Ссылка на полный текст: Полухин Г. А. Атомный первенец России. ПО «Маяк»: исторические очерки. Ч. 1. — Электронная библиотека «История Росатома»
Навигация:
Конголезский уран, захваченный немцами при оккупации Бельгии
Подбор кадров для строящегося комбината
Многострадальный котлован под первый промышленный атомный реактор
Почему Е.П.Славского освободили от должности директора комбината
Реконструкция разговора И.В. Курчатова с новым руководителем плутониевого комбината Б.Г. Музруковым
Антикризисные мероприятия Музурукова
Командно-административные методы устранения брака
И.В.Курчатов и Б.Л.Ванников лично начинают загрузку урановых блочков в реактор
Первый «козёл» - разрушение технологического канала
«Козлодёры» за работой
Второй «козёл» и его разделка без остановки реактора
Аварийная разгрузка: извлечение урановых блоков из разрушенных технологических каналов через верх, прямо в центральный зал реактора
Труба сброса газов, образующихся при растворении облученных блочков
Дефектовка поступающего оборудования и борьба с браком
Наиболее стойкий прокладочный материал — африканский голубой асбест
Трудности освоения технологического процесса
Радиационный удар из-за ошибок проектирования радиохимического производства
Проблема свищей
Запорная арматура
Ошибка проектирования: вакуумные насосы заливаются плутониевым раствором
Получение металлического плутония на радиохимическом объекте Б
«Теневая» команда ученых-физиков
... несмотря на предпринимаемые усилия по добыче урана (в Киргизии и Таджикистане урановую руду до железной дороги пришлось возить на ишаках), катастрофически недоставало этого материала. И вот тут выручил конголезский уран, в свое время захваченный немцами при оккупации Бельгии. Когда это выяснилось, в Германию срочно была снаряжена комиссия во главе с А.П.Завенягиным, в состав которой входили Ю.Б.Харитон и И.К.Кикоин.
Им повезло: в небольшом городке на границе с американской зоной они нашли бочки с урановыми соединениями в виде желтой пасты, которой местные жители приспособились красить заборы. Общее количество этого бесценного для нас вещества составляло более 100 тонн. Позднее И.В.Курчатов скажет, что тот уран позволил почти на год убыстрить пуск как экспериментального, так и промышленного реакторов.
Поскольку должность начальника отдела оборудования в условиях вновь строящегося комбината была весьма ответственной, он был вызван в Москву, где утверждал его на этой должности сам Е.П.Славский, зам.начальника ПГУ, руководитель плутониевого главка. Как вспоминает Б.В.Брохович, поначалу Славский был настроен благодушно, начал расписывать преимущества его будущей работы: «Ты попал в рай, по три месяца в году будешь отдыхать в Крыму и на Кавказе, только работай как следует».
Однако, стоило Б.В.Броховичу возразить - он попросил не назначать его на эту должность - как все благодушие Славского мгновенно улетучилось, и он, выйдя из себя, рявкнул: «Под конвоем будем водить, но работать будешь!»
... летом, в июле, августе на комбинат прибыли сразу несколько групп девчонок - аппаратчиц, закончивших ремесленные училища в разных городах нашей страны: группы из Тутаева Ярославской области, Арзамаса Горьковской, Черюстей, Рошаля Московской. Встал вопрос, что с ними делать, чем занять - и было принято мудрое решение: отправить их на учебу в Москву в НИИ-9, а так же в г. Электросталь, где изготавливались урановые блочки. И вот весь этот девичий десант отправился в Москву за знаниями, ехали в четырех товарных вагонах целых 9 суток, подолгу простаивая в тупиках. Возглавлял этот отряд И.П.Померанцев, первый комсомольский вожак Базы-10, в помощники ему были определены уже знакомые нам выпускницы Кинешемского техникума Л. Г. Рыбина и Е.И.Бурина, которые так же ехали на стажировку в НИИ-9.
Вспоминает Н.С.Муковозова, закончившая Тутаевское училище: «Когда приехали в Москву нас распределили кого куда - многие девочки поехали в Электросталь, а нас оставили в НИИ-9. Установка № 5, на которой мы работали, располагалась в бараке - полуземлянке, в небольших комнатах, каждая комната - отдельный передел, смонтированный из маленьких аппаратов, в которых проводились процессы. Блочки, которые привозили с экспериментального реактора, мы обязательно взвешивали на обычных магазинных весах, только после этого они запускались в процесс. Жили мы в очень красивом селе, на берегу Москва - реки, у него и название было соответствующее: «Хорошево», на работу ходили пешком, там было совсем рядом. Мы были молоды и оттого времени у нас остались самые теплые воспоминания».
Вот так из многих городов страны продолжали прибывать рабочие, специалисты, из которых формировался коллектив будущего комбината. Как уже говорилось, представители ПГУ, Базы-10, находящиеся в обкомах, вербовали как зрелых специалистов, так и молодежь.
... пока комбинат решал проблемы формирования коллектива, строители тем временем разворачивали работы по объектам водной группы, котельным 58 и 109, и другим вспомогательным сооружениям. Однако Москву заботило, прежде всего, состояние дел на главном на тот момент объекте - котловане здания А, при рытье которого возникло, однако, немало затруднений - мы с Вами уже говорили про изменение глубины котлована под реактор: 8,24 и 43 метра, что в значительной мере усложнило задачу и не могло не сказаться на темпах его строительства. Изменение глубины, это и увеличение откосов, а так же иная схема транспортировки грунта из котлована помимо того, менялся состав грунта, что вызывало дополнительные проблемы, в том числе непредвиденное появление грунтовых вод.
Начальником Главпромстроя был в свое время установлен срок окончания работ по котловану: 1 января 1947 года, строители, скорее всего, уложились бы в этот срок, если бы не неоднократное изменение его величины - и вот уже заканчивается февраль, а окончательной глубины еще не достигли. А в марте новые осложнения: весеннее таяние снегов привело к сползанию части боковых стенок котлована - и тогда, во избежание гибели людей, было проведено искусственное обрушение ненадежных откосов - а это тысячи и тысячи кубометров грунта, которые предстояло дополнительно поднять из котлована.
Таким образом, только к 1 мая 1947 года котлован был наконец закончен, а с 4 мая 1947 года приступили к его бетонированию - выход на нулевой цикл и начало монтажных работ предполагались через три месяца. А между тем нетерпение Москвы нарастало, Б.Л.Ванников, будучи умным, трезвомыслящим человеком, не мог не понимать, что установленный Сталиным срок пуска объекта А (7 ноября 1947 года), до которого оставалось менее полугода, ставится под сомнение. Вызвав к себе где-то в середине июня своего заместителя Е.П.Славского, отвечающего за плутониевое направление, он без обиняков предложил тому выехать на Базу-10 и навести там порядок.
Под «порядком» понималось, прежде всего, недопущение срыва установленных сроков пуска объекта А, но и не только: помимо того предлагалось обеспечить широкий комплекс мероприятий по режимному обеспечению «площадки» -подразумевалось при этом, что режимные строгости дисциплинируют исполнителей и помогут сократить сроки строительства.
Именно секретность в известной мере явилась тормозом к установлению отлаженной системы, когда было бы предельно ясно, какое оборудование приходит, для чего предназначено - а так, я повторюсь, неразберихи хватило. Но когда мало-помалу разобрались, выяснилось, что в этой массе оборудования многого недостает, оно еще даже не изготовлено. Такое для Е.П.Славского оказалось сюрпризом, с подобным ему раньше сталкиваться не приходилось: в Каменске-Уральском все оборудование где-то было, важно его найти и установить.
Здесь же вся проблема состояла в том, что некоторых, причем наиболее важных частей оборудования, просто не было. При этом задержка происходила на всех уровнях, начиная от научных проработок, проектирования, изготовления и кончая доставкой. Легче всего решили вопрос с технологией доставки оборудования: было принято решение осуществлять ее специальными литерными поездами со скоростью прохождения не менее 400км/сутки. И гораздо сложнее решались вопросы проектирования, дальнейшего изготовления. Ведь реактор - сложнейший организм, состоял из большого количества хитроумных, не имеющих аналогов, агрегатов. И можно было себе представить, в какой нервозной обстановке приходилось вести творческий поиск-в условиях постоянной гонки, да еще при отсутствии необходимых данных, которые наука в такой же спешке добывала по крупицам на опытных установках.
Я уже говорил о том, что в ответ на требования Е.П.Славского о наращивании темпов сооружения основных объектов, строители настаивали на обеспечении поставок оборудования, хотя и соблюдали при этом некоторую умеренность в своей настойчивости. Когда же в августе были закончены бетонные работы и строители, выйдя на нулевой цикл, приступили к монтажу, пошел обратный накат: они уже в жесткой, категоричной форме потребовали полномасштабной поставки оборудования.
Такой крутой поворот в известной мере застал Н.П.Славского врасплох - и нечего было сказать в ответ. Несмотря на то, что большинство причин тех затруднений находились далеко от Урала, Е.П.Славскии, не передоверяя никому, брал решение тех вопросов на себя: полагаясь на свой авторитет, на свою, как ему казалось, безграничную власть, в своем неуемном стремлении нащупать на расстоянии слабое звено, он звонил по разным адресам, пытаясь нажать, потребовать, продавить возникший затор. Однако огромный клубок взаимопереплетенных проблем зачастую не поддавался воздействию на расстоянии, чтобы обуздать стихию поставок, было желательно сначала конкретную запутанную ситуацию разложить на составляющие, а потом каждый вопрос решить отдельно, и делать эту работу настойчиво, скрупулезно - наскоками такие проблемы не решишь.
Словом, очень быстро выяснилось, что те узелочки не так-то легко распутать, тем более у Е.П.Славского недоставало терпения, зачастую он пытался каждую запутанную проблему разрубить, как гордиев узел - но все чаще его буденновская шашка резала пустоту. Да и каждодневные директорские заботы сбивали ориентиры не позволяли сосредоточиться на важнейших направлениях.
Взять к примеру, тот же кадровый вопрос: проблемы обустройства вновь приезжающих работников комбината достигли своего апогея, процесс начал принимать лавинообразный характер, приезжало до 100 человек в день. Их всех надо встретить, разместить, организовать питание, чем-то занять, чтобы не возникало лишних соблазнов: большинство отправляли на учебу, остающимся старались найти работу здесь. Но главной проблемой роста кадрового состава, помимо всех прочих, являлся недостаток жилья: Е.П.Славский, кроме требований наращивания усилий на основных производственных объектах, настаивал на быстрейшем строительстве жилья, (именно на этой почве позднее возник сильнейший конфликт в отношениях со строителями, в разбирательстве которого принимал участие даже сам Л.П.Берия). Словом, половодье очень трудных и неотложных дел обвалом обрушилось на нового директора.
Чувствуя, что ситуация выходит из-под контроля, Е.П .Славский пытался переломить ход событий и со всей горячностью своей неукротимой натуры он окунался в водоворот неотложных дел. Ну и нельзя при этом не сказать, что неоднозначность ситуации подогревала его склонность к ненормативной лексике, в трудную минуту он всегда искал опору в сильных выражениях, на которые был горазд, слыл большим мастером по этой части. Возникшие ситуации требовали, как ему казалось, эмоциональных издержек, причем, такого рода, что, по выражению очевидца, «в его кабинете тогда сплошной мат стоял».
Ему в той ситуации отказаться бы от авторитарного стиля, подобрать себе ответственных помощников, но тогда ему пришлось бы переступить через самого себя - ну не мог он никому передоверять важных дел! Этому неукротимому, физически крепкому человеку казалось, что силы его неистощимы, он везде сможет поспеть, ему по плечу любая организационная проблема. А тем временем наступила осень, осень 1947 года. Несмотря на умиротворяющее начало этого времени года, в воздухе пахло тревогой, ощущалась предгрозовая атмосфера - 7 ноября, срок пуска первого реактора, установленный И. В. Сталиным, неуклонно приближался.
Но поскольку положение кардинально не менялось, Л.П.Берии перед своим вторым приездом на площадку прислал представительную комиссию для выяснения причин срыва сроков строительства реактора. Заседание комиссии проводил В. А.Малышев - заместитель председателя Совета Министров СССР. Заслушивались отчеты Е.П.Славского и М.М.Царевского. Но поскольку у Е.П.Славского основным был вопрос недопоставок оборудования на монтаж, его содокладчиком должен был выступать начальник отдела оборудования комбината, но дело состояло в том, что незадолго до тех событий Б.В.Брохович был снят со своей должности. Снят не по причине служебного несоответствия, а вследствие недостаточного знания правил игры, принятых во взаимоотношениях среди высших руководителей: молодой еще инженер, не искушенный в этих игрищах, принял интригу за искренность, за желание помочь и попал в шестеренки этой машины, которая не прощает доверчивости. Однако, это обстоятельство существенно ослабило позиции Е.П.Славского на отчете, поскольку нач. отдела оборудования на тот момент был, пожалуй, самым информированным человеком по недопоставкам.
Е.П.Славский в содокладчики взял М.Г.Тратикова, работника отдела снабжения Главка по электрооборудованию. Отчет их был неудачным и свелся к тому, что комбинат не виноват в срыве сроков строительства реактора, поскольку было недопоставлено какое-то незначительное количество несложных агрегатов, а также обычного электрооборудования. А когда строители предоставили комиссии список недостающего очень сложного, не имеющего аналогов оборудования, только перечень которого занял две страницы, В.А.Малышев, который вел заседание, вскипел и дал Е.П.Славскому, как руководителю, самую нелицеприятную оценку.
Атмосфера еще больше сгустилась, когда выяснилось, что сложности возникли не только из-за недопоставок уникального оборудования - произошли задержки в строительстве ТЭЦ, обслуживающей реактор, и опять по причине отсутствия проектной документации, что выглядело совсем непонятным - уж там-то не было ничего уникального, ТЭЦ была оснащена самым обычным типовым оборудованием. Просто недогляд, но с тяжелыми последствиями - без гарантированного тепло-и электроснабжения, да еще, как предполагалось, в зимнее время, пуск реактора выглядел более чем проблематичным - это факт также добавил вопросов к Е.П.Славскому.
Все это было доложено Л.П.Берии, когда тот вторично приехал на площадку, который и поставил точку, освободив Е.П.Славского как от должности директора комбината, так и зам. нач.ПГУ, припомнив ему заодно и докладную, которую Е.П.Славский написал на его имя, в которой тот обвинял строителей в том, что они при постройке жилья (бараков) использовали сырой лес.
... предстояло получить согласие Б.Г.Музрукова, однако, как выяснилось, его согласия испрашивать никто не собирался, за него давно все было решено. В том же ноябре 1947 года он был вызван в Москву к Л.П.Берии, который в категоричной форме предложил поехать директором на вновь строящийся химкомбинат. Когда же Б.Г.Музруков попробовал было возразить, сказав, что он не химик, Л.П.Берия только усмехнулся: мне что, химиков из Америки выписывать? Впрочем, поезжайте к Курчатову, познакомьтесь с проблемой, когда с ним поговорите, еще раз вернемся к этому вопросу.
И.В.Курчатов встретил гостя с большим радушием и, продемонстрировав ему работу опытного реактора, подробно рассказал о сути атомной проблемы, которая была взвалена на его плечи и очень просил разделить с ним труд и ответственность за решение задач по созданию ядерного оружия. При этом И.В.Курчатов не мог не рассказать о ситуации, сложившейся на строительной площадке, расположенной на Южном Урале. И, я полагаю, разговор у них шел начистоту, они наверняка коснулись самого животрепещущего вопроса: взаимоотношений, которые сложились у Славского со строителямию.
Я попытаюсь воссоздать тот разговор, дошедший до нас в виде отдельных мыслей, скупых фраз, отрывочных высказываний, а судить читателю, насколько он может соответствовать действительности.
“На тамошней строительной площадке, - продолжал свой рассказ И.В.Курчатов, - возникли большие затруднения, причина которых, помимо всех прочих обстоятельств, лежит в отсутствии должного взаимопонимания между эксплуатацией и строителями.
- Надо сказать, у строителей там сложился квалифицированный, но очень своеобразный коллектив, своеобразный своей независимостью. Целый год у них шел процесс становления, работали они сами на себя, никто им не был указ - и они привыкли жить по собственному внутреннему распорядку. Этих ребят надо брать под контроль. У Славского это не получалось, по-моему, он выбрал не самый лучший способ работы с ними: начал строить отношения при помощи докладных на имя высших руководителей. И если Раппопорта они ему сдали, то на последующих подобных своих действиях он споткнулся. На мой взгляд, надо с ними налаживать сотрудничество, но как, на какой основе, я пока не представляю. Они стремятся отчитываться по объемам, конечно, на них давят, и они стараются прикрыться цифрами.”
- Означает ли это, что цифры те не всегда достоверны? - Музруков испытующе смотрит на Курчатова.
- Поскольку они сами себе хозяева и их никто не контролирует, доля истины в таком утверждении допустима. Но я бы смягчил формулировку: отчитываясь по объемам, они как бы желаемое выдают за действительное. При этом они отстают по работам, требующим более тщательного исполнения, которые при высоких трудозатратах дают сравнительно небольшой отчетный процент: монтажным, прокладке коммуникаций, инженерных сетей, водопровода и канализации в том числе. (Такие же мысли И.В.Курчатов высказывал и на совещании у строителей 5 октября 1947 года). А чуть что, при любом затруднении, стараются найти причину на стороне, переложить вину на других: задержали поставки оборудования, не выдали вовремя проекты, недостает материалов.
- А почва под такими утверждениями есть?
- Еще какая, - помрачнел Курчатов, - наука в исследованиях отстает, конструкторы не успевают, выдают чертежную документацию по частям, заводы-изготовители, разбросанные по всей стране, также не поспевают за сверхжесткими сроками - ко всему из-за спешки столько путаницы и неразберихи. Но, на мой взгляд, часть монтажных работ они вполне могли бы вести, но почему-то тянут, и потому очень важно знать в каждый момент, чего им действительно недостает, а на чем они просто сыграть пытаются — словом, отделять зерна от плевел.
Поговорили они хорошо, содержательно поговорили и в конце разговора, видя, что Музрукова предстоящая работа начинает по-настоящему интересовать - технические и организационные задачи такого уровня не могли не увлечь его - Курчатов в заключение сказал: «Борис Глебович, пожалуйста, выручайте!» Примечательна просящая нотка в голосе Курчатова: ситуация на самом деле была настолько серьезной, затянулся такой тугой узел нерешенных проблем, что потребовался организатор такого ранга, чтобы распутать его.
Когда Б.Г.Музруков после разговора с И.В.Курчатовым вторично встретился с Л.П.Берией, то, предваряя вопрос, сказал сразу, что он согласен принять комбинат, но ему нужна помощь. “Помощь окажем любую, - пообещал председатель Спецкомитета, - что Вы имеете в виду?”
- Пока из разговора с Игорем Васильевичем, проблемы, возникшие перед комбинатом, я бы разделил на внутренние - это взаимоотношения со строителями, в том числе (Берия удовлетворенно кивнул), решение этих проблем я беру на себя, и проблемы внешние - я имею в виду поставки оборудования, включая научные проработки, конструирование, изготовление в промышленности. Чтобы обеспечить прямую и обратную связь, необходимо присутствие на площадке авторитетных представителей Лаборатории № 2, ПГУ, проектных организаций.
Л.П.Берия пообещал и сдержал слово: И.В.Курчатов был назначен по совместительству научным руководителем комбината, и они вместе с Б.Л.Ванниковым незамедлительно выехали на Южный Урал для оказания всемерной помощи и поддержки. А вскоре (11.01.48) на площадку прибыла большая группа сотрудников лаборатории № 2 для организации контроля условий хранения и последующей сборки сердцевины реактора: графита и урановых блоков, а также консультативной помощи на монтаже.
... после нескольких встреч со строителями был составлен протокол “заказчик-подрядчик”, который разграничивал права и обязанности каждой из сторон. Поскольку камнем преткновения продолжала оставаться поставка оборудования, заказчику вменялось в обязанность следить за своевременным поступлением оборудования на склады... монтажников! Вопреки общепринятым нормам, чтобы сократить лишнее звено, прибывавшее оборудование сразу передавалось под опеку монтажных организаций: в составе УС-859 был создан специальный отдел оборудования во главе с Л.Д.Кукушкиным, которому передавались часть сотрудников отдела оборудования комбината, их складское хозяйство. Монтажники же обязывались хранить оборудование, проводить его ревизию и поставлять самим себе на монтаж. Но это вовсе не означало, что комбинатовский коллектив умывал руки: в дальнейшем специалисты эксплуатации широко привлекались для тщательного осмотра оборудования, организации испытаний, обкатки на стендах и проведения необходимого восстановительного ремонта, но об этом чуть позднее.
Вторым и самым главным на тот момент вопросом оставалось качество строительно-монтажных работ, их соответствие проектной документации, заложенным в ней требованиям. Такая работа была развернута с привлечением всех сотрудников комбината №817, большинство из которых на тот момент были заняты на каких-то второстепенных работах, а то и просто ожидали пуска производств. В конце декабря 1947 года был издан приказ Б.Г.Музрукова, в котором предписывалось всему составу подразделений, на которых велся монтаж (заводы А и Б - водная группа, как самостоятельное подразделение,оформилась чуть позднее), ежедневно выезжать на свои рабочие места. Весь личный состав этих подразделений разбивался на группы кураторов, которые прикреплялись к строительным участкам и были обязаны вести контроль за качеством строительно-монтажных работ.
“Приказ Б.Г.Музрукова , - вспоминает ветеран комбината В.И.Шевченко, - имел большое значение для усиления контроля за качеством монтажных работ, повышения производительности труда монтажников - ведь на каждом участке, в составе каждой бригады строителей, монтажников находились представители эксплуатации, которые не просто присутствовали при сем, но и своими руками, своей головой помогали веста монтаж, устанавливать оборудование, отлаживать приборы - и так каждый специалист по своему профилю.”
Можно себе представить, какая армия помощников пришла в строительные подразделения. Следствием этого приказа явилось то, что каждый строительный участок, каждая бригада имела в своем составе специалистов эксплуатации, которые в своем большинстве, имея представление о сути будущих производств, получая возможность досконального изучения проектно-конструкторской документации, вели среди строителей большую консультационную работу, помогая разобраться в тонкостях заложенных в проект требований - при той спешке, той секретности, которые царили на площадке, то была существенная поддержка.
Таким образом, в результате проведенной работы все строительные участки оказались пронизанными толковыми и становящимися с каждым днем все компетентнее представителями эксплуатации. И теперь, участвуя в строительных оперативках или проводя их сам, Б.Г.Музруков уже не полагался только на доклады строительных начальников, которые, чего греха таить, могли и слукавить, но в своих выводах опирался уже на доклады собственных подчиненных. Сравнение таких, порой, полярных точек зрения давало объемную картину, когда все недочеты всплывали разом.
Впрочем, проявиться они могли и раньше: на тот момент самым важным объектом был, безусловно, реактор Л, так вот, в самые горячие дни монтажа, а это почти несколько месяцев, Б.Г.Музруков бывал на объекте ежедневно. Приезжал заранее, перед оперативкой обходил все участки, смотрел, разговаривал с рабочими, мастерами, выясняя состояние дел. А поскольку он был здесь и вчера, и позавчера, следовательно, ясно видел, насколько что продвинулось и где какие возникли затруднения. И тогда на оперативке шел конкретный разговор, и если возникал вопрос к науке или проектантам, за его решение брался присутствующий здесь И.В.Курчатов. Он незамедлительно ставил задачу соответствующему человеку соответствующей организации, при этом давался срок, обычно чрезвычайно жесткий.
Если вопрос возникал к какому-либо заводу — изготовителю, в действие вступал Б.Л.Ванников, отвечающий за размещение заказов в промышленности - жесткий до жестокости, имеющий огромную власть и широкие связи в промышленных кругах, он действовал быстро и эффективно, добиваясь поставок в кратчайшие сроки, поскольку точно знал сложившуюся ситуацию и потому удары своим могучим кулаком наносил по ясно различимым целям.
Конечно, присутствие на площадке И.В.Курчатова и Б.Л.Ванникова в значительной мере увеличивало возможности комбината добиваться необходимых поставок, но чтобы они могли действовать прицельно, что многократно увеличивало силу их ударов, Б.Г.Музруков должен был сделать огромную подготовительную работу.
Как вспоминает первый главный механик реактора «А» И. А. Садовников, проблемы возникли с вентиляторами высокого давления, предназначенными для подачи очищенного воздуха в пространство между технологическими каналами и графитовой кладкой с целью контроля влажности. Бердичевский завод, который изготавливал те самые вентиляторы, счел возможным для какой-то там «базы», хотя бы и под номером «десять» поставить агрегаты со значительными дефектами.
Каково же было изумление главного инженера этого завода, прилетевшего по вызову в Челябинск, когда встретившие его у трапа люди в штатском вежливо подсадили в «воронок» и доставили прямо на промышленную площадку, где он оказался в почетном окружении большой группы людей с генеральскими лампасами, возглавляемой генерал-полковником Б.Л.Ванниковым, который без обиняков разъяснил насмерть перепуганному инженеру все, что он думает о качестве продукции возглавляемого им завода. Гостя тем же транспортом отправили в аэропорт, а через два дня самолетом были доставлены агрегаты безукоризненного исполнения.
Несколько бригад механиков, электронщиков, электриков проводили проверку и отладку устройств регулирования и управления, добиваясь абсолютной надежности их действия. В первых числах июня была проведена завершающая монтаж работа по пуску охлаждающей воды по всем водоводам. Началась круглосуточная загрузка урановых блочков в технологические каналы, эту определяющую, но весьма трудоемкую операцию, требующую не только аккуратности, но и великого терпения, с большим энтузиазмом взялись лично проводить И.В.Курчатов и Б.Л.Ванников, руководители завода. Именно они составили первую бригаду, проводившую загрузку урана. Это их руками были заложены в технологические каналы (ТК) первые блочки и далее осуществлена загрузка большей части урана.
Загрузка урана являлась, в сущности, завершающим этапом в сборке реактора, и потому проходила под контролем физиков, руководимых И.С.Панасюком, отслеживающих возможное начало цепной реакции». И наконец вечером 7 июня 1948 года И.В.Курчатовым была запущена цепная реакция на «сухом» реакторе. И сразу началась подготовка к пуску с присутствием воды в ТК, которая заняла примерно двое суток. Однако цепная реакция с присутствием воды не пошла - пришлось порциями догружать уран. И только после увеличения проектной нагрузки примерно на 20% реактор с водой наконец достиг критического состояния. Это случилось 10 июня в 20 часов.
Никто и не догадывался, что у одного из технологических каналов (17-20) клапан холостого хода приоткрылся и часть жидкости, предназначенной для охлаждения ТК, уходила через непредвиденно образовавшуюся щель (неудачная конструкция плюс некачественное изготовление - результат спешки). И хотя прибор показывал нормальный расход воды, ее пересыхающий ручеек уже не справлялся с мощным тепловыделением: тонкие алюминиевые стенки ТК мгновенно расплавились и произошло спекание урана с графитом, с образованием, как вскоре выяснилось, твердейших карбидов урана, трудно поддающихя даже механической обработке - то, что по аналогии с металлургическим производством назвали «козлами».
То есть в первый же день произошла тяжелейшая авария - поскольку целостность одного из элементов была нарушена, прокачиваемый воздух начал выносить из опасной зоны продукты горения, и в тот же день на площадке влагосигнализации работниками лаборатории дозиметрии, возглавляемой В.И.Шевченко, была обнаружена повышенная радиоактивность. И уже 20 июня 1948 года мощность начали снижать и, доведя ее до нуля, заглушили реактор. Попытка разгрузить канал 17-20 не удалась. И сразу, помимо извечного вопроса «кто виноват», встал не менее извечный «что делать?»
Положение сложилось в высшей степени затруднительное: с одной стороны, Л.П.Берия задает неудобные вопросы о сроках возобновления работы реактора, а с другой, никто не представляет всей картины случившегося. Было только понимание того, что произошло что-то не очень хорошее, но что именно, никому до конца не было ясно - опыта нет, инструмента пока никакого, приходилось все начинать сначала. «Пробовали пробивать тракт сверху - ничего не получилось. Тогда механики решили при помощи домкратов продавить снизу - с тем же результатом. И, наконец, 24 июня при попытке извлечения технологического канала 17-20, он оборвался где-то посередине, часть блоков с обрывком трубы была извлечена, но остаток трубы с частью блоков завис в ячейке». Становилось очевидным, что надо было предпринимать какие-то кардинальные действия, но какие именно, еще предстояло определить.
Взвесив все варианты, пришли к выводу, что «козла» необходимо высверливать. За помощью обратились к буровикам в геолого-разведочный институт. Те прислали квалифицированного буровых дел мастера - Фролова Ивана Павловича.
Первую бригаду по извлечению «козлов» (в просторечьи «козлодеры») возглавил Б.С.Зверев, а «идеологом» ее долгое время оставался И.П.Фролов, единственный из них, кто представлял себе характер предстоящей работы. При этом, опять же в силу специфики условий, не было ни подходящего инструмента, ни опыта работы в подобных условиях. И.П.Фролову пришлось начинать с самого начала: с конструирования полых торцевых фрез, другого инструмента, а изготавливали его частично слесарь - умелец К. М. Заходов, вошедший в группу и ставший одним из искуснейших «козлодеров», а часть по эскизам И.П.Фролова в мастерских его родного института в Москве. Однако поначалу работа не ладилась, слишком сложна оказалась задача - с большим трудом извлекли несколько блоков пустотелыми фрезами, а дальше дело опять застопорилось. Пробовали оболочку блоков и сам ТК выжигать щелочью, а затем опять сверлить - эффекта никакого.
Наконец, после того как 10.07.48 года извлекли еще один блок и кусок трубы, И.В.Курчатов, под мощным давлением Л.П.Берии, решил запустить реактор. 12.07.48 года начали разгон, 13.07.48 года реактор вышел на номинальную мощность. Надо ли говорить, что все эти работы сопровождались большими дозовыми нагрузками на персонал: в центральном зале, да и не только в нем, наблюдался повышенный гамма-фон, из района «козла» происходили постоянные радиоактивные выбросы. Несмотря на принятые предосторожности, избежать переоблучения работников реактора не удалось - в некоторых случаях это переоблучение оказалось весьма значительным. Кроме того, продолжались работы по расчистке ячейки 17-20 на работающем реакторе, что никак не способствовало нормализации дозиметрической обстановки.
25.07.48 года в ячейке 28-18 выпал сигнал СРВ (снижение расхода воды). По существующим тогда регламентам после единичного срабатывания СРВ реактор не останавливался - что ж, инструкция, это отражение опыта, а так как опыта не было почти никакого, при составлении инструкций исходили из предварительных соображений, что предопределяло ее несовершенство. Одним словом, «сварили» еще одного «козла», чтобы не искушать московское начальство, решили разделывать его на действующем реакторе.
Пусть читатель только представит себе - производить все те же самые сложнейшие операции, но только на работающем аппарате: огнедышащее чрево, раскаленный добела графит, периодические выбросы радиоактивных аэрозолей в центральный зал реактора и, в дополнение, пространство над ячейкой простреливается мощным нейтронным потоком.
... инструмент в условиях запредельных температур практически не работал, приходилось охлаждать его подачей воды, но тогда возникала новая незадача - замачивание графитовой кладки.
... целых 45 дней, в жесточайших условиях повышенных ионизирующих излучений, шла разделка второго “козла” и как довелось хлебнуть лиха и “козлодерам”, и сменному персоналу, и всем тем, кто в той или иной степени оказался причастным к этой проблеме.
Вернемся, однако, к теме замачивания кладки, которая явилась следствием устранения вышеупомянутых аварийных ситуаций и которая сопровождалась двумя весьма даже нежелательными эффектами. Первым отрицательным эффектом являлось то, что замоченный графит теряет свойства замедлителя нейтронов, что в известной мере уменьшает реактивность реактора, которая может цостичь такого уровня, когда коэффициент размножения нейтронов станет меньше единицы. Но тогда вы и сами знаете, что произойдет: цепная реакция просто - напросто не возникнет и реактор перестанет быть реактором.
Вторым же нежелательным эффектом было то, что, когда вода проникала в пространство между графитовой кладкой и алюминиевой стенкой технологических каналов, возникал интенсивный коррозионный процесс, который превращал ТК в решето. Но тогда дополнительные порции воды начинали поступать уже из только что прохудившегося канала, захватывая все новые окрестные районы - и так в геометрической прогрессии. Попытки замены отдельных ТК вновь изготовленными оболочками результата не давали - незащищенный алюминий в таких условиях долго не выдерживал. И тогда была поставлена задача коррозионистам - проведенные исследования показали, что в данных условиях неплохо зарекомендовал себя анодированный алюминий. И когда в конце 1948 года началась массовая протечка ТК и становилось очевидным, что эксплуатация реактора с технологическими каналами, незащищенными антикоррозионным составом, просто невозможна, было принято решение о замене всех оболочек новыми, с анодированным покрытием.
Часть блоков с наибольшим коэффициентом накопления была выгружена через систему разгрузки и отправлена на завод Б на переработку (если бы каналы не потекли, бомба была бы взорвана позже, поскольку блоки на переработку были бы отправлены только после определенной выдержки ). Остальные предстояло перегрузить в анодированные оболочки ТК через верх - задача чрезвычайной сложности, учитывая очень большую активность блоков.
“Можно было бы и остальные урановые блоки разгрузить так же через систему разгрузки, - пишет А.К.Круглов, - однако их прохождение вниз по технологическому тракту ( канал - шахта разгрузки - кюбель - бассейн выдержки) привело бы к механическим повреждениям оболочек блоков, не допускающим их повторную загрузку в реактор. А поскольку запасного урана не было, надо было сохранить для вторичной загрузки уже частично облученные и сильно радиоактивные блоки. Надо было делать выбор: либо остановить реактор на длительный период, который Ю.Б. Харитон оценивал в один год, либо спасти урановую загрузку и сократить потери в наработке плутония, но переоблучив при этом персонал”.
Руководством ПГУ и научным руководителем было выбрано второе решение - 20 января 1949 года реактор был остановлен на капитальный ремонт. Предстояло проделать две ответственные работы: первую, самую важную - перезагрузить облученные урановые блоки сделанными для этого приспособлениями, позволявшими специальными “присосками” извлекать урановые блоки из разрушенных технологических каналов через верх прямо в центральный зал реактора. Всего было извлечено 39000 урановых блоков.
Работавший в то время главным инженером комбината Е.П.Славский, вспоминая эту аварийную разгрузку, повлекшую за собой большое переоблучение персонала, говорил: “...Эта эпопея была чудовищная!” И.В.Курчатов и сам в то время получил большую дозу облучения, так как в центральном зале возле его рабочего места находились облученные блочки, которые он осматривал.
Была проделана и вторая очень большая и очень важная работа: изменение системы влагосигнализации. Дело в том, что осушенный воздух, продуваясь согласно проекту через реакторное пространство снизу вверх и соприкасаясь в самом начале своего пути с водой, выходящей из реактора, мог увлажняться. Пройдя затем активную зону, пары влаги, конденсируясь на холодных трубах, накапливались в виде воды и, стекая вниз и замыкая электролитический мостик между алюминием и графитом, создавали предпосылки для коррозии, внося, таким образом, свой вклад в протечки ТК. Чтобы убрать контакты с водой в самом начале пути, осушенный воздух продували теперь сверху вниз, кроме того, как вспоминает В.И. Шевченко, были переделаны датчики влагосигнализации, их сделали более чувствительными. Одновременно проходила сушка аппарата.
Вернувшись из Москвы на комбинат, И.В.Курчатов писал Л.Б.Берии: «В дополнение к нашему предыдущему сообщению докладываем: к 1 февраля мы закончили сушку агрегата и достигли равномерного распределения температур по его сечению. Выделение конденсата прекратилось...” И, наконец, 26 марта 1949 года был начат вывод реактора на мощность. Закончился первоначальный, самый трудный период работы аппарата
Для иллюстрации приведу пример поэтапного решения проблем вентиляции: еще в 1946 году на заседании секции №4 НТС был рассмотрен вопрос сброса газов, образующихся при растворении облученных блочков через трубу высотой 130 метров с предварительным разбавлением их воздухом. Однако, при уточнении исходных данных по результатам работы установки №5, чтобы не допустить повышенных уровней загрязнения территорий, прилегающих к объекту, в окончательном варианте проекта высота трубы была увеличена до 151 метра, при размере у основания 11 метров и на вершине 6 метров.
В октябре 1947 года началось возведение этого сооружения и уж, коли зашел разговор о трубе, коснусь драматических, даже трагических событий, связанных с ее строительством. Работы проводил “Союзтеплострой”. Бетонирование выполнялось в переставляемой опалубке. В верхней части был оборудован “тепляк”, служивший защитой от дождя, снега и для обогрева.
В начале 1948 года на отметке 130 метров произошла авария: металлические конструкции “тепляка” согнулись, “тепляк” накренился. Один рабочий упал и разбился, второй повис на руке, зажатой металлоконструкциями. Хирург-доброволец поднялся наверх и, отпилив руку, спас пострадавшего. Авария грозила длительной задержкой с выполнением работ по трубе. Надо было быстро восстановить “тепляк” и продолжить работу. В.В.Чернышев и М.М.Царевский обратились с такой просьбой к заключенным. Нашлись добровольцы - смельчаки и проделали такую работу. За это они были освобождены из заключения и получили большие денежные премии”.
Замминистра, не стесняясь в выражениях, метал гром и молнии в мой адрес. “Наше министерство,- с пафосом громыхал он, - во главе с центральным конструкторским бюро, которое возглавляют крупнейшие ученые страны, выполняя правительственное задание, создали новейшую технику. Вложили все лучшее, все достижения. Послали ее на важный объект. А здесь, видите ли, нашелся человек, которому не понравилось присланное оборудование. Еще не знает основ производства, а уже “бракует”. Что он бракует? Бракует работу крупнейших предприятий страны. Бракует работу большого отряда рабочих, изготовивших это сложнейшее оборудование к правительственному сроку. А теперь все идет насмарку. И только лишь потому, что какому-то там инженеришке что-то там не понравилось. Не так покрашено! И не надо к этому относится так наивно! Еще не понятно, что ему нужно, что за этим кроется! Но нам демагогией заниматься некогда. Поджимают сроки пуска производства!”
Признаться, становилось неуютно от этих слов. Тем более и монтажники высказывались нелицеприятно - они большим коллективом сидели без дела. Но, выслушав всех , я сказал - “нет!”
Вот тут и взорвался Ефим Павлович (Славский). Все его эпитеты определенного направления полетели в мой адрес. “Все готово к монтажу, а ты упрямишься! Все за, один ты против! Что тебе еще нужно?”
- Первое: не надо на меня кричать. Второе - создать из числа присутствующих на совещании комиссию. Она осмотрит оборудование и подпишет акт. Тогда все станет на свои места. И я персонально указываю на кандидатов в состав комиссии. Согласились.
- Ну ладно, комиссия есть, а еще что?! - бушевал Ефим Павлович.
- Надо построить испытательный стенд. Тогда после обкатки можно монтировать работоспособное оборудование.
- Думаешь,что говоришь? Стенд захотел! Это еще два - три миллиона рублей. Кто нам их даст?! Ты?!
- У меня таких денег нет. А кто заинтересован в работоспособном оборудовании, пусть подумает!
А через несколько дней рассматривали акт, который отражал не только мое личное мнение, но и выводы комиссии из двенадцати высококлассных специалистов. Когда началось чтение акта, у меня сложилось впечатление, будто замминистра неудобно сел на стул, он все время ерзал. Потом встал и, сославшись на срочный вызов из Москвы, быстро ушел”.
В акте членами комиссии было отмечено, что большинство аппаратов имеет много серьезных дефектов: расслоение металла в местах отбортовок сферических крышек, некачественные сварные швы (непровары, неметаллические включения ), другие недостатки. Содержание акта дошло до Л.П.Берии (неплохо была поставлена информация у председателя Спецкомитета ). Кроме того, от монтажников поступили сведения, что при опрессовке нержавеющей запорной арматуры корпуса вентилей, выполненных литьем, из-за пористости металла являются негерметичными.
“Л.П.Берия прислал на комбинат М.Г.Первухина и Б.Л. Ванникова, которые, лично осмотрев выявленные дефекты у оборудования и запорной арматуры, приняли решение о присылке бригад с заводов-поставщиков для устранения дефектов. Распоряжением Б.Г.Музрукова была создана бригада из эксплуатационного персонала в составе С.Н.Мельниковой, М.А.Ковалевой и других во главе с главным механиком объекта М.Е.Сопельняком, в обязанности которых входила проверка качества изготовления всех аппаратов, прибывающих в ОКС с заводов-поставщиков на объект Б с целью выявления оборудования, требующего ремонта. По рекомендации ИФХАНа ( академика П.А.Ребиндера) было принято решение: все аппараты, работающие в радиоактивных средах, перед монтажом подвергать окисловке концентрированной кислотой при температуре 80° С и выдержке в течение 3-х суток, для чего в пустом здании ремонтно-механической мастерской (зд.108) рядом с отделением №1 химреагентов (зд.107) был смонтирован стенд. На стенде выставлялись аппараты, их обвязывали для непрерывной подачи горячей кислоты. Окисловку аппаратов проводил персонал отделения №1 В.С.Скалозубова, В.М.Болотов и другие”.
В дополнение к вышесказанному приведу отрывок из воспоминаний Б.В.Броховича: “Вспомнили заместителя министра машиностроения и приборостроения И.А.Онуфриева, который попал в безвыходное положение, когда после испытаний в зд. 107 - 108 объекта Б рассыпались по швам аппараты из нержавеющей стали многих заводов министерства из-за некачественной сварки. Он вызвал сюда сварщиков с заводов и вместе с ними, работая в комбинезоне, переваривал все аппараты.”
Что же касается неисправных вентилей, предназначенных для объекта Б, то в связи с выявленными дефектами, монтажников обязывали проводить ревизию всей поступающей на монтаж запорной арматуры, получаемой со складов ОКСа, с последующей ее опрессовкой и предъявлению к эксплуатации.
“Отдельно стоял вопрос о прокладках для разъемных соединений: все рекомендованные для монтажа прокладочные материалы подвергались испытанию на специальном стенде на имитаторах будущих растворов. Для каждой среды выбирался наиболее стойкий прокладочный материал. Наибольшее распространение для различных сред получил африканский голубой асбест. Работу проводил А.Ф.Пащенко со слесарями”.
Пока в конечных частях 101 здания завершались монтажные работы, в головных отделениях уже вовсю шла обкатка оборудования. Даем слово О.С.Рыбаковой: «Примерно в конце августа 1948 года мы начали вести обкатку аппаратов на кислоте и учились управлять их работой дистанционно. Это теперь автоматика, дистанционное управление и контроль за работой аппаратов, являются само сабой разумеющимися методами управления технологическими процессами, а тогда мы даже психологически не были готовы верить этим чудесам техники.
Про опыт наш и говорить не приходится. Вера в технику автоматов и опыт в управлении давались нам нелегко. Откроем вентиль на магистрали с пульта (при помощи дистанционного управления - Г.П.) и бежим вниз на отметку, чтобы собственными глазами убедиться, что вентиль действительно открылся. К концу смены мы так набегаемся, что ноги наши уже нас не слушаются. Надо было усвоить за смену очень большой объем информации (особенно начальникам смен завода и их помощникам). Надо было навсегда запомнить устройство аппаратов, расположение магистралей и вентилей, счет которых велся на десятки сотен. И кто не сумел запомнить все это при обкатке, потом при эксплуатации завода горько расплачивался. Потом несколько операций провели на необлученном уране.
Цель этих операций была хорошо освоить технологический процесс и поведение аппаратов. Тут трудностей было много. Выяснилось, что некоторые процессы в больших объёмах стали протекать не так, как они протекали на опытной установке № 5 в Москве. Сильное пенообразование в аппаратах отделения № 6, которое резко меняло качество кристаллов соли металла в зависимости от pH, предопределяло большие колебания в скорости разделения ее от маточника методом фильтрации. Все это было неожиданным и очень усложняющим отработку технологии».
Однако сложности освоения вновь смонтированного оборудования носили не только технологический характер. О трудностях иного порядка продолжает рассказ М.В.Гладышев: «Октябрь, ноябрь, декабрь 1948 года для меня остались в памяти как самые трудные месяцы подготовки и пуска завода. Мы изучали теорию на занятиях, практику на монтаже, осваивали так, чтобы, не глядя на схему, знать, где что стоит, где как проходят трубы, как расположены ключи и штурвальчики управления на щите...
Эти познания нужны были еще и потому, что требования режима были необычно жесткими, а контрольные органы сами не знали, что надо сохранять в тайне, а что не надо. Так, например, на щите управления на панелях была нарисована немая схема с обозначением номера аппарата.
Один из авторитетных контролеров в брюках с красными лампасами, увидев цифры на обозначениях аппаратов в схеме, потребовал убрать их, заявив, что по номеру аппарата можно узнать их количество и определить объем производства. Пришлось выполнить его требование, и работать стало еще сложнее. Управлять технологией вслепую не так просто, особенно ночью, когда появляется усталость и ослабляется внимание. Деятельность режимных органов, которые возглавлял Берия, была весьма сурова и доходила до безрассудства.
Первопроходцы сразу после пуска приняли на себя сильнейший радиационный удар. Этому способствовало несколько факторов, для уяснения вопроса перечислим некоторые из них: Невосприимчивость ионизирующих излучений органами чувств - радиация невидима, не имеет ни цвета, ни запаха, и потому человек, ранее не сталкивающийся с такого рода воздействием, психологически не был подготовлен к восприятию опасности от нее. Очень многие, особенно в первоначальный период, получили большую дозу из-за пренебрежения элементарными требованиями техники безопасности.
Весьма осложняло дело отсутствие надежного дозиметрического контроля -не было приборов, фиксирующих разные виды излучений, они еще только создавались, а если и были, то в небольших количествах, в экспериментальном исполнении. Приходилось создавать свои (С.Б.Цфасман), которые хотя и не отличались совершенством, все же позволяли ориентироваться, иметь представление о дозе излучения. 3. Завод, спроектированный по представлениям общей химической технологии, по своим компановочным и техническим решениям не отвечал требованиям спецтехники безопасности.
Дело в том, что не только проектанты, но и научные руководители, авторы технологии, из-за своего «пробирочного» мышления не представляли себе всей опасности радиационных воздействий на человека при организации получения плутония в промышленных масштабах. К наиболее существенным недочетам следует отнести многоэтажность основного здания - при таком расположении движение растворов из аппарата в аппарат с нижних этажей на верхние предопределяло использование сжатого воздуха, что увеличивало вероятность при передаче растворов под давлением «загнать» их не по назначению (что и случалось неоднократно, об этом разговор впереди). Кроме того, в случае аварийных ситуаций радиоактивный раствор, «попавший не по назначению», протекая через межэтажные перекрытия, мог появиться в самых непредвиденных местах, подвергая персонал сильному облучению.
... подтверждает в своих воспоминаниях А.П. Осипов, который принимал от монтажников оборудование третьего отделения: «Монтаж вели виртуозы, порой смотришь на шов через зеркальце и диву даешься, как в такой тесноте и так качественно смогли сварить. И я согласен с теми, кто утверждает, что с первого же дня обнаружили себя недочеты проектирования - действительно, как только пустили объект, мысль у наших идеологов А.П. Ратнера, Б.В. Громова и других усиленно заработала.
И сразу пошли переделки, которые начались со схемы: где-то пробрасывались новые линии, производились врезки в аппараты, делались перемычки. И все это в условиях высоких полей, в условиях дефицита времени - а отсюда и спешка, неудовлетворительная подготовка места сварки, невысокое качество сварных швов, особенно разного рода врезок. В условиях же интенсивного проведения процессов: большие температуры рабочих растворов, высокие концентрации щелочей или кислот, да еще под воздействием мощных ионизационных полей такие швы не держали, разрушались. При этом делались попытки их снова заварить, что приводило к росту зерен в околошовной зоне, образованию карбидов углерода по их границам, что, в конечном счете, вело к потере нержавеющих свойств».
Хочу сразу оговориться, все эти переделки делались вовсе не ради самих переделок. Все они были вынужденными, жизненно необходимыми, ибо процессы, проведенные в пробирках и проверенные затем на маленькой полупромышленной установке в НИИ-9 на растворах, весьма далеких от реальных, в производственных условиях вели себя непредсказуемо, нарушая порой запланированный ход собственного протекания, создавая почти безвыходные ситуации для эксплуатационного персонала.
Одной из самых сложных проблем, которые приходилось решить ремонтному персоналу объекта «Б», была проблема свищей (здесь это прокорродировавшее отверстие в трубе или стенке аппарата, чаще по сварному шву), которые начали преследовать эксплуатационный персонал буквально с первых дней. При этом было бы опрометчивым предъявлять какие-либо претензии к монтажникам, как отмечают все эксплуатационники, курировавшие монтаж, качество его было безупречным.
Послушаем B.C. Сладкова, занимающегося в те далекие времена приемкой оборудования из монтажа в восьмом отделении: «Что касается монтажа, то надо отметить его высокое качество - впрочем, иначе и быть не могло, были собраны лучшие силы со всей страны. Работали они шведскими электродами, ножовочные пилы были американские. Стыки тщательно подгонялись, кроме того был тройной контроль: сами монтажники, в смысле их мастера, проверяли каждый шов, кроме того был независимый контроль: какие-то старички, которые никому не подчинялись, какому-то только своему начальству, контролировали качество сварных швов - а в дополнение еще мы, эксплуатация, вели свой контроль».
... продолжит B.C. Сладков: « И теперь вот, возвращаясь в то время, я считаю, что все дальнейшие неполадки и осложнения в начальный период эксплуатации объекта возникали в основном по причине несовершенства технологических принципов на стадии проектирования, когда после пуска из-за выявленных недостатков приходилось на ходу принимать принципиально иные решения: меняя технологические подходы, переделывать оборудование, переобвязывать аппараты. И все это в экстремальных условиях, в высоких ионизационных полях, когда счет шел на секунды. Разумеется, о той тщательности, с какой работали монтажники, не могло быть и речи! Стыки порой даже не ножовкой пилили, а сваркой отрезали, затем подстыковывали. О каком качестве шва в таком случае могла идти речь? Все равно где-то оставались включения шлака, которые по прошествии небольшого количества времени съедались реактивами и получался свищ».
Свищи в трубопроводе под наддувом попервоначалу тоже пытались варить, но получалось еще хуже: начинаешь сварку, а оттуда, из-под электрода, выплескивается расплавленный металл и вместо маленького свища получали большой. Хотелось бы сказать несколько слов о сварщиках, им, пожалуй, доставалось больше всех. Варили грязнущие трубопроводы. Вопросы отмывки тогда не стояли: освободили трубопровод от рабочих растворов, максимум продули воздухом - и все, иди вари! Даже водой не промывали, просто не было предусмотрено. И потому, мало того, радиация, жесткое гамма- излучение - ко всему остатки радиоактивных растворов возгонялись и попадали в дыхательные пути - ведь тогда даже «лепестков» (индивидуальные средства защиты дыхательных органов-Г.П) не было. Это потом уже десорбирующие растворы появились, и не только на капитальных, но и на текущих ремонтах, а поначалу всего этого просто не было предусмотрено. А было только «давай-давай», лишь бы шел процесс, причем любой ценой, а все остальное вторично».
Темой нашего следующего разговора станет арматура, которая внесла свой вклад в сложности освоения новых производств. При этом, как уже отмечалось, запорная арматура на объекте Б была достаточно высокого качества, спроектированная по последним тогдашним достижениям. Помимо всех прочих конструктивных улучшений, в качестве разъемных соединений предусмотрели «шар-конус», что в то время было новинкой для химической промышленности. Такой же новинкой, безусловно, “оказалось применение электроприводов для открытия - закрытия вентилей,а так же сильфонная“ конструкция.”
Однако, конструкция тех вентилей, по свидетельству А.П.Осипова, несмотря на их относительное совершенство, имела уязвимое звено: запирающая пара «клапан - седло клапана» совершенно не терпели в пропускаемых через них растворах инородных включений - а самыми распространенными включениями, принесшими столько хлопот эксплуатационникам, были, так называемые, «слезки». «Слезки» - это следствия все тех же переделок, непредвиденных, внеочередных сварочных работ, проводящихся на коммуникациях: толи это врезки штуцеров в аппарат, толи врезки непосредственно на трубопроводах, когда капли расплавленного металла отрывались от ванночки сварного шва с внутренней стороны трубопровода, застывали, образуя металлические крупинки, которым и дали столь поэтическое название.
«Однако, такая «слезка», путешествуя вместе с раствором по коммуникациям, оборачивалась, порой,настоящими слезами для ремонтного персонала. Попадая на седловину клапана в вентиле, она не позволяла клапану закрыться, а если пробовали поднажать электроприводом или вручную, выдавливала в седловине раковинку, окончательно нарушая герметичность вентиля, приводя его в негодность»
И вот тут-то и начиналось самое сложное - замена вентиля. Кованные, нержавеющие ВС-50, ВС-70 (самые ходовые) на самом деле производили впечатление надежности, казалось, им износу не будет, возможно, по этой причине они и были смонтированы так, что замена их оказывалась чрезвычайно затруднительной. А поскольку они устанавливались обычно на самых грязных растворах, в каньонах и вентильных нишах, то их замена зачастую превращалась в серьезную производственную проблему.
Обычно в таких случаях срочно формировалась бригада и вентиль, порой ценой неимоверных усилий, переоблучая до десятка человек, заменяли на исправный. Как это происходило, нам расскажет А.И.Бутаенко, слесарь-ремонтник объекта «Б»: «Входишь, вернее, полувбегаешь в каньон, а там в полутьме от трубы и вентилей неясное свечение идет - такой силы бывала там радиация. Задача, казалось бы, простая: заменить вентиль. Легко сказать, да нелегко сделать. Неисправный вентиль осторожно, чтобы не повредить посадочных поверхностей на ответных фланцах, надо снять, что само по себе оказывалось очень сложной задачей, поскольку предварительно предстояло развести жестко закрепленные трубы, а потому даже просто снятие неисправного вентиля превращалось в проблему. Но впереди предстояла еще более трудная задача - установка исправного вентиля. Осторожно, чтобы не повредить посадочных поверхностей, начинаешь его вдвигать между сланцами.
Каждый из бригады работает на пределе всех своих сил, семь потов сойдет, пока поставишь на место, а при проверке выяснится, что во время замены посадочные поверхности все же нарушились - и все труды понапрасну. И так по нескольку раз, а потому приходилось работать невзирая на допуск (максимально разрешенное время на право производства работ в условиях воздействия ионизирующей радиации Г.П.), пока не кончим работу -тем более, если срочный ремонт и стоит отделение, ждать никто не будет. Даже на обед не ходили, поскольку сами все «грязные», отмываться не было времени. И после смены не всегда удавалось отмываться, поскольку всякое случалось.
Режешь ножовкой трубу (кстати, больших трудов стоило доказать, что вентили можно менять в комплекте с ответными фланцами, отрезая трубопроводы -были большие возражения со стороны «органов»: как?! резать технологические коммуникации? Этого нельзя допускать! Пока не доказали, что в некоторых случаях так удобнее, в значительной мере убыстряется замена, что имело большое значение в условиях работы в радиационных полях - однако, чтобы не было «слезок», такой вариант требовал тщательной подгонки стыков).
Так вот, режешь трубу, а она под вакуумом, чтобы раствор рабочий ненароком не попал бы в разобранную линию (причем, вакуум порой бывал таким, что перчатку аж в трубу засасывало). И вдруг что-то там в трубе засипит, забулькает, да и окатит тебя с ног до головы радиоактивным раствором. Но еще более тяжелой работой была замена вентилей в вентильных нишах: радиация, теснота, неудобство, соседние вентили горячие, поскольку по ним в это время передаются горячие растворы (на время ремонта освобождали только одну линию, все отделение простаивать не должно) - ни облокотиться, ни упереться. А допуск, исходя из нескольких рентген, предельно жесткий - одна, две минуты, а то и пол минуты. За это время надо было произвести замену по уже знакомой нам технологии: вытащив неисправный вентиль и притерев посадочные поверхности специально выточенной пробкой, поставить новый, по возможности не повредив уплотняющих поверхностей, что, как уже говорилось, было весьма проблематично эту сложнейшую операцию здесь также приходилось порой повторять по нескольку раз». И все это в неудобной позе.
Чтобы наживить болты, приходилось тяжеленный вентиль держать на весу, на вытянутых руках, пока, по свидетельству слесаря-ремонтника М.А.Вершинина, какой-то умный человек не придумал во фланцах вместо отверстий под болты делать прорези. Тогда тяжелый вентиль не надо держать на весу, он сразу ложится на крепеж, остается только подогнать и закрепить его - при жесточайшем дефиците времени то было существенным облегчением.
Таким образом, становится понятным, почему ремонтный персонал очень быстро «набирался» суммарного количества рентген (мера ионизирующего излучения) и быстро уходил с завода, а нередко и из жизни. Но, как свидетельствует А.П.Осипов, доставалось не только механикам, но и технологическому персоналу, операторам, хотя, по сравнению с ремонтным персоналом, они слыли элитой, поскольку их рабочее место было расположено на щите, а щит, как замысливалось с самого начала, должен был быть самым чистым местом в отделении.
«Иду я как-то по отметке, - рассказывал Г.Э.Григорьянц, в то время дежурный механик, - мимо вакуумного ресивера и чисто случайно стукнул по нему гаечным ключом. В ответ вместо звонкого раздался глухой звук наполненного чем-то сосуда. Взяв себе этот факт на заметку, решил попозднее прояснить его с технологами, но когда пришел на щит, нашел их чрезвычайно обеспокоенными: у них шел какой-то напряженный, взволнованный разговор, причем, говорили только между собой и как-то втихаря, с оглядкой, почти шепотом.
Из недомолвок , однако, понял, что они потеряли плутониевый раствор и теперь у них не сходятся концы с концами. А когда я напрямую спросил об этом у А.В.Кузьмичевой, Анна Васильевна ответила вопросом на вопрос: почему я, механик, говорю о вещах, о которых могут знать только посвященные (к вопросу все о той же второстепенной роли механиков).
Я отвечаю, что вовсе не лезу в ваши сверхсекретные дела, но, по моему разумению, изрядная доля того, что вы ищете, находится в ресиверах вакуумной системы. Тут же спустились на нижнюю отметку, взяли (это называется «отобрали») пробу, и действительно, в ресивере оказался плутониевый раствор. Срочно на подручных средствах (бочка на тележке) перевезли раствор, залили вручную в аппарат. Плутония оказалось там столько, что с лихвой оказались перекрыты все дефициты». Это была ошибка проектантов. Потом, позднее, вакуумные насосы были перенесены на более высокую отметку, их перестало заливать рабочими растворами.
... на радиохимическом объекте Б предполагалось из общей массы облученного урана выделение крупиц плутония, “очищенного” от радионуклидов. Однако технология радиохимического завода не предусматривала получения полностью очищенного конечного продукта. Согласно техническим условиям те крупицы имели в своем составе примеси, с которыми состояли в сложном химическом взаимодействии. Предстоял далеко не простой процесс аффинажа, целью которого должна была быть очистка соединений плутония до спектрально чистого состояния, получение его в металлическом виде. Чтобы решить такую задачу, предстояло ни много ни мало разработать технологические процессы и построить химикометаллургическое производство, которое представляло собой целый завод.
Полтора месяца напряженного труда в сложных условиях дали результат - технология аффинажа была доработана и позволила получать спектрально чистую двуокись плутония, которую потом передали в металлургическое отделение на хлорирование.
14 апреля 1949 года В.С. Соколов и И.В. Будаев передали на наш участок первую порцию хлорида, и в этот же день в производственных условиях был получен первый слиточек металла весом всего 8,7 грамма. Можно себе представить, что творилось в этот день в нашей комнате! Здесь были Б.Л. Ванников, И.В. Курчатов, Б.Г. Музруков, Е.П. Славский, А.А. Бочвар, А.Н. Вольский. Все обступили плюгавенькую по нынешним (да и по тогдашним) понятиям камеру из оргстекла, в которой я дрожащими руками разбирал реакционный аппарат. В отличие от всех остальных групп из нашей группы смог поехать на комбинат только один я. Поэтому первое время, пока не был полностью отработан процесс, все приходилось делать мне самому».
Ажиотаж, возникший вокруг того маленького слитка, понять можно: это уже не был королек неземного материала в 20 микрограммов, посланца неведомых планет, который И.В. Курчатов с огромным интересом рассматривал в микроскоп летом 1947 года, но уже нечто осязаемое, ощутимое, что можно рассмотреть невооруженным глазом, пощупать руками. Как раз в этой его осязаемости, реальности и заключался великий смысл: этот неприметный кусочек металла, вобравший в себя усилия огромного количества людей, был средоточием надежд, что нашей стране удастся избежать атомного пожара. И это не фраза, не преувеличение, так оно и было на самом деле.
Вернемся однако ж к производственным будням: теперь, когда тропу проторили, процесс пошел все также трудно, но уже не тем сбивчивым, а более размеренным шагом. Предоставляем слово ветерану завода Г.И.Румянцеву: «По мере накопления слитков мы разрубали их на мелкие кусочки, которые затем заносили в камеру зачистки. Каждый маленький кусочек плутония зачищался металлическими щетками до серебристого блеска, шлаковые включения и то, что не поддавалось щетке, обрабатывали медицинскими бормашинками и скальпелями так, чтобы каждый кусочек был идеально блестящим и не имел никаких инородных включений. Для этих целей была изготовлена из органического стекла камера зачистки на 6 рабочих мест с 3-мя бормашинами. В камеру из баллона через систему очистки подавался аргон, который затем отсасывался из нее насосом ВН-461 и сбрасывался непосредственно под камеру, под ноги работающих. Вероятно, конструкция камеры зачистки была «детищем» А.С.Займовского,он гордился ею как шедевром технической мысли, сам любил зачищать кусочки плутония и по его инициативе эту работу испробовали Игорь Васильевич Курчатов, Юлий Борисович Харитон, Борис Львович Ванников, Ефим Павлович Славский.
Тщательно зачищенные кусочки плутония укладывались в предварительно взвешенный контейнер, причем каждый кусочек перед загрузкой в контейнер предъявлялся Ю.Б. Харитону (как главному заказчику, ответственному представителю КБ-11 - Г.П.) для осмотра. Это был исходный материал для изготовления полусфер, главной составляющей атомной бомбы».
27 июля 1949 года на комбинате состоялось совещание. В нем участвовали И.В.Курчатов, Б.Л.Ванников, А.П.Завенягин, Б.Г.Музруков, Ю.Б.Харитон, Я.Б.Зельдович, Д.А.Франк- Каменецкий и Г.Н.Флеров. Было принято решение об окончательной массе плутониевого заряда и порядке доработки изготавливаемого изделия. И вот наконец необходимое количество материала накоплено, правда, на пределе. Вся масса слитков составляла всего 110% от массы полусфер, что беспокоило, не могло не беспокоить, ответственных исполнителей: смогут ли они с таким малым запасом сделать качественные изделия в соответствии с техническими условиями.
Что касается дальнейшей судьбы изделий, то детали плутониевого заряда были упакованы в специальную тару и отправлены литерным поездом. 8 августа они поступили в КБ-11 в Арзамасе-16. Здесь в ночь с 10 на 11 августа была произведена контрольная сборка всего изделия с плутонием с целью изучения процесса прохождения быстрых нейтронов через реальную конструкцию ядерного заряда. После демонтажа детали плутониевого заряда были тщательно осмотрены, упакованы и подготовлены к отправке на полигон по железной дороге. Это была одна из последних операций, проведенных в КБ-11 по подготовке первой ядерной бомбы к испытаниям. 21 августа на полигон прибыл эшелон с деталями плутониевого заряда и четырьмя нейтронными инициаторами. Тем же поездом прибыла и группа ведущих ученых КБ-11, среди которых были Ю.Б.Харитон, Я.Б.Зельдович, Г.Н.Флеров.
Даже Берия не был уверен за свою дальнейшую судьбу, так что говорить о других участниках атомной эпопеи. Ведь недаром, как рассказывал Я.Б.Зельдович, “в это время в ПГУ работала комиссия ( я уже упоминал, что была создана “теневая" команда ученых-физиков, члены которой полагали, что И.В.Курчатов и его сподвижники идут неправильным, “немарксистским” путем - Г.П.). И как раз в день взрыва комиссия пришла к выводу, что неудача в испытаниях произошла из-за халатности и саботажа ученых, занятых атомной проблемой.
В тот момент Ванникову пришла зашифрованная телеграмма о том, что взрыв был успешным, мощность соответствует расчетной. Ванников взял телеграмму, ворвался в комнату, где трудились “разоблачители” и произнес тираду длиной в несколько страниц, состоявшую из сложных речевых оборотов. Тирада начиналась словами: “Пошли вы все к ...” и не приводится здесь полностью исключительно из соображений экономии бумаги”