Ссылка на полный текст: David H. Hackworth «Steel My Soldiers' Hearts»
Навигация:
О чём эта книга
Вступление в командование 4-м батальоном 39-го пехотного полка 9-й пехотной дивизии
Офицерский и сержантский состав
Мины-ловушки
Радиопатрулирование
Постепенный ввод новых правил
Обустройство базы
Укрепление дисциплины
Боевая подготовка
Перехват инициативы у противника
Всё внимание на пехотные взводы
Показывать пример и давать солдатам понять, что их командиры заботятся о них, разделяют с ними все риски и условия обстановки
Недовольство карабином AR-15
Временное повышение сержанта до полковника
Начальник штаба дивизии полковник Айра Хант
АК-47
Оборонительная позиция никогда не бывает законченной до конца
Подавление позиции зенитных орудий
Проволочная спираль через водные каналы
Вьетнамцы не снимают, а разворачивают мины «Клеймор»
Снайперское движение в батальоне
Увеличение боевого счёта снайпера за счёт убийства союзников — южновьетнамских солдат
Приоритет дистанционного уничтожения противника
Очень практичное противоядие от расизма
Оставление у себя в тылу засадных групп
Храбрость отдельных вьетконговцев
Американские войска — самые крупные вербовщики в ряды ВК
Проблемы передачи опыта и тактики Хэкворта в другие подразделения
Правила Хэкворта
Снабжение войск
Закономерное падение Южного Вьетнама
Конфликт в Сомали как повторение Вьетнама
Пехотные и танковые взводы слишком часто оказываются под командованием наименее квалифицированных и самых неопытных командиров в армии
«Лучшее в мире удобрение — это следы начальника… все произрастает из них»
Главный принцип победы в бою: подкрасться к противнику сзади и выбить из него все дерьмо настолько сильно и быстро, насколько это возможно
Лидерам так же страшно, как и рядом стоящему парню
Сленг американских военных
Полковник Дэвид Хакворт, назначенный во Вьетнам на должность командира пехотного батальона, в этой книге проводит для читателя мастер-класс на тему, как в боевых условиях превратить «мусорное» подразделение и в эффективную машину смерти. Как высказался об авторе один из рецензентов: «Таких пехотных офицеров уже не делают», и именно его практический опыт управления и трансформации боевого подразделения делает эту книгу не только интересной, но и исключительно полезной с прикладной точки зрения.
Нужно было отдать должное генерал-майору Джулиану Юэллу. Через двадцать пять лет после своего крутейшего командования в Бастони старый десантник все еще стрелял на поражение. Он послал за мной в Штаты, чтобы я привел в порядок одно из его разложившихся подразделений — 4-й батальон 39-го пехотного полка 9-й пехотной дивизии, который в то время находился в стране индейцев и огребал «на орехи». — 4/39 — это худший батальон, который я когда-либо видел в армии, Хакворт. Он не смог бы выбраться даже из дома престарелых. — Произнес генерал и треснул кулаком по столу перед собой.
Разыскав начальника разведки 9-й дивизии, подполковника Леонарда А. Спирито, я провел с ним остаток дня, входя в курс дела относительно сведений, поступающих из провинции Диньтыонг. Эта провинция представляла собой болотистую домашнюю площадку базового района №470, вьетконговского оплота на Меконге. Будучи способным офицером-разведчиком, Спирито рассказал мне об основах того, с чем 4/39-й батальон сталкивался ежедневно — противник, погода и местность.
Зона ответственности 4/39-го батальона, база огневой поддержки (БОП) «Диззи», располагалась на «Колесе фургона», в глубине бандитской территории, где пять каналов сходились воедино, подобно спицам на ступице. С высоты моего вертолета, прилетевшего из Донгтам, место выглядело вполне приемлемо, но когда я приземлился, то не мог поверить своим глазам и носу. Вся база провонялась свежим дерьмом и разложившейся моралью. По вертолетной площадке разлеталась туалетная бумага, патроны для пулеметов утопали в грязи, а солдаты бродили по базе, как зомби, с рыжим от ржавчины оружием. Это были самые неряшливые американские военнослужащие, которых я когда-либо видел. Неопрятные, немытые, небритые, в потрепанной и грязной униформе, рядом с жетонами болтались бусы хиппи, а каски были испещрены граффити. Интересно, где, по их мнению, они находятся, — в коммуне хиппи?
В центре всего этого находился командно-наблюдательный пункт (КНП) подполковника Фредерика У. Ларка, офицера, которого мне предстояло сменить на церемонии передачи командования на следующий день. Свой КНП он расположил в центре «колеса», рядом с артиллерийской батареей 155-мм гаубиц, а четыре пехотные роты разместил по периметру на оборонительных позициях, которые растаяли бы даже под натиском водяного буйвола. База огневой поддержки была, что называется, «с закидонами». Мой мозг работал на пределе возможностей, распределяя приоритеты, оценивая проблемные места и пытаясь сохранить спокойствие.
Справедливости ради надо сказать, что по тем сведениям, которые я получил во время выполнения своего домашнего задания перед вступлением в должность, 4/39-й начал разваливаться задолго до того, как Ларк принял командование. Девятая пехотная дивизия находилась в стране с декабря 1966 года. Входивший в начале конфликта в состав III Корпуса (Вьетнам был разделен на четыре корпусных оперативных района — I Корпус был самым северным, а IV Корпус самым южным; оперативный район III Корпуса окружал Сайгон, но не включал в себя адский Меконг), 4/39-й батальон отличился в боях против основных сил вьетконговцев, но эта разминка не подготовила его к войне в Большом Болоте.
Проблемы начались в тот момент, когда 9-я ПД была отправлена в Дельту, чтобы отбить ее у «Чарли». Опять же, местность была не просто плоской, а охрененно плоской. «Вообще, если войско будет любить высокие места и не любить низкие, будет чтить солнечный свет и отвращаться от тени; — писал Сунь-Цзы более 2500 лет назад. — Если оно будет заботиться о жизненном и располагаться на твердой почве, тогда в войске не будет болезней. Это и значит непременно победить». Не думаю, что генерал Уэстморленд или американские военачальники, руководившие войной во Вьетнаме, читали Сунь-Цзы даже в изложении Сонни и Шер.
Счет ненужных смертей в 4/39-м батальоне был хорошо известен еще до того, как полковник Ларк принял командование. Его непосредственный предшественник, энергичный подполковник, управлял войсками как кабальными слугами. Однажды, в один из жарких дней рота, прокладывавшая себе путь через рисовое поле, пробиралась сквозь толщу воды и грязи в несколько футов, а полковник с вертолета все время орал: «Быстрее! Быстрее!». Но это никак не удавалось — войска и так двигались с максимальной скоростью.
Весь взмыленный, полковник приземлился. Выпрыгнув из своей «птички», он помчался к дамбе рисового поля и запрыгнул на нее, чтобы доказать свою правоту — высшая степень недозволенного в дельте Меконга! И, когда почти сразу же прозвучавший взрыв подбросил его на двадцать футов в воздух, он погиб мгновенно, бестолково и абсолютно зря. Высшая степень армейского эгоизма.
Как мне потом сказали, «ворчуны» ликовали. Когда Ларк принял командование, он знал, что должен изменить ситуацию к лучшему, и прилагал для этого все усилия. Однако с нулевым опытом командования в боевой обстановке и недостаточным количеством времени, проведенного с войсками, его благие намерения не значили ровным счетом ничего. Были проигнорированы даже базовые вещи.
Низменность, плоская, как доска для серфинга, высотой в среднем в два фута выше уровня моря. Поскольку дренажная сеть состояла из шести крупных рек, соединенных лабиринтом каналов и ручьев, то сток воды и в лучшее время года был скудным, а в сезон дождей, когда реки и каналы переполнялись, он ослабевал еще больше. Сами по себе рисовые поля никакого укрытия не давали, а вот их дамбы обеспечивали Вьетконгу хорошее укрытие от огня прямой наводкой.
Единственным способом для солдата попасть в «Чарли» было преодолеть дамбу, надеясь при этом, что он не подорвется на смертоносных минах-ловушках, установленных внутри, снаружи и вокруг рисовых полей. В джунглях, граничащих с полями, вьетконговцы, будучи мастерами камуфляжа, отлично скрывались от наблюдения с воздуха, а густой меконгский подлесок, растущий круглый год, ограничивал поле зрения бойца вплоть до кончика носа на его грязном, потном лице.
Дальше, за пределами периметра базы «Диззи» и в джунглях, граничащих как с полями, так и с настоящей Дельтой, партизаны строили укрепленные лагеря, периметр которых был почти так же защищен от бомб и артиллерии, как немецкая линия Зигфрида во время Второй мировой войны. Если вьетконговцы решали не ускользать после нападения, а защищать свою позицию, — что происходило редко, — то они могли рассчитывать на отличные естественные укрытия, усиленные тьмой тьмущей мин и на более чем достаточное количество своих собственных полностью преданных солдат.
Но еще хуже было то, что не существовало никакой возможности отличить хороших парней от плохих. В Дельте проживало, попав под перекрестный огонь жестокой гражданской войны, шесть миллионов вьетнамцев — почти 35% всего населения Южного Вьетнама. Вьетконг в Дельте редко носил военную форму и намеренно смешивался с населением, большинство из которого ухаживало за тысячами сверкающих рисовых полей. В случае окружения «Чарли» сбрасывали свое оружие и военное снаряжение под воду и, предварительно переодевшись, всплывали на поверхность, выглядя так, как все остальные: просто еще одна кучка трудолюбивых рисоводов, одетых в черные пижамы.
Из того, что мне довелось увидеть в первые тридцать секунд на месте, я понял, что для того, чтобы переломить ситуацию в батальоне, мне понадобятся все опытные воины, которых я смогу найти. И нужны они мне были прямо сейчас. Начать я собирался со снятия с должности оперативного офицера и 250-фунтового сержант-майора, и поставить на их место двух своих людей. Первым был Роберт Пресс, служивший первым сержантом под моим командованием в 101-й дивизии.
Во время своей совместной службы мы разделили обязанности, — он сосредоточился на сержантском составе, я же занимался офицерами. И в центре мы вместе встречались с солдатами. На должность начальника оперативного отделения штаба я пригласил майора Невилла Бамстеда, чье почти свободное владение вьетнамским языком было большим плюсом. Он был со мной во время предыдущей командировки в эту страну в качестве командира взвода и штабного офицера, и я подумал, что из него получится отличный оперативный офицер.
База огневой поддержки «Диззи». Провинция Диньтыонг 31 января 1969 г. Не бывает плохих солдат, бывают только плохие офицеры — эта аксиома также стара, как и само военное дело.
Еще одним светочем, трудягой, инициативным человеком, воплощавшим в реальность все идеи, был офицер S-4 батальона, лейтенант Роберт Джонсон, — идеальный снабженец.
— Джонсон, — сказал я ему, — это подразделение ходит голожопым. Я хочу, чтобы ты собрал парочку проныр и почистил Лонгбинь и Сайгон.
— Есть, сэр, — ответил Джонсон. — Что нужно сделать?
— Нужно получить обмундирование для джунглей, тропические ботинки и максимальное количество таблеток халазона, столько, сколько сможешь достать, — ответил я.
— Таблетки халазона? — переспросил Джонсон. — Зачем так много?
— Мы будем проводить много времени в глухих местах, где пополнять запасы вертолетами будет слишком трудно и опасно. Придется пить то, что найдем, и жить на земле.
Одним из моих первых приказов всем командирам рот предписывалось прочитать «Маленькую красную книгу» Мао Цзэ-Дуна и выучить наизусть «Вьетнамский букварь», который я написал для сухопутных войск вместе с историком Сэмюэлем «Слэмом» Маршаллом в 1967 году, после того как мы с ним провели пять месяцев в стране, опрашивая солдат, только что вышедшими из боя. Этот букварь — руководство о том, как лучше бороться с «Чарли» ...
Я также заставил всех своих подчиненных командиров прочитать брошюру с наставлениями и советами по ведению боя, взятыми из написанных мною статей, и собранных воедино под названием «Руководство командиров батальонного звена по ведению боя». Мне нужно было, чтобы они вбили себе в голову, как сражаются и думают «Чарли» и как сражаюсь и думаю я.
Если солдату везло прожить 365 дней в пехотном взводе, то у него могло быть от шести до десяти разных командиров взводов, от четырех до шести командиров рот и от двух до трех командиров батальонов и бригад. На уровне выше взвода имена большей части офицеров для большинства «ворчунов» оставались загадкой.
Вьетконг использовал всё и вся. Были «хлопушки» — обычно один патрон размером не больше карандаша, установленный на гвозде; наступаешь на него, капсюль накалывается на гвоздь, и пуля простреливает ступню. А еще гранаты на растяжке, направленные осколочные мины американского и китайского производства, «Прыгающие Бетти», противопехотные и противотанковые мины, артиллерийские снаряды, гранаты от РПГ в банках, наполненных взрывчаткой.
Во время одного из исследований, проводившихся в 9-й дивизии, выяснилось, что большинство потерь от мин-ловушек происходило в момент, когда военнослужащий, пробираясь, зачастую по пояс, по слякоти и грязи в условиях «паровой бани» джунглей, уставал и терял концентрацию. Примерно 34 процента всех мин-ловушек устанавливались вдоль троп и дамб рисовых полей, а еще 36 процентов — в тропических зарослях. Пленные рассказывали нам, что ВК обычно использовали мины-ловушки в качестве оборонительного средства по периметру своих позиций, а также в бункерах. Помимо усталости, вызывавшей у военнослужащих потерю бдительности и концентрации, самые большие проблемы были связаны с тем, что они не выдерживали на марше дистанцию в пять ярдов, не кричали: «Ложись!» — и не падали на землю всякий раз, когда слышали хлопок мины-ловушки.
Хуже всех были неопытные, необученные войска. Слишком часто, услышав характерный хлопок, они замирали, и мина выбивала из них все дерьмо. Что интересно — и трагично одновременно — но на протяжении всей войны во Вьетнаме армейское начальство, отвечавшее за боевую подготовку, так и не разработало эффективную учебную программу или наставление по «минной войне» — пусть даже что-то простое, какое-то учебное пособие, которое бы «хлопало» и «бахало» и позволяло бы молодым солдатам изучать устройства, приводившие к наибольшему числу жертв. Три из четырех мин-ловушек представляли собой гранату, установленную на растяжке, большинство из которых изготавливалось в Красном Китае. Девятнадцать процентов мин-ловушек делались из неразорвавшихся американских бомб и снарядов, из которых извлекали взрывчатые вещества и помещали в коробки из-под пищевого рациона «С» или в банки из-под кофе, оставленные неосторожными солдатами.
Как правило, опытные солдаты обнаруживали их визуально и приводили в действие с помощью какого-нибудь хитроумного приспособления, которое выбрасывали вперед и потом оттягивали назад. Для обрыва растяжек хорошо подходили полевой провод с транспортной заглушкой от 155-мм снарядов, а также мины «Клеймор», выстрелы из гранатомета М-79, артиллерийский огонь или напалм, которыми обрабатывались маршруты и пути подхода. Тридцать пять процентов мин-ловушек были нажимного действия. Их можно было обнаружить вдоль дамб и троп, а также в джунглях на открытых участках и — в сухой сезон — на рисовых полях. Это были настоящие паскуды, так как обычно вы не знали, что сорвали одну из них, пока не слышали зловещий хлопок или щелчок, за которым очень быстро следовал взрыв.
Поскольку пехота Вьетконга редко когда прикрывала мины и мины-ловушки огнем из стрелкового оружия и не держала их под наблюдением, — что является стандартной практикой в американских войсках, — наши солдаты поняли, что они могут не торопиться обезвреживать эти опасные «гостинцы» по мере их появления, и если передвигаться медленно и осторожно, то обычно обнаружить их было несложно — гуки оставляли знаки, сигнализирующие о наличии своих мин, чтобы защитить своих собственных бойцов. Для этого они использовали завязанный узлом лист пальмы, или прямую палку, направленную вдоль тропы, или знаки Тудай, что по-вьетнамски означает «зона поражения».
«Мы находили эти знаки вырезанными на могильных плитах и деревьях, или написанными на доске, прибитой к столбу или дереву, — вспоминает Робертсон. — Когда вы узнаете, что это означает, то можете подумать, что глупо рекламировать то, на что должен наткнуться ваш враг, но “Чарли” был не глуп. Он знал, что знак на обочине тропы или дороги большинство американцев примет за название следующей деревни. Надпись на могильной плите, скорее всего, будет воспринята как имя усопшего. У “Чарли” было дьявольское чувство юмора, и найти мины-ловушки стало своего рода игрой. Мы обнаружили множество мощных взрывных устройств, и если бы угодили на них, то все взлетели бы на воздух».
Такие знаки означали «большая опасность», и обычно войска находили мины в радиусе пятидесяти метров от них. Следующим этапом было обезвредить, вывести из строя или уничтожить их, что было опасно вдвойне, потому что многие мины вьетконговцы дополняли элементом неизвлекаемости. Одна ловушка могла быть связана с другой, и, обезвреживание той, которую вы нашли, могло привести вас в эпицентр всей боли мира от следующей.
Каналы и реки в «Ракетном поясе» назывались «синевой». В какой-то момент лейтенант Карл Хедлстон получил приказ «двигаться вдоль синевы», что означало прочесывать берега канала в поисках вражеских минометчиков и гранатометчиков. Прибыв на место, он должен был устроить ночную засаду. «Это был чудовищный кошмар, — вспоминает Хедлстон. — Мин-ловушек в округе было больше, чем песка на пляже, и, похоже, никого выше уровня взвода это не волновало». Взводный сержант Хедлстона, Рон Мартинелли, ветеран, находившийся во Вьтнаме уже шесть месяцев, подошел к нему и сказал: «Это безумие. Здесь уйма мин-ловушек. Мы уже проходили тут раньше и всегда платили высокую цену».
Хедлстон оказался между молотом и наковальней. Он должен был угодить своему капитану, который хотел угодить полковнику Ларку, который хотел угодить генералу Юэллу, и никто из них, похоже, не заботился о риске, поскольку рисковать самим им доводилось очень редко.
Хедлстон применил один из самых старых трюков, находящихся в арсенале командира небольшого боевого подразделения. Он забил на приказ болт, и провел «радиопатрулирование». На его месте я бы сделал то же самое. На самом деле я так и поступил, когда служил командиром роты в Корее, и командование приказало мне провести со своими людьми пешее патрулирование перед нашими оборонительными позициями в двадцатиградусный мороз, что гарантировало потерю пальцев рук и ног от обморожения. Хедлстон отошел на несколько сотен ярдов и занял оборону.
«В ту ночь мы расположились на одном месте и не двигались, имитируя проход через район, просто отправляя фальшивые радиосообщения. И всю ночь я молился, чтобы наша собственная артиллерия не ударила по нам, потому что нас не было в тех местах, о которых я сообщал. И по сей день я оправдываю свои действия заботой о своих ребятах, в отличие от выполнения тупого приказа. Мои парни знали, что если меня поймают, я попаду под трибунал. И все знали, что если мы не позаботимся друг о друге, то никто другой о нас не позаботится, и скорее всего, мы не выживем». Таково было состояние 4/39-го батальона в ночь на 31-е января 1969 года.
Пришло время шоковой терапии. Как и планировалось, я сразу же снял с должности некомпетентного офицера S-3 штаба и выкинул за борт сержант-майора батальона, заменив их на Бамстеда и Пресса. Нужно было сделать еще тысячу изменений, но я не хотел хоронить командиров рот и личный состав в первый же день нашей совместной работы. Если бы я приказал немедленно устранить все недостатки, то попросту перегрузил бы их, разорвав им все шаблоны. Никто не смог бы ничего сделать так, как надо. Поэтому к переходу от бессилия к настоящей солдатской службе я подошел так же, как к дрессировке щенка — всего несколько приемов за раз.
— С этого момента мы будем следовать плану, состоящему из двух правил, — сообщил я подчиненным командирам. — Я довожу до вас два новых правила, а вы воплощаете их в жизнь. Как только ваши подчиненные их выполнят и освоят, мы добавим еще два и будем делать это до тех пор, пока все не будет так, как должно быть.
— Вот два изменения на сегодня, — продолжил я. — Отныне мы всегда носим с собой свое личное оружие, и оно должно быть безупречно чистым. Второе: мы постоянно носим свои стальные шлемы, чехлы должны быть перевернуты наизнанку, чтобы скрыть надписи и граффити, нарисованные на них.
... прилетел инженерно-саперный взвод и сразу же принялся за работу, обезвреживая все возможные мины и мины-ловушки в пределах нашего периметра и отгораживая слишком заминированные участки белой саперной лентой и табличками с надписью: «ОСТОРОЖНО! МИНЫ!» Надеюсь, мы больше не будем терять внутри «Диззи» ни ног, ни рук.
Роберт сообщил мне, что 155-мм гаубицы бесполезны для ведения ближней обороны. Как он сказал: «В отличие от 105-мм пушек, они не предназначены для стрельбы прямой наводкой». К счастью, еще до того, как мы покинули Донгтам, Пресс немного пошарил в батальонных тылах, где обнаружил и прихватил несколько новых 81-мм минометов, уложенных в нераспечатанные укупорки, гораздо более приспособленных для ведения контрбатарейного огня. Их установили рядом с гаубицами, и «Чам» попросил своих артиллеристов обучить пехотинцев их применению. Вскоре Пресс доложил, что 81-мм минометы пристреляны по ближним подступам нашего периметра и «готовы к работе».
Отныне командно-наблюдательный пункт 4/39-го батальона превратился в бункер, обложенным мешками с песком, и всему личному составу штаба, независимо от звания, было приказано вырыть вокруг него индивидуальные ячейки, в которых люди будут жить в свободное от несения службы время. Мой приказ насчет КНП имел двоякую цель. При наличии защищенного командно-наблюдательного пункта, «Чарли» было бы гораздо труднее уничтожить батальонный штаб одним метким выстрелом, — чего он, как ни странно, еще не сделал. А если вьетконговцы обстреляют батальон или прорвутся через нашу внешнюю оборонительную позицию, у нас будет подготовленная внутренняя позиция из штабных дохляков, чтобы сдерживать врага, пока мы хорошо отбиваемся и вызываем огонь поддержки. Кроме того, штабные подадут положительный пример всем строевым солдатам. Мы будем жить точно так же, как и они.
Все четыре роты окопались на своих новых боевых позициях на сокращенном периметре базы «Диззи» и были полностью готовы к бою: каждый человек на своей огневой позиции с оружием наготове, все радиостанции включены и настроены. Батальон затаился и приготовился воевать. Я был доволен.
Задача заключалась в том, чтобы найти способ мотивировать людей. Даже самый тупой солдат во Вьетнаме знал, что мы ведем войну с моральным оправданием, давно ушедшим в самоволку. Средний возраст солдат был чуть меньше двадцати лет, они были настолько молоды, что жаловались, что им выдают слишком много пива и недостаточно газировки.
... мало кто из «Крутых», в том числе и я, сражался за Соединенные Штаты Америки, за флаг, за Ричарда Милхауса Никсона или за 9-ю пехотную дивизию. Мы сражались и были готовы умереть друг за друга
Когда я разговаривал с людьми, то обещал им, что буду заботиться об их задницах и буду рядом с ними, когда станет жарко. Я хотел вбить им в голову, что, стырив пару идей у своего противника, мы перенесем войну к «Чарли», а не будем ждать, пока он нанесет свой удар.
Из всех многочисленных качеств, необходимых для выживания и победы на поле боя, дисциплина стоит на первом месте. Без абсолютной, железной дисциплины вы проиграете. А у этих парней ее практически не было.
Что касается планокуров, околачивавшихся в тылу, то я обрушился на них железной рукой, и они никогда не знали, что их так поразило. Достать во Вьетнаме травку и более тяжелую дрянь было легче легкого.
Хуже всего дело обстояло в городах и тыловых районах. В полевых условиях же все было иначе. Во-первых, сладковатый запах травы можно было уловить за милю, так что, покурив, можно было запросто подставиться под прицел снайпера.
... глядя, как приземляется вертолет Юэлла, у меня все еще бурлило в животе. Он сразу же отвел меня в сторонку.
— Полковник Хакворт, — сообщил генерал, — мы получили сообщение, что за вашу голову назначена награда. Кое-кто из ваших собственных людей хочет вас убрать. Вам что-нибудь известно об этом?
Я знал об этом. Но когда Боб Пресс, Чам Роберт и другие сообщили мне, что на тот момент сумма была 3500 долларов, я от всего этого отмахнулся.
«Черт возьми, — подумал я, — они будут постоянно выражать недовольство и делать ставки, поэтому банк возрастет; или я плохо знаю ворчунов».
— Дайте мне знать, когда он достигнет 10000 долларов, — сказал я им тогда и рассмеялся.
Конечно, солдаты были на меня злы. Командир роты «Клеймор» Гордон ДеРоос накануне попросил меня не летать над его ротой — ему донесли, что некоторые из его солдат как бы наугад стреляли по моему вертолету. Но с другой стороны, у меня всегда возникали проблемы, когда я принимал командование новым подразделением. Первые пару недель ребята считали меня сумасшедшим, а потом привыкали к моим действиям.
— Меня это не удивляет, — ответил я генералу. — Я довольно сильно их прессовал. Но я измерял их температуру и думаю, что они в порядке.
Но у генерала Юэлла была другая идея.
— С ближайшей заменой я хочу внедрить в роту «B» пару агентов Командования уголовных расследований. Мы вычислим зачинщиков и прищучим их.
— В этом нет необходимости, генерал, — возразил я. — Все решится само собой.
— Ну, тогда играй по-своему, — подытожил он. — Это твоя жизнь.
На том и порешили. Я был уверен, что буду следить за своей спиной, но свой образ действий менять не собирался. Позже я узнал, что Юэлл советовался со своим товарищем вест-поинтером, командиром роты «A» капитаном Билли Уинстоном, служившим со мной в 101-й дивизии, чтобы узнать его мнение о том, откуда я взялся.
Сержант Джим Сильва, заместитель оперативного офицера штаба батальона, воспринял эти перемещения как личное преследование со стороны «Крутого-6» — то есть меня. Чтобы выразить свое недовольство, он перед посадочной площадкой батальона крупными белыми камнями выложил три буквы размером в шесть футов — F.T.A. — выделявшиеся так же четко, как неоновая вывеска на Бродвее. Оперативный сержант батальона Джерри Слейтер пытался убедить меня, что эта аббревиатура означает «Веселье, путешествия и приключения» — то, ради чего я и пришел в батальон.
Кого ты лечишь, сержант Слейтер? Лозунг Сильвы «К черту армию» был нацарапан на многих касках у солдат 4/39-го батальона, когда я только вступил в должность. Послание я услышал, но его услышал и Джим Сильва по прозвищу «Хай Хо» — еще до захода Солнца он уже был рядовым пехотинцем в роте «Даггер». После этого слово из трех букв, выложенное белыми камнями, исчезло. Шесть месяцев спустя Сильва, уже в должности взводного сержанта, был ранен;
Я старался, чтобы пехотинцы каждый день имели несколько часов, чтобы обсохнуть, лежа в джунглях без ботинок, и примерно раз в четыре дня возвращал их на базу огневой поддержки для несения четырехдневной охранной службы. Такой подход позволял поддерживать боеготовность и, что не менее важно, показывала, что командир заботится о них.
На базе солдаты носили шлепанцы, привезенные из Сайгона, — их выписали Док Холли и его заместитель, лейтенант Билл Кейси, — чтобы Солнце могло высушивать их ноги. Холли также рекомендовал бойцам обрезать нижнюю часть штанин, чуть ниже боковых карманов. «И этот маленький жест оказал чудотворное влияние на моральный дух, — вспоминает наш снабженец, лейтенант Боб Джонсон. — Я до сих пор храню свои обрезанные штанины дома в шкафу».
Я хотел, чтобы эти солдаты даже во сне могли занять огневую позицию или предпринять контрзасадный маневр. В ближнем бою нет времени на раздумья. Научитесь делать это правильно на тренировках, и вы будете делать это правильно, когда вокруг вас будут летать пули. Солдат должен реагировать, как боксер. Основная пехотная подготовка в Штатах была легкой прогулкой по сравнению с тем, через что нам предстояло пройти сейчас.
Целый день мы с Прессом находились повсюду, наблюдая, указывая на ошибки и устраивая взбучку своим подчиненным. Все ошибки исправлялись на месте; мы били по рукам и разрывали людам жопы, пока они не начинали делать все правильно. Бойцы ворчали и стонали, но совместные жертвы и страдания вселяли в них гордость за то, что они, как описывает это лейтенант Талер, выдержали «все, что этот сумасшедший ублюдок мог для нас придумать». С наступлением ночи подразделения возвращались на базу и занимались основами ведения обороны. Они улучшали свои огневые позиции, чистили оружие, устанавливали мины «Клеймор», назначали сектора ведения огня. Мы часто объявляли тревогу, и командиры ходили вдоль линии, проверяя своих солдат.
Совершенство стало стандартным требованием, и не только для солдат. Весь вспомогательный личный состав батальона — повара, писари, снабженцы, водители — должны были быть в первую очередь солдатами. Начальнику штаба Мергнеру я сказал, чтобы он привел в порядок людей, обеспечивающих работу тыла, убедился, что они умеют пользоваться своим оружием, проверил их подготовку по другим основополагающим вопросам пехотной подготовки.
Солдаты продолжали пакостить, но все изменилось, когда они увидели, что на самом деле это жёсткость из лучших побуждений. Однажды Мергнер увидел солдата в тропических ботинках со стертыми носками и тут же отдал ему свою пару, которая оказалась подходящего размера. Эта история распространилась как лесной пожар — кому-то, наконец-то, стало не все равно.
Батальонной тактической группе назначался район проведения операции, который мог бы вместить всю Третью армию генерала Джорджа Паттона во время Второй мировой войны — больше по площади, чем округ Лос-Анджелес, и с бандами вдвое злее. Он находился недалеко от Апбака, места одного из первых знаковых сражений войны, произошедшего за шесть лет до этого. Как обычно, офицер разведки, который информировал нас о погоде, местности и противнике для выполнения данной задачи, ни хрена не знал ни о том сражении, ни о том, что наш новый район ответственности был местом зарождения коммунистического повстанческого движения во Вьетнаме.
Каждый день в течение следующих пятнадцати дней мы двигались. Мы создавали базу огневой поддержки, перебрасывали войска по всей территории, искали гуков, и двигались дальше. Пехотные роты перебрасывала 191-я армейская вертолетная рота, «Бумеранги», а тяжелое вооружение и имущество — минометы, артиллерию, боеприпасы, барахло для КНП и наши припасы — перевозили большие транспортники CH-46. Воздушным шоу руководил лейтенант Бобби Кнапп, тем самым убедив меня, что он не просто симпатичное лицо из Вест-Пойнта, которое оказалось чертовски хорошим бойцом, но и что у него в придачу есть мозги. Я мысленно пометил себе присматривать за этим парнем. Такие талантливые лидеры, как Кнапп, сплоченные, сосредоточенные на четко поставленной цели, добиваются результата. У батальона были таланты; задача состояла в том, чтобы выявить тех, у кого есть нужные качества, поставить их на правильные места и направить в нужное русло.
Я разделил район ответственности батальона длиной 200 миль и шириной в 50 миль на квадраты, используя шахматный метод Хэнка Эмерсона, разработанный задолго до Вьетнама и отточенный на практике в 101-й и 9-й дивизиях.
Мы будем работать по этим квадратам сегодня, по этим — на следующий день, а по тем — послезавтра;
Я также позаимствовал у Эмерсона тактику «орлиного полета» или «джиттербага». Идея заключалась в том, чтобы придать пехотному подразделению вертолеты — или авиационные средства, как их называли в 9-й дивизии, — и назначить для работы большой район ответственности. Сначала их нужно было обеспечить разведданными, а затем дать им возможность поохотиться. Прикрываемые ударными вертолетами, «Хьюи» жужжали, произвольным образом перебрасывая пехоту, осматривая подозрительные места, в основном в джунглях или в пальмовых зарослях вдоль каналов.
«Чарли» залег на дно, но он все равно пускал нам кровь с помощью самой эффективной воздушной силы — полчищ комаров-людоедов. Батальон все еще находился на стадии розыгрыша мяча, не готовый к ведению сложных игр. А мне все еще требовалась практика в использовании всех быстро движущихся «игрушек», которые были в тактической группе. К счастью, авиационные командиры были сообразительными, и пока я не освоился, руководили они, а я повторял за ними. Первые четыре дня скачек по нашей огромной шахматной доске позволили пехотным отделениям и взводам действовать самостоятельно, оттачивая свои чрезвычайно заржавевшие пехотные навыки. Ребята были хороши, просто у них не было практики, и они были сырыми.
... нашим самым слабым звеном оставались пехотные взводы. Траву нельзя косить тупыми ножами, каким бы мощным ни был двигатель газонокосилки, поэтому своей первоочередной задачей я поставил отточить до блеска возможности пехотных взводов. Пресс выходил с одним подразделением, я выходил с другим, шагая рядом с командиром роты достаточно долго, чтобы проверить его. После этого я переходил в один из его взводов и проверял его командира, а затем присоединялся к отделению и оценивал его. В конце дня вертолет возвращал меня на нашу временную базу огневой поддержки, — где я появлялся под охи и вздохи штабных подразделений — и где планировал действия на следующий день. Ребята из штаба батальона привыкли сидеть на одном месте, и им не нравились все эти переезды. Каждый раз, когда они уже окопались и обустроились, за ними прилетали вертолеты и начинались проклятия
За тем, как долго роты находятся на боевых выходах, я следил с большим вниманием, чем биржевой маклер следит за портфелем мафиози. Траншейная стопа — точь-в-точь, как во времена Первой мировой войны — может вывести взвод или роту из строя так же быстро, как самое опасное минное поле. Оперативный сержант Слейтер наносил на рабочую карту пройденный путь и время боевой работы, которые с точностью до минуты отражали время нахождения в джунглях каждого пехотного подразделения.
Все свои наблюдения за двенадцатью пехотными взводами я тщательно записывал, и избавлялся от слабых и некомпетентных лейтенантов как можно быстрее. Некомпетентность многих доставшихся мне в наследство свежеиспеченных лейтенантов, закончивших ускоренные курсы, трудно переоценить. Об одном из таких офицеров, который подобрал неразорвавшийся 105-мм снаряд, мне рассказал Боб Пресс. Сержант сказал ему замереть и увел всех своих людей в укрытие, после чего велел тому положить снаряд на землю. Очень аккуратно! После этого лейтенант удалился. «Он так увлекся чтением карты, что забыл свою винтовку», — сообщил мне Пресс. Я снял его с должности в тот же день, и отправил в бригаду, чтобы его перевели в другой батальон, где он сможет убивать еще чьих-то солдат. На вылет!
... суть лидерства всегда заключалась в том, чтобы показывать пример и давать солдатам понять, что их командиры заботятся о них, разделяют с ними все риски и условия обстановки. В старой доброй армейской кавалерии кредо командира гласило: «Сначала позаботься о лошадях, потом о своих людях, потом о себе». Лучший способ донести эту мысль — это жить так, как живут солдаты, вести за собой и всегда, всегда подавать личный пример: первым вставать, крайним есть и крайним ложиться спать.
При Ларке горячая пища доставлялась на вертолете в изолированных контейнерах «Мермит» не реже одного раза в день, а зачастую и дважды. Это очень удобно для бойскаутов в походе, но только не в зоне боевых действий, где вертолет, приземляясь, точно указывает противнику, пытавшегося нас найти, местонахождение войск.
Моя задача была по-солдатски простой. Она начиналась с руководства впереди людей. Я просто следовал шестому правилу из старых армейских «Принципов лидерства»: знай своих солдат и заботься об их благополучии.
Салливан и его головной дозорный завалили четверых вьетконговцев, остальные исчезли среди болот. Я попытался принять участие в бою, однако бесполезный карабин AR-15 — модифицированная версия винтовки М-16, разработанная ВВС США как оружие выживания, то самое оружие, о котором я плохо отзывался еще в 1963 году, когда испытывал ее для генерала Пэта Кэссиди в Форт-Кэмпбелл, — заклинило после нескольких выстрелов. Глупость, из-за которой я носил с собой этот кусок дерьма, могла стоить мне жизни. Милая вещица, игрушка для престижа, которую полковник Ларк подарил мне вместе со своим белым унитазом. Эта штуковина не работала в Кэмпбелле, где Кэссиди в дивизии ее похерил, и не работала сейчас. Приятная, но не проверенная в войсках — лучше было бы бросить во Вьетконг маленький белый толчок Ларка.
Джим Робертсон, теперь уже снабженец, сидя с радиостанцией PRC-25 неподалеку от палатки КНП батальона, управлял вертолетами. Стояла одуряющая жара, начало сухого сезона. Рисовые поля покрывал только тонкий слой прозрачной воды, а на дороге осело несколько дюймов мелкой, словно пудра, бурой пыли. Под ногами поля были твердыми, достаточно твердыми, чтобы по ним мог проехать грузовик и приземлиться вертолет, но с воздуха они выглядели залитыми водой
Командно-наблюдательный пункт батальона располагался в палатке у дороги рядом с аэродромом Мокхоа. Мы со штабом находились внутри, планируя следующий этап операции, когда рядом с КНП, подобно торнадо, опустился первый вертолет, — огромный «Чинук» почти снес палатку; карты, журналы, оборудование — все полетело в разные стороны, все и вся покрылось слоем пыли. Я сказал лейтенанту Ларри Талеру передать Робертсону, чтобы тот сажал вертолеты на рисовое поле, а не на дорогу рядом со штабом.
— Эти люди должны садиться там, куда ты им скажешь, а не туда, куда им вздумается. — Сэр, — возразил сержант, — при всем моем уважении, те парни в «птичках» — офицеры. А я нет. Я говорю им, куда садиться, но они игнорируют меня, потому что они старше меня по званию. Они отвечают: «Я не собираюсь застревать в грязи, просто потому что мне так сказал какой-то тупица. Этот “борт” — моя ответственность, а эта площадка слишком влажная, чтобы его выдержать».
— Если проблема в звании, — сказал я, — то звание и является решением. До конца этой операции ты — подполковник Армии США. Пользуйся моим позывным. Теперь ты — «Крутой-6». Считай это боевым продвижением по службе. Если вертолетчики будут хамить, разжалуй их в рядовые.
Весь остаток дня Робертсон оттягивался как мог. Он угрожал трибуналом уорент-офицерам, капитанам и майорам, проводя самую совершенную операцию по управлению воздушным движением, какую только знала история. Ни один летчик вертолета не осмелился приземлиться на дороге, пока процессом командовал «подполковник» Робертсон. Когда переброска войск была закончена и крайний «Чинук» улетел, я подошел к нему, чтобы поблагодарить его за отлично выполненную работу. А этот призывник, специалист 4-го класса, возьми и брякни: — Спасибо, Дэйв! — продолжая играть ту роль, которую я ему отвел.
Мое лицо побагровело, но тут между нами возник Талер, который крепко схватил Робертсона за локоть и потащил его в сторону. Когда они уже скрылись из виду, до меня донесся голос сержанта: — Но сэр, я не успел спросить его, сколько получает подполковник за полдня работы.
Мой старый приятель по войскам «Траста», начальник штаба дивизии полковник Айра Хант, не имевший даже солдатской чуйки прыгнуть в окоп, когда его позицию пытаются захватить. И теперь «Крутые» остались с ним один на один. Майор Джим Муссельман, старожил 1-й бригады, прослуживший в ней почти год, рассказал мне, что, когда Хэнк Эмерсон был ранен, то до прихода Джерачи с бригадой нянчился Хант. У него было всего шесть недель, чтобы добиться славы, и он чуть не угробил своего ребенка. Не было ни боевого темпа, ни реального планирования, ни обеспечения личного состава, ни обслуживания техники. Если вы собираетесь быть командиром бригады в течение длительного времени, то вы устанавливаете определенный ритм боевой службы своих войск, вы не сжигаете своих солдат или вертолеты, вы осторожны и бережете свои силы. Вам нужно, чтобы на девяностый день подразделение оставалось таким же сильным, как и в первый день — а может быть, было еще сильнее. Но если вы, подобно Ханту, ненадолго становитесь здесь важной шишкой, вас волнует только то, что выгодно вам, а не то, что произойдет с командованием после вашего ухода.
Хант хотел за счет людей создать себе послужной список, который доказывал бы, что он равен Дугласу Макартуру и Джорджу Паттону вместе взятым, и в результате ему было наплевать на всех и вся, включая собственные потери. Его целью было доказать всему миру, что Айра Огастус Хант — чудо-мальчик на поле боя. После сорока четырех дней напряженной деятельности в бригаде он ушел, когда прибыл Джерачи, и вернулся к своей работе в качестве начальника штаба 9-й дивизии. Бригада была развалена. Но Юэлл, который, казалось, любил Ханта как сына, за его короткое пребывание в бригаде дал ему настолько блестящую рекомендацию, что его можно было хоть завтра назначать генералом, и к тому же присовокупил за его подвиги на должности комбрига почти дюжину наград.
Хант был одним из тех офицеров, которые каждое утро отправляют вертолет из бригады в дивизию вместе со своим денщиком-срочником, чтобы ему доставили накрахмаленную форму, начищенные ботинки и очередную порцию мороженого, в то время как боевые подразделения не могли выбить себе «птичек» для выполнения приоритетных боевых задач. Отношения у Ханта и Юэлла были симбиотические, они были похожи друг на друга, как близнецы-братья. Ни в одном из них не было ни капли сострадания и обоих ненавидели в войсках.
Один из офицеров штаба дивизии позже сказал мне: «Юэлл и Хант заслужили друг друга». Юэлл наградил Ханта «Серебряной звездой» за то, что он не выходил из своего вертолета, когда тот кружил над полем боя, «спокойно давая указания летчику своего борта». Он получил Крест «За летные заслуги» за то, что «неоднократно облетал район боя на низких высотах, передавая важную информацию о местонахождении противника». Он был награжден «Бронзовой звездой» за то, что просто «находился там» в течение этих сорока четырех славных дней, а также двумя «Пурпурными сердцами» — видимо, за то, что не истекал кровью!
За один год пребывания во Вьетнаме Хант получил тридцать пять наград, включая вторую «Серебряную звезду» за действия, которые никто не может припомнить. Не случайно он также был начальником штаба — офицером, отвечающим за награждения и взыскания личного состава дивизии. И вот он снова здесь, и снова рвется к славе.
Юэлл погубил множество отличных командиров, которым просто не везло зацепиться за противника, или которые отказывались врать, или размещали солдат там, где противник и/или местность оказывались не в их пользу. Вдобавок к давлению на командира, связанному с количеством трупов, из-за стремления Юэлла-Ханта иметь самое большой счет уничтоженных врагов в стране было убито множество невинных вьетнамских гражданских лиц.
В своем представлении на благодарность в приказе президента за боевые достижения в 1969 году, полковник Хант приводит соотношение потерь в дивизии за апрель 1969 года, равное 84,9 к 1 в нашу пользу, сравнивая его с «историческим соотношением», соответствующим 10,1 к 1. При этом 9-я дивизия имела самое низкое соотношение захваченного оружия к убитым бойцам противника во Вьетнаме. Как говорили военнослужащие во Вьетнаме: «Этим все сказано».
Политика 9-й дивизии «стреляй первым, а вопросы задавай потом» принесла Юэллу меткое прозвище: «Мясник Дельты». Полагаю, что Хант стал «подручным Мясника».
Один раз, во время земляных работ, один из бульдозеров ковырнул слегка заплесневелое тело вьетконговца в комплекте с АК-47. Я спрыгнул в яму и выдернул автомат из грязи. — Посмотрите на это, — сказал я, — сейчас я покажу, как работает настоящее пехотное оружие. Передернув затвор, я произвел тридцать выстрелов — автомат Калашникова работал так, будто его в этот день чистили, а не похоронили на год в болоте. Это было то оружие, которое нужно было нашим солдатам, и которого они заслуживали, — а не вот эта вот М-16, которую нужно было содержать в хирургической чистоте, чтобы она не заклинила.
Бобби и его бойцы укрепляли боевые позиции, усиливая стенки мешками с песком и делая перекрытия из ПСП, а также устанавливая перед амбразурами бункеров проволочную сетку для срабатывания гранат В-40 до того, как они попадут в сооружение. Каждый день мы добавляли еще один слой защиты, руководствуясь принципом, что оборонительная позиция никогда не бывает законченной до конца. В 500 метрах от линии вала протянулся двойной проволочный забор с патрульными воротами. На каждом углу базы огневой поддержки, имевшей вид неправильного четырехугольника, были построены вышки высотой 12-15 футов, на которых круглосуточно дежурили снайперы, которые могли вести огонь и круговое наблюдение вплоть до нескольких километров от базы.
Наконец, на каждой из вышек мы установили персональные радиолокаторы, операторы которых фиксировали все передвижения после наступления темноты на большом листе прозрачного пластика, данные с которого ежедневно переносили на специальную рабочую карту. Получив подробную мозаику, показывающую схему передвижения противника, включая пункты сбора, мы могли оттягивать время и выжидать до тех пор, пока цель не созреет. Тогда можно было открыть снайперский огонь, устроить засаду или атаковать.
После наступления темноты особенно проблемная позиция зенитных орудий противника наконец-то предоставила Коннору «чистую и достойную цель». Зеленые трассирующие снаряды Вьетконга, которые днем было практически невозможно увидеть с воздуха, ночью становились маяками.
«В небе было необычайно тесно даже как для крупного сражения, — рассказывает Коннор. — Чтобы отличить истребители, пикирующие на цель, от тех, что поднимались от нее после нанесения ударов, самолеты включали крыльевые и задние бортовые огни. Зенитчики Вьетконга быстро напомнили нам, что проецирование силуэтов в зоне досягаемости автоматического оружия — это не совсем утвержденный порядок действий 7-й воздушной армии, не слишком полезный для здоровья, но эффективный для очистки воздушного пространства. В качестве бонуса ВК трассерами обозначил свои позиции для “Эф-сотых”».
«Эти вьетконговцы были настоящими профессионалами, они не пали духом, — продолжает Коннор. — Как только ведущий F-100 сбрасывал напалм, они сосредотачивали свой огонь на его форсажной камере, когда она вспыхивала в небе. Их оружие стреляло лишь короткое время, когда самолет был наиболее уязвим при выходе из пикирования, и прекращался до того, как ведомый мог использовать его для корректировки своего удара. К несчастью для них, они напали не на тех парней. Командир звена оказался не менее хитроумным. На третьем заходе он приказал своему ведомому уменьшить интервал между заходами с 45 до 10 секунд. В то время как ВК все еще вели огонь по ведущему самолету, второй F-100 оказался в идеальном положении, чтобы навестись на них и облить их старым добрым американским напалмом. Это заткнуло их орудия».
Обычно, когда подразделение главных сил ВК создавало базу у водной артерии, оно прибывало туда на сампанах, затем заваливало лодки камнями и топило их, чтобы скрыть от посторонних глаз. Попав под «замес», они бросали свои сампаны и пытались уплыть под водой, используя тростник от пальмы нипа в качестве трубочек для дыхания, или же цеплялись за пальмовые корни, растущих вдоль берегов чуть ниже поверхности воды, и пытались выбраться, перебирая руками. ДеРоос и Рейнольдс взяли с собой проволочную спираль, чтобы натянуть ее через канал. Это, вкупе с периодически бросаемыми осколочными гранатами, затрудняло «гукам» отход, особенно когда бойцы «Крутых» поливали огнем каждую плывущую пальму. Многие пальмы становились красными, а затем на поверхности появлялись трупы.
На следующее утро взводный сержант Кидд проверил периметр и обнаружил, что вьетконговцы развернули многие из мин «Клеймор», выставленные 2-м и 3-м взводами, на 180 градусов. Еще один их неприятный трюк.
Даже на таких плохих участках, как канал Ко-Ко, у меня теперь был козырь в рукаве: снайперы. Называвшие себя Снупи и Скутером, Деревенщиной и Горцем, Джоном Уэйном и Красным Бароном, они были нашей самой эффективной машиной для убийств — двадцать снайперов под зорким оком Ларри Талера, молодого офицера, обозвавшего меня в темноте «сукиным сыном с мозгами» в ту мою первую ночь в расположении 4/39-м батальона. Талер был призывником, который отправился на Краткосрочные курсы офицерского состава, чтобы «выбраться из нарядов по кухне и оказаться подальше от всех этих казарм, “делай раз!” и вот этого вот всего». У него был брат, который в итоге вышел в отставку в звании контр-адмирала ВМС, но его собственное отношение к армии оставалось сугубо штатским.
Талер тренировал своих дерзких стрелков в Донгтаме под руководством майора Уиллиса Л. Пауэлла, бывшего гуру меткой стрельбы из Форт-Беннинга. Хэнк Эмерсон уговорил генерала Юэлла перевести его к нам из подразделения метких стрелков Пехотной школы. За несколько недель инструкторы Пауэлла превратили наших «Крутых» в смертоносных убийц. Они обучили бойцов Талера тактике и способам действий со специальными винтовками M-14 (XM-21) повышенной точности с глушителями и специальными бездымными боеприпасами.
«Снайперы были двух разных типов, — вспоминает снайпер Эд Итон. — Одни боялись выходов вместе с пехотой, а другие чувствовали себя героями, будучи исполнителями, а не наблюдателями. К моменту окончания курса вы могли поразить цель на дистанции 700 метров. Я вышел с этого курса очень уверенным в себе». Когда ребята из группы «длинных винтовок» — название произошло от батальонного «тигриного скаута», который как-то сказал, что снайперская винтовка M-14 с закрепленным глушителем — это «воздушка», и в итоге «воздушки» стали «длинными винтовками», — вернулись со снайперского курса, я сказал Талеру выдать им отличительную форму, чтобы их знали как специальное подразделение.
... снайперы к тому же не только подставляли свои задницы, решая самостоятельные задачи в составе небольших команд, но и с помощью своих мощных прицелов приближали войну к себе, делая ее близкой и личной. Слишком близкой и очень личной. Однажды утром Талер убил шестерых вьетконговцев, а человек, находившийся рядом с ним — еще одного.
«Я перевел прицел на того гука, — рассказывал мне позже Талер, — Это была девушка. Все, о чем я мог думать, это о том, какая она красивая». Молодая, красивая и с автоматом АК-47 — совсем не похожа на «Пончик Долли». Талер сделал свою работу и сразил ее наповал. «До сих пор вижу ее лицо», — говорит он. Психологически работа была тяжелой.
«После первой пары-тройки убийств, — вспоминает Талер, — несколько моих снайперов поняли, что эта работа им не по зубам, и ушли». Лейтенант всегда был начеку, чтобы не допустить того, что он называл «боевым снайперским стрессом». Если он находил снайпера, который не мог справиться с нагрузкой, он отправлял его обратно в свою роту.
Группа снайперов работала круглосуточно, ее меткие стрелки прикрывали днем и ночью с помощью «Ночного охотника» и «Розового фильтра» — инфракрасного фонаря, установленного на джипе, который излучал невидимый свет, позволяя ночному прицелу «Старлайт» видеть все, что попадает в поле зрения луча. Обычно они располагались на стационарных позициях, таких как мосты, лагеря АРВН и базы огневой поддержки. Талер был «старшим погонщиком» — он назначал задачи и позиции для снайперов, лично выводил снайперские группы, внимательно следил за ними и в конце дня эвакуировал их обратно. Именно он, а не какой-то посторонний штабной сопляк, работал в тесном контакте с оперативным офицером и со мной, чтобы его замыслы и планы согласовывались со всеми остальными действиями батальона. Позывной Талера был «Ночной охотник-6».
В операциях «Ночных охотников» использовался один вертолет управления «Хьюи» вместе с парой ударных «птичек». Ведя наблюдение с вертолета, он сажал на каждый борт «слика» по одному снайперу. Используя приборы ночного видения, они находили цель и затем указывали ее трассирующими патронами, после чего бортовые стрелки вертолета, используя трассирующие боеприпасы для пулемета М-60, отмечали зону поражения снайперов. Одновременно с этим, поднявшись прямо вверх, как на лифте, вертолет управления выпускал осветительную ракету или включал мощный ксеноновый прожектор, подсвечивая цель. Два ударных «борта», летящие в темноте прямо за «птичкой» Талера и чуть выше нее, с ревом пускали НУРСы и отрабатывали миниганами, поражая все места, отмеченные трассерами М-60 бортстрелков вертолета управления. «Единственным способом найти и идентифицировать цель и навести на нее точный огонь был низкий и медленный полет», — говорит Талер.
... снайперы Талера, работавшие на земле, составляли для парней из «Ночного охотника» в небе серъезную конкуренцию. Поначалу они работали с наблюдательных вышек на базе «Денжер», а затем стали выходить на задания вместе с пехотными ротами — правда, слишком часто командиры пехотных рот использовали их просто как стрелков. В соседнем батальоне командир роты бросил снайпера, у которого было более сорока подтвержденных убийств, вместе с остальными солдатами на штурм лесного массива, и он был убит. Это было все равно что использовать «Кадиллак» для вспашки «задней сороковки». Талер никогда не отправлял своих стрелков в роты, чьи командиры не могли использовать их с умом.
Он начал с того, что стал подбрасывать своих снайперов на вертолетах, пролетавших над базой огневой поддержки. Вызывая летчика любого вертолета «Хьюи», он говорил, что попал в затруднительное положение, и просил того оказать ему услугу, забрать или высадить кого-то из его команды.
Иногда он подкупал летчиков трофейными АК-47 или давал им флаги ВК. Позже я узнал, что Талер «приторговывал» товаром с «фабрики», которую батальонный снабженец Боб Джонсон организовал еще в Донгтаме, где он изготавливал «настоящие флаги Вьетконга» целыми джипами.
Вскоре бригада начала ежедневно выделять один «слик» и пару боевых вертолетов для выброски и эвакуации групп Талера. Он выводил их на пять-десять «кликов» от БОП «Денжер», всегда в пределах досягаемости ее 105-мм орудий. Вертолет пролетал над большой территорией, делая ложные посадки, чтобы ввести в заблуждение противника, затем опускался у линии джунглей, где снайперы выкатывались и оказывались в лесу еще до того, как «птичка» поднималась в воздух.
В ответ на контрснайперские действия Вьетконга Талер усилил свои группы снайперов, состоявших из двух человек, тремя-четырьмя добровольцами с пулеметом М-60. Такая тактика давала штабным сотрудникам на базе «Денжер» возможность выйти на улицу и по-настоящему заработать свои «Значки боевого пехотинца».
«Парни напоминали астронавтов или пилотов истребителей — очень спокойные, хладнокровные и собранные. И они никогда не промахивались. Всегда целились в голову. Свои выстрелы они так и называли: “Арбузные хлопушки”, — потому что, когда они попадали в цель, это выглядело так же, как если бы они попали в арбуз. По правде говоря, я предпочитал службу на КНП».
От Денниса Фоули, когда он был ранен, я унаследовал шведский пистолет-пулемет «K», и во время церемонии награждения снайперов я вручил эту маленькую 9-миллиметровую красавицу Ларри Талеру. Во Вьетнаме считалось, что «если у тебя есть шведский “K”, часы “Ролекс” и кольцо с опалом на мизинце, то ты настоящий, реальный злодей». Именно это оружие считалось лучшим из лучших, самым подходящим для самых крутых пацанов, которыми Талер и все его снайперы на самом деле и были.
Несмотря на свои победы, «Длинные винтовки» не были самыми популярными парнями в 4/39-м батальоне. «У снайперов были своеобразные отношения, и они не очень хорошо уживались с моими ребятами, — говорит лейтенант Карл Олсон, командир пехотного взвода роты «Бэттл».
Никто из моих ребят не стал бы с ними разговаривать или даже есть с ними еду. Во время одной операции, когда «Белый» взвод роты «Бэттл» проник глубоко на территорию ВК, один из наших снайперов забыл свой паек. Я предложил ему один из своих.
— Ты не должен давать им еду, — огрызнулся мой взводный сержант. — Они хладнокровные убийцы!»
Снайпер Джонс не позволил подобному задеть себя.
«Нам приходится мириться с несколькими невежественными солдатами, называющими нас убийцами, — писал он домой. — Но они все равно тупицы».
... на счету снайперов Талера было 456 убийств — примерно столько же, сколько было во вражеском батальоне, или почти 20 процентов всех наших успехов. Неплохой показатель для отряда численностью менее двадцати человек, включая Талера и его взводного сержанта Джона Моралеса. На счету лучшего снайпера батальона, сержанта Терри Мэтиса, было сорок восемь убийств. Ему также принадлежал рекорд дивизии по самому дальнему поражению, совершенному на дистанции 900 метров. Однажды вечером, проходя по периметру базы огневой поддержки, я остановился и заговорил с ним.
— Почему вы выглядите таким грустным, сэр? — спросил он меня. — У нас сегодня мало трупов?
— Да, — ответил я. — Всего шесть диков. И это за весь день.
— Ну, может, я дам вам еще троих, сэр? — спросил он и, прислонившись к валу из мешков с песком, нацелил свою снайперскую винтовку на трех южновьетнамских солдат, охранявших мост примерно в четырехстах метрах от нас. Я поднял ствол оружия в воздух.
— Стой, парень! Это же южновьетнамцы!
— Да и хер с ними! Гуки есть гуки, — ответил Матис, улыбаясь. «Ого! — подумал я. — Давайте-ка притормозим!»
— Слушай, — сказал я, — сегодня мы добудем немного диков, ладно? Их притащит Талер, так что не парься!
Пехотным командирам я сказал окружать противника, но не сближаться с ним. «Пусть с ним сближается огневая мощь», — добавил я. Это было нарушением правил. В пехотном училище в Форт-Беннинге все еще преподавали тактику сближения с противником с последующим его уничтожением — то, что использовалось во времена Второй мировой войны. Вместо этого я снова и снова вбивал в головы командиров малых подразделений «Крутых», что суть игры заключается не в том, чтобы бежать с саблей в лобовую атаку на позиции противника, а в том, чтобы заблокировать ее так, чтобы он не мог передвигаться, а затем нанести по нему удар всем, что у нас есть.
Я постоянно подчеркивал, что Вьетнам не имеет ничего общего с захватом местности. Речь шла о том, чтобы уничтожить врага с наименьшими потерями среди личного состава. «Если вы штурмуете линию бункеров, вы заплатите высокую цену. А через месяц она будет восстановлена и занята вновь, и при последующем штурме вы заплатите ту же цену. Сожгите ее напалмом, — повторял я снова и снова. — Не играйте на руку врагу.
В пылу сражения не было ни белого, ни черного цветов, — только армейский зеленый. Я не говорю, что расизма не существовало, особенно вдали от полей сражений, но только не там, где пули разрывали тела и жизнь каждого зависела от того, кто находился рядом. Не хочу показаться наивным. В джунглях существовало и очень практичное противоядие от расизма. Как сказал пехотинец Кен Скотт из роты «Клеймор» родом из Тринидада: «Если ты чернокожий и у тебя в руках заряженное оружие, и оно не на предохранителе, то никому не интересно демонстрировать свой цвет кожи или расизм, который у них есть. Возможно, он у них присутствует, но на поле боя он проявляться не будет».
Оставление у себя в тылу подобных засадных групп было в батальоне стандартным порядком действий. Мы вбили в головы всем, что Вьетконг наблюдает за нами постоянно; мы находимся на его территории, и он знает это так же точно, как стриптизерша знает свое тело. Он постоянно изучает нас в поисках слабых мест, шаблонов и схем действий — и когда такое слабое место находит, наносит свой удар. Наши бойцы из «оставляемых» групп уничтожали разведчиков ВК, а также их трофейные команды, которые отправлялись рыскать по оставленным американским позициям в поисках оставленных необученными и недисциплинированными солдатами вещей. Все, что «Чарли» находил, — пустые банки из-под пайков, отработанные радиобатареи, телефонные провода — он превращал в оружие или приспособления для использования против нас. Вот только теперь применяемый им способ «снабжения из местных источников» мы использовали против него.
Командир-ветеран капитан ДеРоос так объясняет тактику «оставления», которую он так успешно использовал: «Правильная маскировка и порядок радиосвязи, т.е. бесшумная перенастройка — использование тангенты радиостанции в качестве неголосового кода: одно нажатие при занятии позиции, два раза — при спокойной обстановке на протяжении получаса; три раза — при обнаружении ВК; выход в эфир при открытии засады. Каждый человек в оставляемом на месте отделении точно знал, где находится человек рядом, и должен был видеть эти позиции. Место должно было обеспечивать ведение наблюдения и огня вкруговую, без исключений. Правила были таковы: гадить только под себя, не курить, не пользоваться радиостанциями, не разговаривать и не передвигаться. Если через пару часов засада не реализовывалась, они снова присоединялись к роте.
Довольно элементарные вещи, но если их постоянно не проверять и не контролировать, солдаты будут их игнорировать. Все бойцы следовали такому порядку действий, и после того, как мы проделали это несколько раз, об этом узнали остальные, так что подготовка контрольного списка [для батальона] не заняла много времени. Место засады выбиралось до того, как основная часть подразделения покидала район. Стандартный порядок действий — пехотное отделение, усиленное медиком, дополнительные патроны, гранаты, гранатомет M-79, пара одноразовых гранатометов LAW, дымовые гранаты и мины “Клеймор”. Командиру отделения выдавали карту, компас, указывали координаты его позиции, планируемое место встречи с основными силами его подразделения и участки сосредоточенного огня нашей артиллерии.
Решение о том, где «посадить» отделение, часто принималось скорее по интуиции. Некоторые места просто напрашивались на это — например, броды через реки или пересечение хорошо натоптанных троп, развешанные тут и там предупреждающие знаки «Тудай» о наличии мин-ловушек, запах дыма от костра для приготовления пищи в местах, где нет кухонь. Если во время передвижения мы натыкались на перспективную местность, и если поблизости было хорошее укрытие, мы оставляли там засадную группу. Однажды такая группа завалила двух ВК, когда они приближались к ним, разговаривая на повышенных тонах. Обычно вьетконговцы вели себя тихо, как церковные мыши — но не в этот раз, потому что они не могли знать, что мы все еще находимся в этом районе. Это чертовски подняло боевой дух солдат, особенно после того, как их так часто обстреливали и минировали. Это доказало им, что даже крутой “Чарли”, грозный противник, не всегда держит себя в руках».
Согласно типового порядка действий батальона, «остающаяся» группа должна была всегда поддерживать радиосвязь с основными силами и никогда не удаляться на расстояние более двадцати минут от подразделения усиления. При передвижении колонной «остающееся» подразделение всегда отделялось от головной части колонны и занимало позицию в укрытии, не замедляя передвижение основных сил.
Я видел, как группа «Чарли» улепетывала от сил Кларка. Кэрролл встал в круг, и мы заметили целый взвод, хорошо смотревшийся в одинаковых касках, униформе цвета хаки, с разгрузками и с автоматами АК-47. Один из немногих случаев во Вьетнаме, когда я видел так много вражеских солдат на открытой местности. Пока я вызывал ганшипы и говорил Кларку, чтобы он попытался сесть им на хвост, Кэрролл пустился в погоню, и вьетконговцы мгновенно разбежались — все, кроме одного очень храброго парня. Каждый раз, когда мы проходили мимо, этот персонаж, не убегая далеко, занимал идеальную огневую позицию и стрелял в нас из своего АК-47. Стоя на одном колене, выставив ногу в сторону цели и поставив на нее локоть, он даже не вздрагивал, когда на него налетал наш вертолет. Фотоснимок этого парня мог бы стать отличным рекрутинговым плакатом НВА. Он был полон решимости достать нас, а мы были полны решимости достать его. Когда мы пролетали мимо, он стрелял очередями, а я выпускал пару 40-мм гранат. Но как бы близко мы ни приближались, этот вьетконговец просто стоял на колене в своей позе «самого меткого стрелка года» и спокойно вел огонь из своего оружия по нашему вертолету. Это был просто какой-то стрелковый матч.
Наконец, я попал рядом с ним, взрывом его сбило с ног, но уже через секунду он поднялся, сделал еще один залп и скрылся в кустах. Это был отважный солдат — может быть, командир взвода, — готовый сражаться с нами вопреки всем возможным шансам, выигрывая время, чтобы остальные солдаты его подразделение могли спастись. К тому времени, когда прилетели ударные вертолеты, вьетконговцы уже исчезли. Помню, в тот момент еще подумал: «Как можно победить такой боевой дух?» Один человек против военной машины. В какой-то мере его выступление символизировало всю эту войну: маленькая отсталая страна противостоит сверхдержаве и побеждает, потому что ее люди верят в правоту своего дела и упорно отказываются сдаваться.
— С тех пор как я работаю в DMAC, я слежу за статистикой по вашему батальону, — сказал он.
— Вы просто выжигаете этот район, но меня беспокоит, что среди ваших трупов много гражданских.
— Как это ни печально, но их действительно слишком много, — ответил я. — Мы стараемся быть осторожными, но наши засады уничтожают мирняк, нарушающий комендантский час, и мы точно попадали в мирных жителей, которые были связаны с ВК или просто мешали во время боя.
По его словам, именно в этом и заключалась проблема Дельты, и именно по этой причине он с самого начала выступал против отправки туда 9-й дивизии США. От президента Никсона он добивался, чтобы тот сначала вывел из Вьетнама именно 9-ю дивизию.
— Как только «девятка» уйдет отсюда, то полагаю, что 80-90 процентов населения Дельты перейдет на нашу сторону. Вы, ребята, самые крупные вербовщики в ряды ВК. Убейте маму мальчика, и как вы думаете, на чьей стороне он окажется?
Я вынужден был согласиться. Когда дома солдат разрушены, а их семьи истреблены, они начинают жить местью «око за око, зуб за зуб». У нас в Дельте полыхала кровная месть. На Центральном нагорье воевать было гораздо проще — там любое шевеление за деревом означало либо вражеского солдата, либо обезьяну. Мы могли стрелять первыми и все вопросы задавать потом.
Я сказал ему, что твои тактические новшества — лучшие из тех, что появились на этой войне. Какие-нибудь другие батальоны Армии США или АРВН копируют ваш образ действий?
— Только концепцию применения снайперов, — сказал я. — Ты же знаешь, что такое армейское руководство. Там не любят перемен, и до сих пор воюют во Второй мировой войне.
Думаю, лет через двадцать они перейдут на тактику Корейской войны.
Если бы каждый пехотный батальон союзников во Вьетнаме следовал модели, созданной «Крутыми», цель Уэстморленда — выиграть войну на истощение — была бы достигнута. Но этого, как всегда говорили «ворчуны», никогда не случится. Мой крайний бой с «Крутыми» мы провели точно так же, как я планировал провести свой первый бой во Вьетнаме за четыре года до этого. По крайней мере, на этот раз, благодаря Джону Хейсу, я сражался по-своему; а тогда, будучи оперативным офицером бригады, в своем боевом приказе бригаде 101-й воздушно-десантной дивизии на проведение операции «Гибралтар» я призывал пехотные взводы 2/502-го парашютно-десантного батальона действовать самостоятельно, скрытно перекрывая пути отхода противника, — подкрепляя это мощным огневым натиском, когда он попытается сбежать. Однако робкий командир батальона, который верил в то, что безопасность обеспечивается численностью, смалодушничал и решил действовать всем батальоном в полном составе — точно так же, как в Нормандии, шаг вперед и два назад, и кормить их горячей пищей — и только храбрость солдат и большая огневая мощь спасли батальон от того, что Вьетконг не надрал ему задницу.
Батальон «Крутых» доказал, как нужно вести войну: смешивая партизанскую тактику с нашей значительной огневой мощью и мобильностью — и начав с хорошо управляемых, хорошо обученных и хорошо мотивированных войск. Наш опыт подтвердил то, что я написал в журнале Infantry Magazine после своей первой командировки во Вьетнам: Самый важный урок, который можно извлечь из войны во Вьетнаме, заключается в том, что легко оснащенная, плохо снабжаемая партизанская армия не может быть легко побеждена самой мощной и совершенной армией в мире, использующей традиционную тактику. Чтобы победить партизан, мы должны сами стать партизанами. Каждый тактический прием повстанцев должен быть скопирован и применен против повстанцев. Чудеса современных технологий привели к тому, что некоторые полагают, будто экзотическое вооружение и снаряжение заменило человека с винтовкой. Это не так. Никогда еще в истории современной войны небольшое боевое подразделение не играло столь значительной роли… и вся тяжесть боевых действий ложится именно на взвод. Исход войны будет во многом определяться мастерством, мужеством и решительностью командира взвода.
Следующим посетителем был трехзвездный офицер из Лонгбиня, один из тех надоед, кто вытащил меня прямо из битвы, чтобы доложить генералам на БОП «Денжер». Он не был таким воином, как Россон, это был штабной ловкач без каких-либо понятий, его мысли все еще находились где-то на равнинах Европы, где он вместе с большинством своих начальников до сих пор участвовал в Второй мировой войне.
После этого дурака прибыли трехзвездный генерал Юэлл и двухзвездный генерал Холлис, а также группа светил калибром поменьше. Ни один из этих накрахмаленных и отполированных джентльменов не проявил ни малейшего интереса к тому, как мы справились с врагом. Ни один из них даже не посетил войска. Все, что они хотели услышать, — это КОЛИЧЕСТВО ТРУПОВ. Начальство единодушно хвалило нашу победу, но только генералы Россон и Ганн внимательно слушали другие моменты нашего доклада, помимо подсчетов, только они потрудились вникнуть в детали, чтобы извлечь из них пользу. Остальные отнеслись к битве как к спортивному состязанию; не более чем «Армия победила Флот, и теперь, когда мы провели время на арене с грубыми гладиаторами, нам лучше вернуться в штаб, иначе мы пропустим “Тихий час”».
... слишком многие генералы после боя возвращались в свои плюшевые неприкасаемые штабы, пили мартини и травили военные байки о том, как они «пережили» тот день в бою. Уроки исчезали, как оливки в их напитках. Это был фельдмаршал Дуглас Хейг и Первая мировая война: грязь, тщетность, узкий и зашоренный образ мышления.
После «Прощальной вечеринки» нам аплодировали, хвалили, чесали спинки, как домашним животным, и тогда я начал понимать, что все эти звезды, кружащие в своих вертолетах над головой, никогда не поймут сути вьетнамской войны. Как и то, что заставляло «крутых» парней работать. Они также не собирались учиться на нашем опыте — и следовать примеру, который мы подавали им на поле боя.
Уроки, которые мы выучили в батальоне «Крутых», как никогда актуальны для успеха или неудачи нашей страны. В те времена основное внимание мы уделяли «Курсу 101 по ведению боя» — блокированию и захватам, а не всем этим большим вычурным наворотам, — и такой же подход актуален и сегодня. Ракетные щиты из «Звездных войн» не помогут победить террористов. Победа придет только через овладение основами боя: ловкостью и скоростью, хорошей разведкой и охранением, техникой патрулирования и засад, разумной оборонительной тактикой, опирающейся на бдительность, и меткой стрельбой — умением стрелять так, чтобы убивать сукиного сына с первого выстрела. Что еще «Хардкор» и другие хорошие подразделения во Вьетнаме сделали, так это усвоили и стали жить в соответствии с этикой воина, которая существует по крайней мере с тех пор, как Иисус Навин протрубил в свой рожок в Иерихоне:
Правило №1: Оставайся настороже — останешься в живых.
Правило №2: Держи оружие чистым, под рукой и в готовности к стрельбе.
Правило №3: Не доверяй никому, кроме парней справа и слева от себя.
Правило №4: Всегда заботься о своих войсках.
Правило №5: Знай своего врага так же, как знаешь самого себя.
Правило №6: Никогда ничего не забывай.
Когда я впервые отправился во Вьетнам, соединение, в котором я служил, 101-я воздушно-десантная дивизия, прибыло на место в саржевой униформе и кожаных прыжковых ботинках «Коркоран». Три недели в джунглях, и наши ботинки настолько прогнили, что их пришлось скреплять зеленой армейской лентой. 101-я дивизия была также старым соединением генерала Уильяма Уэстморленда. Когда Уэсти в первый раз приехал из Сайгона навестить своих ребят, он и его свита были одеты в дышащую тропическую униформу и легкие тропические ботинки для джунглей. Как только он увидел ленту, он приказал своим людям снять свои ботинки и отдать их нам прямо на месте. А по возвращению в штаб приказал снять ботинки с каждой «тыловой крысы», находившейся в поле зрения, и отправил нам вещевые мешки, полные этого добра. Возможно, это лучшее, что он сделал в той стране.
... несколько вещевиков из 10-й горно-пехотной дивизии на перевалочной базе в Узбекистане пробрались к запасам снабжения ССО, предназначенным для групп спецназа в Афганистане, и утащили с собой основную партию снаряжения, включая жилеты. Правда вскрылась после того, как некоторые спецназовцы заметили тыловых крыс, расхаживавших в тылу в специальном снаряжении.
«Эй, засранцы, — сказал один из бойцов спецназа, — вы украли наши вещи и оставили нас без жилетов». После этого они вытерли этими мародерами пол и вернули себе все, что смогли.
Откуда мне это известно? Я узнал об этом не благодаря каким-то гениальным детективным способностям, а просто послушав солдат. Только во Вьетнаме это были «ворчуны», а теперь это ребята из спецназа и рейнджеры. Армия прошла все круги ада, пытаясь все это скрыть. Однако, в конце концов мне позвонил человек, который неохотно признался в правде: «Боже мой, оказывается, вы были правы! Мы выпустили 5000 штук, но дошло только 4000 — остальные были украдены “ремфами”. Мы выпустим еще и проследим, чтобы они попали туда, куда и должны». Ну да, расскажите это жене и детям сержанта Чепмена. Где же институциональная память армии? «Тыловые засранцы» всегда наживаются за счет «ворчунов».
... мой первый реальный практический опыт работы с АРВН подтвердил мое интуитивное чувство, что южновьетнамская армия была неизлечимо больным формированием, все еще сражавшимся так, как их научили французы — и как мы продолжали их укреплять — с тактикой времен Второй мировой войны, которая непременно приведет к поражению.
Я пытался донести до начальства природу войны; мысль о том, что все бомбы и снаряды, которые может производить американская промышленность, не помогут нам одержать победу во Вьетнаме. Где бы я ни был, я говорил о тактике, необходимой для того, чтобы «превзойти партизан в их собственной игре», — той самой тактике, которая позволила «Крутым» сбить ВК с ног на задницу и доминировать на поле боя. Но это был глас вопиющего в пустыне.
Смена курса означала бы со стороны больших звезд, не говоря уже о наших политиках, признание в том, что с начала 1960-х годов они засунули голову в свою задницу и несут ответственность за тысячи ненужных смертей американцев. По иронии судьбы, горький итог Вьетнама, подведенный самими «ворчунами», прочно вошел в сознание военных вплоть до самого верха командной иерархии. Разумеется, с собственными причудливыми изворотами и неисчислимыми кровавыми последствиями.
Сайгон пал, а армия стала еще более решительно его отрицать. Мы больше никогда не пойдем по этому пути, заключили генералы, мы будем готовиться к тому, что у нас хорошо получается: к обычной войне. Сражаться с Советами на немецких равнинах, бороться с Саддамом в пустыне, использовать воздушную мощь, чтобы заставить врага подчиниться. Другими словами, они вернулись к тому, что им было удобно, проигрывая заново «Большого Кахуну» — Вторую мировую войну — любым доступным им способом. В
В декабре 1992 года журнал Newsweek отправил меня в Сомали. Здесь условия — в гораздо меньшем масштабе — напоминали условия во Вьетнаме: снайперы, мины и мины-ловушки забирали жизни наших солдат, а мы не могли видеть врагов партизанского типа, мастеров прятаться, которые сражались только на своих условиях. На этот раз я смотрел на поле боя как военный корреспондент, но мне никак не удавалось изгнать дух молодого солдата из старой боевой лошади.
Мой стиль ведения репортажей заключался в том, что я проводил в одном из пехотных взводов по четыре-пять дней подряд, а затем присылал свои репортажи. Очень скоро для молодых солдат я стал «старым сержантом». Я ел и спал вместе с ними, и превратился просто в еще одного старого профессионала, прошедшего пару войн, а они забыли, что я полковник в отставке.
... я прочитал двухчасовую лекцию о десантно-штурмовых операциях в условиях партизанской войны. «Вот как мы делали это во Вьетнаме», — сказал я им. Большинство смотрело на меня с пустыми лицами, как будто я разговаривал на сомалийском языке. Меня словно током ударило, и я понял одну вещь, — Вьетнама как будто и не существовало. Эти прекрасные молодые солдаты были похожи на исследователей, оказавшихся в неизвестной стране без карты и компаса, и одно двухчасовое занятие по аэромобильным операциям в условиях повстанческого движения не принесло им особой пользы.
Уже после моего отъезда силы рейнджеров — одни из лучших воинов — получили специальное задание уничтожить в Могадишо Мохамеда Айдида, лидера крупного клана, во время которого их побили. Они провели шесть десантно-штурмовых операций — все одинаковые, все по правилам и все безрезультатные. Они вылетали на вертолетах, высаживались на объект, проводили налет, и возвращались на базу. Только они не учли, что Айдид и его партизаны, как это и положено хорошим террористам, следят за ними, и во время седьмого налета — 3-го октября 1993 года — вместо того, чтобы захватить лидера боевиков, они сами оказались окружены и угодили в ловушку, и, если бы не их мужество и боевое мастерство, были бы уничтожены до единого человека.
У генерала Уильяма Гаррисона, командовавшего ими, не оказалось никакого плана действий, чтобы справиться с этой неразберихой, когда операция вылилась в полнейшее дерьмо. Не было и танков, чтобы прорваться к осажденным рейнджерам — хотя танки морской пехоты находились недалеко, армия не хотела, чтобы морпехи шли им на помощь. И вот наши прекрасные молодые люди оказались в серьезной заднице. Восемнадцать погибших и более сотни раненых. Поражение. Катастрофа, из-за которой единственная оставшаяся сверхдержава с полнейшим позором была пинком под зад выбита из Сомали.
... мысли о самой большой проблеме, с которой мне пришлось столкнуться, возглавляя подразделение: «зеленые» лейтенанты. После Вьетнама я внимательно изучил множество подразделений и множество лейтенантов из всех родов войск и считаю, что сегодняшние молодые офицеры могут извлечь пользу из этих обновленных наблюдений.
Я никогда не мог понять армейскую логику. Командование пехотным или танковым взводом — это самая сложная и опасная работа в вооруженных силах, однако высшее армейское руководство постоянно игнорирует реальность и не обеспечивает лейтенантов прикладной и практической подготовкой, в которой они нуждаются. В результате взводы слишком часто оказываются под командованием наименее квалифицированных и самых неопытных командиров в армии. Средний лейтенант пехоты, прибывавший в батальон «Крутых» в 1969 году, был просто не готов командовать пехотным взводом. Поскольку армейский подход к обучению не смог подготовить его к реальности боевых действий во Вьетнаме, он был крайне слаб в руководстве войсками, практических знаниях и боевых операциях малых подразделений — и почти не имел реального опыта полевой службы.
Старая поговорка: «Хорошие суждения приходят с опытом, а опыт приобретается благодаря плохим суждениям», безусловно, применима и к «Крутым». Из шестидесяти восьми пехотных лейтенантов, служивших в батальоне во время моего пребывания там, только двое когда-либо стояли перед строем взвода регулярной армии; остальные только что окончили училища и/или учебные центры. Вследствие отсутствия опыта в искусстве управления людьми в тактической обстановке, эти молодые и обычно благонамеренные офицеры, — за несколькими прекрасными исключениями вроде Талера, Кнаппа, Мейера, Олсона, Криттендена, Флетчера и Формачелли, — были практически бесполезны в качестве командиров взводов, если только им не предоставляли хотя бы месяц практического обучения прямо «на рабочем месте» вместе с опытным командиром, или, если только им сильно не везло, как Роджеру Кеппелу, когда в их взвод сержантом попадали такие победители, как Марти Майлз, Джим Ричардсон, Тоби Хейгер или Рич Полак.
Помимо технической и тактической некомпетентности, следующими по значимости недостатками новых пехотных командиров были неумение быть требовательным и нежелание следить за тем, чтобы их подчиненные выполняли основные действия, которые помогут им выжить на поле боя. Одна из причин этих недостатков крылась в том, что многие социальные ценности были диаметрально противоположны тому, что ожидается от боевого лидера. В качестве примера можно привести один случай, когда мне постоянно приходилось иметь дело с базовой ценностью, привитой на гражданке, но которая в корне противоречит боевому лидерству: популярность. К тому времени, когда эти молодые люди попадали в армию, им уже как минимум двадцать лет промывали мозги о том, как важно быть «хорошим парнем». Предполагалось, что после четырех лет обучения на курсах ROTC/военной академии или после года базовой пехотной подготовки и школы кандидатов в офицеры они станут хорошо подготовленными лидерами, которые всегда будут ставить благополучие своих солдат чуть ниже выполнения боевой задания. Неправильно!
Средний лейтенант-новичок, прибывавший в батальон «Крутых», обладал почти павловским рефлексом к популярности, поэтому определение «благосостояние» всегда было на слуху. Поскольку он должен был быть хорошим парнем, он становился «подстраивающимся», а не «принуждающим». Во Вьетнаме хорошие парни разрешали своим людям курить по ночам и брать с собой на поле портативные радиостанции. Хорошие парни разрешали устраивать ночные засады в заброшенных хижинах, чтобы люди не промокли, и выставляли только одного часового у двери, чтобы остальные могли хорошо выспаться. Они позволяли своим людям носить ботинки несколько дней и не осматривали их ноги, что приводило к «траншейной стопе». Они не следили за тем, чтобы их подчиненные содержали оружие и магазины в идеальной чистоте, не защищались от комаров и не принимали необходимые таблетки от малярии и обезвоживания.
В итоге хорошие парни-лейтенанты по доброте душевной убивали своих людей. Хотя ординарный лейтенант и обладал смутным представлением о том, что требуется, у него не было ни опыта, ни здравого смысла, чтобы обеспечить соблюдение правил. Когда дело доходило до того, чтобы придать ускорение, он предпочитал отвернуться в сторону, а не обрушиваться на разгильдяев. Он не замечал таких недостатков, как нечищенные оружие и боеприпасы, ненадлежащая сохранность оружия и гранат, слабая техника маскировки и неправильное использование местности — неиспользование естественных укрытий для защиты от огня стрелкового оружия. А без надирающего задницу командира роты или требовательных сержантов солдатские привычки становились все небрежнее и небрежнее. Воцарялась беспечность. И, конечно, результатом становились потери, которые можно было бы предотвратить, если бы лейтенант требовал, чтобы мелочи выполнялись хорошо.
Мой собственный опыт говорит о том, что солдаты в бою будут делать только то, что от них требуют. Под слабым руководством «хорошего парня» они будут пытаться избежать наказания за все, что только можно, и нарушать все основные правила. И в то же самое время, поскольку они знают, что не правы и что такое поведение ставит их жизни под угрозу, они будут реагировать на требования положительного жесткого лидера. Результатом станет меньшее количество жертв и растущее уважение к командиру, который заботится о своих подчиненных настолько, что заставляет их делать все правильно.
Как и большинство руководителей или бюрократов в крупных организациях, по мере продвижения по служебной лестнице у современных высших военных руководителей развивается болезнь под названием «НМВД» — Не Могу Вспомнить Дерьмо — и они забывают, каково это — быть в самом низу. Где-то на этом этапе они перестают слушать простых «ворчунов», тех, кто действительно сражается и умирает, тех, кто знает, что нужно для победы над нашими врагами.
Еще одним серьезным недостатком была неспособность научить командиров важности и технике проверок и контроля. Средний командир небольшого подразделения в 1969 году, видимо, считал само собой разумеющимся, что его воля будет выполнена, и что ему не придется постоянно следить за выполнением своих указаний.
... малые подразделения обычно действовали децентрализованно на значительном удалении друг от друга на самой пакостной местности. Это ограничивало регулярные визиты командиров рот и батальонов, не позволяя более опытным старшим офицерам и сержантам проверять взводы и передавать «хитрости несения службы». Без опытного и требовательного командира эти небрежно управляемые подразделения быстро оказывались на волосок от гибели.
Редкость тяжелых боев по сравнению со Второй мировой войной или Кореей 1950-51 годов, а также преобладавшее отношение что «все круто», имели тенденцию убаюкивать солдат и командиров ложным чувством безопасности. Чем больше ослабевали бдительность, безопасность и охранение, тем выше становилась опасность нападения противника. Мы играли прямо на руку врагу. Как хорошо сказал Сунь-Цзы: «Когда враг слаб — нападай».
Я должен был привить лидерам «Крутых» жгучую потребность держать своих людей начеку и никогда не ослаблять бдительность.
Я должен был внушить им необходимость контролировать войска двадцать четыре часа в сутки. Убедиться, что боевые позиции соответствуют требованиям; что солдаты знают свою задачу, обстановку и местонахождение постов прослушивания; что поддерживается надлежащая полевая санитария и гигиена; что весь боевой «мусор» на поле боя уничтожается, чтобы лишить противника источника снабжения; что подразделения спят в укрытиях и защищены от «попаданий с первого выстрела» на базах огневой поддержки или в базовых лагерях; что подчиненные командиры «бдительны» и требуют от своих людей быть начеку и жестко их контролируют.
Бесконечный список мелочей: магазины винтовок вычищены, оружие пристреляно, гранаты наготове, наблюдательные посты и посты прослушивания выставлены, мины «Клеймор» установлены, сектора ведения огня назначены; солевые таблетки, таблетки от малярии и «гнили джунглей» — все это под контролем медиков; отработка действий по тревоге проводится регулярно. Я должен был заставить каждого командира следовать следующей пословице: «Лучшее в мире удобрение — это следы начальника… все произрастает из них».
Всякий раз, когда я шел со взводом — это называется рекогносцировка или рекогносцировочный выход, — я указывал его командиру на такие вещи, как хорошие укрытия и места для установки пулеметов; на то, как проделать просеку или штурмовать завал; как выбрать пути подхода, организовать поддерживающий огонь и задействовать дозорных. Я передавал им свои знания, и они получали информацию, не теряя ни единого солдата, и не усваивая боевые уроки наиболее тяжелым путем.
Когда правит воинское звание, люди говорят «да, сэр», тогда как должны говорить «это полнейшая херня, да ни за что, мать вашу». Я хотел привить подчиненным особый вид неподчинения, но не поймите меня неправильно — когда я говорил бойцам что-то сделать, я хотел, чтобы это было сделано. Но я также хотел создать атмосферу, в которой никто не боялся бы высказывать свое мнение и говорить правду. После каждой операции мы собирались на уровне отделения, взвода и роты и проводили подробный критический разбор, не жалея слов. Это выглядело как: «Том, ты неправильно установил пулемет»; «Билл, ты рано открыл засаду»; «Хэнк, твой план действий на случай нештатной ситуации провалился».
Война — это так просто, но система военного образования пытается сделать ее чертовски сложной. Вероятно, им нужно нагнетать мистику, чтобы защитить свою вотчину. Но главный принцип победы в бою заключается в том, чтобы подкрасться к противнику сзади и выбить из него все дерьмо настолько сильно и быстро, насколько это возможно, прежде чем он поймет, что вы находитесь по соседству, а затем выгнать его оттуда к чертовой матери. Мы должны обучать наши небольшие подразделения не в классе, а в поле, где воинов можно научить основам пехотного боя. Основы должны прививаться с помощью тех же методов обучения, которые используются во время парашютно-десантной подготовки. Каждый блок обучения должен быть сведен к «основным этапам правильного исполнения», и каждый солдат должен продемонстрировать свои знания на безжалостном практическом экзамене.
Роммель сказал: «Лучшей формой благосостояния войск является первоклассная подготовка, поскольку она позволяет избежать ненужных потерь. А первоклассная подготовка означает тяжелый труд и самопожертвование». Поговорка генерала Брюса Кларка «Чем больше пота на полигоне, тем меньше крови на поле боя» — это поговорка, которой я следую с тех пор, как стал подростком, и убежден, что она позволяет сократить список потерь. Вот почему это выражение стало моим девизом для «Крутых». Вот почему новым лейтенантам было велено прислушиваться к своим «тертым калачам» — взводным сержантам, почетным выпускникам не офицерских курсов, а боевой школы жизни.
Курсанты и новые командиры, демонстрирующие неумелость и низкую способность к руководству — такие, как ходячее злодеяние по имени лейтенант Уильям Келли, печально известный по бойне в Милае, — должны немедленно отстраняться от службы.
Среднестатистическим лидерам так же страшно, как и рядом стоящему парню — неважно, это их первая или сотая перестрелка, — но если они уверены, что владеют тактикой, что их подразделение — это сплоченная команда, мотивированная сильным чувством долга для выполнения боевой задачи, то смелость, необходимая для того, чтобы сделать то, что многие считают невозможным, найдется. Может пересохнуть во рту, будут трястись кишки, а руки дрожать, но когда начнут свистеть пули, подготовленный лидер будет внешне спокоен, как Клинт Иствуд. И никто не узнает, что он действительно напуган до смерти. Вести людей в бой — это не только адская работа, но и высочайшая ответственность. На поле боя такие решения, как «идти налево», «идти направо» или «идти прямо», принимаются за доли секунды, и люди гибнут — правильные или неправильные, хорошие или плохие. Командиры носят шрамы от этих решений до конца своей жизни.
... если в конце дня солдаты говорят: «Он классный мужик», а не «Он был хорошим парнем», — это уже неплохо.
«Ворчун», он же «Сапог», он же «Хряк» (англ. сл. Grunt) — опытный, послуживший пехотинец, ветеран (здесь и далее, за исключением особо оговоренных случаев, примечания переводчика).
«Джи-Ай» (англ. GI, Government Issue — выпущено правительством, казенное имущество) — сленговое название американского военнослужащего, особенно сухопутных войск. «Джи-Ай Джо» (англ. G.I. Joe) — серия фигурок солдат, выпускаемых компанией Hasbro с 1964 года, на армейском сленге — солдафон.
Rear-echelon motherfuckers (REMF). Любой военнослужащий, старающийся держаться как можно дальше от передовой. Выражаясь обобщенно, любой в тылу пехотного подразделения или в вышестоящем штабе, кто не имеет никакого отношения к реалиям поля боя или к судьбе полевого солдата (или делает вид, что имеет).
Разведчики (скауты) Кита Карсона, они же «Тигриные скауты» (вьетн. H?i Chбnh Viкn, термин, который условно можно перевести как «люди, вернувшиеся на правильную сторону») — бывшие бойцы Вьетконга, перевербованные в рамках специальной программы и использовавшиеся как разведчики в американских подразделениях.
Фрэггинг (англ. Fragging) — убийство подчиненными своего командира во время боя. Чаще всего осуществлялось гранатой (fragmentation grenade), откуда и пошел сам термин. Обычно такие эпизоды фиксировались как несчастные случаи или же списывались на действия партизан. За время войны во Вьетнаме было зафиксировано порядка 700 таких случаев, но в реальности их было гораздо больше.