродром. У твоей группы есть вся информация. Вы все, как командиры групп, разберитесь в ней и подготовьте свой план.
Если это должно стать ответом на бомбардировки в Бейруте, то это все равно, что стрелять в собаку, которая тебя не кусала. Это как когда никарагуанцы наконец-то выгнали Сомосу, а администрация Картера ввела санкции против Гватемалы. Мы не просто не попадаем в цель, Боб.
У нас не было даже намека на приличные карты. Удалось раздобыть только путеводитель «Мишлен» по Наветренным островам с частично пригодной для использования картой Гренады, что позволило нам получить базовое представление о расположении острова.
Мы приземлились на Барбадосе в полночь. Самолеты C-5A стояли на рулежной дорожке с открытыми аппарелями и с полными животами собранных вертолетов «Блэк Хок», но экипажей нигде не было видно. Я не знал, сколько времени требуется, чтобы вытащить «Черного ястреба» из C-5A, разложить лопасти и хвостовую балку, но я знал, что это должно занять больше времени, чем нам требовалось на подготовку «Маленькой птички» или ударного вертолета «Яйцо-убийца». Нам сообщили, что экипажи «Блэкхоков» не нуждаются в нашей помощи, а приведение «птичек» в летное состояние входит в обязанности команд технического обслуживания. Все это было хорошо, но вертолеты продолжали сидеть в брюхе этих самолетов, а темное время суток уже заканчивалось.
Когда вертолеты были окончательно готовы к вылету, до рассвета оставалось чуть больше часа. Время полета до цели должно было составить один час двадцать одну минуту, и если мы не наверстаем время по пути, то доберемся туда за несколько минут до высадки рейнджеров. Мы поднялись на борт сразу же, как экипажи сказали, что готовы, и, наконец, взлетели. Нет в мире более захватывающего ощущения, чем атака на вражескую цель с помощью вертолета.
Мы пересекли побережье Гренады в самый разгар ливня, когда на востоке забрезжил рассвет. Местность была гористой, с крутыми, покрытыми джунглями хребтами, разделенными глубокими, узкими долинами.
Сначала выстрелы были разрозненными, но их сила и звук быстро возрастали. Затем нас нащупали пулеметы, и воздух наполнился трассерами — красными уродливыми пальцами, пытавшимися вырвать нас из неба. Первый снаряд, который попал в нас, был выпущен из 23-миллиметровой автоматической пушки. Он пробил кабину пилота, выбив оргстекло, и попал в огнетушитель, который взорвался, на мгновение наполнив «птичку» густым белым облаком, которое затем унеслось потоком воздуха. Идеальное средство для поднятия настроения.
Вдруг впереди показалась цель. Альберт держал на коленях смотанный трос для быстрого спуска и уже встал на колени, чтобы выбросить его, когда я крикнул группе: «Приготовиться!» Как только мы набрали высоту, Стэн заставил замолчать пулемет на другой стороне долины. Мы все посмотрели вниз — на заброшенный и пустой комплекс. Это проклятое место было заброшено! Главные ворота тюрьмы были широко открыты, как и все двери, которые мы могли наблюдать сверху. Окна были разбиты, а двор зарос сорняками и кустарником.
— Уходим отсюда! — когда он и остальные командиры групп пришли к тому же выводу, что и я: «Пустышка!» Вертолеты «клюнули» носами, чтобы набрать скорость и выйти из ужасного огня, который по нам вели. Через несколько секунд мы оказались над океаном, вне зоны досягаемости зенитных орудий. Я посмотрел на воду, — что за зрелище! — повсюду виднелись корабли ВМС. Здорово! На кораблях есть врачи, а мы остро нуждались в медицинской помощи. У Дэна был шок от ранения в живот, а штурман быстро отключался. На нашей «птичке» пока никто не погиб и не умер, но, если быстро пересчитать по головам, оказалось, что у нас восемь раненых.
Вертолет возвращался за нами, так что ходячие и легко раненые поднялись на борт, чтобы вернуться на остров и закончить свою работу. Рейнджеры уже находились в нескольких минутах от цели, и мы должны были помочь зачистить возвышенности над аэродромом, где им предстояло приземляться.
Я обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть вереницу низко летящих с востока C-130. Но когда они приблизились к переднему краю аэродрома, первые два самолета были обстреляны из автоматических пушек. Ведущий самолет отвалил в сторону, но остальные продолжали приближаться, и тогда мы увидели, как из них в небо выходят рейнджеры. Они прыгали на такой низкой высоте, что их парашюты раскрывались лишь за несколько секунд до того, как они приземлялись. Черт возьми, захватывающее зрелище!
Это была первая боевая парашютно-десантная операция со времен Второй мировой войны. Мы быстро достали несколько сигнальных панелей для быстрого опознавания с воздуха, чтобы дать им знать, что здесь свои войска, и открыли огонь через хребет в направлении тех 23-миллиметровых зенитных пушек, чтобы создать зенитчикам повод для беспокойства. Первая волна самолетов выбросила около роты рейнджеров, и теперь транспортники кружили и возвращались для выброски второй волны десанта.
Рейнджеры оказались разбросаны по всей длине взлетно-посадочной полосы длиной в десять тысяч футов, и только освободились от парашютов, когда на аэродром выкатились два бронетранспортера, открывших огонь из пулеметов и тяжелых автоматических пушек. — О, черт! Только не это! — крикнул я в расстройстве. — Эти сукины дети порежут наших людей на куски. Но почти сразу после того, как машины достигли центра взлетно-посадочной полосы, рейнджеры открыли по ним огонь из двух 90-миллиметровых безоткатных орудий, что положило конец угрозе со стороны бронетехники на Пойнт-Салинас. Теперь над головой находилась вторая волна, и воздух был полон зеленых парашютов ...
Рейнджеры поднялись с земли, как единый организм, выкрикивая свой боевой клич, и атаковали прямо через летное поле в направлении вражеских орудий. В течение десяти минут орудия замолчали. Третья и последняя волна десанта прошла почти без помех. Позже в тот день я узнал, что спонтанную атаку через летное поле возглавил капрал. Кто-то сказал, что этот парень вскочил с земли и с криком: «Хватит с меня этого дерьма!» — и бросился через аэродром в сторону вражеских позиций. Каждый человек, находившийся рядом с ним, тоже вскочил, чтобы последовать за ним, и атака распространилась как лесной пожар по всей протяженности аэродрома.
Несколько минут спустя начали приземляться самолеты и выгружать войска и снаряжение. На своих C-141 прибыл эскадрон. Они вытащили «Маленькие птички», которые собирались использовать, разложили лопасти, включили двигатели и взлетели, чтобы атаковать Форт-Руперт. Вернулись они через десять минут. Зенитный огонь из тяжелых орудий вокруг форта был настолько сильным, что пилоты не решились в него влетать — и, на мой взгляд, вполне обоснованно. Примерно в то же время, когда вернулся эскадрон «А», появилась и группа Стива Энсли. Они отправились на задание по спасению ребят, которые разбились на пятой «птичке». Борт почти долетел до побережья, прежде чем упасть. Летчик смог направить «птичку» к земле, но при приземлении она сильно приложилась.
На том мы и закончили свой день на прекрасном райском острове Гренада. В тот вечер мы вернулись домой к десяти часам. Я вернулся через несколько дней, чтобы немного пострелять, но из этого ничего не вышло. Рейнджеры и бригада 82-й дивизии остались на острове еще на несколько недель, чтобы закончить зачистку, а после была создана многонациональная карибская полиция для поддержания порядка, пока на Гренаде вновь все не наладилось. Америка объявила о великой победе и снова обрела покой. На самом деле, найм в армию был настолько стремительным, что был сформирован третий батальон рейнджеров — так появился сегодняшний полк рейнджеров.
Гондурас представлял собой не более чем огромную военную базу США. Там, в центре страны в Сото-Кано, у нас была впечатляющая авиабаза и пункт базирования. Кроме того, на побережье Карибского моря вблизи города Трухильо находился большой, но почти никому неизвестный учебный центр, где советники американского спецназа обучали гондурасские, сальвадорские и гватемальские боевые батальоны. Удаленные от берега Лебединые острова в море использовались для поддержки тайных операций в Никарагуа. Повсюду в стране работали инженерные подразделения сухопутных войск и Национальной гвардии США, — они строили аэродромы и дороги и, что самое важное, бурили скважины.
Гондурас — относительно засушливая страна, в которой нет ни ручьев, ни рек, поэтому перед военными инженерами была поставлена задача пробурить в нескольких стратегически важных местах по всей стране большие по размеру скважины для добычи воды. После того как источники воды были проверены, их закрыли крышками, чтобы местные жители не смогли ими воспользоваться. Скважин и других построенных объектов было достаточно, чтобы обеспечить действия целого корпуса армии США на случай, если мы когда-нибудь решим напасть на Никарагуа. Все это было сделано в интересах повышения ставок в игре. Но и оппозиция тоже не сидела сложа руки.
Советы внимательно наблюдали за нами со своих спутников и точно знали, что мы замышляем. И этой информацией они делились со своими подручными в регионе. Сандинисты, при поддержке кубинцев, вели в Гондурасе очень активную разведывательную деятельность. Особенно активно эта работа велась в национальном университете, поскольку большое число студентов выступало против американского присутствия в стране, а также, как утверждали некоторые, доминирования гондурасского правительства. Трения нарастали, и тут произошло одно из тех определяющих событий, которые вызываются непредвиденными обстоятельствами и приносят небывалые результаты. В Гондурасе существовало около полудюжины потенциальных партизанских группировок. Небольшие и малоэффективные, они установили связь как с кубинцами, так и с никарагуанцами, прося о помощи.
У Кубы была программа по оказанию такого рода помощи странам Латинской Америки, но она проводила очень разумную политику — кубинцы не будут оказывать никакой помощи до тех пор, пока диссиденты в той или иной стране не выступят единым фронтом. Куба не собиралась иметь дело с разрозненными группировками, конкурирующими между собой. Я на протяжении более полутора лет внимательно следил за ситуацией и уже ожидал, что ничего не получится, как вдруг случилось невообразимое. Гондурасские группировки достигли соглашения между собой, и в следующее мгновение мы узнали, что более трехсот гондурасских повстанцев пересекли Никарагуа и направились на Кубу для прохождения длительной боевой подготовки. Ситуация начинала выглядеть серьезной.
Может быть, потому, что гондурасские повстанцы так долго находились на Кубе, а может быть, потому, что нас отвлек резкий рост числа угонов самолетов на Ближнем Востоке, но какова бы ни была причина, я со своими товарищами, были застигнуты врасплох, когда только что обученный и полностью боеспособный партизанский отряд проскользнул через границу Гондураса и вернулся на родную землю. Мы предусматривали такую возможность, и хотя уведомление было коротким, времени на принятие соответствующих мер мы зря не теряли.
Бой был долгим и ужасным. Мы настигли партизанский отряд восемь дней назад и, после долгого, почти непрерывного, боя, наконец, отбросили повстанцев на одну из пустынных горных вершин Гондураса. Отряд, который я возглавлял, состоял из гондурасского спецназа, следопытов «Черных Карибов» и двух групп из моей роты «Дельты». После того как следопыты взяли след партизан, я днем и ночью преследовал их, не давая им отдыха. Я постоянно высылал на фланги и в обход небольшие обходящие отряды, и на каждом шагу наносил им удары из засад. Снайперы отстреливали зазевавшихся и неосторожных.
Одним из важнейших моментов этой операции была вода, и я был уверен, что партизаны не получат ее. Каждый раз, когда они пытались наполнить свои фляги у какого-нибудь маленького мутного ручейка, мы оказывались рядом и беспощадно расстреливали их из пулеметов. Повстанцы решительно сопротивлялись и отчаянно пытались поколебать нас, но по мере того, как партизанский отряд слабел от потерь, болезней и дезертирства, они становились все более ошеломленными и менее эффективными.
В начале операции я получил приказ загнать это подразделение в угол и уничтожить до последнего человека. Для того времени это была стандартная практика — слишком часто пленные становились поводом для переговоров или будущих террористических акций. Всегда гораздо легче было иметь дело с мучениками, чем с живыми противниками.
Тишину разорвало несколько одиночных выстрелов, когда гондурасцы добивали всех обнаруженных раненых повстанцев. Тайные войны господина Рейгана в Центральной Америке всегда были беспощадными.
Я перевернул мужчину на спину и внимательно осмотрел его, прежде чем проверить документы. В жизни это был красивый мужчина. Среднего роста, крепко сложенный, с плотной грудью и широкими плечами, он имел идеальное телосложение для солдата.
— Джимми, посмотри внимательно и скажи мне, не кажется ли тебе, что ты встречал этого человека раньше, — попросил я, перелистывая различные бумаги, которые обнаружил в карманах трупа. Среди них было никарагуанское военное удостоверение. — Господи, Эрик. Да ты знаешь, кто это? Это Кики Саенц! Ты же помнишь его, не так ли? Он был на моем курсе армейского спецназа и проходил с нами отбор! Кажется, я слышал, что он вернулся в спецназ три/семь в Панаме. Я перевернул удостоверение и прочитал на лицевой стороне имя: «Капитан Энрике Эдуардо Саенц-Эррера».
Энрике Саенц-Эррера, штаб-сержант армейского спецназа США. Я помнил его по отбору как спокойного, компетентного человека. Настоящего профессионала. У меня не было возможности узнать его ближе, но мне было приятно пару раз поговорить с ним. Теперь я вспомнил, что он был исключен из процесса отбора в День Исчезновений. А вот теперь ушел навсегда. Умер на Богом забытой, безымянной вершине горы, в отдаленной и совершенно никчемной части мира. И убил его я.
Что-то в этом всем было не так, и у меня появилось чувство, будто меня изваляли в грязи и грубо поимели. В голове начали складываться воедино некоторые не дававшие покоя странности, связанные с этим заданием. Например, почему ЦРУ так сильно настаивало на этой операции и почему нам отказали в другой поддержке.
Я так и не получил никаких ответов на свои вопросы о той операции, только приказ заткнуться. Я делал то, что мне говорили, но в уединенном мире своих собственных мыслей не переставал задаваться вопросом, что все это значит на самом деле, действительно ли Кики перешел на сторону сандинистов, или же он был просто расходной пешкой в другой непонятной игре. И по мере нарастания своего собственного разочарования и недоверия, я просто держал свои мысли при себе. И по сей день я не уверен, что у меня есть реальные ответы, но до глубины души верю в одно: когда Кики Саенц погиб, он все еще работал на Соединенные Штаты.
К середине лета 1986 года я уже служил в отряде отбора и подготовки в качестве старшего инструктора КПО. Я перешел туда в начале года после того, как был ранен на задании, которое выполнялось вместе с британской Специальной Авиадесантной Службой. Я полностью оправился от физических травм, но, по правде говоря, сильно устал. Не хотел себе в этом признаваться, но последние восемь лет давали о себе знать. Жизнь оператора отряда «Дельта» была физически тяжелой, нужно было постоянно, без межсезонья, поддерживать физическую форму на уровне профессионального спортсмена. Но кроме этого, она требовала определенных умственных и эмоциональных затрат, и, в конечном счете, это истощало тебя больше, чем что-либо другое. В течение нескольких месяцев я размышлял о том, чтобы найти другое место службы.
В профессиональном плане любой переход из «Дельты» являлся бы понижением, и каждый раз, когда я начинал серьезно задумываться об этом, меня одолевало чувство вины. Мы потеряли много людей. Тяжелые травмы, отставки, переводы и гибель — со всем этим мы едва поспевали за убылью личного состава. Мы делали все, чтобы сохранить численность личного состава на уровне, близком к потребности подразделения. И если бы я решил уйти сейчас, то я бы дезертировал из подразделения и только усугубил бы проблему. Тогда решение было принято помимо меня.