Навигация:
Характерная поломка ранних дизелей
Британские подводные лодки типа L воевали в обеих мировых войнах
Торпедная стрельба
Подводная лодка R.4 снята с вооружения и продана на слом в 1934 году
Подводная лодка Н.49 потоплена немцами в 1940 году
Friendly fire
Алкоголь на британских подводных лодках
Качество британских торпед
"Игра в собачку"
Перископ
Предпочтения командира подлодки: старые контактные торпеды
Кей Саммерсби — водитель Дуайта Эйзенхауэра
Адмирал Эндрю Браун Каннингхэм
Награды
Водолазы-картографы
Базирование на Мальте
Устройство машинного отделения преподавал инженер-лейтенант Хаусего, подобно большинству подводных инженеров той эпохи прошедший трудный служебный путь. Не вынимая изо рта трубки, он читал лекции о работе тех или иных механизмов субмарины. В это время надежность двигателей подводных лодок была низка - частые поломки требовали постоянных ремонтов. Конструктивные недостатки ранних дизелей усугублял тот факт, что они должны были функционировать, будучи укрепленными на гнущейся амортизационной конструкции. В те первые дни становления подводного флота у моряков была популярна частушка о "скачущем двигателе". В результате этого болты, которые крепили головку цилиндра, разбалтывались и ломались с такой регулярностью, что их замена считалась обычной процедурой. Когда цилиндр по тем или иным причинам отказывался работать, усилиями людей, вооруженных ломиками, его отсоединяли и закрепляли так, чтобы он не двигался, - для этой операции существовало даже специальное приспособление. Затем двигатель работал на оставшихся цилиндрах. И так продолжалось до тех пор, пока не ломались все цилиндры. Старые подводные инженеры соперничали друг с другом в рассказах про то, как мало поршней работало в ту пору, когда их лодки приходили домой.
Моей лодкой стала "L.52", одна из шести лодок типа "L" серии III, составлявших вторую флотилию. Они были созданы в конце войны 1914-1918 годов и, как ни странно это звучит, просуществовали до окончания войны 1939-1945 годов благодаря тому, что их артиллерийскому вооружению придавалось большое значение. "L.52" и "L.53" все еще имели две 4-дюймовые пушки, с которыми были спроектированы, но другие лодки после заключения мира лишились своего надводного оружия, поскольку его сочли не очень эффективным и заменили гидроакустическим оборудованием. Лодки также имели шесть торпедных аппаратов, так что их можно было причислить к хорошо вооруженным судам, но среди субмарин они были наиболее неудачными.
Вследствие ошибки проектировщика нижняя часть кормы ограничивала воздействие воды на винты на скорости свыше 12 узлов винты как бы находились в вакууме и крутились вхолостую, поэтому дополнительное увеличение частоты их вращения приводило лишь к дополнительной вибрации и шуму, но не к росту скорости. Большая осторожность требовалась при всплытии и во время сигнала тревоги. Однако, учитывая артиллерийское вооружение "L.50" на корпусе, в 1939-1945 годах я мог причинить гораздо большие повреждения врагу, чем любая другая субмарина, которой мы располагали в течение этой войны.
В довоенные дни военная инспекция прежде всего проверяла торпедный залп. На "L.52" в то время только начали практиковаться в торпедной атаке. Наш командир Литес по прозвищу Змей был мастером атаки и почти всегда попадал в цель. Во время торпедного залпа внезапно раздался грохот. Мне показалась, что взорвался воздушный баллон в торпедном аппарате, возле которого я стоял. Носовой отсек заполнился дымом. Это была "горячая прогонка" в торпедном аппарате. В первый момент, когда торпеда покидает лодку, выбрасываемая потоком сжатого воздуха, она отбрасывает рычаг, который приводит в действие двигатель торпеды. Дальше торпеда двигается от работы собственного двигателя, в котором сжигается топливо и кислород, поступающий из огромного стального резервуара, который занимает большую часть торпеды. Двигатель охлаждается водой. Если двигатель начинает работать до того, как торпеда покинет подлодку, то ему не хватает охлаждения и винт торпеды крутится вхолостую. Я знал, что может случиться в таком случае. Из-за ошибки внешняя крышка торпедного аппарата, которая должна была открыться перед тем, как произойдет пуск торпеды, не открылась. Я немедленно поспешил вниз, чтобы устранить поломку.
В торпедном отсеке я обнаружил неисправный торпедный аппарат и поставил задвижку на место. Теперь кораблю ничего не грозило. Нам повезло, что торпеда не ударилась о внешнюю крышку аппарата только потому, что благодаря удачному стечению обстоятельств зацепилась стабилизаторами и в итоге встала на исходную позицию. Проблема была решена, и я поспешил в центральный пост, где находился командир, доложить, что все исправлено. Уже достиг верхней точки трапа в боевую рубку, но, не удержавшись, рухнул обратно в отсек. Проснулся я на следующее утро и сообразил, что лежу в своей койке на "Люсии". Оказалось, что я отравился угарным газом и если бы подышал им чуть дольше, то, несомненно, умер.
Подводные лодки типа "R" были блестящие по замыслу, но опередили свое время. Проектируя их в конце войны 1914 года как противолодочные, при постройке пожертвовали всем ради их боевых задач. Как предполагалось, они должны были двигаться под водой со скоростью 15 узлов. Хотя после некоторых доработок корпуса они потеряли в скорости, понадобилось четверть века, пока по скорости их догнали немецкие субмарины серии XXI. Основные конструктивные особенности их используются при проектировании подводных лодок и по сей день. Их корпус был разработан специально для подводного плавания, а не надводного движения. Этим же целям служил и единственный винт, расположенный в конусообразной корме с горизонтальным рулем и обычным вертикальным рулем впереди него. В те далекие дни на них размещалась мощная аккумуляторная батарея, в то время как дизель имел мощность 240 лошадиных сил, а электродвигатели - 1200 лошадиных сил. Спустя десять лет после окончания военных действий отправили на слом все лодки этого типа, кроме "R.4", имевшей репутацию лодки, с которой постоянно что-то случалось.
Проблема этих лодок заключалась в том, что ими было чрезвычайно трудно управлять в подводном положении. Огромный единственный винт, укрепленный в задней части, был чрезвычайно уязвим при движении рядом с пирсом и причалом. Они имели небольшую надводную скорость, для зарядки их аккумуляторных батарей требовалось двадцать часов. Зато их было трудно обнаружить благодаря превосходной конструкции. Поэтому "R.4" не любили на подводной базе кораблей, для которой мы работали в качестве цели.
"Н.49" была одной из последних представительниц подводных лодок типа "Н". Это были прекрасные небольшие лодки водоизмещением около 450 тонн, созданные в последние годы Первой мировой войны - в основном по американским проектам. Я снова присоединился к портлендской флотилии, хотя моя старая любовь, к "R.4", была пересмотрена. Портлендская флотилия, помимо старых лодок типа "Н", имела две лодки нового типа "S", на представительницах которых я должен был воевать в течение войны. Тип "S" был возвращением к здравомыслию после полета фантазии, который привел к появлению огромных неуклюжих лодок типов "О" и "Р" и длинных, быстрых, но имевших слабый корпус лодок "речного" класса. Для дальних океанских походов необходима большая лодка. Огромные американские субмарины отлично воевали против японского флота во время Второй мировой войны. Наши небольшие лодки типа "Т" тоже проявили себя хорошо. Но лодки, которые могли с одинаковой эффективностью использоваться как в прибрежном районе, так и в океанских глубинах, по моему мнению, ничем не уступали им и были бесспорно лучшими субмаринами Второй мировой войны после немецких 500-тонных субмарин серии VI1C. Но это - личное мнение, и, подобно экономистам, два разных подводника всегда дадут разный ответ.
Субмарин боялись все, и нередко им больше угрожали свои собственные корабли и самолеты, а не силы противника. Примерно в одно время с теми событиями, о которых я рассказываю, наша лодка, возвращавшаяся в базу из Северного моря, послала сигнал: "Расчетное время прибытия 9.00, если наши самолеты прекратят нас бомбить". Подводная лодка - враг для всех, и не только наземные службы и самолеты ошибались в определении ее принадлежности. Трагедия свершилась из-за грубой ошибки, когда одна из наших субмарин, не опознав свою же подлодку, торпедировала ее и пустила на дно со всем экипажем{5}. Классический случай имел место в Первую мировую войну, когда итальянцы были нашими союзниками. Патрульный корабль в Средиземноморье сообщил на Мальту о потоплении немецкой подводной лодки. Вскоре с этого же корабля поступило донесение: "С сожалением сообщаем, что оставшиеся в живых говорят по-итальянски".
Во время похода мы не пили принципиально, исключением была стопка рома в те дни, когда командир полагал, что какие-либо эксцессы невозможны; обычно это случалось после ночного всплытия, когда аккумуляторные батареи уже поставлены на подзарядку, воздушные компрессоры включены и все дела закончены. Те из офицеров, которые не пили ром, получали по бутылке пива или по маленькой стопке виски. Я никогда не отдавал приказания об этом ежедневном расслабляющем рационе - да и вряд ли кто-либо из других командиров это делал. Никто не мог позволить себе опуститься ниже определенного уровня боевой готовности. Воздействие алкоголя при погружении, в условиях повышенного атмосферного давления и концентрации углекислого газа, могло оказаться непредсказуемым, поэтому при погружениях стопочка никогда не шла в ход.
Обычно из-за утечки воздуха из трубопроводов и баллонов высокого давления при всплытии требовалось соблюдать осторожность, даже открывая люк боевой рубки. По крайней мере один человек погиб при подобных обстоятельствах - его вышвырнуло в море, когда он открыл крышку рубочного люка. При всплытии, прежде чем открыть люк, полезно сначала запустить дизель, чтобы снизить давление внутри лодки. Но если погружение происходило в течение длительного времени, то дизели отказывались работать. Они гораздо более требовательны относительно содержания в воздухе кислорода и углекислого газа, чем организм человека.
Хочу рассказать, каким интересным способом мы потопили вражеский корабль возле Стадлэнста, тем более что история эта имела интересное продолжение. Корабль огибал мыс в сумерках и как раз перед нашим залпом включил навигационные огни. Это оказалось грузопассажирское судно небольшого размера, поэтому я использовал одну из самых плохоньких торпед. Производство торпед еще не поспевало за потребностями, поэтому мы не брезговали старыми, которые уже оказались списанными для тренировок в мирное время. По какой-то причине старая боеголовка не сработала должным образом, раздался маломощный щелчок, корабль, хотя и остановился, тонуть явно не собирался. Мы подошли ближе, чтобы прикончить его из пушки и таким образом сэкономить одну торпеду.
... мы заметили боевую рубку вражеской подлодки примерно в пяти милях от нас. Мы двинулись вперед, чтобы занять атакующую позицию впереди нее, поскольку она направлялась на запад, и мы оказались уже совсем недалеко. Возможно, итальянские подводники тоже всплыли, чтобы оглядеться, и, конечно, ожидали прихода конвоя. Нам трудно было достичь точки атаки из-за малой скорости в состоянии погружения. А кроме того, нахальством с нашей стороны было бы надеяться, что мы сможем держать лодку в поле зрения, сами оставаясь незамеченными, тем более что предстояла еще большая работа.
Довольно скоро субмарина нас обнаружила и погрузилась; мы последовали ее примеру. Затем последовал кон той игры, которая среди подводников называется "игра в собачку". И вы и противник слышите друг друга с помощью акустического оборудования и пытаетесь исключительно на слух стрелять торпедами. В этой игре противник имел перед нами преимущество. Оно заключалось в том, что, обладая современной системой управления торпедами, ему не требовалось разворачивать всю лодку, чтобы нацелить торпеду на нас. Игра проходит по заведенному образцу: вы оба ходите кругами, стараясь попасть на траверз противника, чтобы точнее прицелиться. Обычно дело заканчивалось тем, что лодки сужали свои круги и начинали кружиться друг за другом, как бы ловя хвост противника: отсюда и название. Надо признаться, что процесс этот изматывающий и напряженный, поскольку и вы и ваш противник можете ориентироваться только по данным гидроакустика.
Одна из наших субмарин однажды ночью наткнулась на немецкую лодку, проходящую довольно близко, совершенно неожиданно для обеих сторон. Субмарины немедленно погрузились и довели игру до логического завершения, то есть столкновения. Каждая доложила командованию, что потопила вражескую лодку, в то время как обе ушли без значительных повреждений. В нашем случае игра продолжалась до тех пор, пока не стало ясно, что перспектив не имеет ни одна из сторон, и не пришлось прекратить поиски и разойтись миром.
Еще одним экспериментальным приспособлением на лодке стал новый тип сальника для перископа. Перископ скользит вверх-вниз сквозь отверстие в прочном корпусе лодки, и поэтому трудно разработать сальник, который одновременно способен и выдерживать высокое давление воды, и давать перископу возможность свободно двигаться и поворачиваться. Это новейшее решение давней проблемы оказалось самым плохим из всех, с которыми мне приходилось сталкиваться. Вы густо смазывали сальник, и некоторое время он не протекал, но зато и не давал перископу свободно двигаться. Однако постепенно смазка вытекала, сальник начинал пропускать воду, и вы оказывались с ног до головы мокрым от морской воды и жирным от смазки. В этом состоянии, правда, перископ слушался лучше, но через некоторое время утечка становилась настолько сильной, что смесь попадала вам в глаза и, что того хуже, на объектив перископа. Иногда же, и это было уж совсем страшно, она просачивалась внутрь аппарата. В этом случае вы видели все сквозь темную пленку. Затем инженер снова смазывал аппарат, и так продолжалось до завершения очередного цикла. В холодную северную зиму протекающий сальник перископа доставлял много неприятностей, поэтому обычно мы надевали зюйдвестку; летом же в Средиземном море нельзя было пожаловаться на физический дискомфорт, однако такая ситуация изматывала и доводила до бешенства. В добавление к водным процедурам управление перископом в непосредственной близости от врага превращалось в гимнастическое упражнение. Когда перископ был опущен, его объектив оказывался значительно ниже настила, а верхушка убиралась в тумбу на несколько футов ниже поверхности воды. Если возникала необходимость осмотреться, перископ поднимался при помощи гидравлики, и, когда объектив оказывался на поверхности, вам приходилось караулить его и хватать за поворотные рукоятки. Затем предстояло приклеиться взглядом к объективу и в таком положении вместе с ним двигаться вверх. Едва объектив окажется над поверхностью воды, надо отдать приказ "Стоп", что на практике чаще ограничивается лишь движением мизинца. По этой команде техник, которому необходимы большое мастерство и опыт для плавного управления гидравлическим клапаном, прекратит подъем. С этого времени перископ двигался по команде вверх и вниз, пока наблюдатель смотрел в объектив - так, чтобы над поверхностью возвышалась именно необходимая доля перископа, и никак не больше.
Даже в спокойную погоду нелегко сохранять глубину субмарины постоянной - в пределах дюйма или двух, а в плохую погоду, тем более если вас крутит-вертит, зачастую оказывается трудно удержаться и в рамках одного-двух футов. При волнении на море вообще тяжело сохранить сколько-нибудь постоянную глубину, к тому же существует постоянная опасность быть выброшенными на поверхность воды. Если вы ведете обычное наблюдение и поблизости не заметно ничего особенного, можете позволить себе поднять перископ над поверхностью на два-три фута и работать в относительном комфорте. Но в тихую погоду, недалеко от врага, особенно если вы планируете умереть гораздо позже и в своей постели, неблагоразумно поднимать перископ выше чем на дюйм или два. Как только наблюдатель получил достаточно информации для осуществления своих непосредственных целей, перископ должен быть немедленно опущен - до следующего сеанса наблюдения. В кульминационные моменты атаки или во время охоты (вашей или на вас) следующий сеанс может начаться уже через несколько секунд. В такие периоды наблюдающему придется попеременно то сидеть, скрючившись, на настиле, то выпрямляться в полный рост. А если добавить к этим гимнастическим упражнениям еще и усилие по вращению перископа (вы можете смотреть только в одном направлении, поэтому вам придется ходить вокруг него, часто на коленях, припав к объективу, с тем, чтобы окинуть взглядом весь горизонт), то вся процедура становится напряженным физическим упражнением.
Вахтенный офицер доложил, что видит нечто похожее на цель: Кальяри представлял собой военно-морской порт. Я понял, о чем говорит дозорный, - это боевая рубка вражеской подлодки. - Готовиться к погружению! - пропел я. Лодка направлялась домой, возможно предвкушая все те радости, которые сулит берег, и - вполне естественно при виде дома - потеряла бдительность. Она поднялась на поверхность прежде, чем по-настоящему стемнело, и так на полной скорости шла к порту. Расстояние казалось слишком большим, а позиция не самой благоприятной для атаки, однако мы развернулись на полной скорости почти на 180 градусов в положение залпа, так что хвост нашей лодки затрещал, в то время как торпедисты в спешке готовили торпедный аппарат к выстрелу. У нас на борту было шесть торпедных аппаратов, и я решил дать залп из всех шести, чтобы закрыть большую площадь и повысить шансы на успех. В сгущающихся сумерках видимость была очень слабой, и точно определить курс и скорость противника казалось невозможным.
Два из наших торпедных аппаратов имели торпеды нового образца, остальные же четыре заряжались бывшими бесконтактными торпедами, теперь уже переделанными исключительно в контактные и, как все переделанное, не слишком эффективными. Старые контактные торпеды уже не выпускались. Но иногда отдельные экземпляры еще можно было найти в складских залежах, и я всегда использовал любую возможность, чтобы их получить. Наводка закончилась, и мы начали выпускать торпеды с интервалом в несколько секунд, чтобы увеличить площадь обстрела и скорректировать возможную ошибку в оценке угла попадания. Прежде чем мы успели выпустить шестую торпеду, прямо по курсу раздался оглушительный взрыв, субмарина вздрогнула и затрещала. Торпедозамещающая балластная цистерна не заполнилась после выхода торпед полного залпа, и мы выскочили на поверхность. Многие в команде решили, что нам удалось совершить прямое попадание, и по субмарине прокатилась волна ликования, но я знал, что цель находится примерно в 2500 ярдах от нас. Это также не могла быть глубинная бомба, поскольку поблизости не видно было ни самолетов, ни патрульных кораблей. Дело, конечно, заключалось в том, что торпеда разорвалась преждевременно - непосредственно перед установкой и слишком близко, чтобы событие это могло оказаться приятным.
В своем отчете о патрулировании я написал, что было невозможно, даже для итальянцев, не заметить одно или оба эти происшествия - преждевременный взрыв торпеды и всплытие субмарины на поверхность, - и во второй раз за время военных действий я увидел, как цель повернула обратно. На самом же деле та заслуга, которую я приписал итальянским сигнальщикам подводной лодки, выполнявшим нудную работу, абсолютно чуждую по духу латинской крови, им вовсе не принадлежала. На будущий год именно эта лодка, "Бронцо", попала в плен у берегов Сицилии, а вместе с ней оказались и все ее бумаги. Раньше до меня уже доходили слухи, что итальянцы заявляли, будто в тот раз потопили нас, как уже неоднократно это делали и они, и немцы. Но по отчету командира "Бронцо" дело обстояло следующим образом.
Подходя к Кальяри с юга, он услышал взрыв торпеды, явно произошедший в конечной стадии ее траектории. На самом же деле она взорвалась, едва начав свой путь. Быстро оценив ситуацию, он повернулся к атакующей субмарине. В действительности, конечно, он отвернулся от нас, но если бы взрыв оказался произведенным торпедой в конце траектории, то поворачивал бы к лодке; в любом случае он так и не увидел, как мы выскочили на поверхность. Почти сразу после этого он якобы столкнулся с субмариной, что вызвало бурное волнение воды и множество пузырей. Он заявлял, что таким образом потопил вражескую подлодку. Отчет сообщал, что осмотр в доках показал наличие значительных повреждений корпуса "Бронцо", одно повреждение ниже орудия и одно возле машинного отсека. Это было признано достаточным доказательством его правоты, и капитана должным образом наградили. Справедливости ради необходимо заметить, что обе воюющие стороны награждали офицерский состав за уничтожение субмарин, которые на самом деле не получили никаких повреждений. На самом деле весь шум, волны и пузыри, о которых он говорит, происходили от ударов двух наших торпед; вес почти в две тонны на скорости 45 узлов производит совсем не маленький удар даже при отсутствии взрыва. В данном случае обе боеголовки как раз не взорвались.
Среди присутствующих как раз и была одна из водительниц Эйзенхауэра, которая утром того же дня как раз доставила из Орапа новый автомобиль для персонального пользования великого человека и оставила его на набережной. Именно во время этого налета коалиция начала испытания новых циркулирующих торпед, которые как раз и сбросил в гавани самолет. Идея их состояла в том, что они должны двигаться кругами до тех пор, пока во что-нибудь не ударятся и не разорвутся. Надеялись, что этим "чем-то" окажется судно. Одна из подобных торпед закончила свои блуждания как раз под новым автомобилем Айка, после чего прекрасное средство передвижения утратило свои практические свойства и качества. Когда рейд закончился, Кей пришлось доложить верховному, что машина пришла в негодность и что в тот момент, когда это произошло, она вместе с другими отдыхала на базе "Мэйдстоун". К сожалению, доклад состоялся в присутствии нашего главнокомандующего, адмирала Каннингема. Мне кажется, что если бы "Мэйдстоун" уничтожили в то самое время, когда там проходила наша вечеринка, то дело повернулось бы так, словно мы не принимаем войну всерьез. Скоро подобные вечеринки запретили.
Он имел необыкновенную память, знал в лицо и по имени каждого из своих офицеров, даже самых низших, и уж наверняка держал в голове позицию и назначение каждого из вверенных ему кораблей. Управлялся он с очень маленьким, по нынешним стандартам, но очень квалифицированным штатом. С точки зрения боевых кораблей это именно то, что надо: мой личный опыт доказывает, что раздутые штаты приводят к путанице и неразберихе. Я прекрасно помню тот совет, который он дал мне в это первое из нескольких наших совместных застолий. Он спросил меня, что я думаю об американцах, и я заметно замешкался в поисках подходящего ответа. В это время в Средиземном море действовали крайне незрелые силы Соединенных Штатов, особенно в сравнении с теми великолепными бойцами, которые служили на Тихом океане. Судя по результатам, они только начинали понимать, что для успешной борьбы с немецкими силами необходимо нечто большее, чем просто хорошее снаряжение. И поэтому нам, знающим реальное положение вещей, их отчеты о собственных достижениях казались не просто неправдоподобными, но и крайне безвкусными.
Каннингем, должно быть, прочитал мои мысли, так как, не дождавшись моего ответа, заметил: - Нельзя судить их по нашим стандартам только из-за того, что они говорят на языке, более-менее похожем на наш. Необходимо помнить, что на самом деле мы имеем гораздо больше общего с итальянцами и греками; американцы - это совсем другая цивилизация. И это правда. Именно потому, что байка в пивной рассказывалась по-английски, она казалась такой безвкусной. Старшие офицеры американской армии не питали ложных иллюзий; каждый провал анализировался самым серьезным образом. Истинная правда, что каждый урок достается тяжело, но, несмотря на дорогую цену, из всего извлекались необходимые выводы. Учились они быстро, не сдерживая себя особой любовью к прошлому. Причем надо признать, что учились они куда быстрее, чем мы.
Среди экипажей находились подводники, прошедшие в походах всю войну, хотя их и было не слишком много из-за значительных потерь. Обычно выяснялось, что они по какой-то причине уходили с той или иной субмарины незадолго до того, как она погибала. Эти люди не искали продвижения по службе, поэтому их не посылали на переподготовку и не переводили учить других; им также, как правило, не выпадала судьба служить на показных лодках, где награды лились рекой. Они тянули год за годом, не стремясь к более безопасному месту, хотя, попроси они, им бы его непременно предоставили. Некоторые даже намеренно избегали продвижения по службе, чтобы иметь возможность продолжать плавание на субмаринах. Американцы, щедро раздававшие награды, придумали медаль для подводников, которую я с удовольствием скопировал бы. Адмиралтейство обычно проявляло огромную щедрость ко всем, начиная со старших офицеров, кому удавалось что-нибудь потопить. Поэтому подводники получали немало наград. Но для большей части экипажа подводной лодки оказывалось просто делом случая, придут ли они из патрулирования на "наградной" лодке. Какой бы ни оказывалась субмарина, преданность ее экипажа оставалась неизменной, как и риск, которому подвергались.
Каждая их команда состояла из двух человек, и каждый из них отличался высокой штурманской квалификацией. Их наряжали в водолазные костюмы и спускали на воду в шлюпках. Даже в самых тщательно картографированных акваториях вполне могли встречаться неучтенные подводные рифы и камни, которые невозможно было найти на плане. Для обычного плавания, не имеющего целью подойти близко к берегу, это может и не иметь особого значения. Но если десантные корабли, перевозящие войска, намерены подходить близко к берегу, им очень важно не пропороть по дороге дно на неучтенных камнях.
Специальное подразделение, носящее длинное название - объединенная лоцманская группа проводки военных судов, - как раз и было призвано заранее осматривать побережья и пляжи. Обычно водолазы-картографы отправлялись на своих шлюпках, причаливали к берегу и тщательно, фут за футом, прочесывали дно в поисках возможных препятствий. Разумеется, все это должно было происходить в темноте. Работа требовала и высокой квалификации, и мужества. Все более-менее пригодные для высадки пляжи тщательно охранялись. Водолазы были вынуждены прятать шлюпки, выбирая для этого моменты, когда часовой находился в дальней точке маршрута, и выполняя свои сложные операции, постоянно за ним следить, в случае опасности моментально ныряя под воду. А когда приходило время, закончив работу, они отправлялись на поиски своей субмарины, которая, как правило, поджидала их примерно в полумиле от берега.
Для подобных действий выбирались только самые темные, безлунные ночи, и нельзя было издать ни единого звука: малейший крик и шум могли привести к катастрофе. Две такие опытные команды выполняли первые операции такого типа. Для того чтобы они могли на обратном пути отыскать субмарину, обе имели на вооружении инфракрасные сигнальные фонари. Инфракрасные лучи удается заметить только с помощью специального приемника, так что противник не сможет обнаружить поступающих сигналов. Однако для того, чтобы связь состоялась, передатчик необходимо было направить непосредственно на приемник, а поскольку лоцманы не знали, в каком именно месте их ждет субмарина, то инфракрасные приборы оказывались абсолютно бесполезными. Я совсем не доверял подобным методам возвращения шлюпки и обычно очень старательно заранее назначал свидание. Никакая форма научной навигации не приживалась в совершенно мокрой и неустойчивой шлюпке.
В первом раунде на трех субмаринах вышли на задание шесть команд. Меня страшно огорчила потеря одной из моих команд. Но к счастью, вернувшись, мы узнали, что единственной пришедшей на встречу и благополучно совершившей свое задание стала именно наша вторая команда - и это из всех трех субмарин. Еще одна вернулась на Мальту - ей пришлось пройти 57 миль в открытом море в хилой, подверженной стихиям лодке. И все это расстояние было пройдено на веслах. Из-за стертых до полного обнажения мягких тканей рук моряки попали в госпиталь. Это, несомненно, стало выдающимся подвигом. А произошло все из-за того, что водолазы не смогли на обратном пути найти свою субмарину. Необходимо было придумать лучший способ определения позиции субмарин, и впоследствии это уже происходило с помощью акустических систем, путем подводной передачи звука.