Лесли Гровс. «Теперь об этом можно рассказать»


Полный текст: Гровс Л., «Теперь об этом можно рассказать»
Навигация:
Завод Ок-Ридж
Полупромышленная установка в Клинтоне
Водяное охлаждение и сброс стоков
Описание комплекса выработки плутония
Серебро вместо меди
Трубы из никеля
Норвежская тяжелая вода
Поиски Гейзенберга
Похищение урановой руды под носом у русских
Состояние атомного проекта в Германии
Захват немецких материалов
Захват Гейзенберга
Выбор носителя для бомбы
Лемей и 509 авиаполк
Идея взрыва атомной бомбы в замкнутом контейнере
Ферми и простейший способ измерения сила взрыва
Доставка атомных зарядов на авиабазу
«Энола Гэй»
Генерал Маршалл и жертвы среди японцев
Реакция немецких физиков на взрыв первой атомной бомбы
Проблемы смежников и готовность «Толстяка»
Нагасаки

Завод Ок-Ридж

Другим центром по получению материалов для бомбы, кроме Ханфорда, был Ок-Ридж. Здесь были расположены все наши заводы, где ничтожные количества урана-235 отделялись от основного изотопа — урана-238. В принципе существовало несколько способов для осуществления этого процесса, однако пригодными с точки зрения наших планов оказались только два: электромагнитный газодиффузионный (методы жидкостной термодиффузии и центрифугирования еще не были разработаны). Строительство соответствующих заводов было утверждено в конце 1942 г., т. е. почти одновременно с началом строительства плутониевого завода в Ханфорде. В 1944 г. мы решили построить еще один термодиффузионный завод в Ок-Ридже.

Первоначально район именовался по имени ближайшего города (Клинтонский инженерный завод). Лишь с лета 1943 г. появилось новое название Ок-Ридж. Этим именем был назван поселок, возникший на склонах гор, окружавших участок (Ок — по-английски дуб, дубовый; ридж — гора, горный кряж.). Сразу же после осмотра участка, занимавшего ни много ни мало 21600 квадратных километров, начались переговоры о его приобретении. Как всегда случается при отторжении государством больших территорий, многие жители, несмотря на то, что им была выплачена стоимость их имущества, установленная либо по доброму согласию, либо после судебного разбирательства, неизбежно оказались пострадавшими в результате такой операции. Чтобы установить определенные ограничения в этом районе, требовалось распоряжение президента США. Оно вышло без задержки, однако, по моему мнению, было бы правильным ознакомить с ним лишь людей, имеющих непосредственное отношение к работам. Поэтому я попросил Маршалла довести это распоряжение прежде всего до сведения представителя верховной исполнительной власти штата губернатора Купера. К несчастью, я не дал указаний, как это лучше всего осуществить, ибо надеялся, что Маршалл займется этим делом лично. Но, как оказалось, это нужно было сделать мне, поскольку Маршалл, офицер весьма опытный в общении с высшими политическими деятелями, из-за срочных дел не смог выполнить это деликатное поручение и послал своего подчиненного. Губернатор увидел в этом грубое нарушение протокола. Ему весьма не понравилось, что решение о строительстве такого большого завода в его штате было принято без предварительной консультации с ним. Кроме того, губернатора привел в раздражение невысокий чин офицера, от которого он вынужден был впервые услышать о нашем вторжении в его владения. Соображения секретности не позволяли раскрыть цели строительства, а отсутствие в то время детальных расчетов не позволяло нам даже приблизительно охарактеризовать завод. Почти вся возможная информация, с которой мы могли его познакомить, сводилась к распоряжению, объявлявшему о создании федеральной резервации. В общем, первое знакомство с будущими соседями не предвещало ничего хорошего и, действительно, печальные последствия этого неудачного визита преследовали нас в течение многих лет.

Полупромышленная установка в Клинтоне

Для окончательного составления проекта завода по извлечению плутония из ядерного горючего нам крайне необходимо было располагать некоторым количеством урана, облученного нейтронами. Это обстоятельство вынудило нас принять решение о строительстве полупромышленной установки в Клинтоне. Завод в Клинтоне мы должны были проектировать и строить, не имея еще никакого опыта в этой области. Главным фактором было время. Несмотря на незначительные масштабы завода, при его строительстве по существу были использованы те же основные принципы, которые нам позднее пришлось использовать при строительстве крупных установок в Ханфорде. Этот завод несколько отличался от Ханфордского. Реакторы в Клинтоне были не с водяным, а с газовым охлаждением. Они были рассчитаны на мощность всего тысяча киловатт, что составляло очень небольшую долю мощности ханфордских реакторов. Газовое охлаждение было использовано в целях большей простоты и скорости постройки. Но такой способ отвода тепла, вполне приемлемый на небольших установках, не подходил для крупных.

К февралю 1943 г. нам пришлось окончательно расстаться с планами использования гелия в реакторах, поскольку всем стало ясно, что, хотя теоретически эта система и была более совершенной, она сулила нам множество практических неудобств, связанных с очисткой больших количеств радиоактивного газа. Главным аргументом при этом была трудность осуществления и эксплуатации герметичного корпуса реактора. Большие неприятности сулила также проблема перегрузки такого реактора под давлением. Как только стало ясно, что водяную систему охлаждения будет проще и дешевле изготовить, все работы по освоению гелиевого метода были остановлены.

Водяное охлаждение и сброс стоков

Мы рассчитывали, что в воде после ее прохождения через систему охлаждения реактора будут содержаться радиоактивные вещества со сравнительно коротким периодом полураспада. По проекту предполагалось направлять эту воду сначала в бассейн для выдерживания. Эта мера была предпринята, чтобы исключить вредное влияние радиоактивности на рыбу в реке. Мы были уверены, что после перемешивания в реке эта вода будет совершенно безвредна для населения, живущего вниз по течению.

Для обеспечения бесперебойной подачи воды к каждому реактору были созданы независимые системы водоснабжения, которые дублировали, друг друга. Одновременно эти системы были связаны между собой. При выходе из строя одной системы вторая могла обеспечить поступление воды. Были также предусмотрены аварийные резервуары, расположенные на большой высоте, с автоматическим подключением в случае выхода из строя обеих систем водоснабжения. Эти сложные меры предосторожности были необходимы для того, чтобы обеспечить снабжение реактора водой на время устранения аварии. Для защиты персонала от мощного излучения (по мощности это излучение было эквивалентно излучению сотен тонн радия), сопровождающего образование плутония, реакторы были окружены массивной сплошной стеной из стали, прессованной древесины и бетона. На каждый реактор отводилась площадь, равная 2,5 квадратных километра. Расстояние между реакторами было установлено 10 километров. Если бы возникла необходимость в строительстве дополнительных реакторов, мы разместили бы их между уже построенными.

Описание комплекса выработки плутония

Каждый завод представлял собой сплошное бетонное строение около 250 метров в длину, разделенное внутри на отдельные камеры, содержавшие различные установки, в которых происходил процесс выделения плутония. Для защиты от интенсивного излучения камеры были окружены бетонными стенами толщиной более двух метров и сверху накрыты бетонными плитами почти такой же толщины. В ходе работы все оборудование такого завода должно было стать в высшей степени радиоактивным, поэтому его осмотр и ремонт могли производить лишь на расстоянии. Это обстоятельство заставило предусмотреть в проекте системы перископов и других средств дистанционного контроля и управления. С их помощью все операции можно было проводить, оставаясь за толстой бетонной защитой. Необходимость работы различных механизмов при отсутствии людей предъявляла очень высокие требования к изготовлению и монтажу оборудования. Эти требования распространялись даже на такие механизмы, как специальные железнодорожные вагоны, в которых облученный уран доставляли от реакторов к заводам по переработке. Рельсовый путь, по которому ходили эти вагоны, был уложен так, чтобы полностью исключить опасность аварии. Мы ни при каких обстоятельствах не могли рассчитывать на ремонт радиоактивного оборудования непосредственно людьми. После извлечения из реакторов урановые бруски сразу же помещали под воду и хранили там вплоть до перевозки в особых вагонах в специальную зону. Там их хранили также в воде до тех пор, пока радиоактивность не уменьшалась до величины, допускавшей их переработку химическими методами. Остававшиеся после извлечения плутония отходы были не менее радиоактивны, и с ними можно было работать только на расстоянии. В основном эти отходы состояли из производственных растворов, образующихся на заводах по переработке. Их заключали в бетонные баки, выложенные внутри сталью, и захороняли, чтобы предотвратить их опасное воздействие на окружающих.

Серебро вместо меди

Летом 1942 г. из предварительных расчетов стало ясно, что нам понадобится огромное количество хорошо проводящего металла для обмоток и шин. Поскольку, однако, потребность оборонной промышленности в меди превышала ее запасы в стране, правительство приняло решение частично заменять медь, где это возможно, серебром из запасов государственного казначейства. По этому поводу полковник Маршалл посетил второго секретаря казначейства США Д. Белла. Последний заявил, что он располагает 47 тысячами тонн свободного серебра и еще около 39 тысяч тонн серебра, для использования которого нужно разрешение Конгресса. Я говорю здесь о тоннах серебра, хотя мера исчисления этого металла была причиной небольшого забавного инцидента, случившегося с Николсом, когда он во время переговоров упомянул о пяти — десяти тысячах тонн необходимого нам серебра. В ответ он услышал: «Полковник, в казначействе не принято говорить о тоннах. Единицей веса серебра является унция» (одна унция примерно равна 30 грамм). По условиям выработанного соглашения необходимое серебро мы должны были получить из хранилищ в Вест-Пойнте и вернуть его обратно через шесть месяцев после окончания войны. Кроме того, было предусмотрено, что прессе об этой операции не будет сообщено и что казначейство сохранит его на своем балансе.

Серебряные слитки были переданы нам в Вест-Пойнте по ведомости. Мы доставили их на завод, где из них были отлиты стержни, более пригодные для изготовления из них шин и обмоток. Для обмоток крупных магнитов, потреблявших основное количество серебра, одна фирма изготовила полосы, которые были переданы затем фирме «Эллис-Чалмерс», где их, тщательно изолировав, наматывали на ярмо магнитов. На всех стадиях обработки серебра специальная охрана Манхэттенского проекта наблюдала за обращением с ним и сопровождала все перевозки. Только перевозку готовых магнитов мы решили не охранять, поскольку серебряные обмотки были скрыты под тяжелой сварной оболочкой из стали. Вскрыть эту оболочку стоило многих трудов, и мы убедились в этом, когда разбирали один из магнитов в Ок-Ридже. Кроме того, мы не имели оснований не доверять работникам железных дорог. Несмотря на колоссальную стоимость серебра, мы стремились ограничиться лишь самыми необходимыми мерами предосторожности и, принимая эти меры, в первую очередь стремились замаскировать сам факт использования серебра.

Трубы из никеля

Чтобы уменьшить последствия коррозии, мы предполагали изготовлять все трубопроводы общей длиной в сотни километров из чистого никеля. «В этом случае, — указал К. Килер, руководитель компании „Крейслер“, которая должна была изготовлять диффузионные секции, — наши потребности в никеле превысят его мировую добычу». Он настаивал на толстом (до 10 сантиметров) никелевом покрытии. Беспрецедентная сама по себе задача покрытия толстым слоем никеля внутренней поверхности труб была решена одной небольшой фирмой в Белльвилле (штат Нью-Джерси). Эта фирма изобрела оригинальный способ никелирования, при котором в качестве электролизера использовалась сама труба. Для получения однородного покрытия труба во время процесса вращалась. Изобретательность этой фирмы избавила нас от крайне сложной проблемы.

Норвежская тяжелая вода

Подтверждение наших предположений об интересе Германии к атомной энергии пришло из норвежского города Рьюкан, расположенного в 104 километрах от Осло, где еще до войны норвежцы построили мощную гидроэлектростанцию и электролизный завод. Немцы, оккупировавшие в 1940 г. Норвегию, принудили администрацию этого завода приступить к производству тяжелой воды, которая отправлялась в Берлин для нужд атомных исследований. В сентябре 1942 г. мы смогли установить, что поставки тяжелой воды в Германию составляли около 120 килограммов в месяц. По моей инициативе Стронг, заручившись поддержкой генерала Арнольда и генерал-майора Хэнди, сообщил об этих фактах Эйзенхауэру и предложил ему вывести из строя этот завод. Через пять месяцев после моего предложения на территорию Норвегии были сброшены с парашютом трое норвежцев, прошедших специальную диверсионную подготовку. Их встретили партизаны. Проделав трудный лыжный переход через всю Норвегию, они 27 февраля 1943 г. вышли к городу и атаковали завод. В сообщениях прессы, поступивших из Осло через Стокгольм, указывалось, что нанесенный ущерб невелик, но объект полностью разрушен.

Поиски Гейзенберга

Лишь весной 1944 г. Калверт получил первое достоверное сообщение. По каналам Управления стратегических служб из Берна поступило донесение: один швейцарский ученый упомянул о том, что Вернер Гейзенберг — крупнейший немецкий физик-атомник с международным именем — проживает вблизи Эхингена. Из других источников нам было известно, что Гейзенберг работает над урановой проблемой. Получив это донесение, Калверт понял, что он открыл, наконец, секретное местопребывание главных немецких специалистов по атомной энергии. С этого момента его группа начала лихорадочно изучать все, что было известно о районе Эхин-ген — Бизинген. Почти одновременно британская разведка получила от одного ив своих наиболее надежных агентов в Берлине сообщение, что в том же районе были замечены и другие известные немецкие ученые-атомники. Очередной задачей Калверта было проникнуть в этот район. Для этого, прежде всего, был нужен человек, хорошо знакомый с этим районом. Английская разведка разыскала одного священника, проживающего в Англии, который до войны был викарием Бизингена. Он помог нам составить описание основных зданий в Бизингене и, в частности, тех, где размещалась прядильная фабрика. Одновременно Калверт направил очень способного агента Управления стратегических служб Моэ Берга, блестяще владевшего семью языками, в Швейцарию с заданием подготовить тайное проникновение в район Эхингена — Бизингена. Во время пребывания в Швейцарии Берг собрал ряд дополнительных сведений и под видом швейцарского студента присутствовал на лекции Гейзенберга, когда тому разрешили покинуть Германию для прочтения этой лекции. Услышав о намерении Калверта забросить Берга в интересовавший нас район, я немедленно запретил эту операцию, так как при провале этого агента немцам станут известны сведения, значительно более ценные чем те, которые мы сможем получить даже в самом благоприятном случае.

Похищение урановой руды под носом у русских

Начиная с момента, когда Калверт узнал о месте, где, возможно, спрятана урановая руда компании «Юнион миньер», мы стали проявлять особый интерес к соляным копям вблизи Штасфурта, принадлежавшим фирме с труднопроизносимым названием «Виртшафтлихе форшунге гезельшафт» (ВИФО). Мы предполагали, что большая часть бельгийской руды хранится именно там. В начале 1945 г. я направил в распоряжение армейской разведки США своего сотрудника майора Буллока со специальной целью руководить операцией по захвату этой руды. Однако в этот момент миссия «Алсос» была так перегружена, что для выполнения этой операции пришлось организовать специальное подразделение. Это подразделение возглавил Лэнсдейл, ранее посланный мной в Европу для наблюдения за операцией «Убежище», а в его состав вошли Калверт, несколько агентов Си-Ай-Си из группы «Алсос», а также англичане Ч. Хэмбро, М. Перрин и Д. Геттикер. В ожидании, пока осуществление операции «Убежище» станет возможным, Лэнсдейл, Паш и Хэмбро встретились с начальником разведки 12-й армейской группировки бригадным генералом Сибертом для обсуждения способа захвата Штасфурта, находившегося тогда на территории между американской и русской армиями. Сиберт вначале не решался пойти на какой-нибудь шаг, который мог бы рассердить русских, однако его колебания сломил Брэдли, сказав: «К черту этих русских!» Группа Лэнсдейла примкнула к 83-й дивизии, в зоне действий которой находился Штасфурт. Предприятие ВИФО удалось захватить быстро и без потерь. Оно было совершенно разрушено в результате частых бомбежек, однако, к счастью, его управляющий оставался на месте. В его доме удалось обнаружить инвентарный перечень оборудования и материалов, указавший место хранения урановой руды. Около 1100 тонн этой руды, упакованной в бочки, было найдено под открытым навесом. Так как большинство бочек было сильно повреждено, руду нужно было заново упаковать.

Состояние атомного проекта в Германии

Допросы, проводившиеся сотрудниками «Алсоса» в Гейдельберге, тоже давали много ценных данных. Обнаружилось, например, что в Германии существовали две исследовательские группы, работавшие над созданием уранового редактора. Первой группой, работавшей во Франкфурте, руководил Дибнер и второй — Гейзенберг. Группа Гейзенберга, образованная в 1939 г. на основе объединения усилий крупнейших немецких физиков, имела своим центром Берлинский институт физики. Между этими двумя группами существовали постоянные трения, а споры в связи с получением материалов продолжались даже после объединения всех атомных исследований под руководством Герлаха. По мнению Гертнера, работы группы Дибнера сильно уступали по своему уровню работам группы Гейзенберга. Исчерпав источники информации, имевшиеся в Гейдельберге, группа «Алсос» сосредоточила свое внимание на районе Франкфурта, где производился необходимый для германских атомных работ металлический уран. При сборе материалов в этом районе было, между прочим, установлено, что достигнутая чистота урана была не очень высокой.

Захват немецких материалов

21 апреля французы пересекли линию, на которой они должны были остановиться. Вероятно, они сделали это для того, чтобы достичь Зигмарингена, где скрывались остатки фашистского правительства. Независимо от их мотивов мы не могли сидеть сложа руки и ждать, пока они вступят в чрезвычайно важный для нас район. Нужно было срочно что-то предпринимать, и Паш не заставил себя ждать. Обратившись за помощью к генералу Гаррисону, он получил в свое подчинение 1279-й саперный батальон. Силами этого подразделения он 23 апреля захватил Хайгерлок и немедленно начал демонтаж расположенной там лаборатории. Главным объектом лаборатории был реактор, перевезенный из Берлина и размещенный в туннеле под высокой скалой. С помощью английских ученых, прибывших в Хайгерлок, под руководством Хэмбро сотрудники «Алсоса» сумели закончить свою операцию до вступления французских войск. Тем временем Паш во главе 1279-го батальона саперов двинулся к Эхингену и захватил его 24 апреля. Попытка взять этот город накануне ночью вызвала сильное сопротивление, однако днем его удалось захватить уже без труда. Здесь Паш обнаружил большую физическую лабораторию и некоторых крупных немецких физиков, включая Вейцзекера и Виртца. На следующее утро он уже был в Тайльфингене, где овладел химической лабораторией и задержал Отто Гана и Макса фон Лауэ. В Штатильме группа «Алсос» обнаружила расписки в получении секретных отчетов, разосланных различным ученым. Все захваченные один за другим ученые, однако, совершенно спокойно объявляли об уничтожении этих отчетов, и только Ган быстро ответил: «Они у меня вот здесь». Гана удалось найти очень легко. Спрошенный на улице немец тут же указал, как пройти к старой школе, где размещалась его лаборатория. После того как школа была окружена, сотрудники «Алсоса» Уорденберг и Лэйн, в прошлом инженеры-химики из компании «Дюпон», вошли внутрь и спросили Гана. Их проводили к нему в лабораторию, где они немедленно приступили к расспросам. «Все происходило как при обычном визите к заказчику», — рассказывали они потом. Французские и марокканские части уже вошли в Хайгерлок, а группа все еще не могла разыскать германские запасы тяжелой воды и двуокиси урана, использовавшихся для реактора. К счастью, внимание немногочисленных французских войск было приковано к блуждавшим в окрестностях немецким, частям, и сотрудники «Алсоса» могли спокойно заниматься поисками. Умелый допрос немецких ученых Гоудсмитом и его помощниками позволил, наконец, обнаружить местонахождение тяжелой воды и урана. 26 апреля запас тяжелой воды был найден в подвале старой мельницы в окрестностях Хайгерлока и отправлен в Париж. Одновременно из пашни на окраине Хайгерлока были выкопаны кубики металлического урана общим весом полторы тонны. Они также были отправлены в Париж. Тяжелая вода и уран из Парижа были переправлены в США, где поступили в распоряжение Треста объединенных разработок. 27 апреля германских ученых привезли в Гейдельберг для допроса, а затем отправили в Реймс. Накануне самого отъезда Вейцзекер проговорился, упомянув о все еще неизвестном нам месте хранения письменных материалов немецкой атомной программы. Запаянные в металлическую банку, они, оказывается, хранились на дне сточного колодца, расположенного за его домом.

Захват Гейзенберга

... Хэм без труда разыскал Герлаха в физической лаборатории Мюнхенского университета. После усиленных розысков был найден и Дибнер, оказавшийся в Шенгайзинге, в 30 километрах от Мюнхена. 3 мая их обоих вместе с обнаруженными документами доставили в полевой штаб группы «Алсос» в Гейдельберге. В это время Паш находился примерно в 30 километрах впереди авангарда седьмой армии, наступавшей в Баварских Альпах. Обнаружив, что мост, ведущий в Урфельд, разрушен, Паш с семью сотрудниками покинули автомашины и, присоединившись к разведывательному отряду из десяти человек, вошли с ним в город в конце дня 2 мая. Примерно час спустя завязалась ожесточенная перестрелка с одной немецкой частью, которая пыталась пройти через Урфельд. Вскоре разведотряд отступил, оставив группу Паша в городе. Я так и не мог никогда представить с полной ясностью, как протекали события в эту ночь. Попытаюсь нарисовать лишь общую картину. Вечером Пашу доложили о приходе немецкого генерала. Войдя, генерал объявил весьма обескураженному шефу миссии «Алсос», что он сдается вместе со всей своей дивизией. Быстро сориентировавшись, Паш ответил, что, поскольку уже поздно, он не хочет беспокоить своего генерала, находящегося поблизости во главе крупных сил, формальностями, связанными со сдачей. «Поэтому, — сказал он генералу, — вам придется подождать с оформлением сдачи в плен до утра». Не успел этот генерал выйти, как появился второй немецкий офицер, под командованием которого находилось 700 или 800 солдат, и все повторилось сначала. Эти события заставили Паша не на шутку забеспокоиться, и с наступлением темноты он потихоньку отступил в расположение главных американских сил. Незадолго до этого он обнаружил, где скрывается Гейзенберг, но, учитывая сложность обстановки, решил пока его не беспокоить. Ночью он сумел заручиться поддержкой пехотного батальона и, вернувшись в Урфельд, на рассвете 3 мая забрал Гейзенберга, который сидел в своем кабинете со сложенными чемоданами и ждал. Когда Паш вошел к Гейзенбергу, тот приветствовал его словами: «Я ожидал вашего прихода». Гейзенберг также был немедленно эвакуирован в Гейдельберг. Эта последняя операция Паша ярко характеризует смелость и настойчивость в достижении поставленной цели, которые он проявлял во всех своих действиях. В данном случае его целью был захват крупнейшего физика с мировым именем Вернера Гейзенберга, который был для нас в те последние дни войны дороже нескольких немецких дивизий. Для русских, если бы он попал к ним в руки, он оказался бы бесценной находкой. Однако Гейзенберг остался на западе. Судя по другим событиям, мы, вероятно, были тогда единственными людьми, понимавшими потенциальную ценность немецких ученых для России.

Выбор носителя для бомбы

В сентябре, после того как стало ясно, что мы будем использовать бомбы как ствольного («Малыш»), так и взрывного («Толстяк») типа, мы решили зафиксировать внешние нормы существовавших моделей: одного «Малыша» и двух «Толстяков». Это было необходимо для внесения изменений в конструкцию самолетов Б—29, с тем чтобы успеть провести тренировку летного состава. Первые переоборудованные самолеты были готовы в октябре и немедленно доставлены в распоряжение полковника Тиббетса на авиационную базу в Уэндовер-Филде, которая была известна у нас под кодовым названием «Кингмен», или В—47. В том же месяце были начаты баллистические испытания, которые продолжались вплоть до 9 августа 1945 г., когда оба принятых типа бомб были уже применены в военных действиях. Действия 509-го авиаполка в Уэндовер-Филде поддерживались с земли специальным подразделением авиационного обслуживания. В него входила резервная группа специалистов по вооружению и испытательным полетам, помогавшим проводить испытания отдельных механизмов бомб, а также их моделей в натуральную величину.

Лемей и 509 авиаполк

После прибытия на театр военных действий авиаполк был поставлен под непосредственное командование 21-й дивизии бомбардировочной авиации (к тому времени ею командовал генерал-майор Лемэй) 20-й воздушной армии. Лемэй побывал в июне в Вашингтоне, и мы с ним обсуждали вопросы доставки бомбы к цели. На этой встрече присутствовал также генерал Фарелл, занимавшийся непосредственной разработкой этой операции. Лемэй произвел на меня сильное впечатление. Мне было ясно, что это человек исключительных способностей. Наша беседа продолжалась около часа, и мы расстались полные взаимного понимания и доверия. Эти отношения сохранялись на протяжении всей операции и многие годы после нее. Я объяснил ему предполагаемый итог нашей деятельности, указав вероятную мощность бомб, ожидаемые даты их применения и возможную производительность нашей атомной промышленности. Я сказал ему, что мы рассчитываем использовать бомбы немедленно после их изготовления. Затем охарактеризовал общую организацию и степень подготовки 509-го авиаполка, круг задач Лос-Аламосской группы обслуживания, соображения, определяющие высоту бомбометания (которая, кстати, была близка к потолку бомбардировщика Б—29), приблизительный вес бомб, намеченные нами цели и тип инструкции, которыми нужно руководствоваться на месте. Проведение операции будет полностью поручено ему, за исключением тех ограничений, которые он сам может поставить в своих указаниях подчиненным. Наконец, я объяснил ему роль двух специалистов по атомному оружию (Парсонса и Эшуорса) как людей, которые непосредственно будут приводить бомбы в боевую готовность, дав при этом свою оценку квалификации каждого из них. Лемэй задал несколько вопросов по существу дела и далее заявил, что он считал бы целесообразным проведение операции силами одного неэкскортируемого самолета: японцы наверняка не обратят внимания на отдельный бомбардировщик, летящий на большой высоте, сочтя его либо разведчиком, либо самолетом метеорологической службы. Я согласился, считая предложенный им вариант вполне разумным. Но следует все же позаботиться о наличии в районе цели в момент взрыва необходимых самолетов-наблюдателей. По прибытии на Тиниан все летные команды проходили обычную недельную подготовку, принятую на театре военных действий. В течение последующего месяца они проводили тренировочные полеты в направлении различных целей, таких, как остров Трук. Самолеты 509-го авиаполка были переоборудованы под атомные бомбы, поэтому их оказалось неудобным использовать для несения обычных стандартных авиабомб. Они, однако, могли нагружаться бомбами, схожими по форме с «Толстяком», которые были разработаны и изготовлены специально для тренировки команд. Эти бомбы, прозванные летчиками «тыквами», содержали заряд обычного взрывчатого вещества весом 2500 килограммов, были рассчитаны лишь для воспроизведения эффекта взрыва и снабжены дистанционным взрывателем, позволявшим осуществлять взрыв в воздухе. Хотя это было в первую очередь тренировочное оружие, мы учитывали и его возможное боевое применение. При осуществлении операции по дезинформации противника мы позволили некоторую утечку информации, сводящейся к тому, что задача 509-го авиаполка связана с применением этих «тыкв» в боевых условиях. Мы, кроме того, надеялись, что «тыквы» помогут нам окончательно отшлифовать баллистическую технику применения настоящей бомбы. «Тыквы» начали прибывать на остров в конце июня. Реакция местных кругов была неодинаковой. Личный состав 509-го авиаполка, который, за немногими исключениями, все еще не знал своей истинной задачи, был скорее разочарован: столько времени потребовалось на тренировку для применения такого не слишком необычного оружия. С другой стороны, некоторые летчики других подразделений военно-воздушных сил, базировавшихся на острове, также ничего не знавшие о задаче 509-го полка, выражали неуемный энтузиазм по поводу мнимой эффективности «тыкв» и шумно требовали увеличить их поставку. Чтобы ближе познакомить команды самолетов с районами выбранных целей и гарантировать точность курса и выхода на цель, в качестве объектов для налетов с использованием «тыкв» выбирались города, расположенные не очень далеко от намеченных для атомной бомбардировки. Бомбардировка этих городов производилась с определенной высоты, причем особое внимание уделялось практике дневного визуального бомбометания. Однако, если видимость отсутствовала, разрешалось пользоваться радаром. Маршрут полета как до цели, так и от нее проходил над островом Иводзима. Высота полетов зависела от погоды, но всегда была не меньше 3 тысяч метров — при полете к цели, и 5,5 тысячи метров — на обратном пути, чтобы не беспокоить понапрасну местную систему противовоздушной обороны. Все машины снабжались полным запасом горючего.

Идея взрыва атомной бомбы в замкнутом контейнере

Планирование операции по испытанию «Толстяка», получившей кодовое название «Троица», началось весной 1944 г., после того как мы с Оппенгеймером решили, что с точки зрения проверки сложной теории взрывной бомбы, правильности ее конструкции, изготовления и сборки, в общем, ее действенности, такое испытание весьма целесообразно. Мы предусматривали тогда возможность осуществления взрыва бомбы в замкнутом контейнере, для того чтобы в случае слабого взрыва сохранить возможно больше драгоценного плутония. Кроме того, мы думали таким образом предотвратить заражение большой территории в результате его рассеивания. С этой целью мы заказали фирме «Бэбкок энд Уилкокс» тяжелый стальной контейнер, который за его гигантский вес, размеры и прочность был назван «Джумбо». Для его перевозки с завода-изготовителя, расположенного на востоке США, до Нью-Мексико потребовалась специальная платформа, которая с особой осторожностью была доставлена до ближайшей к месту испытаний железнодорожной станции, где контейнер был перегружен на специально построенный 18-осный прицеп, и уже по шоссе перевезен на расстояние 50 километров от Аламогордо. Однако к моменту испытания мы решили отказаться от использования «Джумбо», так как накопленные данные свидетельствовали о том, что взрыв будет иметь достаточную силу. Даже в том случае, если мощность взрыва не превысит 250 тонн в тротиловом эквиваленте, как предсказывали многие из ученых, этот контейнер был бы лишь источником дополнительной опасности. Интересно представить, что произошло, если бы взрыв, имевший на самом деле мощность порядка 20 килотонн, произошел внутри контейнера. Вся стальная оболочка, вероятно, не успела бы испариться, и осколки разорванного на части контейнера были бы разнесены чудовищной силой взрыва на очень большое расстояние.

Ферми и простейший способ измерения сила взрыва

Ферми в тайне от всех приготовил очень простое приспособление для измерения силы взрыва — клочки бумаги. Когда подошла ударная волна, я видел, как он выпустил их из руки. У земли ветра не было, поэтому ударная волна подхватила и отбросила их. Ферми отпускал их с определенной высоты, которую он заранее измерил, поэтому ему нужно было теперь только знать, на каком расстоянии они упали на землю. Он еще раньше вычислил зависимость силы взрыва от расстояния до него. Теперь, смерив расстояние до места, где упали клочки бумаги, он тотчас объявил, Какова была мощность взрыва. Его расчет совпал с данными, Полученными позднее на основе показаний сложных приборов.

Доставка атомных зарядов на авиабазу

... темпы производства урана-235 были очень медленны, мы не могли позволить себе тратить его на испытания. Основная часть уранового заряда этой бомбы начала свое путешествие на Тихий океан 14 июля, когда колонна закрытых черных грузовиков, сопровождаемая агентами службы безопасности, двинулась из Санта-Фе в Альбукерке. Из Альбукерке бомба была переправлена по воздуху в Хамилтон Филд, неподалеку от Сан-Франциско, откуда ее перевезли в Хантерс-Пойнт. Детали бомбы, упакованные в небольшие металлические цилиндры и помещенные в большой контейнер, находились под наблюдением сотрудника моего штаба майора Фэрмана и радиолога из госпиталя Лос-Аламоса капитана Нолана. Ранним утром 16 июля бомба, в которой не хватало небольшой доли урана, была погружена на борт крейсера «Индианаполис», который немедленно вышел в море. Путешествие «Индианаполиса» до Тиниана с заходом на Гавайские острова прошло без приключений.

О доставке из Альбукерке на Тиниан последних деталей предназначенной для Хиросимы бомбы, включавших небольшой блок урана-235, я договорился с командующим транспортной авиацией генерал-лейтенантом Джорджем. Чтобы быть уверенным в успешной доставке этого крайне ценного груза, я заказал два самых исправных в техническом отношении самолета и самые квалифицированные экипажи, пояснив Джорджу, что груз будет ничтожным по весу и второй самолет нужен для того, чтобы в случае аварии первого мы знали, где его искать. Поскольку Джордж имел соответствующие указания от Арнольда, он на это просто ответил: «Получите все, что вам будет нужно». Я не спрашивал у него, насколько подробно он был информирован Арнольдом, но его содействие всегда было максимальным. Один из офицеров нашей Лос-Аламосской службы безопасности младший лейтенант Тэйлор, сопровождавший груз на одном из двух транспортных самолетов до Тиниана, позднее рассказал мне об этом путешествии. Он отвечал за охрану ящика, размерами раза в два превышавшего ящик для апельсинов и содержащего некоторые детали, необходимые для сборки бомбы. На втором самолете, сопровождая последнюю небольшую, но решающую часть уранового заряда бомбы, летел начальник службы безопасности Лос-Аламоса подполковник де Сильва. Во время полета до Сан-Франциско самолеты должны были держаться вместе, а если самолет, на котором летел де Сильва, начнет падать, второй самолет должен был проследить за местом его падения летать в этом районе, пока не прибудет помощь. Груз прибыл на аэродром Альбукерке под усиленной вооруженной охраной. Экипажи обоих самолетов были изумлены, увидев два небольших ящика. Полет до Сан-Франциско прошел без происшествий, однако на 45-й минуте полета над Тихим океаном самолет де Сильвы из-за неисправности двигателя должен был возвратиться на материк. Вопреки моему плану, самолет Тэйлора продолжал свой полет до Гавайских островов и прибыл туда на несколько часов раньше самолета де Сильвы. Несмотря на наше стремление осуществить этот перелет по возможности незаметно, кто-то по радио, вероятно по собственной инициативе, предупредил о важном рейсе. В результате Тэйлор был встречен на аэродроме группой высших офицеров, ожидавших прилета, по крайней мере генерала со свитой, но ни в коем случае не одного младшего лейтенанта. У Тэйлора не было при себе сопроводительных документов, которые остались у де Сильвы, и он попал в затруднительное положение, когда местный персонал в соответствии с обычаями решил нагрузить его почти пустой самолет до нормального веса. К счастью, с помощью экипажа, убедившегося в Сан-Франциско в необычайности своего полета, ему удалось задержать погрузку до прибытия де Сильвы. Затем перелет проходил спокойно.

«Энола Гэй»

Бомбардировщиком Б—29, носившим имя «Энола Гэй», управлял полковник Тиббетс. Майор Фирби был бомбардиром, капитан Парсонс специалистом по оружию, а лейтенант Джепсон отвечал за электронное оборудование. Из-за большого количества различных технических задач особое значение приобретало четкое разграничение обязанностей членов экипажа. В связи с этим начальник штаба Норстэд издал 29 мая специальные указания, в которых говорилось: «Во время боевого полета желательно, чтобы на самолете-доставщике находились дополнительно два военных специалиста. Один из них должен быть старшим офицером и в деталях знать конструкцию, устройство и тактические данные бомбы, с тем чтобы в случае, если непредвиденные обстоятельства вынудят отклониться от тактического плана операции, иметь возможность принять самостоятельное решение». С одобрения Фарелла Парсонс решил произвести окончательную сборку бомбы уже в полете, чтобы свести до минимума опасность последствий неудачного взлета. Я еще ранее возражал против этой меры, исходя из того, что сборка бомбы в тесном пространстве бомбового отсека будет сильно затруднена. Однако о самом решении Парсонса я узнал слишком поздно и не мог его изменить.

Генерал Маршалл и жертвы среди японцев

Генерал Маршалл высказал соображение, что не следует проявлять слишком много восторга по поводу нашего успеха, поскольку он наверняка стоил жизни многим тысячам японцев. «Эти жертвы трогают меня меньше, чем судьба американских солдат — участников печально известного Батаанского похода», — ответил я. Когда мы вышли в холл, Арнольд хлопнул меня по спине и сказал: «Я рад, что вы так сказали. Я полностью с вами согласен». То же самое (я был уверен в этом) чувствовал любой кадровый военный, в особенности занимающий ответственный пост. Мы все, включая и Стимсона, были убеждены, что наша задача — достижение победы в войне силой атомного оружия — близка к завершению.

Реакция немецких физиков на взрыв первой атомной бомбы

Шестого августа майор Ритнер, старший офицер усадьбы Фарм-Холл, где содержались немецкие ученые, рассказал Отто Гану, что военно-воздушные силы США только что объявили о взрыве атомной бомбы в Японии. Это известие потрясло Гана. Он чувствовал себя ответственным за смерть многих тысяч людей, поскольку его работа открыла путь к атомному оружию. Ган рассказал Ритнеру, что, когда он впервые осознал возможности своего открытия, его преследовала мысль о самоубийстве и что теперь, когда эта возможность реализована, он считает себя одним из главных виновников. Только приняв изрядную дозу алкоголя, он немного успокоился и спустился к ужину.

Но самой интересной была реакция Гейзенберга. Он спросил, как же нам все-таки удалось получить нужные для бомбы две тонны урана-235. Эта фраза подтвердила предположение Гоудсмита: немцам и в голову не приходила конструкция бомбы нашего типа. Действие нашей бомбы основывалось на использовании быстрых нейтронов. Немцы же считали, что нейтроны нужно обязательно замедлить. В результате их расчеты сводились к тому, чтобы использовать в качестве бомбы целый реактор, для которого и требовалось такое немыслимое количество урана.

Все время, пока они находились в нашем плену, немцы продолжали гадать, как нам удалось создать бомбу. Гейзенберг и некоторые его коллеги периодически читали лекции. Победа над Японией вызвала у них чувство облегчения и усилила надежду на скорое возвращение домой. Мы стояли перед трудной дилеммой. С одной стороны, вряд ли стоило перевозить их в Америку или оставлять в Англии, потому что в этом случае они неминуемо узнали бы многое о наших работах, но сами не могли бы внести в них существенного вклада. С другой стороны, мы уже совсем не хотели, чтобы они попали в руки русских, для которых их знания были крайне ценны. Мы решили вернуть их в Западную Германию и создать им там такие условия, которые исключили бы всякий соблазн работать на русских. Однако такое решение вопроса требовало значительного времени.

Проблемы смежников и готовность «Толстяка»

Главная трудность возникла по вине одной из компаний, не сумевшей в срок изготовить некоторые важные детали механизма «Толстяка». Поэтому мы не могли провести всех запланированных испытаний этого механизма. Одновременно это снижало эффективность испытаний всего устройства в собранном виде. Их приходилось повторять дважды: без недостающего механизма, а в последний момент уже в собранном виде, за исключением ядерного заряда. Первые действительные испытания недостающего механизма удалось провести буквально за несколько дней до сбрасывания бомбы на Нагасаки. Полученное, наконец, с завода необходимое количество плутония было превращено в Лос-Аламосе в блоки и отправлено на Тиниан на борту специального самолета С—54. Некоторые другие важные детали еще для двух «Толстяков» отправили на самолетах Б—29, принадлежавших 509-му авиаполку и находившихся в Альбукерке специально для этой цели. Во всех случаях груз плутония сопровождала особая охрана и принимались специальные меры по установлению места возможной катастрофы самолета. Так же как и «Малыш», «Толстяк» должен был быть применен в боевых условиях, как только поступит достаточное количество делящегося материала. В конце июля срок использования бомбы перенесли с 20 на 11 августа, а к 7 августа стало ясно, что этот срок удастся уменьшить еще на один день.

Нагасаки

В районе Нагасаки была сильная облачность и сначала казалось, что условия для бомбардировки не лучше, чем над первой целью. Учитывая плохую видимость и недостаток горючего, Эшуорс и Суини взяли на себя ответственность нарушить указания и произвести бомбардировку по радиолокатору. Почти весь маневр захода на цель был уже проведен с помощью радиолокатора, когда вдруг в облаках появилось окно, позволившее перейти на визуальное бомбометание. Бихэн взял в прицел расположенный в долине стадион для велогонок и нажал на рычаг. Бомба была сброшена не в первоначально намеченную точку, а на два километра севернее. Там она взорвалась между двумя большими заводами концерна Мицубиси, расположенных в долине реки Уруками, и полностью разрушила эти крупнейшие военные предприятия. На обратном пути к острову Окинава экипаж получил приказ быть готовым к посадке на воду. Однако самолет дотянул до острова, правда, уже с практически сухими баками. Суини позднее говорил, что горючего не хватило, чтобы отвести самолет с посадочной дорожки в сторону.