Ссылка на полный текст: Блатов И. В. Как создавался ядерный щит России. | Электронная библиотека | История Росатома
Навигация:
Радиолокационные датчики обеспечивающие высотный подрыв ядерных боеприпасов
Элементная база: проблема электрических контактов в ламповых панелях
Контрольный цикла изделия как пример вавилонского столпотворения
Радиодатчики
НИИ автоматики: создание систем инициирования, приборов автоматики и контрольно-стендовой аппаратуры
Воспоминания А.А. Бриш об исследовании процессов взрыва с помощью фотохронографа и доказательство того что фронт детонационной волны ведет себя как проводник
Воспоминания А.А. Бриш об отработке и внедрении безопасных капсюлей
Проблемы элементной базы: электромагнитные реле и электромагнитные включатели
Александр Иванович Белоносов
Микроэлектроника в конструкции автоматики ядерных боеприпасов
Воспоминания А.И. Белоносова о физкультурном параде
Разработка универсальной контрольно-измерительной аппаратуры для проверки любых типов изделий
Вопросы надежности специальных боевых частей
Элементная база: микросхемы частного применения
Причина ухода А.И. Белоносова из ВНИИА
После ухода А.И. Белоносова: разработка АСК (Автономной системы контроля)
Комплексный стенд для проверки всего изделия
Элементная база: вместо винтов — пистоны, а вместо пайки — накрутка
Воспоминания автора книги о работе помощником машиниста паровоза
Итак, мы, трое выпускников радиотехнического факультета МАИ: Коля Тремасов, Слава Якутик и я - попали в отдел, курирующий разработки радиолокационных датчиков, обеспечивающих высотный подрыв ядерных боеприпасов. Высотный подрыв необходим для того, чтобы, с одной стороны, исключить сильное радиоактивное заражение местности, образующееся при наземном взрыве, а с другой - увеличить площадь поражения целей ударной волной. Для выполнения этих условий необходимо было обеспечить достаточно высокую точность срабатывания. Кроме радиодатчиков, для высотного срабатывания применялись барометрические датчики, однако они не обеспечивали необходимой точности, поэтому разработкам радиодатчиков уделялось особое внимание. Дело в том, что испытания первых радиодатчиков, разработанных в Горьком в НИИ-11 на основе самолетных радиовысотомеров, окончились неудачно: они не выдерживали больших вибрационных перегрузок, возникающих при падении бомбы.
... НИИ-885, специализировавшийся на разработке систем управления ракет, НИИ-17, разрабатывавший самолетные радиолокаторы, и тот самый НИИ-504, в котором я делал свой дипломный проект, специализировавшийся на разработке радио взрывателей для снарядов. В НИИ-11 разработку радиодатчиков параллельно вели сразу два коллектива, одним из которых руководил главный конструктор Скибарко Алексей Петрович, а другим - Курячьев Вячеслав Павлович. Впоследствии эти коллективы выделились в самостоятельную организацию СКБ-326, занимавшуюся только разработкой радиодатчиков и подчинявшуюся Министерству радиотехнической промышленности. Позднее А.П.Скибарко перешел работать в Москву в НИИ-885.
В основу радиодатчика НИИ-17 был заложен импульсный принцип, все же остальные радиодатчики в то время разрабатывались на частотном принципе. Оба принципа основывались на том, что скорость распространения радиоволн имеет конечную величину, составляющую 300 ООО ООО метров в секунду или 300 метров за одну микросекунду. Импульсный радиодатчик периодически излучает по направлению к земле высокочастотные электромагнитные сигналы в виде коротких импульсов. Каждый импульс, отразившись от земли, принимается приемной антенной радиодатчика через время, определяемое скоростью распространения радиоволн и высотой нахождения радиодатчика.
Например, если радиодатчик находится на высоте 150 метров, то излученный импульс, пройдя туда и обратно расстояние в сумме 300 метров, вернется через одну микросекунду. Если радиодатчик находится на высоте 600 метров, то задержка отраженного импульса по отношению к излученному составит 4 микросекунды. Для того, чтобы обеспечить срабатывание радиодатчика на заданной высоте, в нем формируется специальный стробирующий импульс (стробимпульс), задержанный по отношению к излученному импульсу на время, определяющее высоту срабатывания. При совпадении отраженного импульса со стробимпульсом формируется сигнал, от которого, собственно, и происходит высотное срабатывание. В частотных радиодатчиках электромагнитный сигнал излучается непрерывно, но частота его меняется по определенному, например, по линейному закону. В этом случае частота отраженного сигнала будет «отставать» от частоты излучаемого сигнала, так как пока отраженный сигнал пройдет расстояние от земли и обратно, излучаемый сигнал успеет измениться на величину, определяемую скоростью изменения этого сигнала и высотой нахождения радиодагчика.
Например, при скорости изменения излучаемого сигнала 1 килогерц в микросекунду «отставание» частоты отраженного сигнала по отношению к излученному составит: при нахождении радиодатчика на высоте 150 метров - 1 килогерц, а при нахождении его на высоте 600 метров - 4 килогерца. Если теперь подать оба сигнала (излученный и отраженный) на смеситель и выделить разностную частоту этих сигналов, то она будет прямо пропорциональна высоте нахождения радиодатчика. Срабатывание радиодатчика происходит путем выделения разностной частоты с помощью фильтра, настроенного на частоту, определяющую высоту срабатывания. Я привел здесь лишь очень примитивное описание принципа работы радиодатчиков. На самом деле все обстоит гораздо сложнее, так как для того, чтобы повысить помехоустойчивость радиодатчиков по отношению к активным и пассивным помехам, создаваемым противником, применяются различные ухищрения, существенно усложняющие схему.
Мне было поручено курировать радиодатчики, которые разрабатывались в НИИ-17 под руководством главного конструктора Тихомирова Виктора Васильевича, и в НИИ-885, где работами руководил главный конструктор Геништа Евгений Николаевич. В мои обязанности входило составление и согласование технических заданий на разработку, ведение всей переписки, участие в заводских испытаниях и в испытаниях в реальных условиях, подготовка материалов для рассмотрения на комиссии А.Л.Минца и др.
Предварительные, отработочные испытания проводились на 71-м полигоне ВВС, расположенном на станции Багерово под Керчью. Вначале это были испытания в составе бомбы РДС-3, а затем - РДС-4. Следует отметить, что радиодатчики в ту пору делались на радиолампах, вставляемых в ламповые панельки, и надежность их работы была невысока. Большое количество отказов происходило из-за нарушения электрических контактов именно в ламповых панелях, особенно при наличии вибрационных и ударных перегрузок, возникающих при транспортировке приборов и при работе на траектории в составе изделия. В связи с этим было дано указание перевозить радиодатчики только самолетом или пассажирским поездом.
Поскольку в те годы еще не было создано специальной контрольно-поверочной аппаратуры, поверка производилась с помощью стандартных приборов, которых набиралось около десятка (генератор стандартных сигналов ГСС-6, частотомер, измеритель мощности, линия задержки, вольтметры, амперметры и т.п.). Все эти приборы с помощью проводов и кабелей собирались в измерительную схему, к которой подключался радиодатчик. Словом, проверка была очень сложной, громоздкой и требовала много времени. Не лучше обстояло дело и с проверкой других приборов (бародатчиков, временных устройств, блока автоматики и т.п.). Во время же контрольного цикла вокруг изделия вообще было целое вавилонское столпотворение: ставились столы, на которых размещались измерительные приборы, от измерительных приборов к изделию тянулось множество проводов, кабелей, дюритовых шлангов и т.д. Кроме того, необходимо было четко соблюдать последовательность операций, что при наличии «человеческого фактора» часто приводило к ошибкам.
Такое мучение при проверке изделий продолжалось до тех пор, пока Александр Иванович Белоносов не выдвинул идею объединения всех измерительных приборов, участвующих в контрольном цикле, в единый автоматизированный комплекс, работающий по программе, и не воплотил ее в автоматизированной контрольно-измерительной аппаратуре (КИА). После проведения контрольного цикла изделие опечатывалось и при наличии летной погоды на другой день подвешивалось в бомболюк самолета.
После переезда в Горький во всю мощь развернулся изобретательский и организационный талант Коли Тремасова, чьи заслуги на научном поприще ни у кого не вызывают сомнений. Под его руководством была разработана для самых разных изделий целая плеяда радиодатчиков: «Колибри», «Стрела», «Гном», «Серпантин», «Янтарь», «Сигма» и др.
ВНИИА был создан в 1954 году на базе завода №25 Министерства авиационной промышленности. Этот завод передали в Министерство среднего машиностроения, и первое время он функционировал как филиал КБ-11, но очень быстро стал самостоятельной организацией, именуемой КБ-25. Начальником, научным руководителем и главным конструктором КБ-25 был назначен Николай Леонидович Духов, выдающийся организатор и конструктор. В его честь после ряда переименований КБ-25 стал называться Всероссийским научно-исследовательским институтом автоматики имени Н.Л.Духова. По первоначальному плану здесь предполагалось разрабатывать лишь систему электрического и нейтронного инициирования ядерного заряда, однако Николай Леонидович при назначении его директором предложил расширить тематику и заниматься не только системой инициирования, но и разработкой самих боеприпасов, а также приборов автоматики и контрольно-стендовой аппаратуры. Такое решение себя полностью оправдало, так как позволило комплексно, а следовательно, и более грамотно решать все проблемы, в том числе и проблемы, связанные с разработкой блоков автоматики.
Аркадий Адамович Бриш принимал самое активное участие в проектировании первого ядерного заряда, испытанного в 1949 году. Вот что он сам рассказал мне об этом периоде (его рассказ я записал на диктофон). «Когда я в первый раз пришел работать в лабораторию В.А.Цукермана, он рассказал мне, что его лаборатория занимается исследованием процесса взрыва различных взрывчатых веществ, при этом основная методика исследования - рентгеновская. Необходимо получить рентгеновское изображение заряда до взрыва и в момент максимального сжатия металлического шарика, находящегося внутри заряда, с тем, чтобы, сравнив между собой эти два снимка, определить степень сжатия исследуемого шарика по уменьшению его размера. Рентгеновский аппарат и пленка находились в казематах, защищающих их от разлетающихся продуктов взрыва. Но Цукерман меня на исследования при помощи рентгена не поставил, а подключил к другой работе: исследованию процессов взрыва с помощью фотохронографа. Фотохронограф представляет собой вращающееся зеркало, на которое через объектив проектируется взрыв. Вращающееся зеркало отражает весь процесс взрыва на неподвижную пленку. Однако трудность заключалась в том, что фотохронограф был рассчитан на сотни микросекунд, а весь процесс взрыва занимал десятки микросекунд, поэтому разрешающая способность была слишком мала. Для того, чтобы поймать эти десятки микросекунд, необходимо точно знать окружную скорость вращения зеркала и синхронизовать его положение с началом взрыва.
Как сейчас помню, 1 октября 1947 года в секторе, которым руководил Кирилл Иванович Щелкин, организовали семинар для обмена опытом. Поскольку проблема измерения числа оборотов и синхронизации вращения зеркала с моментом взрыва тогда стояла очень остро, меня попросили выступить, и я согласился. Ну, я не очень доволен своим докладом, однако после семинара я стал думать: как же мне измерить частоту? В то время у нас ни частотомеров, ни осциллографов еще не было, и я решил сделать мостовую схему, поставив в диагональ моста микроамперметр и отградуировав его по числу оборотов. Точность этого метода была низкая, и сам я был неудовлетворен этой работой, однако к октябрьским праздникам сделал несколько приборов, и за это мне дали премию две тысячи рублей (с формулировкой «за разработку нового метода измерения частоты»). В это время мы получили осциллографы и звуковые генераторы. Теперь я уже стал подавать свой сигнал на одну из пластин осциллографа, а на другую - синусоидальный сигнал от генератора, точно откалиброванный по частоте. При совпадении частоты обоих сигналов на экране осциллографа появлялась фигура Лиссажу. Теперь уже можно было не только точно измерять скорость вращения зеркала, но и задавать ее в любых пределах, подгоняя под заранее установленную калиброванную частоту генератора. Этот метод был быстро взят на вооружение и уже в ноябре внедрен не только в нашей, но и в других лабораториях. После этого я выступил на семинаре и уже как-то поверил в свои силы».
(От себя в скобках отмечу тот темп, в котором тогда проводились работы в КБ-11. Придя в лабораторию Цукермана в конце июля 1947 года, Аркадий Адамович меньше, чем за три месяца сумел разобраться в довольно сложной проблеме и нашел оригинальное и красивое ее решение. Кстати, об этом пишет в своей книге «Первая атомная» и В.И.Жучихин, указывая на то, что метод измерения и установки скорости вращения с помощью фигур Лиссажу, разработанный в лаборатории В.А.Цукермана, был взят за основу при проектировании многих пультов управления аппаратурой для исследования быстро протекающих процессов, которые длительное время эксплуатировались в разных лабораториях КБ-11). Однако вернемся к рассказу Аркадия Адамовича.
«Следующей моей работой у Цукермана была работа, связанная с измерением скорости распространения взрывной ударной волны. В это время сотрудниками лаборатории Этингофом и Тарасовым был разработан осциллограф ЭТАР-1 (Этингоф и Тарасов), который они начали разрабатывать еще в Москве и закончили после переезда на объект. Главным идеологом этой разработки был Этингоф, а Тарасов ему помогал. Этингоф был очень толковым парнем. Не имея высшего образования, он разбирался в сложнейших вопросах и находил их решение. Я думаю, что, если бы не его преждевременный уход из жизни, он наверняка стал бы академиком. Осциллограф по тем временам был совершенно уникальным. Он имел два луча, один из которых предназначался для калибровки, и имел очень высокую разрешающую способность (доли микросекунды). После того, как осциллограф был готов, Цукерман сказал: «Давайте используем его для измерения времени замыкания контактов продуктами взрыва». Мы начали подрывать небольшие заряды с вмонтированными в них контактами, при этом заметили, что при коротком кабеле, соединяющем контакты с осциллографом, стоящим в каземате, еще можно различить какие-то сигналы. Однако для исследования средних и больших зарядов необходимо было иметь кабель длиной не менее 30 метров, но при такой длине кабеля вся картина тонула в помехах. Стали думать, в чем же дело? Кирилл Иванович собрал совещание и пригласил на него теоретиков, в частности, В.Ю.Гаврилова, однако на совещании ни к какому решению не пришли.
В конце концов, оказалось, что это происходит из-за отражения сигнала от конца кабеля. Когда поставили согласующее сопротивление, равное волновому сопротивлению кабеля, то получили идеальную картину. Теперь уже можно было начинать эксперименты по определению скорости детонации различных взрывчатых веществ и скорости распространения ударной волны в различных материалах. Точное знание этих скоростей было необходимо для того, чтобы найти оптимальную конструкцию ядерного заряда и всех элементов, обеспечивающих его работоспособность. Нужно сказать, что в то время измерение скоростей распространения детонационных и ударных волн проводилось по методике одного довольно известного ученого. С этим ученым у меня возник чисто научный спор, который затем потом перерос в довольно неприятный конфликт, поэтому я не буду тебе называть его настоящую фамилию, а назову его, скажем, профессор 3.
Методика 3. исходила из того, что взрывчатое вещество, как до взрыва, так и в процессе взрыва, представляет собой диэлектрик. В соответствии с этой методикой, внутри заряда устанавливалась легкая металлическая пластинка, которая при взрыве перемещалась вдоль металлической рамки, находящейся в магнитном поле, при этом в рамке наводилась ЭДС, пропорциональная скорости движения пластинки. Измеряя величину этой ЭДС, определяли скорость движения пластинки, а следовательно, и скорость распространения детонационной волны (полагая, что пластинка движется вместе с фронтом волны).
Приступая к измерениям, я вначале решил использовать свой опыт, полученный в Институте машиноведения при измерении напряжений и деформаций в деталях машин. Там я использовал манганиновую проволочку или пластинку, наклеиваемую на исследуемую деталь, которая изменяла свое сопротивление при возникновении в детали напряжения или деформации. Такой же элемент я поместил внутри заряда и стал измерять изменение его сопротивления в процессе взрыва. Однако из этого у меня ничего не получилось. Возникло такое ощущение, что манганиновый элемент шунтируется какой-то проводящей средой. Тогда я решил произвести прямое измерение сопротивления (проводимости) взрывчатого вещества и посмотреть, не меняется ли оно в процессе взрыва. Для этой цели были изготовлены заряды из различных ВВ диаметром 60 мм и длиной 140 мм. Внутри зарядов с одного из торцов на расстоянии 5 мм друг от друга устанавливались параллельно два игольчатых электрода диаметром 1 мм.
Уже первые опыты показали, что при достижении детонационной волны электродов сопротивление между ними резко уменьшается (соответственно, проводимость резко увеличивается) и становится близкой к сопротивлению металлов. Тогда Вениамин Аронович взял меня, мы пошли к Юлию Борисовичу и доложили ему о результатах измерений. Юлий Борисович вызвал Зельдовича, и они оба выразили сомнение в правильности моих результатов, назвали фамилию какого-то исследователя, который доказал, что сопротивление взрывчатого вещества при взрыве остается большим, близким к сопротивлению диэлектрика. А в это время на объекте работала комиссия в таком составе: Анатолий Петрович Александров, Семенов Николай Николаевич и Яков Борисович Зельдович. Они провели экспертизу всех методов измерения и одобрили рентгеновскую методику, контактную и третью методику 3. Тут я сказал Харитону и Зельдовичу, что методика 3. не годится, так как при взрыве все замыкает. И раз этот вопрос я уже «затравил», то комиссия написала, что методика 3. пойдет только в том случае, если сопротивление ВВ при взрыве будет оставаться большим, а электропроводность маленькой. Возник конфликт с 3., он начал говорить, что моя методика безграмотная и ей нельзя доверять. Тогда мне сказали: «Аркадий Адамович, то, что ты говоришь - не доказательно. Для того, чтобы доказать, поработай еще: измени полярность, попробуй другие методы», - после чего я ушел сильно расстроенный. Но все это меня заело, и я стал продолжать опыты. Менял полярность напряжения - результат тот же. Попробовал другие методы, в частности, включал электроды, установленные в заряде, последовательно в колебательный контур и разряжал конденсатор контура через эти электроды в момент взрыва.
Получил поразительные результаты: все электрические параметры контура (частота, декремент затухания) оставались такими же, как и при разряде конденсатора контура через контакты реле. И, наконец, проверил все это электромагнитным методом: брал диск из ВВ, помещал его в магнитное поле и снаружи устанавливал катушку. ВВ подрывалось капсюлем, установленным в центре диска. Если бы при взрыве удельное сопротивление ВВ оставалось большим, то в катушке не должно наводиться никакой ЭДС. Однако у меня получился результат точно такой же, как и в случае, если вместо расширяющегося фронта ударной волны внутри катушки было помещено металлическое кольцо с увеличивающимся диаметром. Таким образом, используя бесконтактную методику, я доказал, что фронт детонационной волны ведет себя как проводник.
Далее я стал исследовать, как действует ударная волна на другие материалы: на воздух, воду, плексиглас, парафин и т.п. Ставил образцы этих материалов под зарядом на расстоянии 10 сантиметров и измерял их сопротивление в момент прихода ударной волны. Оказалось, что проводимость диэлектриков в момент прихода ударной волны увеличивается на много порядков (например, у плексигласа и парафина - на 15-20 порядков). Мы доложили о полученных результатах Харитону и Зельдовичу, и они нам поверили.
... вернемся снова к рассказу Аркадия Адамовича. «В 1948 году я был переведен от Цукермана в отдел Комелькова заниматься системой подрыва. Для начала мне поручили проверить чувствительность капсюля, выполненного на основе азида свинца, и выяснить, нельзя ли с помощью подачи на него малых напряжений установить его работоспособность. Для подрыва капсюля на него подается импульс напряжением 10 киловольт. А если порог его срабатывания будет 15 киловольт? Тогда он не будет работать. Я решил замерить малыми токами сопротивление капсюля. Он имел чертежный индекс 19.440С6. Пошел к конструктору этого капсюля Пузыреву и попросил несколько образцов.
Большого опыта работы с капсюлями у меня тогда еще не было, я взял один из этих образцов и решил проверить его сопротивление прямо на столе. Но тут меня как будто кто-то толкнул под руку, и я решил пойти в башню, где был оборудован специальный бокс для проведения взрывных работ. Положил в этот бокс капсюль и подсоединил проводками через микроамперметр к батарейке 4,5 вольта. Сопротивление оказалось большим, я отсоединил батарейку и хотел уже взять этот капсюль, но в этот момент он вдруг ни с того ни с сего подорвался. Опять меня Бог миловал, видимо, я родился под счастливой звездой. Во время войны было много случаев, когда я был на волосок от смерти, были такие случаи и в мирное время. Вот и сейчас, если бы я начал проверять сопротивление прямо на столе, то наверняка остался бы, как минимум, калекой. Я вызвал Пузырева и говорю ему: «Слушай, что ты там натворил? Почему твои капсюли взрываются от напряжения всего вольта?» Оказывается, в этой партии капсюлей при прессовании азида свинца он дал давление 1200 атмосфер. Я ему говорю: «Меняй скорей давление». Следующую партию капсюлей он отпрессовал при давлении 400 атмосфер. Эта партия сработала нормально.
Оказалось, что азид свинца при таком большом давлении изменяет свои свойства, переходит в другое, нестабильное состояние. На различных предприятиях было много случаев, когда капсюли взрывались прямо в руках у исполнителей от статического заряда, который всегда присутствует на теле человека, особенно в сухих помещениях. Поэтому в инструкциях по работе с азид- ными капсюлями всегда записывается требование, чтобы влажность в помещениях была не меньше определенной величины, чтобы у работников не было элементов одежды из синтетических тканей и т.п. Кроме того, в отличие от взрывчатки, применяемой в заряде (ГГ 50/50, ТЭН), которая при пожаре не взрывается, а просто сгорает, азид свинца от пламени детонирует.
Учитывая все эти обстоятельства, мы с Вениамином Ароновичем Цукерманом стали убеждать Юлия Борисовича, в том, что нужно, во-первых, отказываться от искровых капсюлей и переходить на мостиковые и, во-вторых, искать какой-то другой, более безопасный материал вместо азида свинца. Он с нами согласился, и уже в 1948-1949 году, еще до первого взрыва, мы начали вести проработку мостиковых капсюлей на основе азида свинца. В этом случае исключалось срабатывание капсюля от статического электричества, но в случае обрыва мостика такая возможность снова возникала. Поэтому параллельно с проработкой мостиковых капсюлей на основе азида свинца мы стали исследовать возможность использования вместо азида свинца вторичного ВВ (ТЭНа). Однако против этих работ почему-то восстал Владимир Иванович Алферов. Он был против кардинальных изменений конструкции заряда. К его мнению не могли не прислушиваться, так как он отвечал за серийное производство зарядов, работая сначала в КБ-11, а затем начальником серийного главка и заместителем министра. Меня он вообще считал вредителем, пытающимся разрушить то, что с таким трудом было создано и худо-бедно как-то работало.
Помню такой случай. В 1949 году Юлий Борисович собирает совещание по мостиковому капсюлю. На совещании присутствовал Алферов (он тогда замещал Зернова, так как Зернов болел). При обсуждении этого вопроса он сказал: «Юлий Борисович! Я не понимаю, зачем люди такой высокой квалификации занимаются никому не нужным делом. У нас на носу испытания первого атомного заряда, а мы отвлекаем силы на второстепенные дела». Я думал, что Юлий Борисович вспыхнет. Но он сдержался и сказал спокойно: «Владимир Иванович, мы должны думать о перспективе». Во многом из-за позиции Владимира Ивановича отработка и внедрение безопасных капсюлей затянулись до 1968 года.
Вообще говоря, В.А.Алферов делил всех людей на «друзей» и «врагов». Он очень хорошо относился к Якутику, к Седакову, к тебе хорошо относился, а меня он зачислил в стан «врагов». Но, несмотря на то, что я был в стане «врагов», он, в конце концов, вынужден был признать, что я прав. Это произошло после того, как на ЭХП в 1966 году подорвалось 6 человек. Как это произошло? Был солнечный день, эти люди должны были взорвать заряд для его уничтожения. В процессе подготовки к взрыву, они, видимо, перед установкой капсюля в заряд, положили его на корпус заряда. Поскольку заряд представляет собой диэлектрик, то в сухой солнечный день он наэлектризовался, и когда на заряд положили капсюль, то капсюль пробился. Когда Алферов увидел 6 обезображенных трупов, то он сказал: «Теперь я вижу, что Аркадий Адамович был прав, и нужно срочно менять все азидные капсюли на безопасные».
Очень важными элементами в автоматике ЯБП являются электромагнитные реле и электромагнитные включатели (ЭВК). Однако, именно эти элементы приносили больше всего хлопот разработчикам. Выпускаемые промышленностью реле и ЭВК не отвечали всем требованиям по эксплуатационным характеристикам, предъявляемым к ЯБП, да к тому же не обладали достаточно высокой степенью надежности. В связи с этим разработчики ЯБП вынуждены были разрабатывать их сами. В лаборатории №4 была создана специальная группа для лабораторной отработки реле и ЭВК, конструкция которых разрабатывалась в КО-2 Смирновым Михаилом Алексеевичем.
Наиболее слабым местом в реле и ЭВК всегда были контакты, так как при длительном хранении поверхность контактов покрывается пленкой, которая существенно понижает надежность их работы. Чтобы уменьшить этот отрицательный эффект, контакты обычно покрывают слоем серебра или золота, а также стараются выполнить конструкцию таким образом, чтобы замыкание контактов происходило с некоторым «проскальзыванием», разрушающим пленку. Для изучения работы контактов в лаборатории была создана специальная группа под руководством бывшего заместителя главного конструктора Гольцова Петра Николаевича.
Еще в бытность моей работы в 4-й лаборатории Александр Иванович Белоносов развернул бурную деятельность по внедрению в разработки самых последних достижений электроники и микроэлектроники. Электроника нашла широкое применение в контрольно-измерительной аппаратуре КИА, которая к моменту моего прихода уже была передана в серийное производство. Следующим шагом А.И.Белоносовабыло внедрение микроэлектроники в автоматику ЯБП. Он выдвинул идею сделать всю автоматику в виде единого моноблока и за счет этого существенно снизить ее вес и габариты. Кроме того, предлагалось все контактные коммутирующие элементы (реле, ЭВК), обладающие низкой надежностью, заменить бесконтактными устройствами, а также ввести элементы встроенного контроля. Нужно сказать, что вопрос снижения весов и габаритов автоматики стоял тогда очень остро, особенно это касалось баллистических ракет. В связи с этим Александр Иванович добился того, что предприятию на конкурсной основе была поручена разработка головной части для одной из баллистических ракет. К моменту моего прихода во ВНИИА (в 1967 году) эта разработка уже велась с большим размахом.
Нужно сказать, что эта работа встретила большое сопротивление как внутри института, так и в КБ-11 у С.Г.Кочарянца, потому что она подрывала устоявшиеся представления о принципах конструирования автоматики ЯБП. Главные доводы оппонентов, не лишенные, кстати, основания, состояли в том, что выпускаемая в то время микроэлектроника не обладала достаточной надежностью и радиационной стойкостью. Противником этой разработки был и главный конструктор ЯБП В.А.Зуевский, а также начальник проектного отдела Е.В.Ефанов. Однако разработку интегральной автоматики активно под держал Нико 138 Глава 3. ВНИИА лай Иванович Павлов, и она быстро продвигалась вперед. В этих трудных условиях Александр Иванович Белоносов в полной мере проявил свой блестящий талант руководителя и организовал работу по многим направлениям, призванным решить все вопросы, вызывающие сомнение.
Во-первых, была организована лаборатория, занимающаяся разработкой цифровых вычислителей под руководством Бармакова Юрия Николаевича. В этой лаборатории велась разработка вычислителя для интегральной автоматики. Кроме того, был создан расчетно-теоретический отдел во главе с Лапшиным Алексеем Яковлевичем, в котором были собраны высококвалифицированные специалисты по баллистике и аэродинамике (Дубовик С.И., Юхнев и др.), работавшие ранее в организациях МОМа и занимавшиеся теоретическим расчетом движения ракет. Задачей этого отдела была выработка новых, более совершенных алгоритмов для расчета траектории движения головной части ракеты в плотных слоях атмосферы, основанных на получении исходной информации от системы управления носителем перед отделением головной части от носителя. Эти алгоритмы позволяли в 1,5-2 раза увеличить точность высотного срабатывания, а также учесть другие факторы, влияющие на точность, такие, например, как маневрирование головной части, воздействие на нее средств ПРО противника и т.п. Обработку по данным алгоритмам инерционных перегрузок, измеренных по трем осям, производил вычислитель, разрабатываемый под руководством Ю.Н.Бармакова.
Во-вторых, широким фронтом развернулись работы по освоению микроэлектроники и внедрению ее в разрабатываемую аппаратуру. С этой целью были предприняты следующие шаги: организована лаборатория по микроэлектронике под руководством опытного специалиста Кушниренко Валентина Дмитриевича; наряду с использованием микросхем с высокой степенью интеграции, выпускаемых промышленностью, планировалось также производство собственных микросхем частного применения; на основе уже имеющегося опыта по созданию вычислителей в лаборатории Ю.Н.Бармакова удивительно талантливым специалистом В.С.Риссе была разработана специализированная вычислительная система «Ритм», предназначенная для проверки параметров микросхем, которая в те годы была, пожалуй, первой автоматизированной системой, созданной для таких целей.
Активное участие в разработке системы «Ритм» принимали А.В.Землянский и Н.П.Сидорова. Эта система использовалась не только на нашем предприятии, но и была внедрена наряде серийных заводов Министерства электронной промышленности для выходного контроля параметров выпускаемых микросхем, в частности, в Москве, Зеленограде и Воронеже; под председательством А.И.Белоносова была создана межведомственная комиссия по микроэлектронике, в состав которой входили представители институтов и серийных заводов Министерства среднего машиностроения, секретарем этой комиссии был назначен Бармаков Юрий Николаевич. Целью комиссии был обмен информацией в области микроэлектроники, составление и согласование планов работы предприятий, а также заслушивание отчетов о проделанной работе. Комиссия во многом способствовала быстрому внедрению микроэлектроники на предприятиях отрасли. Я тоже являлся членом этой комиссии, и меня всегда поражала четкость, оперативность и целенаправленность ее работы.
В-третьих, была проведена унификация всех датчиков физических факторов, используемых в новой автоматике, заключающаяся в том, что физические факторы (перегрузки, давление, разрежение) преобразовывались в синусоидальный сигнал, частота которого изменялась пропорционально величине этого физического фактора. Кроме того, на базе магнитных усилителей велась разработка бесконтактных коммутирующих элементов, призванных заменить применяющиеся в традиционной автоматике реле и электровключатели. И, наконец, еще одно техническое новшество предполагалось использовать в новой системе автоматики - это введение элементов встроенного контроля. Такое решение позволяло существенно упростить контрольно-проверочную аппаратуру и аппаратуру предстартового контроля. Все эти новшества в конструкции автоматики ядерных боеприпасов выходили далеко за рамки устоявшихся принципов конструирования и, естественно, вызывали много вопросов, прежде всего, такой простой вопрос: а что делать с заделом? Однако для меня, работавшего в то время в 4-й лаборатории и видевшего несовершенство электромеханики и ненадежность контактов, было ясно, что будущее - за микроэлектроникой.
Основные торжества и военный парад по случаю Дня Победы были назначены на 22 июня 1945 года. Однако погода на этот раз подкачала, весь день моросил мелкий дождь, но, несмотря на это, военный парад и остальные запланированные торжества состоялись. Вечером был устроен еще более грандиозный фейерверк и салют. Запомнился громадный портрет Сталина, поднятый на аэростатах над Манежной площадью и освещаемый прожекторами. По всей видимости, Сталин посчитал, что проведенных в честь Дня Победы торжеств недостаточно, и дал команду подготовить и провести физкультурный парад, чтобы показать всему миру, какая у нас сильная, крепкая и здоровая молодежь. Всем институтам была направлена директива: в течение месяца подготовить студентов к параду.
Пришла такая директива и в МАИ. Среди студентов отобрали 400 человек, отменили им все отпуска и перевели на казарменное положение. Командовала подготовкой к параду военная кафедра, к которой дополнительно были прикомандированы преподаватели с кафедры физкультуры. Начальником военной кафедры в ту пору был полковник Нариманов. Задача была очень простая: студентов откормить, чтобы ни у кого не было видно ребер, всем было приказано как следует загореть на солнце, ну и, конечно, научиться ходить строем спортивным шагом в колонне 20x20 (20 шеренг по 20 человек в шеренге). В число этих 400 студентов попали и мы с Сергеем Медведевым. В аудиториях 5-го корпуса (того самого, окна которого выходят на Волоколамское шоссе) устроили общежитие, а в институтской столовой организовали трехразовое питание.
Нужно сказать, что кормили нас, действительно, как на убой: и вкусно, и очень питательно. Ежедневно давали мясные, рыбные блюда, шоколад, какао и т.п. Если не наелся, то можно было попросить добавки. Положено было ежедневно давать каждому участнику парада по 2 яйца, но первое время их почему-то не давали, по-видимому, они уходили налево работникам столовой. Узнав об этом, мы пожаловались полковнику Нариманову, и он устроил директору столовой разнос. После такого разноса положенные 2 яйца стали регулярно давать каждому из нас до самого окончания сборов. Мы в шутку их стали называть «яйца Нариманова». Сейчас все это кажется смешным, особенно молодым людям, которые могут вдоволь наедаться и мясом, и рыбой, и шоколадом, и, тем более, яйцами, а тогда все эти продукты были в большом дефиците, мы их почти не видели и жили впроголодь, на одной картошке. Так что этот разительный контраст в питании и вся подготовка к параду оставили у меня самые приятные воспоминания, несмотря на то, что муштровали нас довольно основательно - часа по четыре утром и столыю же вечером.
Днем, как правило, всех возили на водный стадион «Динамо», где мы загорали и купались. Во время муштровки нас учили, прежде всего, держать строй и при этом идти спортивным шагом, высоко поднимая локти и делая рукой отмашку. Сначала мы ходили так в шеренгах по 5 человек, затем по 10 и, наконец, научились самому трудному - держать равнение, когда в шеренге 20 человек. Вначале тренировки проводились на институтском стадионе, затем на Болотной площади в центре Москвы, которая тогда вся была покрыта асфальтом, а последняя, генеральная репетиция всего парада проходила на Красной площади, кажется, это было ночью. На протяжении всех сборов нас регулярно взвешивали и проверяли качество загара. Все хорошо поправились, во всяком случае, ребер ни у кого не было видно. А вот с загаром получился небольшой казус. В своей основной массе все получили красивый коричневый загар, однако, среди этой массы нашлось три альбиноса, к которым загар никак не хотел приставать, и они резко выделялись среди общей коричневой массы своей белизной. Назревал скандал. Тогда за такие штуки можно было и в тюрьму попасть.
Стали думать, как выйти из положения. Заменить их было почему-то нельзя (видимо, набирали народ без всякого запаса). И тогда кому-то пришла в голову идея намазать их йодом. Так и сделали. После этого в нашей колонне шла сплошная коричневая масса. Наконец, день физкультурного парада настал, точной даты не помню, где-то во второй половине августа. Нам всем выдали новую форму - белые трусы и майки. К назначенному сроку все собрались на Манежной площади, строимся в колонны. И вот, наконец, под звуки бравурного марша, немного волнуясь, выходим на Красную площадь и идем мимо мавзолея. Ищу глазами Сталина. Он стоит в центре и машет нам рукой. Мне почему-то тогда впервые бросилось в глаза, что Сталин был очень маленького роста, во всяком случае, на фоне окружающих его людей.
Формально лаборатория №5 занималась разработкой и изготовлением аппаратуры для контроля блоков электрического и нейтронного инициирования при их выпуске и в процессе эксплуатации. Однако Александр Иванович Белоносов поставил задачу гораздо шире. Понимая, как трудно проводить контроль ЯБП в процессе эксплуатации, когда каждый прибор, входящий в ее состав, проверяется своей собственной контрольной аппаратурой и когда вся процедура проверки превращается в целое «вавилонское столпотворение», он решил разработать универсальную контрольно-измерительную аппаратуру (КИА) для проверки любых типов изделий, работающую по программе, которая разрабатывается заранее для каждого типа изделия.
Первоначально автоматизированный стенд, работающий по программе, по предложению и под руководством Ю Н.Бармакова был разработан для проверки блоков автоматики. После этого А.И.Белоносов решил использовать этот принцип для контроля всей автоматики ЯБП. Так родилась идея создания КИА. Сергей Валерьянович Медведев пришел в лабораторию, когда эта идея еще только зарождалась, и поэтому принял участие вето создании от начала и до внедрения в серийное производство. А задача стояла перед ними далеко не из легких. Как известно, в автоматике ЯБП различных типов применяются самые разные приборы, выполняющие функции предохранения и исполнительного срабатывания, принцип действия которых основан на использовании физических факторов, возникающих при движении боевой части в атмосфере или под водой.
Таким образом, перед разработчиками стояла задача, с одной стороны, создать стимулирующие устройства, которые имитировали бы воздействие траекторных физических факторов, при этом точно измеряли их величину, ас другой стороны, создать приборы, позволяющие зарегистрировать и измерить реакцию системы автоматики ЯБП на эти воздействия. Было разработано большое количество разного рода измерителей: измерителей давления, разрежения, времени, напряжений, токов, нейтронного потока и т.п. Всеми этими устройствами управлял программатор, работающий по программе, которая для каждого типа ЯБП составлялась заранее. Разработка КИА велась на самой современной, по тому времени, полупроводниковой элементной базе.
В процессе разработки КИА большое внимание уделялось вопросам его надежности. Все работы по надежности также велись под руководством С.В.Медведева. Наряду со схемно-техническими решениями, повышающими надежность, был введен жесткий контроль и отбраковка плат перед их установкой в блоки после того, как все 100% плат подвергались температурным и механическим воздействиям. Для обеспечения температурных воздействий в группе Ю.Н.Бармакова был разработан специальный термостат. Вопросам надежности боевых частей Сергей Валерьянович посвятил свою кандидатскую диссертацию, которую успешно защитил в 1961 году. Научным руководителем у него был Н.Л.Духов, а оппонентом на защите - С.Г.Кочарянц.
В своей диссертации С.В.Медведев попытался впервые сформулировать, что понимать под надежностью боевой части, которая является изделием одноразового действия, и как подтверждать эту надежность. Как поступают в таких случаях с другими аналогичными изделиями одноразового действия, например, с патронами или снарядами, которые изготавливают сотнями тысяч штук? От изготовленной партии военпред отбирает контрольную партию патронов несколько тысяч штук, которые отстреливают. Если при этом не произойдет ни одного отказа, то с определенной достоверностью можно утверждать, что остальные изготовленные патроны будут иметь заданную надежность.
В случае с ЯБП изготовить для проведения испытаний на надежность большие партии, исчисляемые тысячами штук, не представляется возможным. В связи с этим С.В.Медведев предложил проводить испытания на надежность на ограниченной партии, но в более жестких условиях, а большое количество изделий, требуемых для подтверждения надежности, заменить большим количеством срабатываний. Такую возможность он доказал и математическими расчетами. Данный подход понравился даже его официальному оппоненту С.Г.Качарянцу и в дальнейшем был взят за основу во всех руководящих материалах по надежности. Это была самая первая в МСМ диссертация по надежности.
Группа Здобникова занималась разработкой микросхем частного применения. В те годы промышленность уже начала массовый выпуск транзисторов и микросхем в бескорпусном исполнении. Габариты этих транзисторов и микросхем, выполненных на кристаллах, измерялись долями миллиметра - на порядок меньше их корпусных аналогов, однако они не были защищены от внешних воздействий, поэтому поставлялись в специальной защищенной таре. Задача разработчика аппаратуры состояла в том, чтобы схему блока или целого прибора, отмакетированную в лабораторных условиях на обычных элементах, изготовить затем на бескорпусных элементах. Эти бескорпусные элементы монтировались на специальных ситаловых подложках, на которых предварительно выполнялась вся разводка. Затем подложки устанавливались в корпуса, которые после заварки обеспечивали герметичность.
Весь этот процесс требовал специального оборудования и специальных «чистых» помещений. Александр Иванович Белоносов сумел в кратчайшие сроки организовать внедрение на предприятии этого совершенно нового технологического процесса, для чего было выпущено техническое задание, и по нему в НИВИ разработали и изготовили автоматизированную линию «Сосна», в которой все операции по созданию микросхем выполнялись в высоковакуумных камерах. Благодаря этому полностью решалась проблема «чистых помещений», необходимых при производстве микросхем.
В 1970-71 году во всех подразделениях, подчиняющихся А.И.Белоносову, быстрыми темпами разрабатывался эскизный проект нового изделия с интегральной системой автоматики. Эскизный проект предусматривал изготовление действующего макета такой автоматики. Помнится, что в лаборатории Ю.Н.Бармакова был изготовлен действующий макет вычислителя, который являлся «сердцем» всей автоматики и был предназначен для обработки сигналов, поступающих с датчиков физических величин. Обработка производилась в соответствии с функционалами, разработанными в расчетно-теоретическом отделе под руководством А.Я.Лапшина. Для того, чтобы демонстрация работы интегральной автоматики была более наглядной, Д.И.Крылов по предложению Александра Ивановича сделал специальный планшет, на котором была изображена схема интегральной автоматики, участки которой, отображающие тот или иной узел, начинали светиться при срабатывании этого узла.
Эскизный проект на новое изделие был готов к юнцу 1971 года и включал в себя около 10 томов. Здесь был отдельный том по схеме, отдельные тома по конструкции, по радиационной стойкости, по баллистике, по эксплуатации и т.п. Защита эскизного проекта, на которой мне довелось присутствовать, состоялась в начале 1972 года и проходила в кабинете В.А.Зуевского (может быть, это была даже еще и не защита проекта, а просто высокое совещание по рассмотрению данной темы). Я уже не помню всех присутствующих на этом совещании, по-моему, председательствовал на нем Г.А.Цырков.
Александр Иванович Белоносов выступил на этом совещании с блестящим докладом, продемонстрировал в действии работу макета интегральной автоматики. Однако исход совещания, видимо, был предрешен заранее - уж очень много противников было у этой работы. Запомнилось выступление на этом совещании Е. А.Негина. Он высоко оценил проделанную работу, похвалил разработчиков, но при этом сказал, что внедрять ее в практику пока еще преждевременно.
Что же касается курса, провозглашенного А.И.Белоносовым, на разработку интегральной системы автоматики с элементами встроенного контроля и упрощенной контрольностендовой аппаратуры, то Юрий Николаевич посчитал, что продолжать дальше этот курс бессмысленно из-за слишком сильного сопротивления со всех сторон. В связи с этим он предложил заняться разработкой новой полномасштабной контрольно-стендовой аппаратуры, обеспечивающей как контроль всех старых изделий, так и всех вновь разрабатываемых. В 1972 году было составлено и согласовано со всеми заинтересованными организациями техническое задание на разработку такой аппаратуры, и разработка пошла полным ходом. Помню, что еще на этапе разработки ТЗ Юрий Николаевич собрал всех основных разработчиков стенда и сказал, что нужно придумать ему название, но такое, чтобы оно, с одной стороны, не было слишком длинным, а с другой - отражало его основное назначение. После рассмотрения различных вариантов решили назвать его «Автономная система контроля» (АСК).
Сроки проведения этой разработки были очень жесткими: уже в 1975 году необходимо было передать всю документацию на Уральский электромеханический завод для организации серийного производства. Первый вариант системы АСК разрабатывался на микросхемах «Тур» и «Тайшет», имеющих среднюю степень интеграции. В начале разработки все находились в состоянии эйфории и планировали сделать новый стенд малогабаритным, размещенным в нескольких чемоданах, с тем чтобы его можно было легко переносить вручную. Однако в процессе согласования ТЗ смежники выдвинули целый ряд требований, заставивших отказаться от этой идеи. В соответствии с ТЗ система АСК должна быть универсальной и использоваться в самых разных ситуациях.
Разработка велась в спешном порядке, и в 1975 году конструкторская документация была передана на Уральский электромеханический завод (УЭМЗ) для подготовки серийного производства, где (тоже в спешном порядке) началось изготовление большого количества самой разной оснастки. Однако жизнь шла вперед, электроника развивалась бурными темпами, и к 1975 году уже появились микросхемы с более высокой степенью интеграции («Тайшет-2»), позволяющие существенно уменьшить габариты и количество электронных плат, а также улучшить технические характеристики АСК. В этой ситуации уже разработанный вариант АСК казался безнадежно устаревшим, и Юрий Николаевич принял непростое решение: срочно разрабатывать вариант АСК на новой элементной базе. Такой вариант был быстро разработан, и конструкторская документация на него (в 1976 году) направлена УЭМЗ.
Дальше все происходило как в кошмарном сне. Это можно представить, поставив себя на место директора УЭМЗ А.А.Соловьева. На заводе к этому времени уже было изготовлено более 1000 единиц различной оснастки, и потрачены громадные суммы денег. Для нового варианта эта оснастка уже не годилась, и ее нужно было просто выбрасывать на помойку.
С той поры прошло уже 30 лет, и я могу честно признаться, что тогда был в душе против разработки такого универсального «всепогодного» стенда. Я был сторонником комплексного подхода и считал, что нужно не создавать стенд на все случаи жизни, а разрабатывать новые изделия в комплексе с решением проблемы их контроля, то есть мне была более близка позиция А.И.Белоносова. Конечно, тогда, будучи начальником 5-й лаборатории, я добросовестно и честно выполнял все работы, связанные с организацией разработки АСК, но все свои мысли, в творческом плане, направил на разработку электронного временного устройства для ВНИИТФ.
В 1954 году завод №25 из МАП был передан в МСМ, и на его основе организован филиал №1 КБ-11 МСМ. Его директором и главным конструктором был назначен Николай Леонидович Духов. В это же время из КБ-11 сюда была переведена группа специалистов в главе с В.А.Зуевским и А.А.Бришом, в которую попал и я. Должен сказать, что мне и раньше вместе с Аркадием Адамовичем Бритом приходилось много ездить на завод №25 еще до передачи его в МСМ. Мы начали разрабатывать стенды. Со стендами надо было решать новую задачу, так как при проверках тогда использовались громоздкие осциллографические стенды, очень неудобные в эксплуатации. Сначала начали делать так называемые малогабаритные стенды. Постарались перейти с осциллографов на электронные методы измерения амплитуды и времени. Сделали комплект таких стендов. Однако у меня в душе оставалась какая-то неудовлетворенность: ну, хорошо, сделали мы стенд для проверки блока инициирования, он стал более компактным и удобным в эксплуатации, но другие-то приборы автоматики проверялись каждый своим стендом, в результате чего комплексная проверка изделия по-прежнему была очень сложной и громоздкой.
Вот тогда мне и пришла в голову идея сделать комплексный стенд для проверки всего изделия. Но прежде чем начать делать такой стенд, мне пришлось изучить все ЯБП, разрабатываемые во ВНИИЭФ, ВНИИТФ и ВНИИА. Идею создания такого стенда активно поддержал Павел Михайлович Зернов, он направил Кочарянцу и Клопову шифровку с указанием: ознакомить Белоносова со всеми ЯБП и показать ему всю документацию по его требованию. Я туда приезжал, меня сажали в ОВейную комнату, где я изучал схемы автоматики всех изделий. Мне нужно было понять: какие давать воздействия, какие диапазоны этих воздействий, какие при этом проводить измерения и т.д. Этим я занимался несколько месяцев, но зато в конце работы стал, наверное, самым осведомленным человеком, понимающим тонкости работы всех наших ЯБП. После этого мы стали определять структуру и состав контрольно-измерительной аппаратуры (КИА).
Должен сказать, что во всей этой работе меня очень поддержал Зернов. Алферов в жизни бы не допустил такой самодеятельности. Зернов же взял на себя такую ответственность. К сожалению, вскоре после этого Зернов ушел из жизни, а его место заместителя министра занял В.И.Алферов, так что завершение разработки КИА и вся эпопея передачи его в серийное производство происходили уже при нем. Когда начиналась разработка КИА, микросхем еще не было, поэтому он выполнен на обычных корпусных элементах (транзисторах, диодах, сопротивлениях). Однако мы постарались применить в нем самые последние (на то время) достижения науки и техники.
При разработке КИА и, особенно, в период передачи ее в серию очень много неприятных моментов доставил нам Владимир Иванович Алферов, ставший уже заместителем министра. В процессе разработки он нас еще не очень ругал, так как не представлял, что это такое. А когда КИА передали в серию на Уральский электромеханический завод (УЭМЗ), то директор завода Соловьев, когда что-нибудь не ладилось, говорил: «Так это конструктора во всем виноваты». Вот тут-то Алферов на нас и обрушился со всей силой своего темперамента. Причем я до сих пор не могу понять причину его такой бурной реакции, вроде бы не так уж сильно завод и опаздывал, но, видимо, у него было какое-то внутреннее предубеждение против стенда, и он хотел дать по мозгам за эту КИА. Он создал специальную комиссию во главе с самим собой, включил в нее генерала С.Н. Шишкина - заместителя начальника 5 ГУ, меня и еще ряд специалистов.
Сложно проникала в сознание идеология серийного производства. Традиционно качество инженерного решения оценивалось у нас по техническим критериям, абсолютно без учета экономического эффекта. Пришлось преодолевать недоверие к новым беспаечным технологиям электрических соединений - накрутка, запрессовка, обжимка, отход от резьбовых соединений. Как обычно делалась конструкция всех наших электронных блоков? Разъемы на платах закреплялись винтами, которые потом нужно было еще контрить краской. Платы в блоке соединялись между собой жгутами, где каждый провод припаивался к своему контакту разъема, либо к контактной площадке на плате. Элементы на плату устанавливались вручную и также припаивались индивидуально. Платы покрывались несколькими слоями лака, при этом каждый слой высыхал в течение суток.
Все эти технологии в совокупности с невысокой надежностью элементной базы обуславливали низкую надежность и высокую трудоемкость всего комплекса, а следовательно, и высокую его стоимость. Здесь мы полностью отказались от винтовых соединений, заменив их пистонами, а вместо пайки стали применять накрутку с помощью специальных приспособлений. Сейчас во всех наших шкафах нет ни одного паяного соединения. Это дало возможность, с одной стороны, существенно уменьшить трудоемкость сборки, а с другой стороны, увеличить надежность, так как электрические соединения, выполненные накруткой, во много раз надежнее паяных соединений. По этим соединениям у нас не было ни одного отказа.
Поскольку многих железнодорожников забрали в армию, то за счет нас хотели пополнить кадры паровозных бригад железнодорожного узла, которых катастрофически не хватало. Поэтому сразу же после окончания учебы весной 1943 года мы один или два месяца работали помощниками машинистов в составе паровозных бригад. Паровозное депо Даниловского железнодорожного узла в те годы было укомплектовано старыми паровозами серии «Э». Паровозная бригада состояла из трех человек: машинист, помощник машиниста и кочегар. У машиниста была физически самая легкая, но и самая ответственная работа: он сидел у правого окна паровоза, осуществляя управление всем железнодорожным составом. Помощник машиниста сидел у левого окна паровоза и помогал машинисту следить за сигналами светофоров, особенно в тех случаях, когда железнодорожный путь делал левый поворот. Однако у помощника машиниста не было времени особенно рассиживаться, так как в его обязанности входило обслуживание паровозного котла: накачивать с помощью специального инжектора в котел воду и следить, чтобы уровень ее всегда находился в определенных пределах, а давление пара, в котле было все время не ниже И атмосфер. Чтобы обеспечить эти условия, необходимо было выполнять физически самую трудную работу - топить котел, постоянно подкидывая в топку котла уголь или дрова. Так как каменного угля тогда почти не было, то приходилось топить дровами. Топка котла представляла собой камеру длинои 2,5 метра, ширинои 2 метра и высотой метра. Дрова, имеющие стандартную длину 1 метр, нужно было забрасывать в топку через небольшую дверцу размером примерно 50x50 см, при этом уложить их поленницей в два ряда вдоль и один ряд поперек топки, для чего нужна была большая сила и сноровка. Если дрова не уложить поленницей, а набросать их кое-как, то давление пара в котле будет меньше нормы, и мощность паровоза резко упадет, тогда паровоз может не вытянуть тяжелый состав на длинном подъеме. Такое иногда случалось и приводило к тому, что стопорилось движение поездов на всей дороге, и срывался весь график. Тогда из Данилова присылали другой паровоз, который, толкая состав сзади, помогал преодолеть длинный подъем. В обязанности кочегара входило подносить дрова из тендера и подавать их в руки помощника машиниста. Дрова обычно были сырые и тяжелые, горели плохо, поэтому за поездку так намучаешься, что после нее еле волочишь ноги и, придя домой, заваливаешься спать. Паровозы Даниловского узла обслуживали перегон от Данилова до Ярославля. Каждая поездка занимала больше 12 часов, после чего полагалось 2 суток отдыха. Однако случалось, что вызывали в очередную поездку и раньше, чем через 2 суток.