Буйко Кирилл Петрович «Спасибо жизнь»

 
 


Навигация:
Школа боцманов и юнг создана в 1940 году на острове Валаам (Ладожское озеро)
1942 год — продолжение учёбы
Приказ по Школе боцманов ТК КБФ № 53 от 7 июня 1942г. об откомандировании после окончания Школы в 1-й Дивизион Торпедных Катеров КБФ
Первый поход на торпедных катерах
Переход на остров Лавенсари
Переоборудование торпедных катеров под высадку десанта
Высадка десанта на остров Соммерс
Ремонт и строительство торпедных катеров в блокадном Ленинграде
Торпедный катер тип Г-5 «Алтайский комсомолец»
Морской бой 14 сентября 1943 года
Морской бой 14 сентября 1943 года с точки зрения боцмана ТК-85 «Алтайский комсомолец»
Судьба экипажа ТКА-95 (командир старший лейтенант Михеев Павел Петрович)
Морской бой в районе банки Намси в Нарвском заливе, 30 октября 1943 года
Дизеля «Паккард» для советских торпедных катеров
Осень 1944 года — освобождение Прибалтики
Начало кампании 1945 года
Убийство боцманом командира катера
Подвиг старшины 2-й статьи Юрия Александровича Иванова
Конец боевых действий
Трофейное барахло
Трофейные торпедные катера

Школа боцманов и юнг создана в 1940 году на острове Валаам (Ладожское озеро)

... можно считать, что флотская служба началась – так считали мы сами. Официально она должна была начаться с исполнения нам 18 лет. А до этого было еще очень далеко, мне не так давно исполнилось 16 и до срока оставался 1 год 7 месяцев. Зато мы теперь уже официально назывались юнгами Школы боцманов ВМФ! Впереди предстояла учеба по программе подготовки боцманов военно-морского флота. Но до этого не менее важной задачей была подготовка спальных и учебных помещений, переоборудование одного из корпусов жилого помещения, где ранее жили монахи Валаамского монастыря, под классы, кубрики и другие помещения. Это была большая и трудная работа. Необходимо было сломать не один десяток толстых стен, разделявших небольшие монастырские кельи, потом все это убрать, заштукатурить, покрасить, завезти и расставить оборудование для жилых и учебных помещений Всё это предстояло сделать собственными руками.

Главным, конечно, была подготовка по специальности, ежедневно шесть уроков, потом ужин и опять самоподготовка. Все предметы изучали с интересом, особенно морское дело – вязание морских узлов, умение делать маты, кранцы, дорожки, кнопы, изучение устройства корабля, устройство и оснащение шлюпки. Одним словом, изучение всего того, что нужно будет боцману. Все это для меня было новым, а поэтому интересным и я с удовольствием учился. По большинству предметов я имел только отличные оценки.

... наступала весна. Мы стали чаще ходить на практические занятия по подготовке шлюпок к спуску на воду. Там учились, как удалять со шлюпок старую краску, как надо их шпаклевать, грунтовать, красить, как надо оснащать такелаж, парусное вооружение – всё это были чисто боцманские работы, и им нас учили опытные моряки

1942 год — продолжение учёбы

... юнг и бывших слушателей Школы боцманов о. Валаам, собирают в учебный отряд им. С.М. Кирова для продолжения учебы, а нас таких уже порядочно собралось в экипаже. Среди прибывших в экипаже были и юнги, которые после отправки нас с Осиновца в Нов. Ладогу участвовали в боях под Невской Дубровкой на «Невском пятачке». Их было очень мало… Некоторые были уже награждены. То, что рассказали ребята про эти бои, было страшно слушать.

Бывших юнг набралось человек 20. Предстояло заниматься несколько месяцев, а после окончания мы должны быть направлены в бригаду торпедных катеров в Кронштадте. Занятия начались где-то в начале марта.

Жизнь входила в чёткие организованные рамки. Условия быта были хорошими, даже спали мы на удобных панцирных койках, с простынями, помещение отапливалось дровами. Единственное, чего только не хватало, это питания, но так как я, да и мои товарищи, которые прибыли с Сясьстроя, еще по-настоящему не были истощены, сильный голод еще не чувствовался. Но уже через месяц скудный паек дал о себе знать. Мы все стали резко худеть, все время хотелось кушать. Порой казалось, что если бы накушаться вдоволь, тогда можно хоть горы переворачивать. А пока приходилось довольствоваться тем пайком, который давали, а он был такой скудный. Хлеба 250 гр. А остальное вообще было не заметно.

Приказ по Школе боцманов ТК КБФ № 53 от 7 июня 1942г. об откомандировании после окончания Школы в 1-й Дивизион Торпедных Катеров КБФ

В Кронштадте нас привезли на базу торпедных катеров «Литке». Всех расписали по катерам и дивизионам. Я был назначен на катер № 71, командир старший лейтенант Гусаков. Назначили юнг дублерами боцманов. С прибытием в Кронштадт мы оказались совершенно в другой обстановке. Здесь все выглядело как-то по-боевому. В это время на торпедных катерах шла активная подготовка к плаванию и предстоящим боевым операциям.

С приходом в Кронштадт на торпедных катерах значительно улучшилось и наше довольствие - кормить стали намного лучше, чем в учебном отряде, помещение хорошее, теплое. Четкий порядок – после завтрака на катера, а там - работа по приведению механизмов в исходное состояние после зимней консервации. Здесь мы стали уже на практике знакомиться с вооружением торпедного катера, разбирать и чистить торпедные аппараты, пулеметы, проводить покрасочные работы. Одним словом, стали по-настоящему овладевать боцманским и сигнальным делом, навыками кораблевождения.

Первый поход на торпедных катерах

В начале июня катера уже стали выходить на кронштадтский рейд для определения и уменьшения магнитных наводок катеров, девиации. Дело шло к вводу в боевой состав и участию в операциях на море. Наконец и наш торпедный катер был полностью готов к выходам. Но выйти в море мне не пришлось, так как меня в этот день поставили в караул. Я очень переживал, что так получилось. После первого выхода все выявленные во время него недоделки были быстро устранены, и мы снова вышли в море. На этот раз на борту был и я. Этот первый поход произвел на меня огромное впечатление. Мне нравилось все – и то, что катер летит по воде, как самолет, и то, что каждый занят своим делом, что все сосредоточены и увлечены. А когда мы понеслись в сторону Петергофа и Стрельны, мне даже не хотелось верить, что там стоят фашисты. Как мне показалось, мы шли совсем недалеко от берега, и я все ждал, что немцы вот-вот начнут стрелять в нас. Но их артиллерия молчала. После такого похода боевой настрой еще больше поднялся.
Я понял, что действительно попал служить на самые боевые корабли, имеющие на вооружении такие грозные орудия, как торпеды, способные уничтожить любой современный корабль противника. Приятно было после похода получение каждым членом экипажа так называемого «ходового пайка», в который входило 100 гр. шоколада, 100 гр. корейки, 50 гр. масла или сыра, 100 гр. сгущенного молока и грамм 250-300 хлеба. Такой паек давался каждый раз после 2-х часового пребывания в море, но не больше одного пайка в сутки, чтобы восстановить потраченные силы за выход.
Оказывается, плавание на торпедном катере, да еще в неспокойную погоду, очень сказывалось на состоянии здоровья человека - действовала тряска во время плавания, шумы, нервное напряжение – в итоге человек терял даже в весе до 1-2 кг. Поэтому подкрепление здоровья было необходимым и приятным занятием, тем более в условиях пока ещё не очень 84 полноценного повседневного питания. Правда, многие ребята и командиры не всегда съедали свой паек, а откладывали, что можно, на случай возможности передать его своим родственникам, находящимся в блокаде в Ленинграде, в Кронштадте, Ораниенбауме.

Переход на остров Лавенсари

Ряд катеров нашего дивизиона стал уже выходить в море для выполнения разных боевых заданий: минные постановки, сопровождение кораблей, главным образом подводных лодок, на о. Лавенсари. И хотя до нашего катера очередь еще не дошла, но мы старались постоянно поддерживать его боеспособным. Наконец, нашему катеру была поставлена задача: «Приготовиться к переходу на о. Лавенсари». Собственно, катер был уже готов к такому переходу, оставалось сделать кое-что по мелочам. Сроки выхода были очень сокращенными, и началась предвыходная лихорадка, надо было полностью получить боезапас, принять топливо, получить и погрузить продукты. Наконец наступил день выхода. В 13.22 три катера вышли из базы и взяли курс на о. Лавенсари. Я на катере был в должности пулеметчика. Мое боевое место по тревоге было над машинным отсеком, там был установлен пулемет ДА-2.
Переход вышел не из легких. Во-первых, не совсем спокойное было море, поэтому катер кренило и заливало водой совсем не так, как при выходе на кронштадтском рейде. Через какой-то час вся верхняя команда - командир, боцман и я –стали совершенно мокрыми. Ночи, по сути дела, не было, в это время в Ленинграде всегда белые ночи, поэтому необходима была большая бдительность. Мы шли по району, где в любое время могли появиться вражеские катера и мы должны будем тогда вступить с ними в бой. Но, к счастью, переход прошел не замеченным со стороны противника, и к раннему утру мы прибыли на о. Лавенсари. Пришвартовались в бухте Рыбачьей.

Переоборудование торпедных катеров под высадку десанта

По предложению механиков на нос катера стали устанавливать специальные башмаки, куда вкладывался шест, который при подходе к берегу опускался с носа катера и ломался при контакте с грунтом. Это служило сигналом, что ближе к берегу подходить нельзя, уже мелко. В этот момент по замыслу и должна начаться высадка десанта. Кроме этого, в корме катера в желобах, где должны лежать обычно торпеды, устанавливались сиденья. После нескольких дней работы катера были приготовлены к принятию десанта. Наступили дни ожиданий: когда и куда будет высадка - этого пока никто не знал – это была военная тайна. Но вот, наконец, командир объявил, что посадка начнётся сегодня ночью, 7 июля 1942 г.

Высадка десанта на остров Соммерс

... высадка десанта производится на о. Соммерс, а нашему катеру поставлена задача высадить десант на правый мыс в небольшой бухте по центру острова. Хотя я и не участвовал еще в высадке десанта, но почувствовал, что придется нелегко. Было ясно, что вход в бухту, конечно, охраняется, поэтому предстоит входить туда под огнем противника. Но настрой был очень боевой, и мы с энтузиазмом отнеслись к этой задаче. В мою обязанность входило находиться на своем боевом месте за пулеметом ДА-2 и при подходе к берегу «давить» огнем огневые точки противника. Какие это будут огневые точки, я еще тогда смутно представлял.
Ещё моей задачей было во время входа в бухту при приближении к берегу быстро закрепить в башмак контрольный шест, опустить его с носа катера и когда тот сломается - дать сигнал на высадку: глубина нормальная, можно спокойно передвигаться к берегу. В это время десантники должны прибежать на нос катера и прыгать в воду. Одним словом, все было ясно. Примерно такие же задачи ставили командиры своему личному составу и на других катерах, с той лишь разницей, что каждому катеру было определено свое место высадки десанта.

Когда до берега оставалось мили 2 (примерно 4 километра), остров вдруг ожил, заговорила вся артиллерия. Кто куда стрелял, я пока разобраться не мог, но наш катер продолжал идти вперед. И вот уже я отчетливо увидел, как вражеская артиллерия стала стрелять непосредственно по нашему катеру. С берега летели какие-то красные, зеленые, желтые шары – это, оказывается, были трассирующие снаряды. Я продолжал сидеть за пулеметом и ждать команды, чтобы «давить» артиллерию противника. Катер быстро приближался к берегу. Снаряды теперь уже кажется, проходили совсем рядом. А я стал на редкость спокоен – прошла прежняя дрожь и сердцебиение, захотелось скорее приблизится к берегу. Снарядов, летящих и взрывающихся вокруг катера, становится все больше и больше. А вот один, кажется, пролетел прямо через катер, через носовой (таранный) отсек. Мне кажется, что мне даже обожгло немного ноги. «Может, я ранен?» – подумал я. Пошевелил ногами - нет, все в порядке. Я посмотрел на командира, который стоял на рубке за штурвалом. Мне показалось, что командир дал мне знак обследовать носовой отсек. Я стал вылезать из турели, командир кивнул головой. Я быстро спустился в носовой отсек и сразу увидел две приличные дыры (с правого и левого борта) ниже ватерлинии. Значит, снаряд насквозь прошил катер. Я поспешил доложить об этом командиру, который скомандовал: «Пробоины заделать после высадки десанта». Я снова занял свое место.
До берега оставалось совсем близко, огонь противника постоянно усиливался, казалось, что сейчас все снаряды попадут в катер. Я попытался (без команды) дать очередь по берегу, в место, откуда, по-моему, стрелял уже пулемет противника. Но каков от этого был результат, я слабо представлял и продолжал стрелять. Вот уже до берега осталось каких-нибудь метров 100-150. Вижу, мы идем в бухту, я выпрыгиваю из турели и бегу ставить шест. Огонь вдруг как по команде прекратился – мы зашли под прикрытие скалы. А вот уже и берег, катер резко сбавил ход, еще несколько секунд, и шест ломается. Катер носом сел на какие-то камни. Командир дает команду: «Всему десанту на нос, начать высадку!». Но десантники, желая быстрее покинуть катер и добраться до берега, стали один за другим прыгать в воду с кормы! Какое-то мгновение - и почти все за бортом. У меня пронеслось в голове: «Ведь там же, с кормы, глубина! Они от канонады все забыли, перепутали!». Командир приказывает: «Всех направить на нос». Я бегу на корму, но там уже боцман машет руками и кричит во весь голос им: «Что вы делаете? На нос!!!» Не слышат! Прыгают! И вот уже прыгнули в воду последние, в том числе и девушка с рацией. Ужас сковал меня, они все с вооружением и амуницией, мгновенно отяжелевшей от воды, камнем пошли на дно, никто даже не показался на поверхности. Эта трагедия потом часто снилась мне, заставляя вскакивать и кричать «Нельзя! Глубоко! На нос!». Но воротить ни тех десантников, ни девушку-радистку я был не в силах… Война собирала свой «урожай»!
Мы осмотрели катер, никого, кроме экипажа, вроде на нём нет. Но вдруг боцман зовет меня и показывает двух десантников, которые забились в такое место к колоколам торпедного аппарата, что их нельзя было вытащить оттуда и отпорными крюками. Продолжать дальше стоять у берега мы не могли, и командир скомандовал отойти. Пока катер стоял у берега, через пробоины набралось много воды в первый отсек, и заделать пробоины в данный момент не представлялось никакой возможности. Катер дал задний ход, и поскольку первый отсек был затоплен, медленно развернулся и стал отходить в сторону моря. Не успели мы отойти от берега метров 200, как по нам противник снова открыл ураганный огонь. Мы медленно удалялись. Вода вокруг кипела. Несмотря на это, катер продолжал двигаться, и вот мы, кажется, уже уходим из-под прямого обстрела. Вдруг в это время на катере раздался сильный взрыв. За рубкой, в районе бензобаков, разорвалась мина или снаряд. Катер загорелся и потерял ход. Вот уже горит машинный отсек, и меня кто-то толкает, чтобы я освободил выход из машинного отсека. Я смотрю вниз - там бушует пламя.
Выпрыгиваю на палубу, бегу к рубке. Вижу, ранен командир в руку, она почти оторвана, помогаю ему выбраться из рубки. Рядом лежит убитый боцман, в рубке тоже начинается пожар. Но ведь там еще радист. Прыгаю в рубку, пытаюсь открыть дверь (задвижную) к радисту, он еще сидит у себя в рубке и что-то слушает в наушниках. Я кричу ему – выходи быстрее. Саша Юнкер быстро начинает выбираться, но огонь мешает ему это сделать. Наконец, через огонь, он выбирается из радиорубки, на нем горит одежда, видно, что сильно обожгло лицо. Я помогаю ему выбраться наверх. На носу катера стоят командир и еще кто-то. Поддерживая Юнкера, мы тоже кидаемся на нос. Катер уже пылает все больше и больше, вот-вот огонь доберётся до баков, полных спирто-керосиновой смесью, и тогда взрыв...
Вдали видим уже катера, которые высадили десант и маневрируют вне зоны обстрела. Кто-то на носу говорит: «Давайте будем кричать». Но это бессмысленно, кто услышит этот крик в канонаде? Несколько секунд стоим в безмолвии. Потом командир говорит мне, чтобы я приготовил для всех спасательные пояса и чтобы все обвязались ими и спрыгнули за борт, ибо катер сейчас должен взорваться. Выполняя это указание командира, я побежал к горящей рубке, перед которой лежали спасательные пояса, схватил их и стал каждому привязывать. В это время я заметил, что к нам на помощь подходит катер с другого дивизиона (Д-3). Я взял под руку командира и радиста, и как только тот катер приблизился, мы все трое перебрались на него. Каким чудом в это время устоял на ногах командир и почти обгоревший радист Саша Юнкер, было трудно представить, ибо, как только мы оказались на борту того катера, они упали без чувств. Я продолжал стоять и смотрел, как катер, взявший нас на борт, стал задним ходом удаляться. Вдруг мы заметили, что на нашем горящем катере остался моторист Калинин. Я думал, что подошедший за нами катер еще раз подойдет к горящему, но нет, уже было нельзя. Фрицы сосредоточили удары, видя происходящее, и до взрыва оставались считанные секунды. Командир спасшего нас катера принял в этот миг трудное, ответственное и единственно верное решение - спасать людей (а нас было около 10 человек), выводить катер из ада обстрела и не поворачивать назад...
Огонь противника по-прежнему не стихал, но теперь уже с прицелом на подошедший катер. Он стал удаляться от горящего, на борту которого, впившись в леера, стоял всё понявший без слов Калинин. Не успели мы отойти метров на 25, как раздался сильнейший взрыв, катер взорвался и взлетел в воздух, нас обдало жаром, взрывной волной и сильно накренило, но не перевернуло. Теперь, когда мы остались одни, противник с еще большим остервенением бил по катеру. Опять все кипело кругом. Мы стали разворачиваться, чтобы уйти из зоны обстрела, в это время один из снарядов всё же попал в катер. Он потерял ход, потом стал медленно наполняться водой и тонуть. Все попытки команды остановить течь не давали результатов. Находясь на верхней палубе, я заметил, как команда стала уже готовить спасательные надувные пояса, дело опять принимало опасный оборот. И в это время я заметил, что к нам идет на помощь еще один катер. Подойдя совсем близко, он предложил взять нас на буксир. К этому времени катер замедлил погружение, видимо, всё же удалось уменьшить течь пробоины. Под огнём и рвавшимися вокруг снарядами мы начали закреплять брошенный нам буксирный конец. Катер, пришедший на помощь, дал полный ход и потащил за собой нас.
Мало-помалу, не веря ещё в удачу, мы стали выходить из зоны обстрела, и вскоре огонь прекратился. Наш спаситель медленно, но уверенно шел в сторону базы со спасёнными людьми. Отбуксировав нас в безопасный район, он снял нас с подбитого катера и доставил на катер МО-4, специально выделенный для сбора пострадавших в операции. Командира и радиста разместили в кубрике на койках матросов, ну а остальные находились на верхней палубе. Через некоторое время к нам подошел еще один катер и доставил еще раненых и подобранных в воде матросов. К общей радости и моему большому удивлению, в этой группе был и Калинин, который, как мне казалось, вряд остался жив после взрыва нашего катера. Как позже выяснилось, примерно за несколько секунд до взрыва он нырнул в воду, что и спасло его жизнь, а потом долго плавал, пока его не подобрали наши. Когда на МО-4 собралось уже много пострадавших, катер направился в базу на о. Лавенсари. По пути назад мы подверглись нападению фашистских самолетов. Два мессершмита сделали по заходу в пике на нас, но, к счастью, никто из них никакого вреда не принес.

К позднему вечеру на второй день, т. е. 09.07.1942г., среди находящихся на берегу пошли разговоры, что высадка десанта и захват острова не удались. Да и мы сами по всему чувствовали, что операция идет на спад. На остров стали доставлять подобранных в море и у берега солдат. Теперь стало ясно, что десант сброшен в море, операция по захвату о. Соммерс сорвалась, несмотря на большие потери. После той операции мы не досчитались многих своих товарищей и утонуло 10 торпедных катеров. Это было мое первое боевое крещение в морских боях, после него я к подобным операциям по высадке десанта относился с холодком, хотя в последующем мне не раз пришлось в них участвовать и проходили они блестяще. Видимо, отсутствие опыта по подготовке и высадке десанта в тот период дало о себе знать.
После этой операции на некоторое время активная деятельность торпедных катеров нашего дивизиона сократилась, требовалось время на восстановление. Что касается других дивизионов, то они продолжали выходы в море с целью поиска вражеских кораблей и их уничтожения. Мне до конца 1942 года удалось на других катерах несколько раз выйти в море на постановку мин. Такие выходы, как правило, проходили в расчете на то, что враг не должен знать, где выставлялись такие сюрпризы, а значит не предполагал встречу с противником, и операции проходили обычно спокойно.

Ремонт и строительство торпедных катеров в блокадном Ленинграде

В конце 1942 года часть личного состава дивизиона была откомандирована в город Ленинград на завод № 5, где строились новые торпедные катера типа Д-3. Нас разместили на Крестовском острове в помещении школы, которая к этому времени уже не функционировала. К началу 1943 года обстановка в Ленинграде продолжала оставаться очень тяжелой, продолжалась блокада, паек дошел до минимальных размеров. Работающим давали по 250 гр. хлеба на день и иждивенцам по 125.
Итак, мы снова в блокадном Ленинграде. Теперь перед нами стояла новая задача – строить торпедные катера. По сути дела, мы ничем не отличались от рабочих завода. Регулярно к 9.00 строем приходили на завод, расходились по цехам, днем шли на обед. Потом снова на завод до конца рабочего дня.

Самым памятным моментом в моей жизни в этот период явился прорыв блокады Ленинграда. Это было, кажется, 14 января. Трудно представить, какая это была радость! Сообщение Совинформбюро, что блокада прорвана, добавила сил всем ленинградцам. В тот день военных целовали и обнимали прямо на улице, это было проявлением высшего чувства благодарности нашим воинам за годы голода, холода и бомбёжек. Но блокада была только прорвана, но ещё не снята. Правда, теперь уже продовольствие, боеприпасы могли доставляться в Ленинград сухопутным путем. Тем не менее удовлетворить потребности ленинградцев полностью пока ещё было невозможно.
В марте ряд специалистов с торпедных катеров, мотористов, радистов и боцманов, в том числе и меня, перевели на завод «Марти», ныне Адмиралтейский, для ремонта катеров типа Г-5. Это были небольшие дюралюминиевые катера, полукрейсерского типа. Разместили нас на территории завода, поэтому на работу было близко ходить. Вскоре на завод стали приходить из тыла новые торпедные катера, которые строились в Тюмени на средства трудящихся. Как правило, они были с недоделками и требовали большой с ними работы, прежде чем войти в боевой строй. Я был назначен на один катер боцманом. Катер назывался «Алтайский комсомолец», командиром у нас был младший лейтенант Газин Виктор Петрович, из боцманов, недавно окончивших школу торпедных катеров. Механиком – главный старшина Гриша Иванов.

Торпедный катер тип Г-5 «Алтайский комсомолец» (катер спущен в мае 1943 г., вступил в строй 16.10.1943 г. и 12.12.1943 г. вошел в состав КБФ. с 14.04.1944 г. — "ТК-35")

... нам предстояло привести свой «Алтайский комсомолец» в полную боевую готовность, отработать и сдать все задачи. Рядом с нами, борт в борт, с такой же задачей стояли торпедные катера «Алтаец», «Тамбовский комсомолец» и «Тюменский рабочий». Началась горячая пора по приведению в порядок поступившей новой техники. Мотористы доводили до кондиции моторную часть, радист – всю радиоаппаратуру, а мне и пулеметчику предстояло подготовить к работе торпедные аппараты, аппаратуру химдымпостановки и всё артвооружение. В работах принимал участие весь экипаж катера. Много пришлось всем нам потрудиться по установке дополнительной турели для старого пулемета ДШК. Необходимо было из листовой стали сварить короб турели, установить его на катере, отцентровать, а уже потом установить турель. И все это мы должны были делать сами, пользуясь редкими консультациями заводских специалистов. В таком режиме все мы работали примерно до конца апреля. С середины мая у некоторых катеров начались испытания с выходом в море, в июне и наш катер был готов. Первые выходы показали, что он стал отличным боевым кораблём. Морские операции В конце июня три катера, в том числе и наш, покинули Ленинград и перешли в Кронштадт на свою родную базу «Литке», здесь нам предстояло до конца отработать все задачи и подготовиться к участию в боевых действиях.
К середине июня все приготовления были закончены, и вскоре ряд катеров нашего дивизиона совершили переход на передовую базу КБФ на о. Лавенсари. И опять мы разместились в бухте Рыбачьей, и опять в тех же землянках, что и в компании 1942 года. Наступили настоящие боевые будни, и теперь уже Ленинград, несмотря на то, что он всё еще оставался в блокаде и часто подвергался бомбежке, артобстрелам, казался нам далеким и тихим тылом. Здесь на Лавенсари уже мы, почти никогда не раздеваясь, ложились спать. А если иногда и разрешали раздеться, то с расчетом, что мы на одевание затратим 1 минуту. Большую часть времени приходилось быть в полной боевой готовности. Редко устанавливалась часовая, двухчасовая готовность, и тогда, казалось, можно расслабиться и отдохнуть. Мы стали часто выходить в море для выполнения таких заданий, как разведка, высадка диверсионных групп, спасение упавших в море летчиков… При этом иногда спасать летчиков приходилось непосредственно под носом противника, в радиусе обстрела береговой артиллерии под ожесточённым огнём противника. Но большую часть времени занимали операции по поиску противника в море в ночных условиях.
Вообще такие операции мне нравились. В море было темным-темно. Весь расчет был на то, что случайно наткнешься на корабли противника. В такие моменты важно было своевременно заметить противника до того, как он тебя заметит, и потом уже выйти в атаку и торпедировать его. Те, кому уже приходилось в таких операциях участвовать, рассказывали, что это куда лучше, чем высадка десанта. 10 минут боя, и опять сплошная темнота и тишина. Вскоре и нашему торпедному катеру №85 пришлось выйти на поиски противника совместно с двумя торпедными катерами № 171 и № 161.
Позже, работая в Центральном Военно-Морском Архиве в г. Гатчина, я ознакомился с ходом этой операции, которую и привожу по архивным материалам. Отчетное донесение По выполнению поиска кораблей противника в ночь с 11 на 12 сентября 1943 года тремя торпедными катерами (ТК) Задача: Согласно директивы командира БТК (бригады торпедных катеров) от 26 июля 1943 г. произвести поиск кораблей противника в регионе Ваиндло-Родшер-Большой Тютерс с задачей обнаружения и уничтожения кораблей противника.

В конце июня три катера, в том числе и наш, покинули Ленинград и перешли в Кронштадт на свою родную базу «Литке», здесь нам предстояло до конца отработать все задачи и подготовиться к участию в боевых действиях. К середине июня все приготовления были закончены, и вскоре ряд катеров нашего дивизиона совершили переход на передовую базу КБФ на о. Лавенсари. И опять мы разместились в бухте Рыбачьей, и опять в тех же землянках, что и в компании 1942 года. Наступили настоящие боевые будни, и теперь уже Ленинград, несмотря на то, что он всё еще оставался в блокаде и часто подвергался бомбежке, артобстрелам, казался нам далеким и тихим тылом. Здесь на Лавенсари уже мы, почти никогда не раздеваясь, ложились спать. А если иногда и разрешали раздеться, то с расчетом, что мы на одевание затратим 1 минуту. Большую часть времени приходилось быть в полной боевой готовности. Редко устанавливалась часовая, двухчасовая готовность, и тогда, казалось, можно расслабиться и отдохнуть.
Мы стали часто выходить в море для выполнения таких заданий, как разведка, высадка диверсионных групп, спасение упавших в море летчиков… При этом иногда спасать летчиков приходилось непосредственно под носом противника, в радиусе обстрела береговой артиллерии под ожесточённым огнём противника. Но большую часть времени занимали операции по поиску противника в море в ночных условиях. Вообще такие операции мне нравились. В море было темным-темно. Весь расчет был на то, что случайно наткнешься на корабли противника.

Морской бой 14 сентября 1943 года

14.09.1943 года начальник штаба островной военно-морской базы отдал приказание: выслать 3 ТК для атаки 4х СКР противника, обстрелявших наши катерные тральщики (КТЩ) в районе банки Вигрунд. Атака будет производиться совместно с бомбардировочной и штурмовой авиацией. Для прикрытия и наведения с выходом ТК в море вылетают 2 самолета-истребителя. Группе ТК в составе 85, 95, 105 катеров под командованием командира отряда капитан-лейтенанта Разгуляева выйти в Нарвский залив по фарватеру западнее Вигрунд и с обнаружением кораблей противника атаковать и уничтожить.

10.15 прямо по курсу обнаружили на горизонте дым и трубы 3-х СКР противника. 10.25 корабли противники открыли артогонь по катерам фугасными снарядами. Торпедные катера легли на сближение с кораблями противника, выбирая выгодные курсы 10.30 3 СКР типа Ф-1 Младшим лейтенантом Попковым с ТК 105 одной торпедой утоплен СКР противника «Ф-1» водоизмещением 600 тонн. Потопление наблюдалось личным составом торпедных катеров и двумя самолетами-истребителями Эффективным пулеметным огнем с торпедных катеров по двум СКР противника причинены повреждения кораблям и потери их личного состава В результате интенсивного огня с СКР противника и прямого попадания снаряда калибром 100-120мм ТК 95 затонул со всем личным составом и документами Ш = 59°34ґ0, Д = 27°26ґ0 (приблизительно) Погибли: Командир отряда капитан-лейтенант Разгуляев Командир ТК 95 ст. лейтенант Михеев Катерный боцман ст. 2 статьи Гладков Старшина группы мотористов ст. 2 статьи Платонов Ком-р отделения мотористов ст. 2 статьи Петров моторист ст. краснофлотец Гороховский радист ст. 2 статьи Романов пулеметчик ст. краснофлотец Горбунов ТК 105 получил 23 мелких осколочных пробоины в левом торпедном аппарате. Потерь и ранений среди личного состава ТК 85 и 105 нет.
Выводы:
Действия командира группы и командиров катеров правильные, решительные. Особо необходимо отменить настойчивые и решительные действия младшего лейтенанта Газина. Действия пулеметчиков были эффективными, наблюдался меткий огонь по палубам и надстройкам СКР противника Атака СКР противника могла быть более эффективна при условии нанесения бомбо-штурмового удара самолетами ИЛ-2 одновременно с торпедными катерами. Штурмовка была проведена за 5-8 минут раньше торпедных катеров.
Расследованием установлено, что по халатности катерного боцмана ТК 85 т. Буйко К.П. был не вставлен порох в правый торпедный аппарат, ввиду чего торпеды на ТК 85 во время атаки не вышли. На ТК 95 моторы не развивали скорость 34 узла, малые скорости крайне недостаточны для дневных атак против военных кораблей противника. Таков был официальный отчет об этой операции. Скупо, лаконично, по-военному чётко… На самом же деле, это была одна из самых тяжелых ситуаций в моей жизни во время войны, оставившая след и воспоминания на всю мою последующую жизнь.

Морской бой 14 сентября 1943 года с точки зрения боцмана ТК-85 «Алтайский комсомолец»

Но не успели мы приступить к занятиям, как на катерах опять объявили боевую тревогу. Все побежали на катера, а я решил не торопиться, опять, думаю, учебная тревога. Когда стал ближе подходить к катеру, то увидел, что он готовится к выходу в море по-настоящему. Я сразу заторопился, а наш командир мл. лейтенант Газин меня встретил далеко не ласковыми словами. Он приказал быстро сделать предварительную прокладку и расчеты к месту нахождения кораблей противника. Да, теперь я уже не сомневался, что предстоит выход в море с целью атаки кораблей противника. После проведенных расчетов я спустился с пирса на катер и стал готовить торпеды и торпедные аппараты к бою. Мне предстояло установить на показателе глубину хода торпеды под водой, и я поставил 2 метра, потом побежал в рубку, чтобы приготовить к выстрелу торпедные аппараты. Для этого нужно было из пенала, расположенного на стенке рубки, взять порох, отвернуть стреляющее приспособление, вынуть переходный штуцер, куда вставляются три зажигающие порох трубки (две ударных и одну гальваноударную), вставить их и после этого вставить в патронник порох, а затем в обратной последовательности все собрать. Но, поскольку я на некоторое время отвлекся по приказанию командира на расчеты по прокладке, то, желая сократить время на зарядку аппарата, стал заряжать оба торпедных аппарата вместе. В это время катеру нужно было отходить от пирса, и, не закончив зарядку торпедных аппаратов, я побежал на корму, чтобы отдать швартовый. Дозарядку я закончил уже, когда катер выходил из бухты. Быстро завершив ее, я вышел из рубки и встал рядом с командиром, чтобы докладывать ему об обстановке на переходе. С выходом из бухты катера построились клином. Головным шел 95 катер, на котором находился командир отряда капитан-лейтенант Разгуляев, вторым слева 105 катер, командир младший лейтенант Попков, и последним справа наш 85 катер, командир младший лейтенант Газин. Была хорошая солнечная погода, прекрасная видимость, море спокойное, всего 1 балл. Командир меня еще раз предупредил, что хотя в походе мое место за пулеметом, я должен буду стоять с ним рядом и обо всем докладывать.

В первое время все вроде шло хорошо, катера на полной скорости неслись куда-то, на встречу с врагом. Материальная часть, моторы работали хорошо, каких - либо изменений обстановки не предвиделось. Я продолжал напряженно всматриваться в далекий горизонт, где должны были появиться корабли противника. Но вот я заметил, как слева по курсу, еще далеко от нас, загорелся чей-то самолет и стал падать в воду. Я об этом доложил командиру, который приказал мне сообщить по семафору на впереди идущие катера. Я это быстро сделал. Через некоторое время наши катера повернули немного влево. Видимо, корабли противника были в том направлении. И действительно, через некоторое время на горизонте появилось сперва 4 дымка, а вскоре и силуэты 4-х кораблей противника. Обо всем этом я последовательно докладывал командиру и ждал от него команды занять место за пулеметом. Но командир почему-то молчал, порой мне даже стало казаться, что он про меня просто забыл. Противник уже открыл артиллерийский огонь. Снаряды падали то прямо по курсу, то далеко за кормой. Судя по всплескам, по нам била крупнокалиберная артиллерия. Водяные столбы от взрыва поднимались метров на 7-8 вверх. Иногда за ними не было видно даже кораблей противника. Я продолжал стоять за рубкой, но мне уже хотелось как можно быстрее занять свое место, и когда уже оставалось до кораблей кабельтов 15, командир показал мне жестом головы занять свое место. Значит, осталось немного до того, как мы ляжем на боевой курс. И если раньше еще мы как-то маневрировали, то на боевом курсе уже никаких маневров. Чувствуя, что стрельба по нашим катерам никаких результатов не дала, противник теперь перешел к стрельбе завесами. Первая такая огневая завеса была поставлена кабельтов за 10. Перед катерами сразу выросла сплошная стена водяных столбов. Казалось, пройти ее было невозможно. Но вот головной катер вошел в завесу, за ним второй, и вот мы входим в завесу – проскочили! Противник переносит очередную завесу еще ближе – кабельтов на 6-7.
Мы уже лежим на боевом курсе, теперь я занимаю место за торпедными аппаратами. По команде: «залп!» – я должен привести стреляющее приспособление в действие – вручную опустить ударник. Враг еще больше усилил артиллерийский огонь, над катером то справа, то слева рвется в воздухе шрапнель. В это время командир дает знак: «Левая торпеда – товьсь!», а через несколько секунд: «Левая торпеда-залп!» Я вручную спускаю ударник. Слышу шипенье и запах пороха, значит торпеда вышла. Я высовываюсь из рубки и наблюдаю за поведением торпеды. Да, торпеда вышла, вот появился ее след, вот она пошла в сторону противника и … прошла за кормой корабля неприятеля. Я снова занимаю место за торпедными аппаратами. У нас ведь есть еще одна торпеда. Чувствую, что мы продолжаем сближаться с противником, и вот-вот должен последовать залп второй торпедой. Идут секунды томительного ожидания, а команды все нет и нет. Я высовываюсь из рубки, чтобы посмотреть за обстановкой, и вижу такую картину – мы проходим совсем рядом с тонущим катером, на котором был командир отряда Разгуляев, до корабля противника осталось 3-3,5 кабельтова. Я уже хорошо вижу мечущихся на палубе фашистов, даже обстрел стих.
Я быстро опять присаживаюсь на свое место, и тут же команда «Залп!». Я опять опускаю ударник. Но что это такое, нет запаха пороха? Я хватаю лежащий около меня молоток и бью по ударнику. Выстрела опять нет. До корабля противника остается совсем мало, какая-то сотня метров. Дальше сближаться уже нельзя, командир начинает отворот. Я высовываюсь опять из рубки и вижу, что торпеда не вышла из торпедного аппарата. В чем дело? В голове проносятся разные варианты задержек. Вижу, как командир судорожно хватается за дроссельный рычаг, чтобы поставить дымовую завесу. Но у него что-то не получается, тогда делаю это я. И опять же, чтобы убедиться, что дым.аппаратура сработала, высовываюсь из рубки и снова вижу – мы проходим около группы плавающих людей, это личный состав затонувшего катера. Катера уже не видно. Чувствуя, что мы можем проскочить их, я предлагаю командиру подобрать их. В ответ слышу какие-то нелестные слова в мой адрес.
В голосе, в поведении командира я почувствовал, что я предложил что-то не то, что хотел бы он. Может, он взволнован тем, что не вышла торпеда? Тогда нужно поскорее выяснить причину невыхода, и я опять сажусь за торпедные аппараты. В таких случаях по инструкциям положено было досчитать до 30, и тогда можно было отворачивать стреляющее приспособление и выяснить причину невыхода торпеды. Я начал это делать, но, не досчитав и до 10, я начал быстро отворачивать стреляющее приспособление, а отвернув его, увидел, что зажигающие порох трубки сгорели. Тогда я вынул переходный штуцер и сунул руку в патронник, где должен быть порох. Но что это такое, пороха в патроннике нет! Тогда я быстро заглянул в пенал, в котором обычно он находился до момента зарядки. Да…в одном пенале порох был не тронут. Значит, не был вставлен порох в патронник. Даже раздумывать было некогда, надо было срочно перезарядить торпедный аппарат, что я и сделал с лихорадочной быстротой. И сразу же доклад: «Товарищ командир, не был вставлен порох, можно повторно выходить в атаку». Но командир на мой доклад опять же отреагировал грубым матом . К этому времени катер, будучи на курсе отхода, находился от противника кабельтов в 5-6.
Возможность повторного выхода в атаку еще была, но командир продолжал идти прежним курсом отхода. А когда начала уже рассеиваться дым. завеса, он продолжал кричать: «Дым!!!», и я снова ставил ее. Через некоторое время мы оторвались от противника, который после неудачной атаки продолжал нас преследовать. Теперь уже снаряды стали все дальше и дальше взрываться от катера. А когда дистанция достигла более 15 кабельтов, огонь вообще прекратился, катер вышел из зоны обстрела. Теперь уже можно было и осмотреться. Катер сбавил ход.

Командир молчал, я тоже молчал и ждал, что скажет командир. Старшина группы мотористов Гриша Иванов стоял у дросселей моторов и внимательно через стекло рубки смотрел вперед. Наконец командир подзывает меня к себе и говорит: «Торпеду за борт». Такое решение меня очень смутило. После некоторого замешательства я нарочно громко, чтобы слышал Гриша Иванов, сказал: «Как же так, противника-то нет!» После некоторого молчания командир проговорил: «Тогда порох подкоптить, трубы вставить стреляные, причину задержки придумаешь сам». Стало ясно, командир хочет скрыть факт невыхода торпеды, но зачем ему это нужно, понять не мог, ведь в этом виноват только я. И все же рекомендации командира я выполнил. До прихода в базу оставалось уже совсем немного. Я был страшно расстроен таким исходом атаки, ведь было ясно, что, после того как мы пришвартуемся к пирсу, нам предстоит дать детальные объяснения в штабе по ходу этой операции, начертить схемы взаимного расположения кораблей и катеров в разные периоды атаки. Командиры в это время будут чертить схему атаки по данным прибора стрельбы КП-6.
Вот уже мы и входим в бухту. На пирсе много народу, нас встречают как победителей. Играет духовой оркестр, встречающие сжимают над головой руки, значит нас поздравляют с победой. Не успели мы пришвартоваться, как в бухту стал входить и ТК 105. Оказывается, после атаки он пошел в сторону Нарвы, а мы в сторону о. Гогланд, и поэтому к базе мы подходили с разных сторон, но по времени почти одновременно. Не успели мы пришвартоваться, как экипажи наших катеров (верхнюю команду) командира, боцмана, пулеметчика и старшину группы мотористов пригласили в штаб. Мы шли с командиром вместе. Первое время мы оба молчали, но потом командир вдруг заговорил: «Значит так…торпеда не вышла, потому что отсырел порох и никакие мои попытки повторно выйти в атаку результатов не дали. Ясно?» Я ответил что ясно. «И потом, – продолжил командир, – доказывай, что корабль потопили мы». Последнее заявление для меня было совсем уж неожиданным, поэтому, немного подумав, я сказал: «Товарищ командир, наша торпеда не попала в цель…». С тем, что корабль потопили мы, я никак не мог согласиться, просто не мог понять, как это можно чужую победу присвоить себе. Нет! Ну, что порох отсырел – куда ни шло, а вот в отношении потопления - ни за что! Я, конечно, тогда еще очень слабо представлял все последствия, которые могут возникнуть в связи с «отсыревшим» порохом, тем не менее, решил не отказываться от этой версии. В штабе нас долго не задержали. Каждый из нас нарисовал схемы атаки, и мы отправились в землянки.

Торжественный ужин открыл Герой Советского Союза кап. 2 р. Осипов. Он высоко оценил мужество офицеров и всего личного состава, участвовавшего в операции, и предложил тост за успехи в этом бою 105-го торпедного катера, который непосредственно потопил корабль противника. Потом почтили память погибших, ну а потом пили и кушали, как на всех банкетах. Как бы там ни было, а напряжение постепенно спадало. Но мне по-прежнему было не по себе. Я даже решил с этого мероприятия уйти пораньше. Но только я вышел из столовой, как меня догнал мой командир и начал беседу. Весь разговор свелся к одному – вот видишь, какой я хороший, что не «заложил» тебя, ну и ты это должен оценить. Сперва, признаться, я даже не понял, как это я должен оценить. Ну а потом, в процессе разговора, я уяснил, что если меня будут спрашивать, то я должен буду молчать, вернее умалчивать, что мы не пытались выйти повторно в атаку, что нами не предпринималось никаких действий по спасению людей погибшего катера, что мне было предложено сбросить торпеду за борт, что я долго не докладывал о том, что торпеда не вышла из-за отсыревшего пороха по своей неопытности, а это означало, что неудачу в этой операции я должен взять на себя. В конце концов, убеждал меня командир, все дело кончится тем, что я не буду представлен к награждению боевым орденом. А поскольку награды для меня были не самым важным элементом и мне очень было стыдно за свою оплошность перед друзьями и начальством, то я со всеми доводами командира согласился.
Меня только сильно задела реплика командира, что если бы не я, то он бы получил не меньше чем орден «Красного знамени», а все теперь достанется этому «дураку Попкову». Вскоре мы разошлись, и я пошел спать. На второй день мы все снова собрались на катере. Предстояло торпедные катера загрузить торпедами. Причем на 2 катера было заказано 3 торпеды. Это сразу же вызвало у многих разные кривотолки. Как же так: в бою не использовали все торпеды, хотя объекты атак были, катер погиб и т.д., а 85 ТК пришел с боя с одной торпедой? Вскоре в этом вопросе стал разбираться и штаб. Нас по одному вызывали в штаб, и каждый должен был подробно рассказать, как же получилось так, что катер возвратился с неиспользованной торпедой. Перед уходом в штаб каждый подходил ко мне и спрашивал, что ему говорить. Ответ был один: то, что знаешь.
После возвращения вокруг каждого собирался почти весь экипаж, велись оживленные разговоры. Я старался ни к кому не подходить и вскоре забрался в таранный отсек, закрылся, и от обиды и позора плакал так, как, наверное, в последующем со мной никогда больше не было. В этот день я не пошел ни на обед, ни на ужин, а только сидел в катере и плакал. Ко мне пытались зайти, но я никого не пускал. Поздно вечером мне сказали, что меня вызывают в штаб. Делать было нечего, надо было идти. В штабе я рассказал об операции, а что касалось невыхода торпеды из аппарата, то я сказал: «Когда я увидел, что торпеда не вышла, то растерялся, долго думал, что делать, и только, когда мы далеко оторвались от противника, выяснил, что торпеда не вышла из-за того, что отсырел порох и не произошло его воспламенение». Мне задавали много разных вопросов, на которые я давал, видимо, не совсем внятные объяснения. В итоге дело кончилось тем, что я был отправлен к себе на катер, чтобы хорошенько подумать, как все это было.

Мне объявили 7 суток ареста с содержанием на гауптвахте. А после обеда состоялось партийное собрание по привлечению меня к партийной ответственности. К этому времени я был уже кандидат в члены КПСС. В партию я был принят по боевой характеристике и вот, надо же быть такому случаю, не успели меня принять и тут же привлекают к партийной ответственности.

Расскажи я всю правду, не поздоровилось бы и моему командиру. А пока я продолжал в какой-то мере его покрывать, ведь перезарядка торпеды получилась, и мы могли совершенно спокойно выйти в повторную атаку, но именно он отказался это делать, отступил. А мне предстояло все же отбыть наказание. В этот же день я был отправлен на гауптвахту. Это было самое первое мое наказание с начала службы. Но что поделаешь. Гауптвахта есть гауптвахта, и я отбыл этот срок без всяких замечаний.

Не успел я возвратиться на катер, как мне сообщили, что меня вызывает оставшийся за командира отряда старший лейтенант Волков. Мне этот офицер всегда очень нравился. Внимательный, чуткий, требовательный, заботливый. Он умел всегда найти общий язык даже с рядовым. Поэтому к нему я пошел с каким-то приятным чувством. Войдя в землянку, где жили офицеры, я заметил, что Волков находится в ней один. Он меня встретил, как мне показалось, даже как-то по-дружески. Посадил недалеко от себя и, ни с того ни с сего, начал спрашивать: как у меня настроение, есть ли какие-либо сведения о родных, переживаю ли я за все случившееся и т.д. и т.д. Больше всего меня удивило то, что в середине беседы он предложил мне даже понемногу выпить спирта – для снятия отрицательного настроения. Я это с удовольствием сделал, слегка захмелел. По истечении некоторого времени, он вдруг предложил мне рассказать про эту операцию по-честному, ибо, как он сказал, не верит всем этим басням. Он дал мне честное офицерское слово, что о нашем разговоре никто не будет знать. Будучи в хорошем настроении, я решил все рассказать, как было. Волков очень внимательно меня слушал и временами только вставлял: «Я так и предполагал».
Когда я закончил, Волков стал меня ругать, что я никому правды об операции не раскрыл. А в конце беседы заявил: «А ты знаешь, что Газин уже давно всем, кому следует, рассказал, что порох вовсе не отсырел, а ты его не вставил, и что ты проявил растерянность в бою? За это за все сейчас стоит вопрос о предании тебя суду военного трибунала». Для меня это был как удар обухом по голове. Возмущение перешло границы. Я всячески защищал своего командира, а он, оказывается, меня предал! Ну то, что я не вставил порох, пусть бы говорил, а вот в отношении растерянности!!! Выходило, что факт о растерянности, выдуманный мной же для прикрытия в том числе и командира, теперь оборачивается против меня. Да ещё как оборачивается!
Я представлял, если дело дойдет до трибунала, мне несдобровать. Чувствуя, что я очень расстроился, Волков стал меня успокаивать, говорить разные лестные отзывы обо мне как о боцмане. Он сказал, что совсем не верит тому, что я проявил растерянность, так как о моем поведении в разных боевых ситуациях многие знают, да и как специалист я неплохой. «Одним словом, – заключил Волков, – «Иди спать, ни о чем не беспокойся, и я уверен, что теперь в первой же боевой операции ты сможешь себя показать». И я пошел спать, хотя долго не мог заснуть от мыслей о случившемся. Ну, а дальше жизнь пошла своим чередом, и меня больше никто никуда не вызывал.

Судьба экипажа ТКА-95 (командир старший лейтенант Михеев Павел Петрович)

О трагической судьбе экипажа этого катера мне поведали «погибший» командир торпедного катера № 95 Михеев и командир отделения мотористов Петров, с которыми я встречался много-много лет спустя после Великой Отечественной войны на одной из встреч ветеранов – катерников в Гавани Васильевского острова. Действительно, при выходе в атаку было прямое попадание снаряда! Катер уже близко подошел к кораблям противника, и взрыв снаряда совпал с моментом выпуска торпеды катером, а дальше 95-ый стал тонуть. Весь личный состав оказался в воде и, уже находясь в спасательных жилетах, видел продолжение атаки наших катеров. Они наблюдали, как мимо них прошел наш 85 катер в атаку, как он поставил дымзавесу, как почти рядом от них вышел после атаки. При этом они махали руками, кричали, но катер продолжал удаляться, так и оставив их плавающими на воде. Только тогда, когда катера ушли, когда рассеялась дымзавеса, они почувствовали, что теперь остались одни на глазах противника. Такую ситуацию заметил и противник. С их кораблей начали спускать шлюпку. В это время командир отряда капитан – лейтенант Разгуляев предложил всем плавающим держаться группой. К Разгуляеву подплыли все, кроме командира катера Михеева и командира отделения мотористов Петрова. Когда почти все подплыли к Разгуляеву, он вдруг сказал, что живыми краснофлотцы не должны попасть в руки врага и тут же стал из пистолета по очереди стрелять в плавающих рядом моряков. Предпоследний выстрел он произвёл по командиру катера Михееву, плававшему в отдалении, но не попал, на Петрова пули уже не хватало…
Последний выстрел Разгуляев произвёл в себя и вместе с расстрелянными катерниками ушел на дно Балтики. Теперь в живых остались лишь двое. Вскоре к ним подошла шлюпка с немецкого СКР. Обессиленных и безоружных катерников подняли на борт шлюпки, потом их, по иронии судьбы, доставили на тот же корабль, по которому Михеев выходил в атаку. Их повели по палубе и когда остановили, почему-то показали на воду, они увидели торчащую в борту торпеду. Да, это была их торпеда, но она не взорвалась скорей всего из-за залпа с близкого расстояния, при котором взрывное устройство не сработало. Корабль дал ход и взял курс на базу.
Позже ребята узнали, что противник прибыл в Хельсинки. Весь период перехода им было приказано стоять над вошедшей в борт торпедой: мол, если взорвётся, от себя и погибнете первыми. Но на переходе торпеда не взорвалась и, как только корабль пришвартовался, Михеев и Петров были отправлены в камеры. Дальше началась у них обычная тяжёлая и унизительная жизнь военнопленного – допросы, издевательства, избиения, лагеря... С капитуляцией Финляндии Михеев и Петров были возвращены на родину, а после проведения проверки периода нахождения в плену без претензий восстановлены во всех правах и званиях. С Петровым я вижусь регулярно на каждой встрече ветеранов-катерников, а вот Михеев приходил на эти встречи редко. Они, конечно, тяжело переживали тот трагический день атаки...

Морской бой в районе банки Намси в Нарвском заливе, 30 октября 1943 года

30 октября 1943 года днем торпедными катерами произведена дерзкая атака кораблей противника в районе банки Ниимси. В атаку выходили две группы торпедных катеров, в каждой группе было по 3 торпедных катера. Первой группой в составе торпедных катеров 124, 134,161 командовал Герой Советского Союза капитан – лейтенант Гуманенко. Второй группой в составе торпедных кораблей 75, 85, 41 командовал старший лейтенант Волков. Состав атакуемых кораблей противника – 6 тральщиков типа М-1, имеющих большую насыщенность артиллерийского огня.

Вначале все шло, как и прежде, когда шли на встречу с врагом. Через некоторое время вдали мы заметили большие шапки дыма, это были наши тральщики, но вскоре появились 6 кораблей противника. Итак, 6 наших катеров против 6 фашистских тральщиков М-1. Катера разделились на две группы. Одна из них атаковала с кормовых курсовых углов, этой группой командовал Чуманенко, вторая – с носовых, в том числе и наш катер. Этой группой командовал Волков, находившийся на ТК 75. При сближении противник открыл по нам ураганный артиллерийский огонь. По катерам в общей сложности било около 60-80 орудий разного калибра. Море кипело от взрывов. И, чем ближе мы подходили, тем яростней была канонада, у меня в голове всё время крутилась одна мысль: «Только бы не промазал командир, только бы хорошо вышли торпеды». На этот раз еще в самом начале похода я несколько раз проверил исправность и готовность аппаратов к выстрелу. На этот раз все было нормально. Мельком я заметил, как внимательно наблюдает за моими действиями Дружинин, который находился в рубке со мной рядом. А однажды он даже спросил: «Ну как, всё нормально?». «Все нормально, товарищ старший лейтенант», - искренне ответил я.
Вот уже мы легли на боевой курс, теперь никаких маневрирований, теперь одна задача – торпеда в цель. Вскоре командир дает команду: «Товсь!» Я крепко сжимаю ручки стреляющего приспособления и с нетерпением жду команды «Залп». Вот командир потянул руку к коробке «автомат стрельбы» и тут же «Залп!». Одновременно с командиром я вручную спускаю ударник стреляющего приспособления. Знакомый запах пороха в рубке – значит, торпеда вышла! Поднимаюсь, чтобы проследить за следом торпеды, но впереди нас настолько много всплесков от взрывов снарядов, что я ничего не вижу. Смотрю, командир начал отворот от противника. Возникает вопрос в голове: «А как же вторая торпеда?». Я уже было намерился напомнить командиру, что у нас ведь есть ещё одна торпеда, но в это время увидел, что мы разворачиваемся в повторную атаку. Я опять занял свое место за торпедными аппаратами. И опять слышу: «Товсь! Залп!». Снова хлопок, запах…
Все хорошо, торпеда вышла, вижу её след. Да, она идет прямо на корабль противника, и вскоре взрыв. Урррра! Катер снова лёг на курс отхода, я сел за пулемёт и открыл огонь по кораблю противника. Но при отходе вдруг вижу, что шедший вместе с нами в атаку 75-й катер стоит без движения в непосредственной близости от кораблей противника и они по нему бьют прямой наводкой изо всех сил. Значит, какое-то повреждение. Да, так оно и есть, ему на помощь под ураганным огнём пошёл катер старшего лейтенанта Моряхина. Вот он подошёл к нему уже вплотную. Теперь противник сосредоточил весь свой огонь на обоих катерах.
Смотрю, командир и Дружинин о чем-то говорят, и тут же команда: «Полный вперёд!», и катер направляется в сторону противника. «Наверное, и мы пошли на помощь» - подумал я. Смотрю на Мишу Гурова, а он словно прилип к пулемёту и стреляет, стреляет. До катеров уже осталось совсем недалеко. В это время я слышу команду «Дым, товсь». Ага, значит, будем катера прикрывать дымзавесой. Так и есть, командир начал её постановку, а это значит, мы должны будем пройти между противником и стоящими на стопе катерами. Вот уже дымзавеса начала понемногу прикрывать наши катера. Теперь огонь переносится на нас, порой кажется, что мы идем по кипящему морю. Но вот и прикрыты наши катера. Вскоре дымзавеса начинает рассеиваться. Смотрим, Моряхин начинает отходить. Весь огонь опять на них. И вдруг, не успел Моряхин только-только отойти, как раздался взрыв катера, которому оказывалась помощь. Значит, прямое попадание. От катера не осталось и следа. К этому времени атака была уже всеми катерами закончена. Начался отрыв от противника, а через некоторое время мы были уже в базе. На пирсе нас встречали и оживленно обсуждали прошедшую атаку. Огорчало только одно. С боя не вернулся катер старшего лейтенанта Волкова почти со всем личным составом. Каким-то чудом был спасен только один человек - радист Лозовский. Но, в общем, это была очень результативная атака.

Дизеля «Паккард» для советских торпедных катеров

3-го апреля 1944 года для меня было особой датой – мне исполнилось 20 лет. Теперь уже я считал себя совсем взрослым. Как много утекло воды за то время, когда я впервые приехал в Ленинград в 1940 году. Ну а пока ремонт, ремонт, ремонт. В мае на завод «Марти», нынче Адмиралтейский, из тыла стала прибывать новая материальная часть. И нас перебросили на этот завод – принимать, осваивать и готовиться к новым боям. Я по-прежнему служил с Газиным. Нас разместили на территории завода, поэтому до катеров было недалеко. В помощь для освоения новой материальной части нам дали ряд специалистов, которые уже знали опыт освоения новой матчасти, главным образом мотористов по освоению новой ходовой части. К этому времени на катерах начали устанавливать дизеля «Паккард». В конце июля наш катер был полностью готов к плаванию, и мы перешли в Кронштадт.

Осень 1944 года — освобождение Прибалтики

К концу осени была освобождена вся Прибалтика. В этом активное участие принимали и торпедные катера. Но приближение зимы всё больше и больше затрудняло действия катеров. Теперь уже каждый выход был связан с большими трудностями. А впереди было участие в окончательном разгроме фашистов. Надо было к нему готовиться, и зимний период командование решило опять использовать для ремонта катеров, теперь уже включая и такую базу как Таллинн. Катера нашего дивизиона были собраны в г.Таллинн, где им предстояло ремонтироваться на заводе в ангаре Гидрогавани. Личный состав нашего дивизиона разместился в Копли, Народном доме. Это было очень хорошее помещение: тепло, уютно. Началась нормальная жизнь. В свободное от работы и учёбы время нам разрешили даже увольнение в город, посещение театров, кино. В таком размеренном темпе проходил день за днём. Так наступил 1945 год.

Начало кампании 1945 года

В марте уже наступили первые весенние теплые дни. Оставалось совсем немного времени до спуска катеров – как только гавань освободится ото льда. Пришло распоряжение – готовить катера к перебазированию в Мемель (Клайпеду). У всех недоумение: как же это можно, ведь на море ещё лёд. Но всё стало ясно, когда нам сказали, что перебазирование пройдёт сухопутным железнодорожным путём. Работа закипела сразу. Катера были прямо на кильблоках погружены на платформы, и мы поехали. Весь наш путь проходил по местам совсем недавних боёв, поэтому порой на отдельных участках были видны минные поля, которые ставил противник, даже трупы ещё не захороненных фашистских солдат. Признаться, от такой картины нам было не по себе - вот она, расплата, за чужую землю, за горе, которое принесли нашему народу фашисты. С прибытием в Клайпеду в кратчайшие сроки была организована разгрузка с железнодорожных платформ торпедных катеров, ибо линия фронта была рядом и вражеская авиация могла в любой момент совершить налёт. В такие же кратчайшие сроки торпедные катера были введены в строй. Часть их теперь была переведена в Швентой, в том числе и наш 125. Но катером уже командовал другой командир – лейтенант Задоя. Это был очень требовательный, грамотный офицер, прошедший подготовку в стенах Высшего военно – морского училища им. Фрунзе. Вместе с тем он был заботливым и чутким человеком. Он нам всем очень нравился, и мы с удовольствием готовы были идти с ним в новые атаки. И долго ждать не пришлось.
Вскоре трем торпедным катерам, в том числе и нашему, было дано задание выйти ночью на поиск противника. Балтийская погода как всегда нас не баловала. Штормило, но катера вышли в море. Проведя поиск, катера никого в море не обнаружили. Изрядно уставшие и промокшие до последней нитки, мы возвращались в базу. Море разыгралось ещё больше, видимость ухудшилась. Порой впереди идущий катер совсем скрывался за волной. В один из таких моментов вдруг мы стали терять его из виду. Наш командир решил увели149 чить ход, но в это же самое время впереди идущий катер решил сбавить ход, и не успели мы оглянуться, как уже влетели в его консоли. Катер сразу дал большой ход и тут же скрылся за волнами. Командир дал мне приказание осмотреть носовой отсек. При осмотре я увидел большую пробоину, в которую быстро поступала вода. Заделать такую пробоину имеющимися средствами было невозможно. Я доложил об этом командиру. Катер тем временем стал наполняться водой. Все силы были брошены на то, чтобы подкрепить переборку, соединяющую носовой отсек с моторным. Это нам удалось. Но пока мы устраняли аварию, в море остались одни. Темнотища - хоть глаз выколи, волна баллов 5-6, и мы одни в бушующей холодной Балтике. Все попытки обнаружить наши катера не увенчались успехом, взять нас на буксир было некому, надо было рассчитывать на свои силы и хоть медленно, но идти в сторону базы. Положение осложнялось тем, что из строя неожиданно вышел гирокомпас и, кроме всего прочего, мы ещё теперь потеряли и ориентировку в море. Ситуация принимала опасный оборот…
По направлению волны примерно определили, куда следует двигаться, ну а как дальше будет, посмотрим. С наступлением рассвета мы заметили приближающийся к нам самолёт. По силуэту это был наш. Но на всякий случай я и пулемётчик заняли место за пулемётами. Самолёт оказался нашим. Он пролетел с кормы на нос катера и полетел вправо от нашего курса. Посоветовавшись, мы решили, что он нам указывает курс. Мы взяли указанный курс, и часа через 1,5-2 увидели берег, а вскоре узнали и свою базу! С прибытием к пирсу мы поняли, что нас уже ожидали. Настроение у всех, естественно, было гадкое. Было очень жаль, что так неудачно закончилась первая операция 1945 года. Но что поделаешь… Нас опять возвратили в Клайпеду на ремонт, а он предстоял большой. Была повреждена кильбалка, помято несколько шпангоутов и, наконец, большая дыра в корпусе.

Убийство боцманом командира катера

Меня, например, очень потряс случай с командиром катера Поповым. Этот катер был тоже в Швентое. Боцманом на нём был бывший юнга Миша Романов, тот самый, который по ночам воровал пайковый хлеб у юнг в Сясьстрое в 1941. Во время одного из выходов в море на поиск противника этот катер по каким-то причинам отстал от своей группы. В это время на нём и разыгралась страшная трагедия. Романов, как позже выяснилось, преследуя свои преступные цели, подошёл к командиру сзади и выстрелил ему в затылок. Потом собрал команду и объявил, что командир предатель, вёл катер в сторону противника и что командование катером он принимает на себя. И тут же добавил, что по прибытии в базу будет ходатайствовать о награждении кого орденом Ленина, кого Боевого Красного Знамени, ну а о нём подумает Президиум Верховного Совета. Это был намёк, что он претендует на звание Героя Советского Союза… Вся эта мерзость Романова, конечно, стала известна в результате тщательного расследования. Он был предан суду военного трибунала, который приговорил его к расстрелу. Позже (по слухам) эта мера была заменена 10 - летним сроком тюрьмы, но больше я о нём ничего не слышал, да и не желал!

Подвиг старшины 2-й статьи Юрия Александровича Иванова

... героическом поступке Юры Иванова, катерного боцмана ТК 802, тоже бывшего юнги с о.Валаам, который последним сошёл с подбитого и севшего на мель у неприятельского берега катера, подвергавшегося обстрелу прямой наводкой. Он предварительно подготовил катер к взрыву и, рискуя жизнью, взорвал его, чтобы тот не достался противнику! Это было 26 апреля 1945 года при высадке группы торпедных катеров десанта на косу Фриш-Нерунг.

Конец боевых действий

Числа 5-6 мая командованию катеров поступило указание – корабли противника не торпедировать, а возвращать в места их базирования, по-видимому, чтобы взять потом с контрибуцией. Да, это был уже конец войны, оставалось только ждать его объявления! Шли последние часы Великой Войны… 8 мая по радио была объявлена Победа! Люди плакали, обнимались, целовались, кидали вверх бескозырки, фуражки, кепки, везде слышался смех. «Победа! Победа! Победа!» - только и слышалось кругом, поздравления, похлопывания, объятия совсем незнакомых людей… И вдруг: «Боевая тревога!». Катеру приказано готовиться к переходу в г.Швентой. Это было 8 мая в 23-00. Вместе с нами стали готовиться к выходу ещё 3 катера. Пирс сразу ожил. У всех чувствовался какой-то подъём. Но зачем мы перебазируемся в Швентой, никто из нас не знал. Было ясно одно – идём не на прогулку. Из Клайпеды вышли в 2 или 3 часа ночи. До Швентоя было не так далеко. Часа в 4 утра мы пришвартовались у пирса в Швентое. Командиров катеров вызвали в штаб, а мы с нетерпением ждали, какое указание они получат там. Через некоторое время командиры возвратились. Наш командир ст. л-т Задоя пригласил весь экипаж на катер и объяснил задачу. Нашему катеру предстоит высадить десант в порт Либава. Обстановка такая: враг начинает выводить корабли из Либавы в море, в сторону Швеции. Порт кругом обнесён бетонным молом . Проходы в молах, их ворота сильно укреплены артиллерией. Нам предстоит всё это преодолеть и высадить десант непосредственно в порт. В Либаве находятся воинские части, состоящие в большинстве своём из предателей-власовцев, которые будут сражаться до конца, другого выхода у них нет!
Признаться, это сообщение на всех произвело какое-то необычное впечатление. Нам всем было ясно, что высаживать десант в такой обстановке было делом нелегким, чрезвычайно опасным. И чем чёрт не шутит - почти в самый конец войны можно и погибнуть, а в такой день страшно этого не хотелось. Ведь всю войну прошли и я и ряд моих друзей, а теперь погибнуть можно. А этого так не хотелось! Но приказ есть приказ. Вскоре к пирсу стали подходить наши десантники. Началось распределение их по катерам. На наш катер посадили 12 человек. Скажу честно, ни у меня, ни у других моих товарищей не чувствовалось обычного радостного возбуждения, как это бывало раньше перед боевыми операциями. В голову почему-то лезли самые разные сумбурные мысли – то воспоминания о прожитых тяжёлых днях войны, то мысли переносились на родину, в детство, то вспоминались разные лирические моменты жизни. Даже друг с другом мы разговаривали совсем мало, каждому хотелось побыть с собой наедине, каждый думал о своём...
Перед самым выходом в море на задание, я даже впервые надел на себя каску и все средства защиты от осколков и пуль - нам выдали такие стальные латы, защищающие туловище И весь экипаж, гляжу, тоже вышел на задание как никогда защищённый. Я знаю, что в другое время никто бы не одел эту броню, а тут много уговаривать и разъяснять не надо было. Всем всё было ясно без слов и – дико хотелось жить, своими глазами увидеть, какая она, Победа! Часов в 5 утра 9 мая 1945 года катера вышли в море с десантом, а часть катеров без десантников для прикрытия. Когда до Либавы оставалось совсем недалеко, катера разделились на группы. Наш катер и катер ст.л-та Колмыкова были выделены в отдельную группу, которой предстояло сделать прорыв в порт в 1-е боновые ворота, гигантские стальные поплавки с натянутыми между ними стальными тросами и сетями, преграждавшими вход в базу.
Мы продолжали движение в сторону Либавы. Начинало уже понемногу светать. Вдруг прямо по курсу мы заметили какие-то небольшие движущиеся суда. Командиры приняли решение подойти к ним. Когда мы стали приближаться, то увидели, что это был мотобот, тянувший за собой шлюпку. Мотобот шёл курсом из Либавы в сторону Швеции. Командир группы принял решение осмотреть мотобот и шлюпку. Наш катер подошёл к шлюпке. В шлюпке сидело в военной немецкой форме человек 8. Осмотреть шлюпку было приказано мне. Я подтянул шлюпку отпорным крюком к катеру и прыгнул в шлюпку, подав команду: «Ханде хох» (руки вверх). Все сидевшие подняли руки вверх, я стал осматривать шлюпку. В шлюпке я увидел в первую очередь много чемоданов. «Ага, значит, драпают!» – подумал я. Сообщил командиру, что в шлюпке чемоданы. Тот, не задумываясь, дал мне команду: «Чемоданы за борт!». Я начал выполнять указание командира. В один из чемоданов я заглянул, там было спрятано барахло: отрезы материи, сапоги, туфли, какое-то тряпьё. Минут через 5 все чемоданы плавали на воде. Беглецы смотрели на меня злыми глазами. Я стал осматривать шлюпку дальше. Подняв паёлы и снасти, я увидел там много оружия – автоматы, пистолеты, боезапас и т.д. и, не задумываясь, стал всё выбрасывать в море.
Когда шлюпка была полностью очищена, я спросил у командира: «А с этими что делать?». Подумав, командир принял решение «Пусть переходят на катер, потом сдадим в плен». Я жестом указал, чтобы пленные перешли на катер. Команду выполнили сразу же. Теперь на катере вместе с нашими находились и немецкие «десантники». Что мы будем делать с ними, если придётся высаживать наш десант при большом сопротивлении противника, я не представлял. А впрочем, обстановка покажет. А пока, после того как такую же процедуру проделал и наш головной катер, мы двинулись опять в сторону Либавы. Всех пленных я усадил на самую корму катера, где заливало водой, и через некоторое время все они выглядели как мокрые курицы.

По пути мы увидели стоящий у входа в эту реку наш главный катер. Объяснив им, где находится военная гавань, мы пошли в указанном направлении. Второй катер шёл за нами. Пройдя минут 15, мы действительно увидели хорошую гавань, в центре которой стоял какой-то транспорт. Когда мы стали входить в военную гавань, то я увидел около 6 или 8 больших пирсов, заполненных людьми. А когда мы подошли к пирсам совсем близко, то на них, как, оказалось, было полным- полно немецких солдат. Поведение многих из них мне показалось очень странным. При нашем подходе многие из них бросали шапки вверх, некоторые играли на аккордеонах, гармошках, а многие просто что-то кричали. Да…теперь сомнений не было – война закончена, сдался последний немецкий гарнизон на Балтике!
Наши катера стали медленно подходить к пирсу. Я бросил концы на пирс, кто-то из немцев их принял и стал пришвартовывать нас. Было часов 7-8 утра, погода стояла прекрасная. Я поднялся на пирс, чтобы окончательно закрепить швартовые. Пирс весь был забит немецкими солдатами, теми, которых часа 2-3 назад я был готов душить своими собственными руками. Такими отвратными они мне казались. Отличались от всех солдаты в немецкой форме с красной повязкой на левой руке, на которой чётко выделялись три русские буквы «РОА». Как оказалось, это были наши русские «власовцы» с эмблемой «Русская Освободительная Армия». Смотреть на них вообще не хотелось, для меня это были предатели и изменники.

Трофейное барахло

Забили на катере все свободные места, даже в командирской рубке не было свободного места. Когда все прибарахлились, в гавань зашёл катер, на котором был командир бригады капитан I ранга Кузьмин. Осмотрев наши катера, он дал указание убрать всё барахло с катеров, ибо катера превратились чёрт знает во что. Указание всеми нами было встречено без всякого энтузиазма. Командиры катеров стали предпринимать всё от них зависящее, чтобы не выбрасывать трофеи. В конце концов командир бригады принял решение все катера отправить к брошенному немецкому транспорту, который стоял посредине гавани без единого человека. Так было и сделано. Катера пришвартовались у транспорта. И вот тут началось празднество по случаю окончания Великой Отечественной войны. На транспорте в кладовых мы разыскали разные продукты: колбасы, копчёность и даже спиртное. Поначалу было как-то боязно всё это употреблять: всё же немецкое, а потом…всё пошло за милую душу. В итоге день Победы был так отпразднован, что к утру, мы не могли очухаться – всё никак не верилось, что война закончена...

Трофейные торпедные катера

... ст. л-т Макаров предложил мне поговорить о другом. Он спросил у меня: «Как вы смотрите на то, что командование зачислит вас как коммуниста в группу особого назначения – для приёма в Германии трофейного флота, их торпедных катеров?». Мне стало интересно, я всегда мечтал побывать в разных странах, посчитал это большим доверием и, конечно, согласился.

В Вильгельмсгафен мы вошли ранним утром. Действительно, мы увидели там много разных кораблей, в том числе и торпедные катера. Их- то и предстояло нам ввести в строй и перегнать в Свинемюнде, где к этому времени была создана наша военно-морская база. Когда мы прибыли на торпедные катера, то увидели что их здесь очень и очень много, около 100. Как мы узнали потом, их было действительно 100. Причем, согласно договора, Советскому Союзу причиталось 30, США – 30, Англии – 30, Франции – 10. Но мы прибыли сюда только десятью экипажами. Значит, нам предстояло возвращаться сюда еще два раза. А пока нужно было освоить и подготовить к перебазированию 10 катеров.
Катера стояли вперемешку – теперь уже наши, французские, американские, английские. Одновременно с нами за катерами прибыли и моряки из Америки, Англии, Франции. Началась большая работа по введению в строй этих отвоевавших своё фашистских катеров. Вначале мы даже как-то растерялись: как справиться с такой задачей. Особенно большие трудности встали перед личным составом мотористов, которые хорошо знали моторы, работающие на бензине. А тут - дизеля, огромные, мощные, наполовину умышленно выведенные из строя…

На меня, как на главного боцмана, легла задача приведения в порядок рулевого управления, штурманского оборудовании и соблюдение общего порядка на катере, а также организация питания. После наших катеров эти нам показались огромными. На них были свои кубрики для жилья, камбуз для приготовления пищи, отдельная каюта для командира, боцмана и механика катера, большая радиорубка. Их водоизмещение было 100 тонн, (наших 18-20). Катера, конечно, были очень запущены. Грязи на них – просто трудно представить. Из-под паёл, например, приходилось в день выносить ведер 40-50 грязи. Мы просто удивлялись, как можно было плавать в такой грязи. Но, как бы там ни было, главное надо было быстрее довести эти катера хотя бы до такого состояния, чтобы они способны были плавать. К чести наших мотористов, с этой задачей они справлялись отлично. На ходу осваивали новую для нас матчасть, ремонтировали, приводили в порядок. Что касается боцманского хозяйства, то оно поддавалось восстановлению быстро. Новинкой для меня было здесь то, что боцман на этом катере одновременно являлся и рулевым, а я ведь к этой специальности совсем не был готов. Ну, ничего, я был уверен, что и с этой задачей справлюсь.
Недели через 2 наш катер был готов к выходу в море. А через день был сделан и первый выход. За рулем в этот период стоял бравший когда-то в руки штурвал боцман другого катера, Вася Кононов. С выходом в море за руль встал я, немного, конечно, нервничал и сбивался вначале, а потом все встало на свои места. В бухту возвращались уже, когда за рулем стоял я. Конечно, вход, швартовка прошли не так уж гладко. Дело осложнялось еще и тем, что командир нашего катера, младший лейтенант Андреев, был малоопытный офицер. На эту должность он был назначен сразу после окончания курсов командиров торпедных катеров из Баку.

Ровно через 3 недели, после упорных трудов, катера вышли в море для перехода в Свинемюнде. Кстати, ни американские, ни английские, ни французские катера к этому времени даже и наполовину не были готовы к выходу в море. Северное море встретило нас не совсем приветливо, в результате катера отдалились друг от друга по разным причинам: из-за плохих штурманских навыков, из-за выхода из строя матчасти, плохих метеоусловий… На нашем катере, например, в походе вышел из строя компрессор, обеспечивающий запуск дизелей. Поэтому мы не могли даже дать «СТОП» и вынуждены были все время двигаться, даже в тот момент, когда все катера дали «СТОП» из-за большой волны и «качки».
Вначале мы ходили вокруг катеров, лежавших в дрейфе, а потом получили разрешение двигаться самостоятельно до входа в Кильский канал. А пока катера лежали в дрейфе, их тоже разбросало, поэтому ко входу в канал все катера подходили в одиночку. Зато, пройдя по каналу (длиной около 100 км), уже в Балтике мы двигались стройно, кильватером. Здесь уже нам и родные стены помогали. В итоге до Свинемюнде добрались хорошо. Через 3 дня этими же экипажами мы снова вернулись в Вильгельмсгофен. Снова повторение прошлого. Только сейчас уже мы действовали значительно увереннее. Второй поход состоялся через 10 дней. Он прошел лучше – дорога была знакомой.

Итак, мы в Свинемюнде. Из числа этих трофейных катеров был сформирован 8-й отдельный дивизион торпедных катеров, в который попал и я. Местом нашего базирования стала дерев172 ня Кранц, это километрах в трёх вверх по реке от Свинемюнде. Место прекрасное. Хорошие пирсы, тихо. Недалеко от пирсов коттеджи, в которых разместились офицеры, сверхсрочники. Здесь же были помещения, в которых разместился и личный состав. Внутри этого городка была и столовая. По всему чувствовалось, что в военное время здесь располагалась какая-то морская часть. Жители этой деревеньки, а их было очень мало, говорили, что здесь в войну тоже стояли катера. Одним словом, все были очень довольны местом нашего базирования, и, как нам объяснили, это надолго. И действительно, вскоре командир дивизиона кап. II ранга Кожушко уже распорядился о приведении в порядок этого городка на русский манер. Что-то сносили, что-то строили. После того, как все работы были закончены, мы приступили к приведению в порядок катеров.